Вальс с лошадью

    …Когда я реально осознала, что происходит нечто несоизмеримо страшное, было уже почти поздно...
   Мне было шесть лет. Отец погиб сразу.
   Земля стонала от боли. Весь город горел пламенем Ада. Город горел, люди бежали из него по мертвым телам. Так бежала и я с матерью, таща за руку двухлетнего брата. Мы спотыкались, падали… и встать не хватало сил, но мы вставали и бежали дальше.
   Когда я впервые увидела труп, у меня побелели губы. Вы даже не представляете, какое чувство способен пережить ребенок, когда на него смотрят в упор навсегда застывшие глаза…
   Пахло кровью и сыростью. А еще больше – смертью. Смерть была повсюду, она витала в воздухе. Вскоре я перестала обращать внимание на плач других детей, крики женщин и стоны раненых, потому что это длилось постоянно, каждую минуту… Этот звук стоял у меня в ушах, не прекращаясь. Одна мама на плакала. Она смотрела на нас с братом потрясенно, безнадежно и ничего не говорила. И мой брат Максим тоже не плакал. Он был маленьким мужчиной, сдержанным не по годам. Война очень быстро его всему научила.
   Мы бежали.
   Куда? Я не знаю. Наверное, вперед. Без оглядки. Хорошего ждать не пришлось. Спустя два дня, во время очередного нашего скитания, мама попала под обстрел. Почему-то и тогда Максим не заплакал. Мы молча тащили мертвую мать, на сколько нам позволяли силы, в ближайшие развалины. И мы всю ночь спали рядом с ней, пока не сделалось совсем холодно от ее окаменевшего мертвого тела. Что было делать дальше? Я с трудом представляла себе это в шесть лет. Беречь брата – решила я.
   Утром мы стали рыть яму, чтобы похоронить маму, но сил не было. Голод сморил нас, и мы просто рухнули рядом. Я знала, что нужна хоть какая-то еда. Кое-как поднявшись, я взяла Максима за руку, и мы пошли, маленькие, истощенные и беззащитные. Не помню, что было дальше. Помню пустой дом с выбитыми окнами и сухари в пакете на столе. Наконец-то мы были сыты. Не важно, что животы болели… Я подумала, что это и есть счастье – быть сытыми.
   В небе по-прежнему гудели самолеты, но в нашем домике было тихо. Мы обнялись и заснули крепко. Проснулись от странной тишины. Всё умолкло… Мы решили, что война закончилась.
   От города нас отделял лес, мы поспешили к людям. Максим, радостный, бросился вперед… Глыбы земли подлетели к небу. Дикий вопль пронзил мою голову насквозь. Я поднялась. Ощущение, будто я в аквариуме. Или в открытом космосе. Ничего не слышно. Сердце колотится бешено. По лицу и рукам струилась кровь.
   Тогда я не поняла, что осколком мне выбило глаз, я думала о брате. А он лежал абсолютно целый! Только ушко оторвано… Я подхватила его на руки и понесла обратно в тот дом. Бежала, ничего не видя перед собой.
   Я думала он живой. Помню, нашла иголку с ниткой и собралась пришить ему ушко на место. И только когда его маленькие светлые глазки смотрели на меня, не моргая, с навеки застывшей в них мольбой, я поняла – Максим мертв. Тогда я заплакала. Впервые. Горько. Навзрыд. Я осталась одна. Одна на всем белом свете.
    Не помню как, я вырыла маленькую могилку. Только когда брат был погребен, я подошла к перекошенному разбитому зеркалу и увидела, что на месте глаза черная дыра с запекшейся кровью…

   … Мне казалось, я обошла весь мир. Времени прошло очень много. Ночью я вздрагивала от любого шороха, днем меня дичились случайные прохожие, бегущие прочь от войны. Я ночевала под мостами, в сараях, попавшихся развалинах. При мне умирали от голода люди. Это ужасное зрелище: вытянувшиеся лица, почти вывалившиеся глаза, ноги и руки натуго обтянутые кожей, но огромные пустые животы, надутые до безобразия. А я жила. Я хотела жить всему на зло. Ела траву, на которую совсем недавно ложился пепел. У нее такой особый вкус… Я ела и червей. Не знаю как, но я выжила…
   …Однажды, я пришла к красивому дому. Он был недавно отремонтирован, в доме горел свет, и смеялись люди. Значит, война действительно закончилась! Значит, теперь все будет хорошо! Мой единственный глаз засветился надеждой, я постучалась, я так хотела согреться и попросить немного хлеба. Дверь открыли. Из открытой двери плеснуло пренебрежение. Хмельной смех. Меня прогнали. В тот момент у меня зародилось презрение ко всему человечеству…
   Я села на землю и заплакала. Не потому, что не пустили, просто я ошиблась, подумав, что больше не одна … А в доме звучал вальс.
   Музыка! Как красива была эта музыка! Когда-то, когда мы все были счастливы, родители танцевали под нее. Я услышала ржание в сарае возле дома. Там было темно, и все еще пахло войной.
   Старая лошадь стояла неподвижно, будто заколдованная. Я подошла и погладила ее морду. Она фыркнула и слегка двинулась навстречу. Я обняла ее и крепко-крепко прижалась. Лошадь оказалась слепа. Мы стали потихоньку топтаться на месте, словно танцевали вальс. Никогда не забуду, как из ее уставших глаз покатились крупные серебристые слезы. Я прижалась к ней еще крепче и почувствовала теплое дыхание... И вот мама и папа, и Максим… все были рядом со мной…
   Лошадь плакала, а мы все качались под музыку, отголоски которой доносились из дома…
1