Оккупация 5

натянул отопы, смазал оси, смазал поверх колес доски, чтобы бурьян не путался в колесах, нашел отцовские вилы и дрючок. Я наблюдала за сыном и украдкой плакала, вспоминая мужа, радовалась, глядя на молодого хозяина, приготовила ему сумку с молоком и хлебом. Андрейка, как и отец, вывел лошадь со двора под узцы, а затем сел на мажару, взял вожжи и уехал в степь. По балкам собирал бурьян, складывал в кучи, затем утаптывал его в телегу. Так он проработал целый день. К вечеру собрал полный воз бурьяна, увязал его веревкой и вернулся домой. Ехал тихо, управлял лошадью так, чтобы телега не опрокинулась. Наконец добрался до своего двора, где я уже  ждала его. Свернул с дороги, направив лошадь во двор.
И вдруг из-за угла появился полицай Д. Антон, и откуда он взялся?, видимо поджидал возвращения сына. Он схватил коня за поводья, строго приказал немедленно бурьян везти в комендатуру. Я, забыла страх перед вооруженным полицаем, схватила за вожжи, но полицай потащил меня вместе с лошадью по улице. В этот момент неожиданно появился мой кум Павел Никитович Онуфриенко, и начал стыдить полицая. Тот бросил лошадь, но обещал отомстить за такую дерзость. На другой день меня никто не беспокоил, я думала неужели пронесло, не будет наказания? Но напрасно успокоилась. Прошел еще день, и меня вызывают в сельраду. За мной прислали вооруженного полицая Егора, самого глупого, а с глупым шутки плохи. Поэтому я старалась не перечить ему, наоборот, даже похвалила, сказала:
-  Вон какую тебе бердану большую дали.
И не задерживаясь, сразу же пошла. Полицай шел за мной следом, что-то бормотал и держал винтовку наготове, полагая, что я буду бежать.
В здании сельрады было много полицаев. Во главе стола сидел сам С. Я, как и раньше, по привычке сказала:
-  Здравствуйте, товарищи!
На мое приветствие никто не ответил, только один из них сказал:
-  Так к господам не подобает обращаться, что бы это было в последний раз. Надо говорить - господа полицейские, а товарищи ваши за Волгой, и за Уралом.
Я стояла и думала, неужели наши красные войска за Уралом и мой муж тоже? Нет, думаю, брешут полицаи. Думаю, что же будет мне за то, что я не дала лошадь на ремонт дороги. Меня завели в другую комнату, где сидел начальник полиции С., начали допрашивать, о чем я говорила с бабами, когда стояла на днях за двором. Я ответила, что ничего не говорила. А он мне:
-  Брешешь, сказала!
Продержали меня в полиции долго, добивались моего признания. Тогда С.А. говорит, -  Не хочешь признаваться, отправим тебя в гестапо, там ты все расскажешь. Сказал и вышел. Перед этим распорядился дать подводу и отвезти меня в гестапо. Тут я решила признаться, о чем мы говорили с женщинами. Теперь я обратилась к ним, как подобает:
-  Господа полицейские, вы ведь забираете у нас последнее имущество, еду, даже бурьян и тот забираете, а у нас дети. Поэтому я так и сказала, что если советская власть за сорок дней не вернется, то за сорок лет все равно вернется и тем, кто нас сейчас грабит, тогда несдобровать. Больше ничего не говорила, господа полицейские. Анна Андреевна продолжает:
-  Один из полицаев вывел меня на улицу и там охранял, а остальные вместе с  начальником полиции С.А. остались в сельраде, что бы вынести решение по моему вопросу. Я очень боялась, что меня отправят в Элисту, в гестапо. Через некоторое время меня завели в здание, дали подписать бумагу, я ответила что подписывать не буду, так как не умею читать. Один из полицаев зачитал бумагу о моем признании и сказал, что мне грозит расстрел, но учитывая мою безграмотность и то, что я мать шестерых детей, меня оштрафуют на пятьсот рублей. Деньги внести немедленно. После этого я подписала документ. Денег у меня с собой конечно не было, и полицейский повел меня домой. Дома было триста пятьдесят рублей, еще сто пятьдесят заняла у соседей, отдала полицаю, тот взял деньги, ухмыляясь, ушел. Так у меня полицаи забрали все сбережения.
