Племя тонкой душевной организации... Рассказ

   Работаю над новой книгой, советуюсь с друзьями, шлифую строки. Литературный товарищ Андрей Э. предложил: А что если из одного твоего рассказа про мужиков собирающихся в гаражах по выходным дням для общения и эпизод с бомжами со свалки разделить и сделать два рассказа? Идея сначала не понравилась. Какой автор любит писать-переписывать? Но сейчас я Михалычу благодарен за идею. Думаю, что правильно подсказал.

***

      С корешком- дружком закадычным собрались мы как-то в начале лета на рыбалку ( по слухам лещишка активно поклёвывать на Оби начал) и понадобился же нам для наживки опарыш –червячок. Тот, что в мясе, рыбе тухлой заводится из личинки мух.  Купить негде, не то, что в наше время – в наличии в любом рыболовном магазине.
 
    Где искать? Невдомёк, а время поджимает. Покумекали – выход один: берём литр «палёной» водки*– надёжная валюта во все времена  и, к бомжам на свалку.,... Благо– всё рядом– рукой подать, недалече, за окраиной городка.

    Прибыли. Кинули клич. Не прошло и пяти минут, как собралась толпа местных обитателей, человек в тридцать. Ощущение такое, что только-то нас и ждали! Встали поодаль, хмурятся. Не ждут от чужаков ничего хорошего. Чумазые, оборванные, прокопченные дымом и смрадом вечно горящей свалки, годами не видевших куска мыла, повылазившие на свет белый из своих нор-землянок. Женщины, старики, молодёжь– все как один с опухшими и испитыми до черных кругов лицами. Одним словом– дно.
Речь держу следующую, победоносно позвякивая вытянутой к небу рукой с зажатыми в ладони бутылками: Так, мол, и так: – Требуется литр водки поменять на литр опарышей.  К слову, труд мне знакомый, не сказать, чтобы тяжкий– противный только, для особо брезгливых. Были ещё в советские времена места заветные, где начерпать его, родимого, можно не сходя с места с пяток пригоршней, а шагнув в сторонку– ещё с десяток. Одна свалка от совхоза, что зверей пушных разводил– чего стоила! Сам лично при надобности промышлял в молодости.
         Но не тут-то и было. Непонятное замешательство. Вижу - желает народ водки, но... не решается. Топчется с ноги на ногу, шажок за шажком опасливо ближе подходят. Не все, а человек так с пяток, Четыре мужичка и одна бабёнка. Ещё убедительней и звучней призываю аборигенов к "ченджу"– хрен там с два.
Души страждущие да жаждущие опохмелиться – вот они... налицо! Кадыки так и ходят, слюну проглатывая…  А червей добывать желающих -то и нет.
         После долгих увещеваний-уговоров вызвались всё помочь, два молодца-храбреца  испито одинаковых с лица. Расчёт договорились провести из рук в руки.
      Лето, вонище несусветное. Приезжаем через час - оставаться сил не было. На зов собралась вся бригада обитателей свалочных.
    Добровольцы наши несут на вытянутых руках опасливо, как гада ползучего, банку литровую чуток более половинки червяками наполненную. Маловато вроде как за литр-то, но делать нечего, да и время поджимает –произвели обмен.
 На вопрос приятеля:
 - А почему не полная-то? Расслышали сквозь гул голосов ответ, который просто потряс:
 -Не можем мы их собирать, рвать нас тянет! Не принимает сущность.
 Переглянулись с дружком. Грязные и не видевшие мочалки годами обитатели дна, живущие в землянках среди городских отбросов, имели тонкую душевную организацию и были ранимо, чувствительны к неприятным запахам...
             Люди, потерявшие внешне всё человеческое, живущие годами в смраде и копоте среди гниющих отходов брезгуют собрать миленьких белых проворных червячков? Тех червячков, что великий хирург Пирогов разводил в условиях военно-полевой хирургии, когда не был изобретён стрептоцид и антибиотики и опарыши очищали гниющие раны русских воинов? Ну и дела!
Речугу про известный исторический факт выслушали, особо возражать не стали, но убеждения свои менять, похоже не торопятся.
– Я вот, к примеру, скрипач,– сделав шаг вперёд сутулый долговязый мужичонка лет после сорока, одетый не по погоде в старую, с дырами на локтях бабской кофтёнке грубой вязки, с шалевым воротником. Служил в муниципальном оркестре, в филармонию краевую звали, жильё обещали. А Петька, дружок мой, – говоривший повернулся к напарнику– этот, вообще доцент, кандидат наук политеховский. В двадцать пять защитился. Всё было и семья, и работа и бизнес свой прибыльный– все праздники в округе без его салютов- фейверков не обходились. Денег заработанных кучу вложил в курортный бизнес, из которого вскоре с треском попёрли сильные мира сего. Запил с горя, семья развалилась. Жена молодая с двумя близняшками квартиру общую, пока пил продать умудрилась и в Питер смоталась. 
Стоящий рядом того же возраста крепкий ещё мужик с громадным шрамом уродовавшим лицо молча кивал головой как бы подтверждая слова говорившего.
– Беда одна не приходит,– продолжил скрипач. Завербовался Петруха на Севера, по вахтам. Жизнь налаживаться начала, а тут такое! Поехал на работу, сам за рулём. Под Тюменью, скорость превысил, перевернул машину. Пассажир погиб, кореш  в тюрьму попал. Теперь вот с нами. Ни жилья нет, ни здоровья нет, ни работы.
       Возражать и читать нравоучения на заезженную тему: «Человек сам кузнец своего счастья» не стал, по двум причинам: отсутствию времени и пониманию того, что образ жизни подобный – это состояние души. Да, не без влияния внешних обстоятельств, но… Человек сам кузнец своего счастья.
– Ну скрипачи- трепачи,– заговорил молчавший до того времени мой рыболовный напарник. Выдвигаться  пора. Хорошего денёчка!
– Кто трепачи!– неожиданно зычно рявкнул человек со шрамом. Васька! Тащи бегом инструмент свой, покажи им! Покажи, покажи!– гудела толпа.
– Верим!– замахал я руками. Ехать пора, к вечернему клёву не поспеем!
– Стоять! Толпа местных обитателей перегородила путь к отступлению.
Не прошло и пары-тройки минут, как из-за мусорной кучи со скрипичным футляром в руках показался запыхавшийся гонец. Положив на землю ношу аккуратно и трепетно откинул замочки-застёжки.
 Диссонансом к серой пыльной площадке алый бархат скрипичного ложа резанул по глазам, резанул по сердцу.
      – Николло Паганини. Каприс номер двадцать четыре, - торжественно и строго объявил скрипач . Над притихшей толпой, и, казалось,  даже переставшим каркать вороньем, взлетели и полились надрывно пронзительные звуки рыдающей скрипки, плачущей по временам молодости, ушедшим, канувшим в лету безвозвратно…
      Глаза мои наполнились предательской влагой. Буря смятения накрыла, нахлобучила  с головой. Украдкой покосился на стоящих рядом людей, по щекам которых тоже бежали слёзы.
    Может всё же неправ я рассуждая, что люди эти, оказавшиеся здесь лодыри и бездельники нашедшие свой мирок,  в котором не нужно рано просыпаться вставая на работу, нести обязанности перед своими близкими, не желающие что-то делать, чтобы жить лучше?
Закончив играть, скрипач обидчиво, сквозь зубы, как бы ставя окончательно точку в бессмысленном разговоре,  твёрдо произнёс: «Видишь, видишь ведь! Не можем. Другая у нас душевная организация!»