Медитация на Двух Тактах Встреча с Дхармой в Погон

##
Асфальт был теплым. Не просто теплым – **живым**. Он вибрировал под шинами **Honda Gyro Canopy**, передавая через руль, через сиденье, через самые кости Безымянного ритм шоссе. Ритм его дыхания. Ритм его **медитации**. Не сидение в позе лотоса на коврике из мха. **Медитация – это движение.** Это тарахтение 50-кубового сердца под пластиковым капотом. Это поток воздуха, рвущий седые пряди волос из-под стоптанной кепки. Это растворение в точке «здесь и сейчас», где нет забытых коанов, нет завтрашних вызовов к холодильникам. Есть только дорога, уходящая вперед, как бесконечный свиток пустоты.

**Gyro** плыл по краю дороги, обходя ямы с грацией танцующего дракона. На боку его, под слоем дорожной пыли, угадывались священные письмена: **"Om Mani Padme ***"** и **"Express Nirvana Delivery"**. Мантра и миссия. Безымянный не думал. Он **был**. Был мопедом, был дорогой, был ветром и выхлопом.

И вот они. Как воплощенная карма плохого асфальта. Как манифестация вселенского абсурда в форме.

**Патрульная машина ГИБДД.** Но не просто машина. Это был **шедевр техногенного идиотизма светлого будущего, которое вечно где-то строят и вечно получается плохо.** Футуристичный дизайн, навеянный дешевыми аниме про роботов-полицейских. Ярко-синий пластик, уже покрытый сеткой трещин от перепадов температур и, видимо, одного неловкого прикосновения. Воздухозаборники, похожие на жабры больной рыбы. Массивный спойлер, который не спойлерил ровным счетом ничего. И сборка... О, сборка! Каждая щель кричала о пьяном сборочном конвейере, о болтах, закрученных не в резьбу, а в пустоту отчаяния. Это был не автомобиль. Это был **пластиковый символ "победившего социализма" товарища Мао **, уныло припаркованный под знаком "Остановка запрещена".

Рядом стояли двое. **Капитан.** Лицо – карта усталости и цинизма, протоптанная миллионами таких же остановок. Форма сидела на нем, как на вешалке. **Старший сержант** Напряженный, как струна, с лицом, еще не утратившим юношеской веры в правила, жезлы и святость устава. Его глаза загорелись охотничьим блеском при виде плывущего по обочине анахронизма на колесах.

Младший шагнул на дорогу, резко вскинув жезл. Жест был отработан, но излишне театрален. Как у плохого актера в дешевом детективе.

Безымянный плавно притормозил. **Gyro** закашлял клубком сизого дыма и затих. Медитация прервалась. Но не исчезла. Она просто сменила форму. Теперь это была **медитация на лицо гаишника**, на его напряженные ноздри, на капельку пота, выступившую над губой.

– Документы! – выпалил младший, протягивая руку. – Права! Страховка! Техпаспорт на... это. – Он презрительно ткнул жезлом в сторону **Gyro**, словно тыкал в дохлую крысу.

Безымянный медленно, как будто доставая артефакт из глубины веков, полез в бездонный карман застиранной куртки. Его пальцы нащупали не корочки, а что-то твердое, теплое, округлое. **Речной камень.** Гладкий, темный, отполированный временем и водой. Он вынул его и бережно положил на ладонь старшего сержанта.

– **Документы,** – произнес Безымянный тихо, глядя куда-то сквозь голову гаишника, в точку на горизонте, где сливались небо и асфальт.

Старший сержант остолбенел. Он смотрел на камень, потом на Безымянного, потом снова на камень. Его мозг, заточенный под пункты правил дорожного движения, заскрипел, как несмазанные шестерни в пластиковом гробе их патрульной машины.

– Э-это... что?! Ты что, издеваешься?! – Его голос сорвался на визг. – Где права?! Где документы на мопед?! Это же транспортное средство! Оно должно быть зарегистрировано! Оно...

– **На мопед?** – Безымянный перевел взгляд на гаишника. Его глаза были спокойными, как вода в лесном омуте поздней осенью. – **Документы... в Японии.** – Он махнул рукой куда-то на восток, за горизонт, за пределы этого уездного пейзажа с треснувшим пластиком и вечным ремонтом дороги.

– В ЯПОНИИ?! – взревел младший. Лицо его побагровело. – Ты совсем, блять...!

– **Семен!** – Голос капитана прозвучал, как удар тупым топором по пню. Тихо, тяжело, не допускающе возражений. Он подошел, отстранил взбешенного коллегу плечом. Его глаза, мутные, как лужи после дождя на парковке супермаркета, скользнули по Безымянному, по **Gyro**, задержались на священной надписи: **"Om Mani Padme ***"**. Он прочитал ее беззвучно. Губы сложились в нечто, отдаленно напоминающее гримасу. Не улыбку. Скорее **усмешку человека, который видел слишком много, чтобы удивляться чему-либо.** – Отойди. Я сам.

