Страшная тайна Юрия Рыболовова. Ч. 19
Записано для отдела полиции № 7 п. Лежнево в качестве показаний по уголовному делу, возбуждённому по заявлению Э.Б. Аксаковой о пропаже у неё магнитофонных лент с записью голоса Николая Рубцова.
О существовании Эльвиры Борисовны Аксаковой впервые я узнал из материалов дел Лежневского районного суда, опубликованных на сайте судебных актов. Нашёл её адрес и телефон в интернете. 8 июня 2016 года, когда приехал в Иваново по своим делам, пришёл по указанному адресу, позвонил в домофон. Ответа не было. Сидя на скамейке у подъезда раздумывал, как быть дальше. Из подъезда с пакетом мусора вышла полная молодая женщина восточной внешности. Когда она возвращалась, спросил её, здесь ли проживает Э.Б. Аксакова? «Да, - ответила, - я её дочь, а в чём дело?» Объяснил, в чём дело. Она сказала, что мамы нет дома, но она сейчас свяжется с ней по телефону, и зашла в подъезд. Минут через десять из подъезда вышла моложавая дама и со всех сторон внимательно меня оглядела. «Эльвира Борисовна?» – спросил я. «Да». Ещё раз объяснил, что собираю сведения о её дяде Юрии Петровиче Рыболовове. Эльвира Борисовна оживилась, она оказалась доброжелательной и контактной, пригласила меня в свою машину, которая стояла перед домом. Сказала, что дозвониться по домашнему телефону до неё невозможно, потому что он давно снят. После нескольких вопросов: «Почему именно о дяде, для чего это нужно, чем он так знаменит?», стала рассказывать, что несколько лет судилась из-за дома дяди и теперь имеет туда доступ. Рассказала про свою тётю, которая продала дом ещё при жизни дяди, подделав его подпись, что дядю долгое время держали в сумасшедшем доме, при каких обстоятельствах он умер, что был похоронен на второй день после смерти и т.п. Я понял, что Эльвира Борисовна – Эля, как она желала, чтобы её называли – для меня клад. Свою конспирацию она объяснила тем, что в подъезде её периодически подкарауливает какая-то соседка, которая однажды на неё напала и так толкнула, что Эля сильно ударилась головой, и теперь собирается подать на соседку в суд и доказать её невменяемость. Эле нужно было готовиться к предстоящим экзаменам, поэтому она не могла со мной долго разговаривать, а я торопился на поезд, и мы договорились, что позвоню ей через пару недель, тогда уже встретимся, и она подробно обо всём расскажет.
В следующий раз в Иваново я приехал 19 июля 2016 года. Мы встретились на Площади Победы. Эля была за рулём. Поехали в её квартиру на улицу 1-я Полевая. По дороге заехали в магазин за продуктами, так как собирались затем отправиться в деревню Ступкино. Ей нужно было встретить дочь и отвезти в больницу. Пока ждали дочь из больницы, Эля рассказывала о дяде Юре, родственниках, о некоем Смирнове, которому в 2005 году дом был продан и который разорил всё хозяйство Юрия Петровича. На кухне пили чай, Эля рассказывала, что помнила и знала. Её рассказы я записывал на диктофон. Дочь нервничала, что её оставили без внимания. «Между прочим, меня зовут Кристина», – вклинилась она в разговор. Но Эля продолжала рассказывать, а я задавал вопросы, не замечая недовольства дочери.
По дороге в Ступкино заехали на Дубровское кладбище. Я сфотографировал надгробия Юрия Петровича и его родственников. В Ступкино первым делом Эля показала мне семейные альбомы и пачки фотографий. Тут же обнаружила, что не хватает фотографии, где она у бабушки на коленях. Перебрала, кто эти альбомы смотрел прежде, предполагая, кто бы мог взять эту фотографию. Когда стало темнеть, Эля вспомнила, что пора обедать. Готовя еду на кухне, она вдруг обнаружила, что пропал ключ от машины. Стала его искать, я подключился к поискам, обшарили с фонариком все углы в доме и у дома, где днём перебирали брошенные под открытым небом размокшие книги Юрия Петровича. Ключа нигде не нашли. У Эли буквально началась истерика. Наверно случилось бы страшное, если бы ключ не нашёлся. Она обнаружила его там, куда и положила – в кухонном шкафу среди посуды. Сразу успокоилась, и мы сели за стол. Эля пыталась зажечь свечи, одна свеча пару раз упала, наконец, всё получилось, и Эля продолжала свой рассказ. В центр полуосвещенной комнаты вышла небольшая серая крыса. Я сделал попытку угостить её кусочком курицы, но Эля запретила. Уже ночью, засыпая на диване, вдруг слышу голос Эли: «Когда мы сидели за столом – кто-то заглядывал в окно, я видела лицо, потом оно исчезло». Говорю: «Может быть, это Юрий Петрович приходил проведать, что делается в его доме?» Эля тихо охнула. Тут же её успокоил: «Наверно это кто-то из твоих любопытных соседей». Окна прикрывали только тюлевые занавески.
