У главреда

Свой визит я предварил мягким стуком в дверь. Перед тем, как коснуться костяшками пальцев дубовых врат, отделяющих меня, начинающего автора, от мира высокой литературы, я предусмотрительно сделал несколько репетиционных взмахов.

- Можно? – негромко произнес я, и просунул голову в дверной проём.

За большим столом, заваленным рукописями, сидел пожилой мужчина и отрешенно глядел в пространство перед собой. Пыльную пустоту кабинета подсветил прощальный луч заходящего солнца.

Не услышав ответ, я приблизился к столу главреда.

- Ну как? - с робкой надеждой осведомился я, скосив взгляд на пухлую стопку бумаги, лежавшую перед ним.

Главред поднял на меня усталые глаза.

- Не читал, но…, — он взял многозначительную паузу.

- «… но осуждаю»? - подсказал я ему окончание этой сакраментальной фразы. Издевательский тон главреда мгновенно привёл меня в ярость.

- …но прочту обязательно, — словно ничего не расслышав, с иезуитской учтивостью продолжил издатель местной газетёнки. — Когда будет время. К концу следующей недели, вероятно. Я пообещал это сделать г-же Б. Она только что звонила мне, - он кивнул на старомодный телефон на столе.

- Я чуть полистал и не могу взять в толк: как вы можете рассчитывать на то, чтобы это, - он болезненно поморщился, перебрав несколько страниц рукописи, - могло понравиться такому эстету, как г-жа Б.? И, вообще, откуда она узнала о вашем... творчестве?

- Какая вам разница? – возмутился я.

- Ну в таком случае…, - главред с оскорбленным видом встал из-за стола.

- Хорошо, хорошо! Я всё объясню. Видите ли, мы с ней…, - начал я неохотно.

- Когда мы публиковали, - прервал меня главред, - в газете пространные сочинения ее мужа, вообразившего на склоне лет себя писателем, это ещё можно было как-то оправдать. Всё-таки, г-жа Б. один из главных спонсоров нашего издания. В конце концов, все эти рассказы про рыбалку и посиделки у костра, были написаны вполне сносно. Да, и, если убрать фрагменты про возлияния, получились бы короткие заметки для рубрики «Юный натуралист».

Но он вдруг вошёл во вкус и начал вести обзоры мировой экономики и политики, гм, на уровне экспертов с лавки у подъезда.

- Да, я их читал. Плодовитый автор. К сожалению, его с нами уже нет почти полгода.

- Вот именно, плодовитый! Ещё раз подчеркну: эти опусы были, что называется, «не в формате». Но ради г-жи Б. мы пошли на эти жертвы. Представляете, чего мне это стоило? Мне перестали подавать руку университетские друзья!

Но это уже в прошлом. А теперь пришли вы? Пришли с чем? Воспоминания о рыбалке, о походе в баню, о любовной истории забытой поры?

- Ну знаете, я никому не позволю…, - я вскочил со стула от возмущения.

- Бросьте вы! Уж сколько раз вы обивали порог моего кабинета, но сегодня впервые как протеже г-жи Б.! – горестно воскликнул главред. – Неужели эта прекрасная женщина вообразила себя хемингуэевской Эллен? Да? Ну хорошо! Ей позволительно всё с её красотой и в её положении. Но ведь она редкая натура: образована, начитана, у неё тонкий художественный вкус и вдруг... Как же так?!

М-да… Значит, вы её новоиспечённый Гарри Смит?

- Простите! О чём вы говорите? – произнес я раздражённо. - Я не понимаю!

- Ладно, неважно! Сколько вам лет?

- Какое это имеет значение? – грубо ответил я вопросом на вопрос, совершенно не скрывая неприязни.

- Имеет! Поверьте мне, имеет! Вы, как я погляжу, немногим старше меня. Большинство известных миру писателей, коим посчастливилось дожить до ваших лет, в таком возрасте брались за перо только лишь с тем, чтобы подписать чек или дать автограф. Нет, я не спорю, что для автора важен жизненный опыт, но не менее важны жизненные силы. Они у вас ещё есть?

Я привстал, угрожающе посмотрев на главреда. Он огляделся, оценивая свои шансы на спасение:

- Сядьте, пожалуйста! Сядьте! Вижу, что есть.

Да, вот ещё что... Гм, вы не новичок в литературе. Вы уже заметили, что писатель подобен женщине? Нет? Тем не менее, считаю своим долгом вас предупредить: у «позднородящего» автора высок риск... патологии его, так сказать, «плода». Если вы понимаете, о чём я?

- Но вы же ещё не читали..., - возразил я, вновь наполняясь гневом.

- Что вы, голубчик! Сейчас не читают даже Гомера и Шекспира, Байрона и Мопассана, Достоевского и Толстого... Хемингуэя не читают, наконец! – он встал и, выразительно посмотрев мне в глаза, принялся лихорадочно укладывать ворох мятых станиц в стопку.

- Но вашу рукопись я всё же прочту, - пробормотал главред, и громко скрипнул зубами. Он испуганно поднял на меня глаза, услышав этот жуткий звук в тишине кабинета.

– Да и передайте г-же Б… А, впрочем, ничего не нужно! Пррр… До свидания! – и бессильно рухнул в кресло.