Упущение философа Чанышева и ошибка его критиков

По совету одного из читателей ознакомился с критикой философии Арсения Чанышева, и это немало повеселило, побудив настрочить кое-что в ответ. Добавлю, что при ближайшем рассмотрении - исходя из нынешнего статус-кво - Арсению тоже немного досталось...

Статья В.Н. Поруса "Негативная онтология" Н.А. Бердяева и А.Н. Чанышева: социально-эпистемологическая ретроспекция" в журнале "Вопросы философии" (02.03.2015) проводит сравнительный анализ "негативных онтологий" Николая Бердяева и Арсения Чанышева. Содержание: в философии Бердяева "небытие" получает позитивный смысл как онтологическая основа свободы, отражая культурный кризис России начала XX века и готовность к смене эпох. В концепции Чанышева "небытие" выступает как панацея от отчаяния, связанная с осознанием иллюзорности надежд на бытие. Абсурд бытия становится аргументом в пользу метафизики небытия. Оба автора рассматривают негативную онтологию как реакцию на культурные кризисы и контекстуальную зависимость метафизических поисков, направленных против течения исторического времени.



 "Разбор полётов" Бердяева и Чанышева у Поруса содержит ряд существенных методологических и содержательных недостатков, которые подрывают научную ценность работы. К тому же автор тенденциозно подбирает аргументы: в частности, приведён стих М.Цветаевой:

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё - как будто бы под небом
И не было меня!

при этом "забывая", что это поэтесса написала в возрасте 17 лет, ещё до революции, когда у неё всё в жизни всё было в порядке - тогда как значительно позже, уже в эмиграции, значительно поумнев, она изменила свою позицию:

 
"Не надо мне ни дыр ушных,
Ни вещих глаз -
на Твой безумный мир
Ответ один: отказ."
     Марина Цветаева, 1939

   Впрочем, лучше сразу приступить к "ковровой бомбардировке", чем "стрелять по воробьям" ошибок автора.

Часть первая.

   
 Переоценка контекстуальности и утрата философской глубины

Автор чрезмерно акцентирует внимание на социально-эпистемологической обусловленности негативных онтологий Бердяева и Чанышева, сводя их к простым реакциям на культурные кризисы (России начала XX века и СССР 60-х годов). Такой подход чрезмерно редукционистский: он нивелирует сложность и оригинальность философских концепций, сводя их к историческим симптомам, а не к самостоятельным онтологическим открытиям.  Это снижает философскую значимость исследования и превращает глубокие метафизические построения в поверхностный социологический комментарий.

 Односторонняя интерпретация "небытия" и "негативности".

Порус трактует "небытие" Чанышева как "мнимую панацею от отчаяния" и "абсурд бытия" как негативный аргумент в пользу метафизики небытия.
 Такая интерпретация выглядит упрощённой и однобокой, поскольку игнорирует сложные диалектические и апофатические аспекты, присущие негативной онтологии. Автор не учитывает, что "небытие" в философии Бердяева и Чанышева — это не просто бегство от бытия, а попытка осмыслить свободу, трансцендентность и пределы человеческого познания. Отсутствует глубокий анализ внутренней логики и философской аргументации, что снижает аналитическую ценность статьи.

 Недостаточная проработка эпистемологических аспектов.

Хотя в названии заявлена "социально-эпистемологическая ретроспекция", в тексте отсутствует чёткое раскрытие эпистемологических оснований негативной онтологии. Порус не даёт адекватного объяснения, каким образом социальные и исторические факторы формируют метафизические концепции, и не анализирует взаимосвязь между знанием, верой и онтологией в работах Бердяева и Чанышева. Это создаёт впечатление фрагментарности и поверхностности исследования.


 Отсутствие критического диалога с альтернативными философскими традициями.

