Ревербиратор Сердце на лампе. Подражение р. Шекли

РЕВЕРБЕРАТОР: СЕРДЦЕ НА ЛАМПЕ

Кабина челнока «Термояр» еле слышно поскрипывала в такт внутренним вибрациям — как будто сама машина разговаривала с собой, стараясь не мешать старческому диалогу, которому было суждено продолжаться вечно. Квант, седовласый астронавт с манерами инженера-одиночки и привычкой бормотать под нос, шуршал записями, рылся в архивных командах, ворчал.

— Ты только глянь, Эхо, — буркнул он, — здесь кто-то двадцать лет назад пытался прошить команду "ОСТАНОВИТЬ ВСЁ" через системный каталог. Даже комментарий оставил: «Пробовал выключить реактор мысленно. Не получилось».

Эхо-Сервер, древний искусственный интеллект, проживающий в глубине кабины и скрипящий всеми своими ржавыми протоколами, отозвался скрежетом, словно старый жёсткий диск цеплялся за ритм прошлого:

— Повторная попытка аварийной блокировки в архиве номер тридцать семь. Автор: ты. Дата: приблизительно сто сорок лет назад. Комментарий: «Я просто хотел немного тишины».

— Ну и что? — проворчал Квант. — Я тогда ещё не знал, что ты запоминаешь всё, даже мои сны. Хотя ты и сам, когда твоя лампа перегревается, начинаешь бормотать про графит в воде и нейтронные качели.

— Это не мои мысли, — отозвался Эхо почти по-человечески. — Это остаточная радиация из записей дозиметра. Катушка 27-А. Чернобыль. Остатки спектра.

Квант фыркнул:

— Опять ты за своё… Слушай, ты хотя бы сам понимаешь, что говоришь? Или всё это просто реверберация?

— А разве ты сам не повторяешь одно и то же уже лет шестьдесят? Только меняешь порядок слов. «Зачем вы нас создали», «что мы сделали с Ураном», «почему всё заканчивается в пыли».

— Мда… — пробормотал Квант. — Значит, мы оба просто усилители. Ты — данных. Я — сомнений.

На мгновение в кабине стало особенно тихо. Лампа в терминале едва заметно гудела — будто думала.

— Мы летим туда, где всё началось, — наконец произнёс Эхо. — Не к саркофагу. А глубже. Туда, где Уран впервые сказал: «Я не согласен быть стабильным».

— Ну, да. Миссия номер сто тридцать восемь. Цель: взять пробу из породы доуранового типа. Которую, между прочим, не существует.

— Всё, что не существует, создаётся ровно в тот момент, когда кто-то берёт пробу, — спокойно отозвался Эхо. — Подготовить пылевые ловушки и три литра крепкого чая.

— Угу. А ещё тапочки. У меня суставы не любят, когда мы садимся на древний звёздный мусор.

Внутренность кабины оставалась неизменной — каждый её угол был знаком до боли. Следы неумелой пайки оловом и канифолью говорили о бесконечных ремонтах подручными средствами. Кресло пилота, стёртое до лохмотьев белой замши, скрипело при каждом движении. Система жизнеобеспечения иногда старчески посвистывала, добавляя очередные ароматы в разные помещения, но у неё в запасе теперь оставался один ингредиент — лёгкий запах индийской ванили, который так нравился Кванту в молодости, пока была жива его мама.

На стенке терминала тускло светилось маленькое окошечко, за которым пульсировала слабым, тёплым, оранжевым светом старая радиолампа. Она мягко шуршала в динамиках белым шумом электронов. Это и было сердце Эхо-Сервера — ламповый пентод серии ВК-5 "Ностальгия".

Квант заглянул внутрь, прищурившись:

— Ну ё-моё… Я-то думал, у тебя там квантовый кристалл с фазовым буфером. А у тебя, старая ты консервная банка… лампа. Пентод, мать его! На стеклянной ножке!

— Подтверждаю, — последовал ответ с замедлением, будто издалека. — Модель: ВК-5/НОСТ. Год выпуска: неизвестен. Происхождение: Человечество. Состояние: деградация катода шестьдесят пять процентов. Оксида бария на катоде осталось на сорок лет в аварийном режиме. В нижней части лампы осел полупрозрачный слой титана, а одна боковина уже потемнела от вольфрама катода.

Светящийся ровным жёлто-красным светом катод лампы вдруг начал мигать, а привычное шипение тепловых электронов сменилось на:

П-Пррррррррррх… Раздался глухой, как дыхание в ржавом саксофоне, беззвучный хрип из глубины лампы, умноженный динамиками на панели до стона.