-  Среди полицаев был совсем еще молодой парень нашего села, по фамилии  Д-в, - продолжает Анна Андреевна:
-  Отец его Василий Д., на селе был хлебосольным хозяином. В 1932 году был связан с бандами и ворами, но об этом никто не знал. Теперь, когда пришли немецкие оккупанты, он считал, что с Советами покончено, и надо не упустить момент стать хозяином. Новые хозяева повысили его в должности, перевели со счетовода в главного бухгалтера колхоза. Он подписывал документы, за это люди платили ему. В свое личное хозяйство он взял две пары лошадей, в батраки взял пленного солдата, который работал в его подворье с утра до ночи. Возил в его двор зерно, сено, дрова, топливо, пригонял скот. Для безопасности, сына он определил в отряд полицаев.
Д. старший обычно занимался промыслом по ночам. Однажды ночью он направился в сторону балки Хара, в хутор Максимовку. Как всегда, лошадьми управлял его батрак. Переехав балку Брата, он заметил впереди какое-то движение. - - -  Партизаны! - В голосе полицая слышался страх, он приказал свернуть с дороги, достал винтовку и приготовился встретить неизвестных. Ночь была темной, поэтому бычиная подвода не была видна, только слышен был голос ребенка. И здесь показалась подвода, на ней женщина с детьми, и домашним скарбом. Это была наша доярка Уконова Паша. Она возвращалась от гурта домой, в село. После расспроса Д. пришел в бешенство. Схватил Пашу за одежду, стащил ее с подводы на землю, затем так же поступил с детьми. Сбросил на землю и все вещи. Паша плакала, умоляла полицая пожалеть ее детей, но тот был неумолим. Бросив семью в степи, ночью, вдали от села и людей, полицай забрал волов с телегой и продолжил свой путь. Так он грабил людей, воровал, тащил домой все, что можно было утащить, преследуя одну цель - разбогатеть. Но надежды его, как и многих других, не сбылись. После победы всех полицаев ждало наказание.
Это было после победы, а вот тогда в конце 1942 года, люди жили в страхе за свою жизнь и жизнь своих близких. Никто не знал, что их ждет завтра, жили только надеждой и верой в победу. Наступала зима, многие семьи были ограблены оккупантами, а семьи были многодетные! Матери, что бы кормить детей, обращались за помощью к новой власти, но слышали в ответ:
-  Ваши за Волгой, вот их и просите. Оккупанты и полицаи старались уничтожить народ, за каждое нарушение можно было рассчитаться жизнью. Особенно тяжелая участь ждала тех, кто прибыл к нам в село в период войны. Все семьи постепенно уничтожались под видом евреев. Многих вывозили в Элисту, в гестапо, некоторых - за село, и там зверски убивали. Люди погибали целыми семьями. Свидетелем такой трагедии была Анна Никитична Роженко.
-Это было в сентябре 1942 года. Она навещала своих свекра и свекровь в хуторе Максимовка. На обратном пути зашла в бригаду, в балке Чонына. Там по-прежнему жили люди и выполняли работы, чтобы прокормить себя и своих детей. Вот только не было такого движения людей, шума техники, звона кузнецкого молота, как раньше. Все двигались, как в замедленном кино. Анна Никитична увидела кузнеца, он находился в кузнице, возле него были дети, их было трое - трех, пяти и семи лет,  старший помогал отцу. Поодаль, во дворе, под соломенным навесом, его жена накрывала на стол. Было хорошо видно, что она беременна, видимо дохаживала последние дни. Анна Никитична отдыхала от дальней дороги невдалеке под деревом, смотрела в сторону кузницы и думала, все как раньше, только слишком серьезные лица взрослых, и совсем не слышно детских голосов. Они, как и отец, сели за стол, взяв в руки ложки и хлеб.
От нахлынувших слез, Анна Никитична, прервала рассказ. Передохнув, продолжила:
продолжение