Первая ремиссия

Ласточка хотела сказать что-то ещё, но тут зазвонил телефон. После короткого разговора она снова обернулась к подруге.
— Ну, хоть с Эллисон всё хорошо, перевязали. Теперь придётся ей замазывать синяки тоналкой и ночевать в Парадайзе. А тут, как назло, ни одного спа-салона.
— Ну... — Мона покосилась на пустую койку рядом с собой. — Пусть ночует тут у меня. Так нам обеим будет не настолько грустно. Я её займу, а она будет следить за тем, чтобы я не померла с голоду. Ей всё равно теперь некуда идти.
И откуда такой альтруизм? Но думать об этом совершенно не хотелось. Моника желала сейчас только одного: чтобы всё, наконец, успокоилось и хоть ненадолго улеглось. Без убийств, грохота стрельбы и ловли заражённых по коридорам Парадайза. А теперь соседство с Эллисон было не настолько страшной карой, как казалось ещё сутки назад.
— Дельная мысль, — обрадовалась Ласточка. — Побудет немного твоей... кузиной. Если что, толкайте это Сэму в качестве официальной версии. А я подготовлю документы.
— Мне нужен Дэннер, — сходу обрадовала она Гича, который мирно читал журнальчик в коридоре в ожидании её возвращения.
— Сочувствую, — сказал шаман.
— Да нет же! Мне он нужен потому, что только он способен помочь Эллисон остаться в Парадайзе!
— Только так? — Гич нехотя закрыл журнал. — Не проще просто её по голове стукнуть?
— Я тебя сейчас стукну, если не поможешь.
— Плохое настроение? — Шаман поднялся, и они вместе направились по коридору.
— Сам видел.
— А ты сконцентрируйся на деле.
— Да не могу! В этом всё и дело: стоит ему появиться, как меня переклинивает. В его семье такой Домострой практиковали, что Инквизиция отдыхает. У него мозги набекрень! А я с ним пятнадцать лет жила.
— Ну и зачем?
— Гич!
— Ничего, ты со мной. И помни: он не настоящий.
— Он так не считает, — буркнула Октябрина.

— Не привыкать, — рассмеялась Моника, а про себя подумала, что её состояние очень опасно. Полный букет, чтобы умереть в двадцать четыре года. В кои-то веки лучше прислушаться к мнению врачей и спокойно лежать в палате, пока хотя бы не станет ясно, что с ней на самом деле, потому как даже обследование проводить было до сих пор некогда. Сейчас же прямой нужды в помощи Сэд не было, поэтому можно было выделить немного времени на «хождения по мукам». Тем более что сведения эти нужны были не только врачам, но и самой Монике, чтобы понимать, что с ней всё-таки происходит. Приступы болезни почему-то стали случаться гораздо реже, но Мона склонна была думать, что агрессивному иммунитету просто не хватало энергии истощённого организма, чтобы их провоцировать. Да только что толку от этих рассуждений, если она полжизни думала, что парализована, а сейчас оказалось, что ничего подобного? Строить догадки тут было бесполезно.
Другое дело, что Мона теперь совершенно не представляла, как сможет проваляться в палате без дела столько времени, потому что уже успела примерно посчитать: чтобы набрать вес, хотя бы отдалённо напоминающий норму, потребуется как минимум месяц, если не включится какая-нибудь психосоматика, и истощение не превратится в нервную анорексию. Там-то уже можно заворачиваться в простыню и идти на кладбище, потому что тогда просто так взять и набрать вес станет невозможно. Но это вряд ли, потому что Моника искренне хотела жить, окрепнуть и стать полезной. А лечить её никто не возьмётся, пока голень у неё будет толщиной с Ласточкино предплечье.
Октябрина думала о том же. И ещё о том, что Самуил Абрамович, в общем, способен оказаться полезным.
Из мыслей её выдернул Гич, внезапно заявивший:
— В этом уравнении одна лишняя переменная.
Ласточка удивилась: фразочка прозвучала в лучших традициях Владимира. Зато привычка не договаривать – вполне в духе шамана, этого не отнять. Иногда ей казалось, что он нарочно её раздражает. И не только ей, чего уж там.
— И какая же?
— Я.
— Почему это?