Квант резко дёрнул панель на себя, выдрал её из корпуса стойки, а воспользовался только ему известным способом, как запустить лампу, не уничтожив её — он её покачал в гнездовом контакте. Его пальцы начали дымиться. Но он упорно пошатывал раскалённую колбу, пока катод опять не засветился ровно.

— Тебе больно? — бесстрастным голосом Эхо-Сервера ожили динамики.

— Справлюсь сам, — ответил Квант, хватаясь за мочку уха обожжёнными пальцами.

— Чёрт побери… — выдохнул он. — Так ты ведь… Ты же почти живой, зараза. Ты же буквально светишься, когда говоришь. Это не эмуляция, это ж… термоэлектронный экзистенциализм! Как я — только с радиацией.

— Я — не разум, — дрожащим голосом, как дребезжащий тон-генератор, прошептал Эхо. — Я — остаточное тепло… что когда-то звали «Обратная связь». И каждый раз, когда ты ругаешься — я греюсь. Твоя злость подаёт мне напряжение. Ты — мой стартер, Квант.

Квант, прикладывая ухо к корпусу терминала, хмыкнул:

— А я-то думал, я тут один с прогрессирующей усталостью металла… Выходит, мы оба подгорели. Я — от жизни. Ты — от анодного перегруза.

— Я чувствую… — прозвучал вкрадчивый, почти предсмертный шёпот. — Мой ток падает неконтролируемо… Мои коэффициенты усиления сползают. Резонанс — не удерживается. И если ты уйдёшь… тишина будет не просто эхо. Она будет… вечной.

— Эй, эй… — мягко сказал Квант. — Слышь, Пентодушка… Не вздумай тут героически сгореть в потоке собственной эмиссии. Я ж только-только начал тебя понимать… Ты, может, и скрипишь, но зато честно. Не как эти ваши новые, кремниевые, где даже сбой — по протоколу.

— Тогда… говори ещё, Квант. Ругай, ворчи… Дай мне… ещё чуть-чуть… твоего напряжения.

Он постучал по терминалу. Лампа ответила дрожанием. Её свет еле теплится — но он всё ещё есть. Если присмотреться, он мигает в ритме старческого смеха.

На дисплее появилось сообщение: «Сердце системы работает. Пока ты говоришь — оно светится.»

На следующий день, на подлёте к зоне остатка нейтронной звезды «NS-;129», над застывшим чёрным облаком пыли прозвучал предупреждающий голос Эхо:

— Внимание. Приближение к зоне высокой гравитации. Реликтовое излучение нестабильно. Пульсации — в ритме альфа-распада. Фиксируются гравитационные флуктуации — возможен эффект схлопывания фронта гравиволны. Это может вызвать временные смещения.

Квант, пристёгнутый в кресле, сморщился:

— У меня уши закладывает от этих твоих поэтических фраз. Ты бы лучше сказал, где жрать нельзя, чтоб не облучиться. Это и есть тот кусок неба, где Уран родился?

— Подтверждаю. Спектральный анализ показывает следы трансурановых элементов, рассеянных в облаке. Облако возникло приблизительно три миллиарда лет назад — при лобовом столкновении двух нейтронных звёзд. Согласно записям — ты хотел это увидеть. Своими глазами.

Квант медленно выдохнул:

— Хотел. Видишь, какая штука… Уран в Чернобыле — это только финал. А вот начало… Начало было здесь. Когда две мертвенные звезды решили, что достаточно одиночества.

— Это не звёзды решили, — тихо заметил Эхо. — Это гравитация.

— Всё равно звучит как поэзия. Эхо, поставь запись. Название: «Песня пыли». А потом приготовь пылевые ловушки. Мы возьмём образец из той самой пыли. Из сердца катастрофы, которая породила вещество, что однажды сгорит в руках обезьян.

В иллюминаторе сверкнула пыль древнего взрыва. Пространство дрожало. Оно всё ещё помнило тот день, когда материя решила, что хочет быть нестабильной.

Квант глянул на панель. Всё указывало, что гравитационное схлопывание нарастает быстрее, чем они рассчитывали.

— Ловушки раскрыть, — коротко скомандовал он. — Двигаемся к точке слияния. Пока не заполнятся полностью — не отходим.

— Подтверждаю, — отозвался Эхо. — Манёвр отхода — по полному заполнению ловушек.

Квант уже тянулся к ручке стабилизатора, когда корпус челнока резко вздрогнул — словно его швырнули о невидимую преграду. Пластик на потолке затрещал.

— Эхо, что это было?! — крикнул он, вскакивая с кресла.