Старший шагнул ближе. От него пахло дешевым табаком, потом и чем-то еще – усталостью? Отчаянием? Безымянный стоял неподвижно. **Пустота в застиранной куртке.**

– Это что? – Старший ткнул пальцем в надпись на баке. Палец был толстым, с обломанным ногтем. – Мантра, что ли? Китайская?

– **Мантра,** – кивнул Безымянный. – **Ключ. От всех дверей. И от всех клеток.**

Старший хмыкнул. Звук был похож на падение кирпича в грязь.
– А ты кто такой? – спросил он, прищурившись.
Я? Никто.. Безымянный.
– Безымянный? Это типа прозвище? Конспирация?

Безымянный посмотрел на капитана. Не на форму. Не на жезл. **Сквозь.** Как будто видел не человека, а ландшафт – изрытый оврагами разочарований, заваленный камнями глупых приказов, заросший бурьяном несбывшихся надежд.

– **Кто я?** – повторил он вопрос, и в его голосе зазвучала тихая, древняя как ветер мелодия. – **Тот, кто едет. Тот, кто чинит холодильники. Тот, кто кладет камень в протянутую ладонь.** А еще... – он сделал паузу, и в его глазах мелькнула искра того самого **Zef-просветления**, – **тот, кто видит, что патрульная машина – это сансара в пластиковой оболочке.
А кто тогда ты?

Старший гаишник молчал. Он смотрел то на Безымянного, то на камень, который младший, все еще трясясь от возмущения, зажал в руке, то на трещину в дешевом пластике двери их "техногенного шедевра". Длинная, паучья, уродливая. **Символ.** Вдруг, неожиданно для самого себя, он спросил:

– И... это работает? Мантра твоя? От всех дверей?

Безымянный улыбнулся. Не широко. Едва заметно.
– **Попробуй.** Шепни "Ом Мани Падме ***", когда начальник орет. Или когда жена пилит. Или когда смотришь новости. Посмотри, **что откроется.**

 Безымянный легко толкнул **Gyro**, прыгнул в седло. Мотор кашлянул, чихнул сизым дымом и затарахтел снова, подхватывая ритм медитации. Безымянный плавно тронулся, объехал ошеломленных гаишников и растворился в потоке машин, как тень, как дым, как мысль, которую невозможно удержать.

Старший сержант, Семен, наконец нашел дар речи:
– Сереж, давай догоним! Это же... нарушение! Он же... без документов! Он же...!

Капитан, Сергей, не слушал. Он стоял и смотрел на трещину в пластике двери. Длинную, паучью, уродливую. Она казалась ему вдруг **огромной.** Как пропасть. Внутри нее копошилось что-то темное. Грязь? Ржавчина? **Пустота?** Он машинально поднес руку, потрогал шершавый край трещины. В ушах стоял тихий звон. Или это был шепот? **"Ом Мани Падме ***..."**

– Пошли, – глухо сказал он, открывая дверь патрульки. Пластик скрипнул жалобно.

Они сели внутрь. Запах дешевого пластика, старого табака и немытого тела. Сергей включил зажигание. Двигатель заурчал с надрывом, вибрируя всем своим дешевым нутром. Он включил рацию. Оттуда неслось что-то про "план по протоколам" и "усилить контроль на выезде". Голос диспетчера был плоским, мертвым.

Сергей посмотрел в лобовое стекло. На дорогу. На машины. На унылые заброшенные поля по краям. На мутное небо. На лицо Семена, которое уже снова наливалось праведным гневом и готовностью к следующей остановке.

**"Ом Мани Падме ***..."**

И вдруг, как щелчок выключателя в темной комнате, **оно пришло.** Не озарение. Не просветление. **Осознание.** Глубокое, навязчивое, как ноющая боль в старых костях.

**Всё вокруг – говно.**

Машина – пластиковое, треснувшее говно. Работа – бессмысленная, унизительная тоже говно. Начальник, орущий в рацию – говно! Новости по радио – поток зловонных помоев. Эти правила, эти протоколы, этот "план" – все это огромная, дымящаяся куча дерьма. Дорога – разбитое говно. Город – каменное, бездушное говно. Будущее, которое они "охраняют" этим пластиковым корытом? **Светлое, коммунистическое говно.** И самое главное... Он посмотрел на свои руки. На отражение в зеркале заднего вида – усталое, обрюзгшее лицо с пустыми глазами. **Он сам. И этот пацан Семен рядом. Такое же говно.** Часть системы. Винтики в огромной, вонючей, беспощадной машине по производству дерьма.

– Сереж? – спросил Семен,– Куда едем? На пост?

Сергей не ответил. Он смотрел вперед, сквозь треснутое лобовое стекло, сквозь пыль, сквозь поток машин. **В пустоту.** В огромное, всепоглощающее, бесконечно прекрасное в своей уродливости **ГОВНО.**

Тихий шепот сорвался с его губ, смешавшись с урчанием двигателя:
– **"Ом Мани Падме ***..."**

И почему-то стало чуть легче. Всего на секунду. Пока **Gyro** Безымянного не скрылся за поворотом, увозя с собой ветер свободы и запах дешевого бензина – единственные благовония в этом мире дерьма.