Статья не демонстрирует попыток сопоставить негативную онтологию с другими философскими направлениями, например, с буддийской концепцией пустоты или западной "апофатической теологией"(АТ*), что могло бы обогатить анализ и выявить внутренние противоречия или достоинства. Такой узкий фокус ограничивает горизонты исследования и снижает его междисциплинарную значимость.
   *АТ - метод в теологии, который стремится описать Б-га через последовательное отрицание всех возможных определений, утверждая, что сущность Б-га не может быть полностью выражена в человеческих понятиях или определениях.

 Стиль и структура изложения.

Текст статьи страдает излишней терминологической нагруженностью и абстрактностью, что затрудняет понимание ключевых идей. При этом аргументация часто носит декларативный характер без достаточной доказательной базы и конкретных примеров из философских текстов Бердяева и Чанышева. Это снижает убедительность и академическую строгость работы.


  Резюме:

Статья В.Н. Поруса демонстрирует поверхностный и редукционистский подход к сложным философским проблемам. Автор сводит богатство негативной онтологии к историко-социальным реакциям и упрощённым интерпретациям "небытия", не раскрывая глубинных онтологических и эпистемологических измерений. Отсутствие междисциплинарного диалога и слабая аргументация делают статью недостаточно убедительной и ограниченной в научном плане.



   Мы упомянули необходимость сопоставления ключевых идей негативной онтологии с а ) буддийской этикой и философией бодхисаттвы, которой посвящёно творчество Шантидевы,
 
а также - для итогового разгрома любого оппонента заранее -
б) с позицией Арья Нагарджуны.

Анализ "Трактата о небытии" Арсения Чанышева с позиции Шантидевы ("Шанти" - блаженство, "дэва" - божественное) — буддийского философа и автора "Бодхичарья-аватары", раскрывающего путь бодхисаттвы через мудрость и сострадание — позволяет выявить как точки соприкосновения, так и существенные различия между двумя философскими подходами к категории небытия.

 Концепция небытия: первичность и абсолютность

Чанышев утверждает первичность и абсолютность небытия по отношению к бытию, рассматривая бытие как производное, временное и ограниченное, а небытие — как фундаментальную реальность, охватывающую всё.
 Он говорит о "мужества небытия" и этическом превосходстве отрицания бытия. Сознание небытия у него — трезвое, диалектическое, атеистическое, принимающее смерть, измену, разлуку как естественные явления.

В буддизме, в учении Шантидэвы, близкой по смыслу категорией является понятие пустоты — отсутствие независимого, самосущего бытия, взаимозависимость и непостоянство явлений. Однако пустота не тождественна "небытию" как уничтожению или отрицанию существования, а является способом постижения реальности, ведущим к освобождению от страдания. Пустота — не отрицание жизни, а её глубокое понимание.

 Отношение к страданию и смерти.

Чанышев описывает сознание небытия как не трагичное, а диалектическое и атеистическое, принимающее смерть и разлуку как естественные и первичные явления.
 Это созвучно буддийскому признанию непостоянства и страдания как неотъемлемых аспектов жизни.

Однако Шантидева подчёркивает, что осознание непостоянства и пустоты должно сопровождаться состраданием и активным стремлением к освобождению всех существ от страдания. В буддизме путь не заканчивается на признании небытия или пустоты, а продолжается через практику бодхисаттвы — альтруистического служения.

 Метафизика и этика.

Чанышев выдвигает радикальную метафизическую позицию отрицания бытия и возвышения небытия, что он связывает с этическим мужеством.
Это можно сравнить с апофатической традицией, но с атеистическим оттенком.

С позиции Шантидевы, подобное апофатическое отрицание не является конечной целью. Этический идеал — не мужество в отрицании бытия, а мудрость и сострадание, ведущие к освобождению и просветлению. Отрицание иллюзорного «я» и фиксированного бытия — лишь первый шаг на пути.


 Ограничения и возможности подхода Чанышева с позиции Шантидевы.

    Ограниченность атеистического сознания: Чанышевское сознание небытия атеистично и трезво, но лишено духовного измерения сострадания и освобождения, присущих буддийской практике.

