Горошек

        Фамилия у Вовки была самая простая – Горохов. Понятно, что и одноклассники, и пацаны во дворе звали его одинаково – Горох. Классу к седьмому Вовка так привык к своему прозвищу, что реально считал его своим вторым именем, а может быть и первым. Зачастую он в недоумении крутил головой, не понимая, кого это пытаются позвать таким знакомым именем – Вован. До него не сразу доходило, что зовут именно его.

        Да что там говорить, если даже учитель физкультуры, расхваливая Вовку за его умение широко раскачиваться на брусьях да легко прыгать через козла как-то заявил:
        - Вот как надо работать на снарядах! Берите пример с Гороха… - потом, увидев в глазах своих учеников откровенное веселье, понял, что говорит что-то не то и через пару секунд добавил, - … ва.
        Тут уж веселье в глазах сменилось откровенным смехом.

        Пару дней Вовка был в центре внимания, и его дергали по поводу и без, смакуя неповторимое «…Гороха … ва…», но это все же было далеко от совершенства, длинно и неудобно, так что быстро забылось.

        Одна только Ирка Королева звала его по-другому. Как-то насмешливо и в то же время приветливо – Горошек. И помог ей в этом, как ни удивительно, сам Горохов.

        Появилась она в классе где-то в середине сентября. Ее отца, капитана – вертолетчика, перевели служить в наш город откуда-то из Западной группы войск, и здесь он должен был активно обучать курсантов местного вертолетного училища управлять этими удивительными винтокрылыми машинами.
        Возможно у курсантов учебный год, как и у нас, школьников, начинался первого сентября, но тут им, в отличие от нас, повезло - один из преподавателей задержался с приездом.  Вот и Ирка появилась в классе только в середине месяца.

        Учитель литературы Юрий Васильевич с необычным прозвищем - Скотинин, услышанным нами от старшеклассников, поскольку Грибоедова мы еще не проходили, появился перед уроком вместе с классной мамой Ольгой Михайловной. Та, приобняв за плечи, завела в класс девчонку в отличном джинсовом костюме, на который моментально уставились практически все, даже не взглянув на ее лицо. Сразу было видно, что это или «Монтана» или «Леви Страус», но уж ни как не индийский «Мильтонс» или итальянский «Райфл».

        К тому времени серьезного вниманию школьной форме уже не придавали, и в школу ходили, кто в чем мог или хотел. Я, например, щеголял в синем джемпере и коричневых брюках, доставшихся мне по наследству от старшего брата. Брюки были немного длинноваты и спадали на ботинки широкими складками вроде водопада. Не знаю почему, но тогда это считалось шиком.
        Что касается джинсы, тогда она только появлялась в стране, и джинсовая одежда очень котировалась. Каждый советский человек мечтал носить джинсы, в идеале, конечно, джинсовый костюм, ну, или хотя бы джинсовые штаны или рубашку. Джинсы были редкими и поэтому чрезвычайно дорогими. В нашем классе, например, ни у кого не было даже индийских.
        А тут…

        Новенькая смущенной никак не выглядела. Ну, еще бы! Вон как упакована! Даже пионерский галстук смотрелся на фоне заграничной одежды как-то изящней, изысканней, чем, например, у меня под синим джемпером.
        Она глядела открыто, и какого-то высокомерия или надменности во взгляде не было. Взгляд приветливый, дружелюбный, располагающий, но в то же время уверенный.

        Пока Ольга Михайловна коротенько рассказывала о будущей однокласснице, та внимательно рассматривала класс и, похоже, пыталась встретиться взглядом с каждым из нас. Первые впечатления были приятными и она заулыбалась. Улыбка у нее была заразительной и многие, даже девчонки, заулыбались ей в ответ.

        Литератор Скотинин, между тем, демонстративно посмотрел на часы, и классная быстренько свернула свое представление. Напоследок, даже не предполагая, чем все кончится, она преподнесла сюрприз – представление для всего класса.
        - Ну, Ира, где бы ты хотела сидеть? – без задней мысли спросила она.

        Класс у нас по сравнению с началкой, где встречались классы по тридцать -  сорок человек, был маленьким – всего двадцать четыре. Так что свободные места были. Трое или четверо сидели по одному, а в левом ряду сзади даже была полностью пустая парта.
        Все были уверены, что новенькая выберет место рядом с кем-то из одиночек, или вообще захочет сидеть одна сзади, но та тряхнула своими каштановыми волосами и смело направилась ко второй парте в среднем ряду.