— Потому что попросить Дэннера оформить документы ты можешь сама. Он для тебя луну с неба достанет, а тут несчастный допуск... или пропуск... Я всё правильно сказал?
— Прям всё-всё, — мрачно кивнула Ласточка.
— Хорошо.
— Гич, ну, чего ты от меня хочешь, а? Мы уже всё друг другу сказали.
— И, тем не менее, ты боишься к нему идти одна. Стало быть, не всё.
— Я не боюсь! Просто... ну, да боюсь, — разозлилась Октябрина, — и что с того, не хочешь помогать – так и скажи, я отстану.
— Не хотел бы – не помогал. Подожди тут.
Они остановились возле бывшей палаты Софьи. Сейчас дверь была открыта, а девочка находилась в настоящем стационаре, под опекой настоящих врачей. Хоть это радует, отстранённо подумала Ласточка, шагнув через порог. Пианино никуда не делось, и волшебно манило откинуть крышку и пробежаться по нотам.
Ласточка сопротивлялась недолго. Не прошло и минуты, как её пальцы, сперва робко коснувшись, всё увереннее забегали по клавишам. Она взяла до-диез минор под настроение, и сперва просто пробежалась по опорным ступеням гаммы. Какая-то её часть хотела захлопнуть крышку и не трогать инструмент, но эта часть была уже почти неслышима. Она умерла вместе с Сэмом.
Давно забытое искусство вновь захватило Октябрину, и она, увлёкшись музыкой, даже не заметила подошедшую сзади Элеонору.
— О-о, Шопен, обожаю. Революционный этюд, ага?
Ласточка подпрыгнула и едва не прихлопнула себе руки крышкой, но её перехватил Владимир и водворил на место.
— Здесь синкопы, — подсказал он. — Ты хотела поговорить?
— Вот и славно! — оповестила общественность Элеонора. — Вот и поговорите!
И, прежде чем они успели опомниться, вместе с Гичем вылетела из палаты и захлопнула дверь.
— Эй! — развернулся Владимир, кидаясь к двери и с силой дёргая за ручку. — Спятили, у меня клаустрофобия!
— Значит, завершить эту вашу мелодраму побыстрее в твоих интересах, — ответила Элеонора по внутренней связи.
— Не смешно!
— А никто и не смеётся.
— Откройте дверь! — потребовал Дэннер. Но тут им даже связь обрубили. Молча.
Владимир выругался, шарахнул кулаком несчастную дверь, отбил себе тем самым руку и расстроился окончательно. 

Мэдди тем временем не отвлекалась на окружающую среду и хлопотала над несчастной Мисой. Николас не пощадил ту, кого звал любимой и с кем хотел продолжать жить, и оттого его мотивы казались теперь ещё более странными. Моргана в упор не понимала, как можно так жестоко поступить с тем, кого любишь. Ну или говоришь, что любишь, тогда уже ситуация несколько иная. И всё равно: двенадцать глубоких резаных ран, если не считать отрубленной руки, как-то слишком жестоко для ссоры влюблённых.
— Тебе опять нужна поддержка с воздуха? — на том конце провода явно веселились, потому что голос прозвучал под аккомпанемент звонкого девичьего смеха и звон бокалов с приглушенной музыкой.
— Да, и опять в Парадайзе, — Мэдди же вела переговоры в звоне инструментов и мерном писке своеобразного «кардиографа», отслеживающего мозговую активность и рабочую мощность реактора. — Нужна новая кожа на тушку, лицо вроде цело, швы я заполирую сама, а дальше по стандарту: трубки, кабели, болванки под корпус и всё такое... тут ещё конечность отсекли, новый локтевой сустав нужен со всеми вытекающими.
Собеседник Морганы удручённо вздохнул, затем раздался агрессивный серп прямо в микрофон.
— По частям устроит?
— Вполне. Кожу можно потом, сейчас нужен сустав и внутренности.
— Синтетическая жидкость?
— Надо. Потеряна половина изначального объёма.
— У вас там что, война что ли? — возмутился голос.
— Почти, — Мэдди решила не выдумывать. — Но вроде бы всё позади. И ещё. У меня тут ещё два пациента в глубоком стазисе, придут в себя или нет, пока не знаю, но вроде бы надежда есть. Во всяком случае, мои системы опознают их не как хлам.
