Бомбоубежище

Крыс в нашем бомбоубежище потравили уже только к концу этой почти двухнедельной войны.

Давайте скажем спасибо, что бомбоубежище вообще оказалось пригодным для использования! У других оно бывало завалено хламом; закрыто на замки, от которых потерялись ключи; или наоборот - в нем снята с петель и выкрадена дверь; или же оно служило местом для ночлежек бомжей. Так что все познается в сравнении, и мы с нашими крысами хотя бы могли использовать этот пыльный вонючий подвал, именуемый грозным словом «бомбоубежище» в качестве … бомбоубежища.
После третьей бомбежки стульев там заметно прибавилось. Забавно было наблюдать это огромное разнообразие сидячих мест.
В каждом доме найдется хотя бы один ненужный, неприкаянный, может быть сломанный, может быть, выбившийся из комплекта старый стул. И вот каждый сосед спустил такой свой стул в подвал.

Здесь были кухонные табуретки, офисные кресла для компьютера, драные раскладные седалища для кемпингов - всех цветов и размеров, маленькие скамеечки как в косметическом кабинете, старинное кресло с подкошенной ножкой («Будьте осторожны - оно качается!), дешевые пластиковые стулья-штамповки для парка, высокие вращающиеся барные табуретки, на которые опасно карабкаться. Эти коварные табуретки завсегдатаев пабов (которые, как я подозреваю, притащила парочка геев с шестого этажа) тут же облюбовали соседские религиозные детишки, сначала передравшись за первенство оседлать их, потом свалившись с них и набив пару шишек, и под конец усевшись на них, как на насесте, и раскручиваясь, как на каруселях. Религиозные дети - вымирающее поколение детей с психикой, не зараженной интернетом, экранами и социальными сетями. Можно часами наблюдать за ними с ностальгической тоской, как они играют в мяч, прыгают в резиночку и в классы, рисуют мелками на асфальте и стенах и прячутся друг от друга в прятках за синими пластиковыми баками с утилизированной бумагой.
Именно эти жизнерадостные дети первыми заметили крыс в нашем бомбоубежище возле туалетов и стали тыкать их палками, громко крича - то ли от страха и отвращения, то ли от восторга.
Вадабайтиха, а по-русски предводительница домового комитета, на следующее же утро позаботилась позвонить в ветеринарную службу мэрии с просьбой произвести «санобработку», а если проще, то - потравить крыс. Пока служба ехала на вызов прошло еще несколько суток с непрекращающимися обстрелами.
За эти сутки к разношерстному собранию стульев прибавилось несколько таких же разношерстных вентиляторов, которые заметно улучшили атмосферу и комфорт бомбоубежища. А хаотичное собрание до этого малознакомых между собой соседей стало приобретать признаки сформировавшейся социальной структуры. Семьи стали прибывать в бомбоубежище организованными группками, с аккуратно собранными сумками с необходимыми вещами, рекомендуемыми Службой Тыла (документы, деньги, лекарства, запас белья и одежды, вода, порция еды…). И места на стульях стали фиксированными - у каждого жильца появился свой стул в бомбоубежище.
Большое марокканское говорливое семейство в три поколения с третьего этажа заняла наилучшее место: на обширной кушетке - почти диване - в самом освещенном углу и несколько сидячих мест напротив. Дама с тремя собаками в клетке - место у входа и две маленькие скамеечки, чтоб быть лицом на уровне своих питомцев. На одной из этих скамеечек приседала также наша соседка-украинка, чьи растения мы как-то пестовали в ее отсутствие, еще до так называемого СВО. Религиозное семейство расположилось кружком в центре, вокруг упомянутых барных стульев, на которых крутились их шумные отпрыски. Геи с хорошо воспитанным, вежливым пекинесом, пожертвовавшие свои стулья многодетному ортодоксальному семейству, скромно устроились на раскладных стульчиках вдоль стенки. За ними приседали наши соседи по площадке - парочка с капризным мальчиком, который, похоже, только и ищет повод вынести мозг своим родителям. Под конец войны мальчик начал обнаруживать симпатичные стороны своей личности, стал улыбчивым и послушным, и завел приятельские отношения с двумя светскими мальчиками с верхнего этажа. Во время ночных бомбежек они занимались рассматриванием друг у друга рисунков на пижамах.
Очень старенькая русская бабушка с ходунком, которая обычно создавала пробки на лестнице при спуске в бомбоубежище, отдыхала после пробежки вниз, развалившись в старинном кресле, которое кто-то починил, подложив под сломанную ножку кирпич. Здесь были также парочка наших соседей снизу - пожилые люди, лет семидесяти, которых я никогда в жизни не видела вместе, общающимися и контактирующими друг с другом. Я знаю, что его спальня под нашей спальней, а ее - под комнатой Марка. Он - дрыхнет так, что хоть из пушек пали и чечетку танцуй. Она же - чуть стоит Марку проехаться на своем стуле по комнате, тут же стучит палкой в стены и жалуется, что не может уснуть из-за его шума. Даже здесь под обстрелами они сидят далеко друг от друга, и если наши трупы будут откапывать, то их найдут не вместе и не сразу поймут, что они - вообще-то одна семья…