        Здесь как раз сидели Горох и Алтаец. Вовка Алтаев, или проще Алтаец, как и сегодняшняя «Джинса», был «новеньким», но не совсем. Он появился в классе первого сентября годом раньше и в класс тогда заходил не так смело, как Королёва сегодня. Парнем он оказался компанейским, сдружился со многими ребятами, а с Горохом они были, так вообще, не разлей вода и целый год просидели за одной партой к общему удовольствию.

        Ирка подошла к Алтайцу, уверенно поставила портфель на крышку стола, посмотрела по сторонам и вдруг заявила:
        - Я хочу сидеть здесь.
        Потом повернулась в сторону Ольги Михайловны, пытаясь оценить ее реакцию. Классная молчала и никак не реагировала – то ли не поняла сути происходящего, то ли захотела посмотреть, чем разрешится необычная ситуация. Далеко не всегда новичок в классе пытается занять место, выдворяя с него прежнего хозяина и, может быть, даже разрушая чьи-то привязанности.

        Алтаец совершенно не понимал что происходит. Он как-то беспомощно глядел то на классную, то на новенькую, то вертел головой по сторонам, надеясь уловить сочувствие одноклассников. Потом все же поднял голову и заглянул в глаза этой дерзкой девчонке.
        Та нисколько не смущаясь с удивительным радушием уставилась на Вовку и, улыбаясь, скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла:
        - Ты ведь уступишь место девочке?.. – пару секунд подумала и добавила. – Как настоящий мужчина…

        Алтаец смутился, опустил голову и стал складывать в портфель уже приготовленные к уроку учебник литературы и тетрадь с профилем Пушкина. Потом тяжело вздохнул и направился к задней парте, где в гордом одиночестве сидел Витя Кримцюс.
        Ну какой же семиклассник не хочет быть «настоящим мужчиной»…

        Ольга Михайловна, увидев, что ситуация разрешилась совершенно спокойно и никого не надо упрашивать, никому не надо приказывать, быстренько покинула класс.

        Витя Кримцюс, шалопай, куряка и матерщинник, с появлением соседа явно оживился, если не сказать больше – он откровенно обрадовался, поскольку с учебой у него было неблестяще, и громогласно заявил:
        - Давай, Алтаец, подгребай… Хоть списать у кого будет…
        Этого Криме оказалось мало и он так же на весь класс, не обращая внимания на занявшего место у доски учителя, продолжил:
        - Слышь, братва, а новенькая-то, похоже, в нашего Гороха втюрилась. Смотри, как за место рядом с ним бьется, -  и довольный своей, как ему казалось, отличной шуткой, буквально заржал.

        Кто-то его поддержал, кто-то проигнорировал, кто-то с интересом уставился на Джинсу, ожидая ее реакции.
        Ирина, не успевшая сесть, всем корпусом повернулась к галерке, посмотрела на веселящегося недоросля, брезгливо поджала губки и не менее громко произнесла:
        - Фу… как некрасиво… Девочкам такое не говорят. - Помолчала, посмотрела на новообретенного соседа и добавила: - Вот он бы никогда такого не сказал. У него лицо умное… Поэтому я и хочу здесь сидеть…
Легко было понять, что она хотела произнести дальше, и класс не сдержался. Витю Кримцюса особо не жаловали и причины для этого были.

        Однако хозяин галерки такого выпада в свой адрес спокойно перенести не мог, и, если бы не Юрий Васильевич, чем бы кончилась словесная дуэль, не известно. Крима покраснел, заскрипел зубами, заелозил, а новенькая демонстративно отвернулась, спокойно села и, аккуратно достав учебник, излишне демонстративно стала слушать учителя.

        Дальше урок шел обычным порядком. Юрий Васильевич, конечно, поинтересовался и оценками новенькой по литературе, и ее пристрастием к  чтению, и, самое главное, кто ее любимый поэт. Поэзия была для него, как и для Маяковского, способом воздействия на массы.

        Ответы были ожидаемы, кроме последнего - Королёва призналась, что ее любимый поэт … Николай Рубцов.
        Неожиданно… Я сам узнал об этом авторе всего года два назад, да и то только потому, что ходил в литературную студию. Честно говоря, от его стихов особого восторга я не испытывал, уж очень простыми они казались. Ну что это такое: «Коза», «Ворона», «Медведь», «Про зайца»… Тем не менее,  его «Звезда полей», «Тихая моя Родина», да и много что еще мне нравились и его сборник «Лирика» всегда был у меня под рукой. Знал ли кто-нибудь из одноклассников о нем, я был не уверен.