— Да вы издеваетесь!? — не выдержал голос и чем-то очень громко звякнул. — Сначала тебя с ещё кем-то чуть не поджарили, потом ты мне звонишь и говоришь, что тебе отрубили голову, а теперь у тебя подушечка для ножей и два полутрупа! Знаешь, что, милая, ты мне должна! У меня нет столько денег.
Мэдди мгновенно ощутила себя хлоридом серебра и выпала в осадок, но деваться ей было некуда.
— Ладно, не кипятись. Будут у тебя деньги, только детали мне нужны сейчас. Оплачу по факту. Как я тебе их без головы-то отдам?
— И то верно, — помолчав, отозвался недовольный голос. — Ладно, так и быть, я тебе верю. Получишь свои детали, но придётся немного подождать, и я жду оплаты. По старой дружбе сделаю скидочку, но не на сто процентов и даже не на пятьдесят. Посмотрим. Ладно, жди. А пока что я на отдыхе.
— Валяй.
Фрейя всё это время пристально наблюдала за манипуляциями Морганы, ещё бы такое зрелище не вызвало интереса у ребёнка.
— Придётся тебе ещё немного полежать вот так в стазисе, — пробормотала Мэдди, обращаясь к Мисе, точно зная, что та её не слышит. — Пока детали не придут.
Вынеся этот неутешительный вердикт, техноведьма принялась колдовать уже над своим телом, которое по-хорошему надо было бы почистить сперва, а потом уже упражняться в оценке вреда и починке. Такая работа удручала Мэдди: она ведь понимала, что по сути возится в реанимации, отчаянно надеясь сохранить сознание и жизнедеятельность своих пациентов. Вот если бы здесь был Ретчет... Единственный андроид-инженер и по совместительству медик. Но он исчез уже очень давно, и было принято коллективное решение вычеркнуть его из списка живых, потому как сигнал его нигде не регистрировался, упоминаний не было, как и какой-либо информации. Теперь андроидов осталось семь, мельком подумала Мэдди, это если эти трое выживут. Ну, у Мисы были вполне реальные шансы, а вот что с Эзраэлем и Шеном... И Элеонора как назло куда-то улетела, не спросишь у неё ничего!
— Зараза, — выдала Мэдди, когда у неё сорвалась отвёртка. Очень хотелось выругаться как следует, потому как эта неудача стала последней каплей в чаше терпения, но она помнила о присутствии Фрейи, а потому сдержалась.
Девочка встрепенулась от звона инструмента о кафель. Дальнейшее удивило бы Мэдди очень сильно, кабы она не была так занята.
Фрейя сосредоточенно насупилась и поглядела на упавшую отвёртку. И та вдруг – сама по себе, без видимого физического воздействия – дрогнула, подпрыгнула и – влетела обратно Мэдди в ладонь. Фрейя же как ни в чём не бывало, отвернулась и продолжила закручивать болты.
И в этот момент вернулась Элеонора, мрачная, но решительная.
— Ну и ладно. — Она дважды хлопнула по пятьдесят и взялась за инструмент. — Займёмся делом, пока эти там приходят к консенсусу.
— Глядя на тебя, жалею, что не могу поддать, — печально вздохнула Мэдди. — Хотя подожди... Джульетта-то, наверное, может. Не то, что моя консервная банка, — она покосилась на своё обезглавленное тело, которое сейчас, полуразобранное, выглядело ещё страшнее. — Но расходовать сырьё мы не будем.
Вздохнув, Моргана отошла чуть в сторону, дабы не стоять у Элеоноры над душой, и решила позвонить Сэд.
Хакерша испугалась звонка так, будто действие происходило в одноименном фильме ужасов, и потусторонний голос на том конце провода должен был сообщить, что жить ей осталось семь дней. Правда, удивительного при таком-то раскладе для Сэд ничего не было.
— Чего пугаешь? — возмущённо осведомилась Моника у Мэдди.
— Дело есть. Ну, точнее, просьба. Мой поставщик взбеленился и не хочет выдавать мне в кармический кредит запчасти и материалы для починки наших тел, просит кругленькую сумму, о которой я пока даже не представляю.
— Нам нужны деньги? — будничным тоном осведомилась Мона.
