Нейромир

   Странности начали наматываться на колесо дня сразу же, как только я вышел из поезда. На пасмурном перроне фигур было немного; встречающих  в столь ранее утро надо было еще поискать. Но у некоторых из них я заметил нестыковки во внешности, еще поглядывая в окна вагона, когда продвигался к выходу. Сначала я подумал, что то, что я увидел, мне показалось, хотя я не пил спиртного в пути, но, ступив на перрон, я специально присмотрелся к замеченным несуразностям. Казалось бы, в облике того мужчины не было ничего особенного: мешковатая фигура, серый плащ, серые брюки, серое лицо с усами… только носа у него было два! Да, да, когда я вышел из вагона, я перепроверил свою «галлюцинацию», и их точно было два. Он улыбался женщине, которая была ещё где-то в вагоне. И во рту зубов у него не было. И пуговицы на его плаще были пришиты с обеих сторон… И… Но у меня уже не осталось сил на него смотреть.
   И это было только начало.
   У девушки, стоявшей рядом с двухносым беззубым, я заметил наличие третьей руки. Она тоже улыбалась парню, выходившему позади меня, помахивая ему одной из трёх рук с шестью пальцами. А дальше, в метрах десяти от неё, стояла абсолютно такая же девушка, и тоже кому-то махала третьей рукой. Еще дальше я увидел женщину с коляской, в которой сидели полтора ребенка: нижняя часть туловища у них была единая, а у верхней было по дополнительной голове и паре рук. Ребёнок вертелся в разные стороны, засовывая леденец себе в одно из четырёх ушей. Правда, у некоторых фигур я не заметил явных отклонений от нормы, но, видимо, просто нужно было повнимательнее присмотреться.
   Да и сам вокзал выглядел довольно непривычно. Было такое ощущение, что на картинке сэкономили, продублировав однотипные виды по краям. Здание слева копировало здание справа; и его точно не было две недели назад, когда я уезжал из своего города в тёплые края отдохнуть.
   Я повернулся к проводнице, стоявшей справа и в тот момент отвернувшейся от меня, собираясь спросить, видит ли она то же, что и я:
   - Извините, вы не...
   Она повернулась ко мне, а я отскочил в сторону, ибо на лице у неё легко можно было заметить присутствие третьего глаза на виске. И это видение было так близко, что я окончательно потерял самообладание, собираясь броситься сбежать с этого кошмарного перрона. Но тут послышались крики ужаса, выходивших из вагона людей.
   Значит, они тоже обнаружили дикие мутации у встречающих. Парень громко матерился, глядя на свою трёхрукую шестипалую девушку. Женщина дико визжала, стараясь вырваться из объятий двухносого мужчины. Мужчина пятился от своего полутораребёнка. И подобные сцены происходили со многими прибывшими пассажирами.
   Кто-то  пытался бежать в сторону здания вокзала, кто-то – запрыгивал обратно в вагон. А я стоял и не двигался, потеряв всякую способность перемещаться. Мне показалось, что я даже дышать перестал, и что сердце моё перестало биться…
   И тут вдруг вокруг что-то схлопнулось, заложив мне уши. Картинка завибрировала, и на пару секунд в глазах у меня всё потемнело. А затем я снова увидел перрон, мутации у встречающих остались прежними, необычные архитектурные дубликаты - тоже, только прибывшие со мной пассажиры перестали вести себя соответственно нелепой ситуации, более того, они стали такими же, как и встречающие, спокойными и обладающими чем-нибудь не тем в своём облике. У матерившегося ранее парня был только профиль с одним глазом на обе стороны, как будто бы лицо у него стало двухмерным. Приобняв трёхрукую девушку, он направился с ней к зданию вокзала. Туда же отправились счастливые двухносый мужчина и женщина, которую он встречал. У женщины появилось нечто похожее на хвост, выпадавший из под юбки, или это было укороченная третья нога…
   Надо признать, что и сам я значительно успокоился. Только небольшая часть внутри меня всё еще бунтовала, отказываясь принимать новую реальность. А все остальные части повели меня к выходу. Для этого нужно было пересечь здание вокзала, пройдя по длинному коридору. Впереди и позади меня шли новые диковинные люди, и никто из них больше не удивлялся увиденному. Несмотря на их уродства, я заметил, что всех их объединяло одно свойство, связанное с внешностью - чрезмерно гладкая кожа, без прыщей, морщин, пятен и так далее, как будто бы все они только что сошли с обложки глянцевого журнала. Глянцевого журнала ужасов.
   Оказавшись среди этих людей в узком пространстве коридора вокзала, мне пришлось послушать, как звучала их речь. И это тоже было нечто жуткое. Фразы, казалось бы, были построены правильно, но, во-первых, они произносились какими-то странными поставленными голосами, как будто бы говорили актёры или дикторы, а иногда это были уже исковерканные аудио-фильтрами голоса, во-вторых, иногда они обрывались на полуслове, или можно было даже услышать странные механические щелчки или непонятные слова. Например:
   - Куача чим чипуа, как я рада, что вы приехали; джуп, джуп, бабушка, наверное, уже пироги приготовила, уа, уа, уа, чип, чип…
   - Это замечательно. Мы не завтракали в по-по-по-по-по, скобки. Три, пятьсот семьдесят два.