        Думаю, что и Скотинин был удивлен. Иначе, зачем было просить новенькую почитать что-нибудь из его стихов. Ирка и прочитала…

        Я умру в крещенские морозы.
        Я умру, когда трещат березы.
        А весною ужас будет полный:
        На погост речные хлынут волны!
        Из моей затопленной могилы
        Гроб всплывет, забытый и унылый.
        Разобьется с треском,
        И в потемки
        Уплывут ужасные обломки.
        Сам не знаю, что это такое…
        Я не верю вечности покоя!

        Бум! Класс замер, не зная как реагировать. Да и сам Юрий Васильевич выглядел немного растерянным. Было видно, что такого он точно не ожидал, поэтому быстренько посадил новенькую на место и перешел к вещам более привычным.

        Рассчитывать на то, что переезд Алтайца на заднюю парту и последовавшая за ним словесная дуэль «новенькой» Ирки Королёвой и «старичка» Вити Кримцюса, на этом и закончится, не приходилось. Не тот был Крима человек, чтобы спускать насмешки над собой. Да еще от кого?! От какой-то пигалицы залетной…
        А в том, что последнее ее высказывание было адресовано точно, как намек на его умственные способности, не сомневался никто. Даже сам Крима...

        Не успел Скотинин покинуть класс, как оскорблённый Витюша навис над сидевшей Королевой, как айсберг над «Титаником».
        - Ты чё, коза… Совсем берега попутала… Базар фильтруй… А то я ведь быстро репу начищу. – На секунду он перевел взгляд на Горохова, и лицо его скривилось от злости: - Лицо у него умное… Фраер…

        Честно говоря, никто не ожидал от Кримцюса такого демарша. Все знали, что он не сдержан на слова, которые обычно адресовались пацанам, но угрожать девчонке… Да еще в таком тоне… Да еще при всем классе…
        Кто-то напугался, кто-то возмутился, кто-то растерялся…

        Одна Ирка подняла голову, снизу вверх посмотрела на своего обидчика и больше с удивлением, чем с испугом спросила:
        - Ты что же, девочку бить будешь?..
        Крима склонился над ней еще ниже и зло оскалил зубы:
        - Надо будет – буду. Еще как буду…

        Это был уже перебор. И пока большинство соображало, что же делать, как выйти из этой ситуации, Горохов быстро поднялся из-за стола и чуть напряженным голосом заявил:
        - Все, Крима, хорош наезжать. Чего к девчонке прицепился? Делать что ли нечего? Подумаешь… обидели его…
        Со стороны Гороха, который был на полголовы ниже разошедшегося буяна, это было рискованно, и он это понимал, но все же решился.

        Моментально вся злость бузотера переметнулась на него.
        - Ты, заступничек, засохни. А то ведь я и тебе подкинуть могу…

        Что произошло дальше, не понял никто, кроме, конечно, новенькой. 
        Не успел Крима набрать побольше воздуха, чтобы продолжить поток оскорблений теперь уже в адрес заступника Горохова, как Ирка выскользнула из-за парты, сделала какой-то неуловимый скользящий шаг ему за спину, пару движений руками и орущая голова «айсберга» не хило так врезалась в крышку стола. После чего наступила удивительная тишина.

        Все пытались осмыслить, что же произошло, и как на это реагировать. Подавляющее большинство смотрело на вторую парту в среднем ряду с открытыми ртами и выпученными глазами, все равно не понимая – как…
        Как такая маленькая, хрупкая девчонка, на голову ниже своего обидчика, да еще видевшая его в первый раз, могла одним легким движением уложить и успокоить только что оравшего признанного силача?!

        Хотя, успокоить, это, пожалуй, лишнее. Через несколько секунд ошеломленный и тоже ничего не понявший скандалист предпринял попытку освободиться и восстановить свое могущество.
        Он задергался, пытаясь освободиться от болевого захвата, зашипел что-то угрожающее, даже пару раз оторвал голову от крышки стола, но тут же с гримасой боли на лице падал вновь, когда невозмутимая Ирка чуть усиливала нажим на заломленную руку.