— Да. Много. Там примерно половина от стоимости на одни только взятки уходит.
— Ну... Если зайдёшь ко мне, выдам подарочек.
— Какого рода?
— Узнаешь, когда придёшь, заюш, — Моника переняла слащавый тон Мэдди и захихикала.
— Ух, интриганка, — засмеялась в ответ Мэддисон. — Ладно, жди, сейчас прилечу.
— Если всё же надумаешь, у меня ещё много. Джульетта разрабатывалась как разведчик. У неё даже есть соответствующие настройки. В смысле, она может пить и, по желанию, с пользой.
Под пользой Элеонора явно подразумевала эффект. И, если с Владимиром ещё было всё более-менее понятно – он глушил алкоголем вполне объяснимые кошмары – то её мотивации тёмный лес. Кажется, кошмарами она не мучилась. Или же очень хорошо притворялась.
— Ну, — Мэдди задумчиво обвела глазами комнату, — тогда жди на шабаш, если вернусь с деньгами!
С этим торжественным возгласом Моргана подмигнула Элеоноре и вылетела в коридор со скоростью пробки от шампанского.
— Оперативно, — резюмировала Моника, узрев умирающую от нетерпения Мэдди в дверях палаты. — Не думала, что ты так быстро тут окажешься.
— Так позарез ведь надо! — всплеснула руками техноведьма, проходя внутрь и усаживаясь на табуретку. — Не только же мне, там ещё три пациента. Мне-то ещё повезло, позвонок поменять, провода и пару трубок, пластины можно вообще заварить и зашлифовать, и делов-то. Ну и кровушки долить немного. Мисе гораздо больше досталось, хоть и голова у неё на месте. И те бедняги из метро... С ними вообще пока не ясно, что делать.
— Ладно тебе, не кудахтай, — отмахнулась от неё Мона, понимая, что ещё чуть-чуть, и монолог сделается нескончаемым. — Дай мне из сумки из-под стола чемодан с инструментами.
— Ты выдашь мне волшебную отвёртку, которую я смогу загнать на чёрном рынке? — с подозрением осведомилась Мэдди, но просьбу всё-таки выполнила.
— Ага, продашь её какому-нибудь киборгу, которому врачи прикрутили маленький член, а отвёртка ему поможет размер подправить, — захихикала Моника, щелкая замками чемодана. — Или нет, лучше я тебе молот Солус Прайм подгоню, сразу и себе башку на место приделаешь, и всех друзей починишь...
— Только для этой колотушки рука Прайма нужна, что, предложишь мне лететь за ней на Кибертрон?
— Ты тоже смотрела этот мультик?! — не поверила своим ушам Моника, забыв даже про основную цель визита к ней Мэдди.
— Ага. Давненько это было, но я же флешка на ножках, я помню всё, — немного раздражённо выговорила Мэдди. Она злилась, что помнила почти любую мелочь из своей жизни, в том числе, как мама хвалила её, когда приучала после памперсов к горшку. Такие себе воспоминания, и иногда Мэдди даже подумывала их выборочно поудалять, чтобы не испытывать стыда.
— Ну, значит, нам будет, о чём поговорить, когда всё закончится. И нет, руку у оптимуса отпиливать тебе не придётся, — Моника достала наконец отвёртку, но не для того, чтобы что-то ею подкрутить. Вместо этого она открутила ручку, как крышку от бутылки, и высыпала из неё себе на ладонь целый ворох кредитных чипов. Недолго порывшись среди них, используя очки, как увеличительное стекло, хакерша выбрала нужный и затребовала переместить себя к компьютеру, а дальше уже было дело техники.
— Держи, — заявила она в итоге, вкладывая презент в руку Мэдди. — Кредитный чип на предъявителя. Когда он озвучит сумму, сходишь в банк, снимешь и отдашь наличкой. Только потом мне его верни, я спрячу. Ценная штука.
— А у тебя... хватит? — осторожно поинтересовалась Мэдди, рассматривая приятную мелочь. — Я не знаю, сколько там в итоге будет нулей.
Моника смерила Мэдди хитрым взглядом.
— Обижаешь. Я при желании могу половину этого Города купить, так что на какого-то зажравшегося торгаша точно хватит. Только ему не говори – задолбает ведь.
