Солдатами не рождаются, солдатами умирают

Небо — оно голубое!
В этом нет ничего оригинального. Просто теперь я вижу его не как далёкое, общее, а как своё.
Моё небо. Оно всегда голубое — даже когда скрыто тучами… даже когда скрыто войной.
И как хочется, чтобы оно осталось таким — после всех войн. После этой, особенно мерзкой.

Войны не заканчиваются. Они лишь прекращаются.

Я смотрю в небо. Оно — надо мной. Такое же, как у всех, но теперь — необычное. Оно открылось мне во всей своей красоте. Я чувствую: я — с ним.
Сколько часов я уже смотрю в него?.. Теперь у меня, кроме него, нет ничего.
Ты — мой мир, небо. Я люблю тебя. И нет во мне страха слиться с тобой. Раствориться. Стать тобой.
Не просто абстрактной частицей бесконечности — нет. Именно тобой.
У меня больше нет ничего: ни рук, ни ног, и даже тело уже ничего не просит.
Я неподвижен. Но мысли свободны. Потому и говорю с тобой, моё бесконечное, моё ставшее личным небо.
Слышишь ли ты меня?..

Если да — передай маме, что я люблю её. Что я знаю — и она меня тоже.
Только это. Маме. Моей мамочке...

Мой голос слабеет. Я хочу видеть небо и слышать тишину.
Без звуков этой отвратительной войны.
Как прекрасна тишина!

...Я слышу звук. Новый — но знакомый.
Да, это он… тот самый!
Тот звук, который в детстве мы называли «шлёпаньем босиком по грязи».
Да-да, это он!

Как мы любили после дождя шлёпать по лужам…
В эти моменты мы играли с самой Землёй:
она «присасывала» нас к себе, а мы с радостью отрывали ноги — только чтобы снова позволить ей прижать нас.
Мы были живы.

...Я больше не могу говорить. Даже шептать.
Я молчу. Хочу повернуть голову — не могу.
Хочу подняться и увидеть, кто это… кто «хлюпает»?..

Нет. Не могу. Ничего не могу.
Только смотреть. Только небо.


— Пацан… ты поэт. Я так не умею. А гляжу в то же небо. Наше общее.
Это я «хлюпал». Не ногой. Их больше нет.
Это была рука… кажется, правая.
Говори ещё. Представляю, что это ты мне всё рассказываешь.
Я представил, что мы с тобой — друзья детства.
И что мы не лежим в этой грязи, а… на стоге сена.
Я не знаю тебя. Может, никогда не видел.
Но я чувствую, думаю, мечтаю — так же, как ты.
Война сделала нас близнецами.
Ты, как и я. А я — как ты.
Мы оба хотим жить. Хотим полюбить.
По-настоящему. Сильно. Навсегда.
Твои слова… они как мои мысли.
Знаешь, почему?
Потому что души всех солдат — одинаковы.
В 25 мы все живём, любим, мечтаем — одинаково.
И умираем — тоже одинаково.

…Но мне сейчас легче.
Знаешь почему?
Потому что я не один.
Мне раньше казалось, что нет ничего страшнее, чем жить в одиночку.
А оказалось, есть — умирать в одиночку.

Хреново вообще умирать.
А в 25 — особенно хреново.

(Улыбка.)
Теперь мы знаем, как это — умирать в 25.
И может, в этом есть утешение:
мы не узнаем, как это — умирать от старости.
А может, это и страшнее?..
Нет, всё-таки — в 25.
Потому что мы сейчас думаем не о том, что успели прожить,
а о том, чего уже никогда не будет.

...Ещё минуту назад мы умирали в одиночку.
А теперь — нет.
Я не знаю тебя.
Но я с тобой.
И мне легче.
Я не знаю тебя — и знаю.
У нас одинаковое прошлое.
25 лет и война.
А теперь и настоящее.
Оба лежим в грязи.
Оба без тел.
Оба в ж...
Но знаешь, в этом есть странная свобода.

Да!
В этом общем дерьме — мы обрели свободу.
За высокую цену.
От того дерьма, которое нам вливали в головы.
Мы позволили им.
Мы сами позволили им.

Я не проклинаю их.
Не за то, что они решили за нас, что правильно, а что нет.
Не проклинаю…
Потому что они — дерьмо.
Они. Всё, что есть они.

Как бы они себя ни называли —
Дерьмо!
Дерьмо!
Дерьмо!

Жаль, что умираем.
И каждый — за своё дерьмо.

Это мы лежим в дерьме, а не они.
Это мы смотрим в небо.
А в душе у меня последнее желание —
смачно плюнуть им в лицо.
Нет. Не в лицо. У них нет лиц.
В харю!

Я прошу тебя, брат — не покидай меня,
пока я слышу твой голос...

Но...
Почему я его больше не слышу?

Может, я уже не слышу?
Или он?..

Нет. Нет!
Это просто его голос устал.
Я слышу дыхание!
Значит, он жив.
Шёпот. Его шёпот…

**— Что ты говоришь?.. Но не молчи.
Я слышу, ты хлюпнул… Пусть тихо.
Прошу, ещё раз.
И ещё…
Нет… тишина…
Это ты прощаешься?..

Я чувствую спокойствие.
Знаешь почему?
Потому что он не ушёл один.
С ним был я.
Я — его вчерашний враг.**

...И я чувствую лёгкость.

Моя душа готова идти за душой того, кого только что успела полюбить.

Камень вины и стыда сполз с моей груди.

Мы успели — понять друг друга. И простить.

Понять. Простить.
Но — не их!

Мы умираем.
И умираем — солдатами.