Случайная

На моей руке переливается бесценный кулон в виде сердца. Таня вложила его мне, просто прощально поравнявшись, когда оба с опущенными глазами, мы друг друга окатили волной, пройдя мимо.

Я разжал сведённые робостью пальцы, чтобы высвободить, представить своему изумлению этот чудесно упавший в ладонь кулон. Он грел меня изнутри и снаружи.

Я повертел его, но больная фантазия не мирилась с отсутствием гравированных надписей и любых признаков приязни ко мне. Храня до уединения в самом глубоком кармане, я подавился хлынувшим умилением от Таниного подарка.

Это была моя первая, охватившая духовно, безусловно – моя самая сильная любовь. Никого не нужно. Я оставил её единственной и бесконечной. Я часто не знаю, куда деваться, не жажду показательных встреч, не стремлюсь к глуповатым атрибутам влюблённости.

Я говорю знакомым девушкам пошлости по дружбе. Надеюсь, за воздержание я заслужил немного развязных порывов. Валять ваньку мне пока ещё не больно.

И всё же у меня есть кулон. Когда я перебираю лёгкие звенья, обвивающие, словно нить, обратную сторону руки, заставляет дрожать осознание лирической бесконечности. Я готов восхищаться ею всегда. Я готов быть с нею всегда, будучи с вещью, касавшейся её. Застрахован не потухнуть ни на йоту в своей непосильной нежности.

То холодно, то грустно ползёт лежалая цепочка по коже, странно овладевая вниманием. Признательный признается, а я не возражаю быть искренним и так. Всецело преданный, иные назовут слабовольным. Я согласен ждать всю жизнь, дабы это не кончалось, отдать всю неуёмность; тебе – эта долговязь… Я хочу неотрывно видеть тебя, сидящую завороженно на подоконнике выси, – той, на которую я тобой вознёсся…

Золотое сердце оцарапало заусеницей крышки. Я вставил ноготь в трещину резного уголка. Крышка размыкалась и развелась свободно.

Конечно, моих инициалов внутри не было. Как не было и ни чьих других.

Буквально вмиг предстало сероватое окружение последней встречи…

Она появилась брутально, но как-то намеренно так, впоследствии лёгкой поступью сглаживая мой непоколебимый испуг. А я, ещё вполне не всмотревшись в неё, застыл в облекающем взоре и узнавал, узнавал, узнавал.

Она и не изменилась практически, лишь похорошела в оживших чертах. Лишь выразительнее дополнившийся образ воссоединился с антуражем той, какой я её знал.

Неоднозначная реальность. Как объяснить стеснение, просквозившую меня неловкость, трудность развернуться? Ведь теснее, чем в мечте, невозможно нигде быть. Я был будто пианист, вечер за вечером откалывающий пассажи по всей клавиатуре, однажды вынужденный вместо белых клавиш бить ту же самую мелодию по чёрным.

Я избирал благоговение, спокойно наслаждаясь. Я потрясался откровением; меня покоряла прежняя единственная: в том, что казалось чепухой, вспомнилось блаженство.

Волосы у неё были наброшены, пригнаны естественно и не распадались неряшливо при ходьбе. Я не утаиваю ничего; но не выказываю мизерного ожидания, что она что-то беззвучно шепнёт мне напоследок. Да, такой кулон остаётся в руке лишь раз. Мне хватит – о, как хватит неуравновешенного замирания!..

Мы ещё немножко сблизились.

Мне мелькнуло в вихре напоминание себе: я получил всё, чего хотел. Разумеется, Таня не стала для меня менее приятной. Но я задержался на незнакомом, несвойственном ей отблеске, точно не имеющем ничего общего с её обычным сиянием. Обрамление того отблеска стало избыточным и попортило несокрушимую гармонию. Её гармония не могла противопоставить себя только излишеству. Теперь Таня переливалась, словно ветреная натурщица на глянце. Не переставая при этом быть центром в узком кругу моего восприятия.

Вот мы поравнялись. Протяни руку, случай больше не представится – напрасно колеблясь, я миную, не шелохнувшись. Уверенным без остатка в правильности такого жеста. Жест без движения – как хлопок одной ладонью у дзен-буддистов. Лишь невесомость за то, что я ей мысленно льстил… Да, как же щедро я льстил!

Само собой, она прошла не повернувшись. Я же, не ощутив себя обязанным ничем, обернулся, чтобы сумрачно глянуть ей вслед. Слегка расклешённые края её причёски спутались выцветшей рыжей краской и падали на согбенную спину… Какая глупость, она не может быть такой… Но всё-таки – всё.

Я захлопнул сердце и выронил кулон. Мысли стелились шероховато, впервые за долгое время – не о ней, не о ком. Я думал, как это устроено – когда что-то в твоих глазах, не меняясь внешне, становится совершенно другим. И меня не брали никакие вещи времени, добрые, дурные.

Достаточно было того, что я никогда не держал этого кулона. Таня была моей любимой порноактрисой. Я видел её в ролике в этом кулоне. А потом она попалась мне в нём же в галерее торгового центра…