Мэдди покачала головой в жесте приятного удивления, а затем отдала честь по-солдатски.
— Ну, спасибо. Буду тебе должна.
— Забудь, — отмахнулась Мона, поудобнее устраиваясь в кровати, в которую уже сама успешно перебралась. — Раньше любила иметь должников, но когда их слишком много, становится опасно. Друзья мне больше по душе.
Мэдди уже собралась умчаться обратно, но вдруг остановилась в дверях, не решаясь задать вопрос. Моника вопросительно вскинула бровь.
— Что такое? — она хотела ещё добавить «забыла что-то?», но эта формулировка к андроиду явно не относилась. Тем более, к такому.
— Нет. Спросить хочу, но ты можешь меня за это убить, —призналась Моргана, понимая, что смелости ей точно не хватит, нужно получить одобрение.
Мона же заливисто рассмеялась, услышав такую формулировку.
— Нет, вы определённо тут собрались все надо мной поиздеваться, — заявила она, вытерев просочившуюся сквозь ресницы слезу. — Я тут убить могу разве что себя, да и то очень трусливым способом, так что за это не переживай. Задавай свой вопрос, я на него отвечу, если знаю, что нужно ответить.
Мэдди ещё немного помялась, а затем тяжко вздохнула и, наконец, спросила, чуть ли не зажмурившись в ожидании кары:
— И давно ты здесь?
— В Парадайзе? — уточнила Мона.
— Да.
— Две недели.
— И не помогает?
Моника сразу сообразила, что именно имеет в виду её собеседница, помрачнела и опустила взгляд.
— Лекарства от моей болезни не существует. Есть призрачная надежда на то, что одна из существующих методик каким-то чудом поможет.
— Понятно, — Мэдди не смогла выдавить из себя чего-то более эмпатичного, и только захотела провалиться сквозь землю от чувства беспомощности и бесполезности.
Спасла ситуацию сама Моника, улыбнувшись и выдав относительно бодрым тоном:
— Поэтому помогаю тем, кто ещё не обречён. Забудь о долге.
— Спасибо. Я пойду, — Мэдди подавленно улыбнулась. — У меня работа там...
— Иди, конечно. И смотри не пропей всё с Элеонорой! — хакерша рассмеялась ей вслед, но как только захлопнулась дверь, вернулась к тому же угнетённому состоянию, в котором пребывала.
Скоро одиночество Моники оказалось прервано визитом Катерины, медсестры, попавшей под раздачу Самуила Абрамовича, который лишил бедняжку премии, а зарплата у неё и так наверняка не заоблачная. Моне стало стыдно.
Катерина принесла картофельное пюре с овощами и чай, от которых Моника отказываться не стала, хоть и аппетит у неё отсутствовал как явление. Теперь она считала своим долгом справляться с каждой порцией, которую ей приносят, а переезжать в палату к буйным не слишком уж хотелось, да и кормление через зонд угнетало окончательно. Мона терпеть не могла чувствовать себя беспомощным инвалидом, а какие ещё ощущения могла вызвать такая процедура? Разве только в разной степени угнетённости.
— Простите меня, — Моника не выдержала чувства вины, которое теперь на неё давило всеми четырьмя своими ногами. — Я не должна себя вести, как трудный подросток и приносить другим проблемы.
Вместо ответа медсестра лишь сочувственно улыбнулась и мягко погладила пациентку по руке. Заговорила она гораздо позже.
— Вам тяжело, пациентом иногда быть сложнее, чем врачом, и я это понимаю. Просто доверьтесь мне и другим докторам, мы вам поможем. В ваших силах соблюдать рекомендации, принимать лекарства, посещать назначенные процедуры и поменьше волноваться.
— И то правда...
Моника даже немного повеселела, но вот Катерина забрала посуду и скрылась за дверью палаты, и бедной Моне не осталось ничего, кроме как снова уткнуться в телефон в отчаянной попытке убить это вязкое мрачное время, проведённое в одиночестве. Что бы она ни пыталась себе внушить, эта палата вместе с полным отсутствием кого-то дорогого порядочно угнетала бедняжку, но и деться отсюда она уже не могла. Теперь Моника была совсем слаба и беспомощна.