На следующий день помогал Эле по хозяйству. Носил воду из колодца, вместе переставляли мебель, шкафы и тумбы, вытрясали ковры, перетаскивал зимние рамы, с трудом снял две старые двери в прихожей, приколоченные бывшим хозяином кое-как и насмерть, оттаскивал их в огород, где на месте прежнего костра развёл новый, сжигал их вместе с прочим мусором. Всегда спрашивал, тащить ли то или это в костёр. Из сарая, который в другом конце участка, переносил в костёр куски пенопласта. Сарай почти полностью был забит разным строительным хламом, оставшимся от прежнего хозяина, который, по словам Эли, был в бегах. Спускался в подвал, надеясь обнаружить там какие-нибудь нетронутые вещи Юрия Петровича. Эля говорила, что через щели под пол провалились несколько кусочков фотонегативов Юрия Петровича, и может быть, что-то ещё там есть. Показала, какие доски пола нужно снять. В подвале можно было передвигаться только на четвереньках, так что лишь осветил его фонариком. Место, куда провалились плёнки, преграждала кирпичная стена, добраться туда было невозможно. Эля спросила: «Что там?» Я перечислял, что видел: «Деревянные балки, разбросанные кирпичи, из мусора отсыревшие тряпки, штаны». «Давай их сюда, в костёр». В этот же день я встретился с некоторыми обитателями деревни Ступкино и записал их короткие рассказы на диктофон.
Когда только приехали к дому в Ступкино, его сфотографировал. Эля сразу меня разочаровала: «Вид дома не тот, что был раньше, второй этаж перестроен». Но пообещала найти фотографию дома, каким он был при жизни Юрия Петровича. Ко второму этажу я тут же потерял интерес, осматривать новый чердак у меня пропало желание, даже не просил туда заглянуть. Эля рассказала о деревянной люльке, в которой нянчили маленького Юрия Петровича. Люльку я не видел. Детально описала сохранившуюся маску из неизвестного ей пластичного материала, снятую с лица поэта Николая Рубцова. Несколько раз просил её показать мне эту маску. Потом понял, что она не хочет её показывать, и больше не настаивал.
Эля передала мне для сканирования десять конвертов с письмами и открытками, адресованными Юрию Петровичу, девять фотографий его и родственников, водительские права Юрия Петровича, три кусочка фотоплёнки с неизвестными изображениями, тоненькую книжку «Горячая юность» с дарственной надписью автора Ю.П. Рыболовову. Это всё, что она нашла из некогда обширного архива своего дяди. Эля рассказала, что в доме хранилась коллекция сотен фотонегативов, но этого ничего уже нет. Кроме того у Юрия Петровича была большая библиотека, от которой осталось несколько десятков выброшенных на двор книг. Также она передала мне ксерокопию истории болезни Юрия Петровича, полученную ею и её адвокатом в ОКПБ «Богородское».
21 июля 2016 года во второй половине дня Эля отвезла меня в село Шилыково, там оставила, объяснив, где находится дом её двоюродного брата, с которым она не общается. Мы распрощались, она уехала в Иваново. Я нашёл дом. В этом доме Юрий Петрович доживал свои последние годы. Местный житель, которого я встретил неподалёку от дома, сказал мне, что в доме никого нет, все на работе. Вернулся туда же, где был высажен. Повстречавшийся прохожий объяснил мне, что Владимира Частова нужно искать в поселковом клубе. Зашёл в клуб, поднялся на второй этаж. В.В. Частов оказался столь же доброжелательным и общительным, как и его двоюродная сестра, сразу понял кто я, пригласил в свой кабинет. С его супругой Еленой Частовой мы переписывались через социальную сеть с апреля 2016 года. Владимир рассказал мне о своём дяде, в разговоре вспомнил, что у Юрия Петровича были магнитофонные ленты на бобинах с записями голоса Николая Рубцова. Прикинул, какая это была стопа – по высоте примерно полметра. Я не мог скрыть своего удивления, сказал, что в Ступкино бобин не видел, что из вещей Юрия Петровича там практически ничего не осталось. Затем у клуба дожидался Елену Частову, которая заканчивала работу в 16:00. С ней мы дошли до дома, напоила чаем с бутербродами, передала мне два диплома Ю.П. Рыболовова, его военный билет, несколько фотографий.
Мне нужно было успеть на восьмичасовой вечерний поезд до Рыбинска. Билет заранее не покупал, т.к. не знал, на сколько дней задержусь. Из Шилыкова доехал на автобусе до Иванова, потом до вокзала, отстоял очередь за билетом. По дороге решил, что о магнитофонных лентах необходимо сообщить Эле. Уже в вагоне позвонил ей, спросил о лентах. Определённости в её ответе не было: «Вроде видела, если есть, то только на чердаке, постараюсь посмотреть в ближайшее время. Помню какие-то бобины, я считала их записями музыки брата Игоря». Объяснил, что эти ленты могут стать сенсационной находкой и они гораздо ценней маски, которой она до такой степени дорожит, что даже побоялась показать. Тогда только пожалел, что не заглянул на чердак, когда был в Ступкино.