    Отсутствие практического пути: "Трактат" акцентирует философское осмысление, но не предлагает методологию преодоления страдания и иллюзий, в отличие от учения Шантидевы, где путь бодхисаттвы чётко структурирован.

    Риск нигилизма: Радикальное отрицание бытия без последующего перехода к мудрости и состраданию может привести к нигилизму, тогда как буддизм предлагает выход из него через осознанное действие.

Вывод:

С позиции Шантидевы "Трактат о небытии" Арсения Чанышева представляет собой глубокое философское исследование первичности небытия и отрицания бытия, созвучное буддийскому пониманию пустоты как отсутствия самосущности. Однако буддийская перспектива расширяет и дополняет эту онтологию этическим и практическим измерением: признание небытия не должно вести к отчаянию или атеистическому трезвомыслию без сострадания и стремления к освобождению. В этом смысле трактат Чанышева нуждается в интеграции с этическими и духовными аспектами, которые Шантидева развивает в своей философии бодхисаттвы.






Для разгромного критического анализа с позиции Арьи Нагарджуны (Нага - "змей", арджуна - "серебряный")  необходимо исходить из его фундаментальных философских принципов — учения о пустотности  и зависимом происхождении (пратитья-самутпада). Ниже приведён пример такой критики, которая может быть применена к любому тексту, претендующему на объяснение реальности, но не учитывающему эти ключевые положения.

Итак, критический анализ с точки зрения Арьи Нагарджуны.

    Отсутствие признания пустотности как основы бытия.

Любая философская система, которая утверждает существование самосущих, независимых сущностей или абсолютных начал, по Нагарджуне обречена на внутреннее противоречие. Как он ясно формулирует:
"Нет ничего, что было бы не причинно обусловлено; ничто не обладает своебытием (свабхавой)".

Если в анализируемом тексте присутствует утверждение о реальности каких-либо неизменных, вечных сущностей или субстанций, то оно сразу же подлежит логическому опровержению методом сведения к абсурду, который Нагарджуна мастерски применял к философским системам своего времени.

    Игнорирование принципа зависимого происхождения.

Нагарджуна учит, что всё возникает и существует лишь в зависимости от причин и условий, и никакое явление не существует самостоятельно:
"Ни одно существо не возникает ни само из себя, ни из другого, ни из себя и другого сразу".

Если в тексте утверждается автономность или самопричинность явлений, это противоречит основополагающему принципу пратитья-самутпады и ведёт к ошибочному пониманию реальности как фиксированной и независимой.

    Дихотомия абсолютной и относительной истины.

Нагарджуна вводит различение двух уровней истины — условной (самвритти-сатья) и высшей (парамартха-сатья.)

 Тексты, которые не учитывают эту двойственность, либо впадают в крайности абсолютного реализма, либо в крайности абсолютного нигилизма. Нагарджуна же предлагает «срединный путь», который избегает этих крайностей, признавая условность эмпирического мира и невыразимость высшей реальности.

    Критика языка и категорий мышления.

Нагарджуна указывает на непоследовательность и ограниченность категорий мышления и языка:
«Всякое мышление предполагает категории "тождества" и "различия", но эти категории непоследовательны, и за ними ничего не стоит».

Если в анализируемом тексте делается ставка на жёсткие логические категории или на язык как средство полного описания реальности, это игнорирует глубинное понимание природы реальности как невыразимой и выходящей за пределы концептуального мышления.

    Опровержение всех односторонних философских позиций

Нагарджуна не просто предлагает альтернативу, а систематически разрушает все односторонние взгляды, показывая их внутреннюю противоречивость и абсурдность

 Если текст не выдерживает критики методом сведения к абсурду, то он не может претендовать на истинное понимание дхармы и реальности.