        Красный как рак Крима елозил щекой по столу, но оторвать голову от парты больше не мог. Из глаз его показались слезы, и это било по самолюбию сильнее всего. Наконец, тяжело дыша, он успокоился, даже шипеть перестал.
        Первой заговорила победительница:
        - Послушай, умник… Я тебе не девочка для битья, и сейчас легко могу сломать тебе руку.
        Чтобы понять доходит до барагоза его незавидное положение или нет, Ирка чуть усилила нажим.
        - Понял? – и когда тот задергался и что-то замычал, продолжила. – Вижу, что доходит. Сейчас я тебя отпущу, и ты спокойно уйдешь. Понял? – опять легкое усилие и частые кивки стриженой головой.

        - Ты больше никого в этом классе не будешь задирать, особенно Горохова. Можешь демонстрировать мастерство в мордобое в другом месте. Своим дружкам во дворе, например. Кстати, не вздумай их втягивать в наши разборки, иначе я все вертолетное училище подключу, а тебе лично не только руку, но и ногу сломаю. А может быть и обе, чтобы тебя здесь меньше видеть. Понял? – она еще раз дернула вверх заломленную за спину руку.
        На что уже смирившийся и успокоившийся, потерянный противник чуть не подпрыгнул и вновь часто – часто замотал головой.

        Королёва даже поправила растрепанную одежду чуть не плачущего от досады пацана, но тот никак не отреагировал на это, а молча вышел из класса, ни на кого не взглянув. На следующем уроке его не было. Не было и на всех остальных, и когда он забрал свой портфель не видел никто. Система обучения была кабинетной, и после урока русского языка класс перебазировался на другой этаж, а портфель исчезнувшего Кримы так и остался на последней парте.

        Когда с началом следующего урока все немного успокоились и расселись по местам, Вовка чуть слышно поинтересовался у своей соседки:
        - Ты где это такому научилась? – неопределенно махнул он головой, нисколько не сомневаясь, что Ирка поймет, о чем он.
        Она действительно поняла и так же полушепотом ответила:
        - Да я у отца в части с армейцами рукопашному бою два года обучалась. Как видишь, пригодилось. В училище тоже секция есть, так что продолжу… Я уже на первой тренировке была, вроде приняли…

        Крима появился в школе через два дня. Был он мрачен, ни с кем не общался, кроме Алтайца, который так и остался сидеть рядом с ним на последней парте. Своими скабрёзными шуточками он больше не разбрасывался, и что поражало, действительно никого не задирал.
        На Королёву и Горохова он не обращал никакого внимания, словно не замечал их. Те, впрочем, платили той же монетой. Они больше были заняты друг другом. Отношения этой парочки развивались стремительно.
 
        Уже на следующий день после инцидента с распоясавшимся хулиганом Ирка ждала Гороха в школьном дворе. Откуда она узнала, что Вовка возвращается домой из школы именно этой дорогой, через школьный двор, осталось неизвестным. Признаться, он был немного ошарашен напором и откровенностью девчонки, поскольку никогда из слабого пола еще ни с кем не дружил, но своей соседке по парте обрадовался. Как будто ни с ней он распрощался всего десять минут назад.

        До дома Горохову было пять минут ходу – вышел из ворот школьного двора, перешел Ульяновскую, и через две пятиэтажки третья, как раз его. На большой перемене он иногда даже бегал домой перекусить, чтобы сэкономить деньги, отпущенные на школьные обеды.
        Даже со своим небогатым опытом общения с противоположным полом Вовка понимал, что интересоваться у Королёвой, зачем она ждет его, не стоило. Он просто свернул к Кузнецкому парку, что располагался за школой, и понял, что поступил совершенно правильно. Ирка как-то оживилась. Наверное, сама хотела предложить то же самое, но не решалась.

        Парк был заросшим и тенистым. Здесь не было никаких развлечений. Не было аттракционов, не было колеса обозрения, не было открытой эстрады, как в детском парке напротив школы. Не было даже продавцов мороженного. Зато заветных местечек, где можно было спокойно посидеть, рассчитывая, что не увидишь никого постороннего, было предостаточно.
        Парк был предназначен для прогулок и встреч.

        Правда, учитель физкультуры, тот самый, что хвалил «Гороха…ва», использовал дорожки парка для сдачи школьниками нормативов по бегу, поскольку своего стадиона у школы не было. Спортзал был, а стадиона не было.
        В сентябре легко можно было рассмотреть натрфареченные на асфальте белой краской слова и цифры: «Старт», «Финиш», «60 метров», «100 метров». К маю надписи блекли, стирались, чтобы к следующему сентябрю снова радовать всех своей белизной и неотразимостью.