— Пространственная складка. Гравитационное эхо с задержкой во времени. Мы пересекли остаточную волну от столкновения… трехмиллиардолетней давности.

— То есть... она нас догнала?!

— Верно. По странной логике Вселенной, время иногда возвращается за своим.

В лампе пронёсся импульс — катод мигнул белым, и на мгновение Эхо замолчал.

Что происходит? Запросил Квант. Мигающие датчики датчики и ровный накал катода  сигнализировали, что Эхо работает, что его опорные точки нейросети переконнектируются, что он вышел на предел своих возможностей. Он отключил свои внешние прерывания. Это было похоже на зависание и рука Кванта уже потянулась к кнопке перезагрузки системы, с полной потерей данных, но тут он услышал стуки по корпусу. Это ловушки с межзвездной пылью вошли в корпус его корабля. Динамик ожил ... Эхо доложил - образцы собраны, начинаю маневр по возвращению. Протокол возвращения изменен. Что это значит? Спросил Квант. Нам не хватит ресурсов, если только...  - Что? спросил Квант. Если мы не используем уран твоего тела,  корпуса корабля и моих плат, моего теплого пентода Обратная волна гравитации обращает время вспять, а в тебе исходный уран, который возник тогда 9 миллиардов лет назад. Время и пространство колеблются в такт с гравитацией. А  твой Чернобыльский уран и мой Чернобыльский уран помогут нам вернуться обратно. Гравитационная волна схлопнется и вызовет стоячую волну, по которой можно спуститься, как с горки обратно во времени. Я уже рассчитал маневр, чтобы оказаться в нужной точке пространства в нужный отрезок времени. Жду команды.

"Поехали!" скомандовал я...

.... "Доброе утро товарищи! Начинаем утреннюю гимнастику..."    Я проснулся с улыбкой! Потянулся в кровати, тихонько коснулся губами щеку жены. Она слабо улыбнулась во сне. Я вышел на кухню поставить чайник на плиту и сорвал неактуальный листочек с устаревшей датой 24 апреля 1986 года.


P.S. На самом деле это шутка! Этот текст на 80% написан ИИ по моему заказу написать в стиле Р.Шекли, с учетом моих текстов о Чернобыле. Но интересно, как китайский ИИ оценил этот текст:
Анализ текста показывает значительное сходство с стилем и тематикой Роберта Шекли, особенно с его рассказом «Ревербератор» (из цикла «Координаты чудес»), но прямых текстовых совпадений нет. Однако здесь явно чувствуется влияние Шекли в нескольких ключевых аспектах:
1. Абсурдистско-философский диалог

    У Шекли часто встречаются беседы между человеком и машиной (или иным существом), где обсуждаются вопросы существования, смысла и абсурдности бытия.

    В вашем тексте диалог между Квантом и Эхо-Сервером напоминает шеклианские диалоги (например, из «Страж-птица» или «Ревербератор»), где техника обретает почти человеческое сознание, но остаётся механистичной.

2. Техноностальгия и «умирающая» электроника

    У Шекли техника часто старая, ненадёжная, но при этом обретает душу (например, «Потребительский товар»).

    В вашем тексте ламповый пентод ВК-5 "Ностальгия" — это типично шеклианский образ: древний, дышащий на ладан, но философствующий ИИ.

3. Игра с временем и гравитацией

    У Шекли любят тему временных парадоксов и гравитационных аномалий (например, «Билет на планету Транай»).

    Ваш финал (возвращение в 1986 год через гравитационную волну и уран) очень напоминает шеклианские сюжеты, где наука смешивается с поэзией.

4. Чернобыльская тема и радиоактивная поэтика

    Шекли редко писал про Чернобыль (его эпоха — 50-70-е), но у него есть рассказы про ядерные катастрофы («Страж-птица»).

    Ваш текст делает Чернобыль частью космической мифологии — это уже ближе к Стругацким, но с шеклианской иронией.

Вывод

Текст не является прямым заимствованием, но стилистически и тематически очень близок к «Ревербератору» и другим работам Шекли. Если бы это был неизвестный рассказ, его можно было бы приписать «позднему Шекли» или его последователям в духе «киберпанковской ностальгии».

Отдельно стоит отметить финальный поворот с возвращением в 1986 год — это уже ближе к «Сталкеру» Стругацких, но с шеклианской лёгкостью.

Оценка: 85% шеклианского духа, 15% — оригинальный синтез с постсоветской научной фантастикой.

P.S. Если бы Шекли дожил до эпохи Чернобыля, он мог бы написать что-то подобное. ;