Наше семейство обособилось от всего этого пестрого соседского социума в углу возле туалетов и ржавых кранов с водой, которые никто никогда не открывал, в этаком подобии подвального аппендикса, в самом дальнем от входа углу. Именно там дети и видели крыс, и видимо, именно поэтому этот угол никому не приглянулся.
Сумку, которую советует Служба Тыла, мы, единственные, так и не собрали.

***
Когда в три часа ночи в пятницу тринадцатого июня впервые заорала во всех включенных смартфонах сирена Службы Тыла, было ощущение, что началось настоящее светопреставление и вот он грядет Великий Суд. Сирена орала с таким надрывом, что мне стало ясно - мир больше не будет таким, как раньше.
Конкретно никто ничего не понял. На темном экране было много мелкого текста, который спросонья и в стрессе плохо усваивался.
Я поняла так, что мы бомбим Иран.
Женя понял наоборот - Иран бомбит нас. Марк ничего не понял и не старался - он хотел спать. Артур дома не ночевал.
По шуму вокруг мы поняли, что и соседи тоже проснулись и пытаются разобраться в происходящем. Где-то захлопали двери, заработал лифт, со двора доносился звук голосов и сработавших автомобильных сигнализаций…

Между нами вспыхнула ссора.
Это было неожиданно и странно. Чтобы мы так отчаянно кричали и спорили все втроем одновременно и каждый о своем, совершенно не слыша друг друга?! Я такого ни разу не припомню. И сам факт этой ссоры в ту минуту был удивителен и необъясним. Я почувствовала, как от крика у меня сразу же сел голос и заболело горло. К утру поднимется температура, и всю войну Израиля с Ираном под танахическим названием «Народ как лев», я проваляюсь в постели, сраженная бронхитом, с жаром и на антибиотиках.

Знаете, я больше всего обиделась именно на такое вот подлое начало войны. И мне неважно, кто и почему ее начал и кто выиграл или проиграл. После такого ночного хаоса мне очень тяжело сказать «на чьей я стороне»… Внезапная сумятица и стресс, с орущей сиреной, хакерски взломавшей без спроса и предупреждения мой личный телефон - мое личное пространство, посреди ночи, поссоривший в одну секунду всех членов моей семьи из-за полного непонимания происходящего, обнаживший и обнаруживший, насколько хрупок (оказывается…) мой мирок, насколько беззащитна моя жизнь, насколько она ничего не стоит и не значит. Можете сейчас пытаться убеждать меня в том, что «это было необходимо!», «гениальная военная операция», «прекрасная разведка», «молниеносная победа»… Идите в сад вместе со своим патриотизмом или антисемитизмом - уж кому что милее и роднее!.. Я чувствую только то, что жизнь моя - разменная монета, и исход этой войны больше не имеет для меня никакого значения, он в одну ту самую секунду бешеной сирены перестал для меня существовать и интересовать. Поскольку сама моя жизнь не имеет никакой ценности. Мир вокруг нагло врет, утверждая, что жизнь имеет первостепенное значение. Это неправда. И война - главное тому доказательство. И если миру и войне нет дела до меня, то почему мне должно быть дело до их игр?..

***
На исходе войны санэпидстанция доехала до нашего бомбоубежища. В лифте и на входной двери подъезда появились объявления, написанные рукой вадабайтихи, предупреждающие, что вокруг разбросан яд для крыс, и стоит следить за собаками и детьми.
Сирены вопили регулярно, а в три часа ночи - стали просто обязательным явлением. Слышались взрывы, сообщалось о разрушениях и жертвах. Параллельно кашель выворачивал душу наизнанку - я уже и забыла, когда я так кашляла. Даже ковид был милосерднее.