Резюме:

Исходя из учения Арьи Нагарджуны, любой философский текст, не признающий пустотность всех явлений, зависимое происхождение и двойственность истины, а также не подвергающий свои положения радикальной логической критике, является по сути заблуждением и иллюзией. Такой текст, как отражение одностороннего, фиктивного понимания мира, не выдерживает проверки "срединным путём" и должен быть отвергнут как невежественный и противоречивый.

Таким образом, с точки зрения Нагарджуны, оппонентская позиция подлежит полному и безусловному разрушению, ибо она не учитывает фундаментальных принципов пустотности и зависимого происхождения, и опирается на фиктивные, неустойчивые основания.





   Хотя оба философа - буддисты, однако требуется пояснить различия в их подходах к рассмотрению реальности и путей.

Аспекты.

Нагарджуна:
Фокус учения: логический анализ и опровержение фиксированных сущностей, акцент на пустоте как отрицании самосущности (свабхава).

Шантидева: этика бодхисаттвы: сочетание мудрости пустоты с состраданием и практикой спасения живых существ.

Отличие: Нагарджуна сосредоточен на философском отрицании, Шантидев — на этическом и практическом применении учения.

Методология.
Нагарджуна: апофатический метод — демонстрация абсурдности всех крайностей, отрицание самосущности.

Шантидева: прагматический путь бодхисаттвы, включающий медитацию, мораль и сострадание.

Отличие: противопоставление чистой философской деконструкции и духовно-этической практики.

Отношение к миру.
Нагарджуна: мир лишён собственной природы, пустота — фундаментальная характеристика явлений, но не абсолютное небытие.

Шантидева: Мир воспринимается как взаимозависимый, непостоянный, но объект сострадания и активного преодоления страдания.

Отличие: Нагарджуна акцентирует отрицание сущности, Шантидев — трансформацию через сострадание.

Роль субъекта.
Нагарджуна: отрицание автономного "я" и всех фиксированных сущностей, субъект — условное понятие.

Шантидева: субъект — бодхисаттва, стремящийся к просветлению ради всех существ, практикующий сострадание.

Субъект у Нагарджуны — пустой, у Шантидева — активный спаситель.


Онтология.
Нагарджуна: отсутствие независимого бытия, пустота как отсутствие самосущности.

Шантидева: пустота неразрывна с состраданием и мудростью, ведущими к освобождению
Возможное отличие - между чистой пустотой и этическим наполнением.


Суть отличий:

    Философия vs. практика: Нагарджуна концентрируется на философском разрушении фиксаций, в то время как Шантидева интегрирует это понимание пустоты в этическую и духовную практику бодхисаттвы. Для Шантидевы пустота не самоцель, а средство к состраданию и освобождению.

    Отрицание сущности и активное сострадание: Нагарджуна отрицал независимое бытие, что могло восприниматься как нигилизм, тогда как Шантидева подчёркивает, что истинное понимание пустоты ведёт к сострадательному действию, а не к пассивному отрицанию.

    Роль субъекта.
 У Нагарджуны субъект и объекты — условные, лишённые самосущности.
Шантидева же описывает бодхисаттву как сознательное существо, активно участвующее в спасении других, что требует определённой онтологической и этической позиции субъекта.


    Различия между Нагарджуной и Шантидевой лежат в плоскости акцентов: Нагарджуна — философская деконструкция и отрицание самосущности.
 Шантидева — этическое и практическое применение учения о пустоте через путь бодхисаттвы.
Несмотря на эту разницу, их учения взаимодополняют друг друга в рамках буддийской традиции, где понимание пустоты служит основой для сострадательного действия и освобождения.

Таким образом, противоречия скорее функциональны и методологичны, чем доктринальны, отражая разные уровни буддийского учения — философский и практический.
 
Автору данной статьи (Ал Ор) ближе позиция Арьи Нагарджуны. Однако при этом практикой является как медитация, так и сострадательные действия (терапия в частности), несмотря на убеждение в отсутствии Объекта.
   Как сформулировал дон Хуан Матус, это - контролируемая глупость. Как и написание данного текста.