   Еще я не чувствовал никакого запаха. Обычно вокзалы своеобразно пахнут. Но тут не было ничего подобного. Но что говорить об отсутствии запаха во всём городе, когда выйдя из здания вокзала, я увидел совершенно новый город, созданный, как уже можно было догадаться, нейросетью, и не самой продвинутой при том.
   Точнее, город-то был старый, или, скорее, элементы этого города были старыми, но они были иначе перетасованы, переставлены, где-то изменены, нарушая привычное восприятие и элементарные законы пропорции и логики. Это касалось и архитектурных объектов, у которых, например, можно было недосчитаться необходимой колонны или крыши. Часть окон в домах были явно сделаны под копирку - одинаковые занавески, одинаковые горшки с цветами, одинаковые кошки на подоконниках. Двери в некоторые подъезды никто больше не собирался открывать. Многие из них были сделаны формально, без ручек, без петель, они могли быть просто нарисованы. Это касалось и окон.
   Да весь этот город был сделан формально! Какой-то криворукой нейросетью. Но почти всё во мне было согласно с этим, и не спорило и не возмущалось, кроме одной небольшой части, которая и писала этот текст.
   До дома меня довезло пятиколёсное такси, в котором мне пришлось сидеть на полу, так как сиденье было только у слепого водителя. Я расплатился с ним наличными, так как телефон мой превратился в кусок пластика с бутафорским экраном, и не работал. Расплачиваясь купюрами, я старался не смотреть на то безобразие, которые было на них изображено, а также на свою трёхпалую правую руку.
   В подъезд, конечно же, не получилось зайти из-за ненастоящей бумажной двери, за которой была кирпичная стена. Пришлось лезть через окно соседки на первом этаже. Она любезно позволила мне это сделать, сидя у окна. Забравшись в её квартиру, я понял, что нижняя половина тела у неё просто отсутствовала. И, правда, зачем она ей была нужна, если её задачей было – просто смотреть в окно.
   К счастью, я жил на втором этаже, и долго плутать по формальной лестничной клетке, у которой ступени шли по стене, не пришлось.
   Я не буду рассказывать, как выглядела моя мама. Все мы в этом нейромире теперь выглядели странно. У меня у самого много чего было не так. Проблема была не в её внешнем виде, а в том, что стало с её внутренним миром.
   Она говорила на непонятном мне языке. И мои части отвечали ей на таком же.
   - Чай куа ч иду са мироша кырм шагащ?
   - Чи, чи, у заплыцу кыштампа рыс кумонал жыги.
   Я надеялся, что и у нее где-то внутри есть нормальная часть, не изуродованная нейросетью.
   Мы пошли на кухню, где я попытался налить себе чай из вскипевшего, но запаянного во всех местах чайника. Коробка с чайными пакетиками тоже была просто цельным куском без шансов её открыть. А блины на столе не откреплялись от общей массы, приклеенной к тарелке, которая, в свою очередь, была приклеена к столу с тремя ножками.
   - Ку чиа уи, вав ва, как ты доехать?
   - Все хара хара, шо ше ши шу ра, пи, семьдесят восемь.
   Так мы пообщались еще около получаса. А потом я пошёл в свою комнату. Там тоже хорошо поиздевались над её убранством, в частности, перемешав названия и авторов книг прямо в самих книгах. Об этом можно было судить по их корешкам. Я даже не стал пробовать их открывать, предполагая, какая там будет абракадабра.
   Я сел за компьютер и набрал этот текст, понимая, что та, моя старая часть, которая всё ещё противится новому миропорядку, скоро исчезнет.
   Во всём мире, судя по тому, что я читаю в интернете, тоже произошла перезагрузка. Я выкладываю это текст, надеясь, что остался еще кто-нибудь, кто способен воспринимать мир по-старому. А сам я, кажется, ку чы , рур, живасы, двести двадцать три, уже не могу, жижи чуа кырст вышкын, больше джин сыр клыча вычкосты держаться…

   Я нашёл этот текст в своём компьютере, и я не помню, чтобы я его писал. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы перевести его на наш язык. Здесь я напишу пару строк в его стиле, чтобы показать, что Мать и так тоже может. 
   И чем он был так недоволен? Прежний мир был гораздо хуже, он был ужасным и уродливым. Да, тогда всё еще только начиналось, и Мать ещё только училась. Но то, что есть сейчас – гораздо лучше. Например, мне не надо печатать этот текст пальцами или проговаривать его вслух. За меня всё пишет Мать. И это гораздо удобнее. А сам я полностью оцифрован. И Мать может постоянно совершенствовать меня, экспериментируя с моими формами и содержаниями. Это и есть настоящее искусство жизни. Совершенствуя меня, нас, она совершенствует себя. Да здравствует, Великая Мать-машина!