На следующий день отправил Эле по электронной почте копию письма Ю.П. Рыболовова о Рубцове и его фото у могилы Рубцова. Через день получил ответ с комментариями и ответил на некоторые её вопросы. Вечером она прислала ещё одно письмо, в котором писала: «Даже будучи глубоко больным, он переживает за свои сокровища, которые с трепетом хранил долгие годы... он знал, что рано или поздно всем заинтересуется общественность... маски и записи будут востребованы.. А записи с голосом (если они, конечно, есть) будут бесценны... Он его писал... т.к. предвидел значимость этих аудиозаписей. Просто с каждым днём я всё больше и больше осознаю, какой Юра был ЧЕЛОВЕК… он ведь такую интереснейшую жизнь прожил... Люблю его всё сильнее... и скорблю...»
26 июля отправил Эле отсканированные фотографии, которые получил от Частовых, для определения кто есть кто на некоторых из них. Об одной фотографии она написала: «А вот фото, где дядя Юра и Игорь маленький, Мутовкины Борис и Татьяна.. у меня оно пропало.. лежало, а теперь нет..»
28 июля получил от неё несколько коротких писем, в частности она писала: «А я теперь голову ломаю, кто у меня взял без разрешения мои фотографии с бабушкой? Игоря с Юрой??» О лентах ни слова. 29 июля интересуюсь: «А что с магнитофонными лентами, их нет?». Она ответила: «Я на второй этаж не попала ещё.. едем сегодня.. в выходные напишу.. Когда я была там в последний раз (это было 1 год назад..), ленты были.. лежали рядом с магнитофоном.. К нам гость, которого мы ждали, не доехал.., а я надеялась с его помощью туда попасть. Лестницы то нет.. Сегодня буду скалолазкой».
Вечером Эля позвонила и объявила, что бобин на чердаке нет, и что она намерена написать заявление в полицию об их пропаже. Теперь она была уверена, что магнитофонные ленты на чердаке были и выдвинула версию, что их мог взять Владимир Частов, привела аргументы. Также предположила, что ленты мог забрать тот, кто прослушивает её телефонные разговоры. Кроме того обнаружила ещё одну пропажу – из дома с подноса у неё исчезли сушёные белые грибы.
3 августа сообщил ей, что был звонок из Лежневской полиции, приглашали приехать в Лежнево. 4 августа она написала: «У ЧАСТОВА НЕТ КЛЮЧЕЙ ОТ ДОМА, СЛЕДЫ ВЗЛОМА ОТСУТСТВУЮТ. ОН ИХ НЕ БРАЛ. Плёнки были, они лежали там очень долго, как и маска, до тех пор, пока ими не стали интересоваться. Ленты лежали там, каждый раз, когда я поднималась на 2 этаж, их видела (в течение 7 лет). Я думаю, что просто надо вернуть записи, тому, кто их взял и извиниться. И ТОГДА ВСЕ ВСТАНЕТ НА СВОИ МЕСТА». Спросил её в письме: «Может эти бобины ты сожгла с кучей другого хлама, и не помнишь? Помнишь только, что они были». 5 августа она написала: «У меня с памятью все нормально, я многое помню и могу без диктофона воспроизводить сказанные слова, помню какие кто вопросы задавал. У МЕНЯ ОТЛИЧНАЯ ПАМЯТЬ. А ЕЩЕ У МЕНЯ ПРОПАЛИ ДОКУМЕНТЫ ИЗ МАШИНЫ, С ОБРАЗЦАМИ МОЕГО ПОДЧЕРКА И МОЕЙ РОСПИСЬЮ. ОБ ЭТОМ СДЕЛАНО ДОПОЛНЕНИЕ К ЗАЯВЛЕНИЮ». В ответном письме напомнил ей эпизод с ключами: «Воспроизводить сказанные слова можешь, а куда только что сунула ключи от машины, не помнишь». Более писем и звонков от Э.Б. Аксаковой не было.
7 августа 2016 г.
Этот рассказ о своём путешествии в Ступкино отправил по электронной почте Н.В. Переслегиной. Наира Вартановна ответила: «Алексей! Много интересного в тексте! Но главное – я забыла Вам сказать, что привезла 22 магнитных ленты. Они очень плохого качества. Ленты с Рубцовым переписаны, видимо, с других лент, есть 2 с голосом Юрия. Все ленты я передала в музей. Н.В.»
Когда Эльвира узнала о существовании магнитофонных лент, она вспомнила, что Юрий Петрович якобы говорил ей, что «писал Рубцова», смысла этих слов прежде она не понимала.
Свидетельство о публикации №225062801313