Отец. Из цикла рассказов Черный Затон
Отец ушел от нас, когда мне было около полугода. Мама никогда о нем не говорила, но для бабушки, как помню сейчас, это была самая важная тема. Едва начав сознавать себя, я прислушивалась к длинным бабушкиным рассуждениям о нашем отце, смысл которых едва ли доходил до меня. Однако главное я усвоила : отец- негодный человек, бросил маму и нас, троих детей. Находясь все время под неусыпным бабусиным вниманием, я еще не ощущала себя в чем-то ущемленной. Напротив, я даже переполнялась самодовольной гордостью, когда при соседях и односельчанах оказывалась в центре внимания (что я очень любила) и выяснялось, что у нас теперь нет отца и маме одной придется « поднимать» детей. Окружающие сочувственно и осуждающе качали головами, возмущались и ругали бессердечного отца, который поступил настолько жестоко и легкомысленно , что бросил такого чудесного маленького ребенка и двух старших детей. Шутка ли – трое! В такие моменты неясно осознавалось: вот какие мы великодушные и сильные: нас почему-то бросили, а мы ничего, живем, и хорошо живем. Я даже научилась притворяться: скромно опускала глаза и на вопрос, есть ли у нас отец, кротко и грустно давала отрицательный ответ, с удовольствием наблюдая, как изменяется лицо говорящего, и ожидая всплеска сочувственных эмоций.
Но однажды (это было зимой), бабуся, одевая меня на прогулку и туго затягивая пояс на шубе, как всегда, что-то приговаривая при этом, внушительно сказала:
-Вот и говори всегда, если спросит кто, что отец не просто ушел, а бросил вас. Слышишь? Бросил!
Скорее всего, она говорила это и раньше, но меня в первый раз удивило, с какой жаркой настойчивостью и упорной обидой она это повторяет. В знак согласия я кивнула, но вдруг стало досадно: какая разница, как говорить- все равно все ахают и интересуются мной. И вообще, нам и так хорошо живется, и надоело это слушать.
-Ну, пойдем скорее, а то не успею на горке покататься, и жарко мне-, заканючила я.
... Этой же зимой мне в первый раз в жизни довелось –т аки встретиться с отцом.
Устроили эту встречу мои старшие сестры: вечером они привели меня (помню, в пути они взволнованно и наперебой меня напутствовали, как вести себя) к воротам большого шатрового дома, из которых спустя некоторое время вышел высокий статный мужчина. Смутно помню перешептыванье и настойчивое подталкиванье сзади.
- Ну, подойди, подойди, это же отец. Скажи ему: «Здравствуй, папа!»
Мужчина стоял напротив нас и смотрел на меня. Все ждали… Я смутилась, застеснялась, от неловкости стало досадно и даже отчего-то обидно: зачем меня сюда привели и заставляют это говорить ? Какой еще папа? Почему его надо так назвать? Я привыкла к тому, что нет у нас никакого папы, он нас «бросил» ради какой-то женщины (бабушка называла ее за малый рост Кнопкой). Но если велят… А вдруг ему не понравится, что его так назовут? Уж, конечно, не понравится: вон он живет в каком доме, к нам ни разу не подумал прийти. Чувство обиды и едва осознанной гордости возникает в душе. … Не приходит к нам, и не надо, подумаешь.. мы-не хуже, у нас мама, бабушка есть, дед, в доме всегда много родных, и вон какую шубу мне недавно купили! И, продолжая сзади слышать шепот и ощущать неприятное подталкиванье сестер, с досадой понимая, что дальше молчать уже нельзя, я отчетливо произношу:
-Дядя Витя, посмотрите, какая у меня шуба!
В тот же миг я оказалась в крепких объятиях отца. Он взял меня на руки и, крепко держа, высоко поднял над головой. И хотя я внутренне сопротивлялась, однако тут же поддалась обаянию его ласковой улыбки и силе мужских рук. Я удивилась: получается, отец веселый, сильный … и даже красивый!
-Что же ты меня дядей Витей называешь?- все так же ласково спросил он.
Я молчала, хотя ответ был готов: как же вас еще называть? И еще я подумала, что говор у этого «дяди Вити» какой-то особенный, не такой, каким разговаривали мы все. У нас на Волге все «окали», сильно растягивали слова, а он акал, речь его звучала скороговоркой. « Совсем по-городскому»,- решила я. Это обстоятельство еще больше придало отцу обаяния...
Мы возвращались домой, но покоя мне упорно не давало досадное чувство: как такой вроде бы добрый отец мог нас бросить и почему? И почему он упрекнул меня за то, что не назвала его папой? Ведь я его совсем не знаю…
Ответа на эти вопросы я тогда не могла найти. Больше этого человека я никогда не видела.
Повзрослев и многое осознав, я поняла истинную суть безысходно-беспомощных бабушкиных причитаний: ведь она не находила себе места от тоски и переживаний за оставленную мужем, больную, перенесшую инфаркт дочь и за троих внучат, ставших полусиротами.
По поводу же отца иногда думалось: умело притворялся он тогда, «играл на публику», как это делала я в раннем детстве, или в самом деле был искренне тронут? И как вообще он жил, что чувствовал и думал, зная о том, что где-то на свете живут брошенные им дети?
Свидетельство о публикации №225062901507