В одну такую ночь под вой сирены мы сонные спустились в подвал и уселись на свои уже ставшие привычными стулья, в аппендиксе возле ржавых туалетов. И только уже усевшись, в полумраке бомбоубежища, продирая заспанные глаза, я вдруг с содроганием увидела на полу, ровнехонько посредине нашего узкого семейного круга, огромную жирную отравленную крысу.
Ее живот распух и темная жижа сочилась из-под длинного облезлого хвоста. Крыса беспомощно шевелила лапами, в тщетных попытках убежать от нас, но она так и продолжала лежать на виду у всех, в тусклом свете грязной лампы.
- Фу, какой кошмар!- почти одновременно выдохнули я и Саша.
Бум! Бум! Послышались первые взрывы в воздухе. Каждый взрыв сопровождался общим вздохом замирающих людей, напряженно вслушивающихся в войну за стенами бомбоубежища.
Крыса выгнула голову и посмотрела на Сашу черным немигающим глазом. Саша смотрела на нее с ужасом и как-то боком пыталась отвернуться. Война в небе бушевала. Крыса смотрела в упор, отчаянно, и шевелилась.
- Бедная…- пролепетала Саша.- Ей больно, а мы пришли сюда, и ей теперь еще и страшно.
- Это Хаменеи,- попыталась я пошутить, чтобы разрядить обстановку. - Давайте так ее назовем. Пусть Хаменеи себя сейчас так чувствует, как эта крыса.

Шутку не оценили. Висела напряженная тишина, взрывы продолжались. В пыльном и душном воздухе подвала меня сотряс приступ кашля.
- Если от страха и паники она сможет вскочить,- сказала Саша,- то она может нас покусать. А это опасно для жизни.
- У нас тут все вокруг опасно для жизни,- резонно замечает Марк.
- Будет абсурдно помереть в бомбоубежище под обстрелом - и не от взрыва, а от укуса отравленной умирающей крысы… - продолжил мысль Артур.
-… которую зовут Хаменеи,- упрямо добавила я.
- Она не вскочит, слишком уже дохлая,- оценил Женя.
Крыса внезапно вытянулась во всю свою длину, закинула голову. По ее напрягшемуся, как струна, телу пробежала судорожная дрожь. Темная жидкость еще больше вытекла из ее нутра.
- Агония…- сказал Артур. - Я первый раз вижу, как кто-то умирает…
- И дай бог, чтоб последний… - тороплюсь тихонько добавить я.
- Это всего лишь крыса, а не «кто-то»! Ее жизнь ничего не стоит… - констатирует Марк.
- Крыса Хаменеи,- это конечно же опять я поправляю его. А сама думаю: «И наша жизнь тоже не сильно многого стоит - как показывает война и политика»...
- Нет, кто-то!- всхлипывает Саша.- Она же живая… была… Животное!.. Несчастное животное!.. Такая мучительная долгая смерть.
- Прям как у Хаменеи,- опять шепотом поддакиваю я.
- А зачем вообще люди их травят? Вот кому мешали? - вдруг возмущается Марк.
- Ну как же…- задумывается Саша.- Они слишком быстро размножаются. И болезни разносят. Поэтому их и травят.

«Прям как люди: они тоже слишком быстро размножаются, всю планету уже заселили и разносят одно только зло для других живых существ, да и себе тоже…»
Нет я опять не сказала это. Я только подумала.

***
Дохлый крыс Хаменеи пролежал в бомбоубежище еще два дня. Первые сутки - на том же месте, где и скончался. А на вторые мы обнаружили его труп в углу - видимо вадабайтиха сдвинула его туда. А может быть шустрые религиозные отпрыски?..
Потому что убрать дохлую крысу - это работа нашего уборщика-араба Ахмада. Но Ахмад живет в арабской деревне на севере Израиля и во время войны он не работал, поскольку уборщики не считаются жизненно необходимыми работниками.
Мы боялись, что если труп Хаменеи пролежит еще сутки, то начнет разлагаться и вонять падалью. А вонь эта очень неприятная и удручающе действует на психику.
Но к счастью война закончилась, и в бомбоубежище больше не надо спускаться. Ахмад вернулся на работу, и убрал труп крыса по имени Хаменеи.

***
Кстати, а что там с настоящим иранским лидером Хаменеи? Он ведь так и не вышел до сих пор из своего бункера, и вокруг ходят разные странные слухи…
Неужто и он тоже?.. Как то несчастное животное…