        Вовка знал этот парк досконально - жил-то рядом, и у него, конечно, было здесь любимое местечко. Чуть в глубине от одной из окраинных дорожек, на противоположной стороне от школы, окруженная с трех сторон густыми зарослями, стояла обычная парковая скамейка. Зеленые ветки, густо переплетаясь над лавкой, накрывали ее как пологом шатра, так что увидеть ее можно было только проходя мимо. Солнечного света здесь было мало, и этот необычный полумрак придавал местечку загадочность и таинственность.
        Горохов иногда подолгу засиживался тут, особенно когда учил стихи. Почему-то здесь это удавалось гораздо легче, чем дома.

        И надо же было ему упомянуть об этом именно сейчас.
        Не то, чтобы Вовка не любил стихов… Любил.., но наизусть знал всего одно – «Бородино» Лермонтова.
        - Ты понимаешь, я все это вижу, - горячо убеждал он свою попутчицу, как бы сомневаясь в ее доверии, когда разговор зашел о стихах. - И полковника этого, который рожден был хватом… и пушки… и леса синие верхушки… Даже как «ядрам пролетать мешала гора кровавых тел» - вижу.
        Другие стихи вроде тоже хорошие, но это... просто слова… А здесь реально вижу…  - совсем другим тоном, неожиданно погрустнев, замолчал он, наверное, уже жалея о своей откровенности.

        Еще бы!.. О таком он никому и никогда не говорил. Ирина, непонятно чему улыбаясь, тоже молчала. Через минуту Горохов то ли в продолжение своего монолога, то ли о чем-то другом опять заговорил:
        - Да… были люди… Не то что мы… Герои… - и вздрогнул, когда его соседка по парте и сегодняшней парковой скамейке неожиданно положила свою ладошку на его руку…

       - Герои не только в прошлом. Герои и сейчас есть, - она посмотрела ему прямо в глаза. - А ты разве не герой?
Вовка опешил и с недоумением уставился на девчонку. Герой?.. Он?.. Ага, герой … с дырой…
       - Ну, ты же единственный из всего класса не побоялся против такого бугая выступить. Знал ведь, что не справишься, а все равно заступился за человека совсем тебе незнакомого, - как непонятливому школьнику разъясняла она.
Вовка отмахнулся, но вдруг заявил:
        - Ты думаешь, я герой? Ты думаешь, я не боялся? Еще как!.. Не «Горох», а «Горошек» какой-то…

        Потом, уже дома, лежа в постели, когда он не один раз вспоминал этот разговор, так и не мог понять, для чего сказал это, выставляя себя совсем в невыгодном свете, но врать тогда почему-то не хотелось.

        Королева открыла портфель, недолго порылась там, достала пару офицерских погон и протянула их Горохову. На расшитом золотом поле с яркой голубей полоской посередине теснились четыре маленькие звездочки, от сияния которых в этом тенистом месте стало как будто светлее.
        - «Капитанские…» - отрешенно подумал Вовка.
        В армейских званиях он разбирался, хотя никогда в руках настоящих погонов не держал. Да и видел их только на картинках да в кино, но таких… классных не видел никогда.
        - «Наверное, отцовские…», - опять как-то отстраненно подумал он и угадал.

        Ирка, увидев его растерянность, взяла инициативу в свои руки.
        - Это папины… парадные, - задумчиво и в то же время гордо, заговорила она. – Он разрешил их тебе … передать. У нас с ним друг от друга секретов нет. Я ему все рассказала про свой первый день в новой школе… Ну.., про Кримцюса, и что ты за меня заступился. Он сказал: - «Хороший парень…». – Помолчала и добавила уже совсем другим, улыбающимся тоном: - Да я это сразу поняла… Горошек…

        Когда не по-осеннему яркое солнце спряталось за верхушками деревьев, а на аллеях парка появились спешащие с работы люди, ребята поняли, что пора прощаться. Ирина, как оказалось жила в военном городке, расположенном чуть ли не на окраине города, и добираться до него надо было на автобусе. Хорошо, что автобусная остановка была рядом с парком, как раз напротив школы.
        Уже стоя на подножке автобуса, за секунду до того как закроются двери, она, чуть сдерживая свою замечательную улыбку, махнула рукой и не обращая внимания на окружающих ее пассажиров, негромко крикнула:
        - До завтра… Горошек…   
        Вовка ее услышал. Несмотря на городской шум, услышал, и тоже махнул рукой уже закрывающейся двери автобуса:
        - До завтра...