Горячие игры холодных сердец 5

                Глава пятая


   Озверев до потери рассудка, Карлос давил и мял хрупкое тело девушки: тёрся низом живота о её упругие ягодицы ощущая их соблазнительные контуры, в то время как она чувствовала его отвердевшую от похоти плоть. Пытаясь вырваться из его железных тисков, она дёргала плечами, вращала попкой под его грубым натиском, но всё было тщетно. Вдавив белокурую головку в покрывало, дикарь сопел как гиппопотам, просовывал кончик языка в её нежное ушко, дурел от её хрипов, визга и попыток вырваться, при этом, он ещё и рычал, блеял как конь в стойле, выкрикивал нечленораздельные фразы, дёргал задними конечностями и, наконец, почуяв, что вот-вот изольётся, а трусы гадить не хотелось, он ослабил хватку, и резким движением руки стянул с себя штаны. Воспользовавшись этим, девушка как пантера сделала плавное движение в сторону, развернулась, и выскользнула из «объятий» засранца. Не обращая внимания на то, что жертва ускользнула, он продолжал кричать, матерится, одновременно с этим пуская длинные струи из своего детородного шланга.
   Эта сцена, длившаяся не больше минуты, показалась Вере вечностью, проведённой под пытками святой инквизиции. Казалось, сам Лотарио Конти, граф Сеньи, впоследствии получивший папский престол и назвавший себя Иннокентием III, не мог придумать ничего более мерзкого и отвратительного в отношении еретиков своего времени, как этот валяющийся поперёк кровати дикий оползень с грозившим потолку стручком и довольной миной на покрытом бурыми пятнами лице.
   – Мразь, придурок, идиот, – ругалась Вера, сидя на краю кровати и потирая затылок, онемевший от рук валявшегося на постели изверга.
   – Сигареты есть? – спросил он чуть погодя будничным тоном, словно ничего не произошло.
   Вера резко повернулась на кровати. Её чёрные зрачки, казалось, пускали молнии в того, который сейчас лежал на спине со спущенными штанами и глядел в зеркальный потолок, заложив руки за голову. Его ещё минуту назад твёрдый птенчик, теперь постепенно съёживался и опадал, принимая сходство с лесной поганкой.
   – Чтооо? – протянула Вера зверея. – Сигареты? Ты совсем охренел?
   – Не понял, – уставившись на неё взглядом младенца, произнёс Карлюся.
   – Сейчас поймёшь! – Вера вскочила на ноги; потирая онемевшую, как и шея, поясницу, оглядела кровать тупым взглядом странника, не понимавшим, где он находится. – Ты чего здесь устроил, изверг?
   – Опять не понял! – Карлюся перевернулся на левый бок и, поддерживая голову рукой, уставился на девушку сосредоточенным взглядом, при этом штаны так и остались приспущенными – он будто бы забыл о них.
   – Сейчас поймёшь! – зло повторила Вера, и добавила: – Всё покрывало мне залил, ублюдок.
   – Залил?
   – Спермой своей, тупой слизняк…
   Тут с Карлосом случился очередной припадок: взвизгнув по кабаньи, он снова перевернулся на спину, согнул ноги в коленях и принялся дрыгать конечностями и мошонкой, да так ловко, что уже порядком опавший стручок болтался во все стороны, как куст рябины на ветру; ещё мгновение, и он оторвётся.
   – Ты что больной? – произнесла Вера, не веря тому, что видит.
   – Никогда не произноси при мне это слово! – проблеял Карлос, вновь принимая человеческий вид.
   – Слушай ты – чмо яйцерылое, кончай этот цирк, надевай портки и проваливай.
   – А? – Карлос дёрнулся, и замер.
   – Хорош, говорю, яйцами трясти. Проваливай! – Вера теряла последнюю выдержку, и терпение. Такого она ещё не видела, хотя и повидала в жизни не мало, о чём впоследствии и расскажет этому длинностволому барану, с полным отсутствием мозгов и элементарной этики.
   Неизвестно чем бы закончился этот поединок между доведённой до бешенства Верой и потерявшим человеческий облик типом, назвавшим себя Карлос, если бы дверь спальни неожиданно не открылась. Вера метнула взгляд в сторону двери и увидела появившуюся в проёме лохматую голову с высоким морщинистым лбом, длинным носом, тонкими, расплывшимися в идиотской улыбке губами, впалыми щеками и тощей шеей с острым кадыком – остальное скрывалось в коридоре.
   – Доброй ночи вам, Верочка, – заговорила голова, осклабившись слащавой улыбкой. – Ой, простите, вы не одни, – смутилась голова, заметив лежавшего на кровати Карлоса со спущенными штанами, опавшим торчком и видом милого зайчика заблудившегося в лесной чаще.
   – Доброй ночи, уважаемый Авдотий Пантелеймонович! – запела Вера, и лицо её засветилось приветливой улыбкой, голос стал мягким, глаза засияли и смотрели на торчавшую в двери голову, как смотрит мать на любимого сыночка. – Проходите, что ж вы в дверях-то... Мои двери, как вы знаете, всегда открыты для друзей.
   – Простите дорогая Верочка, я на секундочку… не смею вас задерживать, – ластилась голова, изрыгая сладкий нектар из своего испитого горлышка. – Я только узнать… Читали?
   – Дорогой Авдотий Пантелеймонович, не только читала, а была просто поражена, насколько вы талантливы и неординарны! Как искренне, с неповторимым для настоящего мужчины – каким вы и являетесь, дорогой Авдотий Пантелеймонович – знанием материала, описали  вы встречу двух влюблённых  на ипатьевском кладбище, где Гаврюша только что похоронил свою маму. Пусть внезапная любовь, зародившаяся в их сердцах – никогда не угаснет, и они проживут вместе ещё долгие, счастливые годы. Я в это верю и очень надеюсь, уважаемый Авдотий Пантелеймон… нович… что будет так! Аве! Хорошего вам дня! С искренним уважением!
   – Спасибо за во… водушевляющую творчество рецензию, дорогая Верочка! – путаясь в словах, и сияя восторженной улыбкой, промурлыкала голова. – Мои тексты слишком сжаты для жатвы, а вы так искренне их раскрываете и дополняете, очень тонко чувствуя то, что хотел сказать аб… автор.
   После этих слов, голова исчезает, но вдогонку ей, Вера ещё успевает выпустить тонкую стрелу своего красноречия: «Доброй вам ночи и приятного дня, любезнейший Пантеле… тьфу, ты, Авдотий…» – здесь она прерывает себя, и её лицо вновь меняет очертания – переходя из приторно-сладкого в… тут, и моё красноречие иссякает… Лучше давайте посмотрим, чем там занимается Карлос.