Белоснежка с чердака. Глава 24

ГЛАВА 24

Всю зиму и весну наша группа почти не выходила из актового зала. Мы занимались день на пролет, кроме тех дней, когда Мита показывала нам старые выступления из прошлых годов. Во время уроков мы пробирались на цыпочках в директорскую, чтобы одолжить телевизор и видеомагнитофон. Видеокассета была старой и местами широкая лента кудрявилась, из-за чего картина в телевизоре скакала, или же поперек экрана медленно проплывала толстая серая полоска. Но мы все же успевали просматривать нужные нам фрагменты. Мита сказала, что самые главные наши соперники это не столичные ребята, а танцевальная группа из Бухары. Ее наметанный взгляд сразу же оценил гибкость и качество исполнения каждого номера. В Москву отправятся только одна группа, которая станет победителем конкурса в Хорезме. После Бухары неизменно следовал Ташкент. Там не все хорошо танцевали, но были три девочки, которые тянули весь состав. В затылок Ташкенту дышали Самарканд и Хорезм, которые никак не могли поделить призовое место. В прошлом году третье место досталось Самарканду, а в позапрошлом — Хорезму. Мы смотрели на статные фигуры юных танцоров и даже не могли поверить в то, что сможем когда-нибудь с ними соревноваться. Нам казалось, что мы вообще дети по сравнению с ними. Одни костюмы чего стоили. Поэтому нам предстояла долгая и трудная работа. Нужно было приложить все усилия, чтобы попасть в Москву. А в Москву нам обязательно нужно было попасть. Иначе Мита сама никогда не решится выйти на свет и перестать прятаться.

У остальных ребят был свой стимул, но все мы твердо настроились на победу. Мы так старались, что даже не было времени и сил изредка порезвиться как дети. Иногда Мита устраивала нам прогулки, и мы вместе отправлялись за грибами на барханы; к ближайшему пруду, чтобы полюбоваться стрекозами; или же просто посидеть на берегу Сурхана, порассказать друг другу истории и пускать блинчики по голубой поверхности. Но даже в минуты, когда нам любезно было позволено порезвиться и отдохнуть, мы уже через полчаса уставали от глупых шалостей и сами приступали то к растяжке, то к отрабатыванию пируэтов и прыжков.

Эти полгода мы потратили на изучение классического танца. Мы поначалу недоумевали: к чему тратить столько времени и сил у станка, если мы все равно не танцоры балета. И на конкурсе никто не будет танцевать классический танец. Но Мита строго с расстановкой пояснила нам:

— Стиль танца, который мы представляем на конкурсе, состоит из смешения двух стилей — контемпорари и джаз-модерн. Эти два стиля корнями уходят в классический балет. Когда-то знаменитая балерина Айседора Дункан решила отойти от всех балетных канонов, прямых линий, сделав танец более свободным, открытым и выразительным, создав новые формы и вариации. Ровные линии рук, прямая спина, безупречная выворотность ног, заменились округлыми контурами, ломаными жестами, делая движения более объемными и размашистыми. Она нарушила все правила балета, вынеся на сцену совершенно новое творение. Но вы должны знать, что все те кто нарушает стандартные правила или же как-то отходит от них, это прежде всего люди, которые изначально безупречно знали законы и правила. Поэтому, чтобы проникнуться в стиль любого танца, нужно для начала знать его корни, его прошлое, его основу. Танец — это не просто искусство, это история прошлого, представление настоящего и предвидение будущего. Это способ повествования без слов. Танец — это не то, что можно только использовать как средство для самовыражения или бахвальства. Танец — это то, чему нужно себя посветить. Это то, чему нужно себя отдать. И тогда вы сможете ощутить гармонию, которую несет в себе искусство. Танец может быть только добротным, или никакой это не танец.

Мита не была перфекционисткой, но для нее было так важно чтобы мы выкладывались полностью. С ревностью она относилась к своей профессии и с болью в голосе ругала нас, когда видела, как мы ленимся или же увиливаем от работы. Мало-помалу нам стало передаваться ее страсть к танцу. И мы стали заниматься не только ради победы, но и ради самого процесса. Иногда мы сами не замечали, как порой добровольно отказывались от обычных детских забав ради работы у станка. Нам уже было привычно терпеть неудобство и боль, которые мы испытывали во время наших занятий. Без этого почему-то день казался пустым и бессмысленным.

Как-то раз мы с Алиной решили просто посидеть у меня дома и поиграть в куклы. Мы выстроили шалаши из одеял, выложили вокруг крошечную мебель для кукол. Мы хотели поиграть как обычные девочки. Хотели немного детства. Все так и было поначалу, но потом Алина наткнулась на мою скакалку и сказала, что научилась делать тройной прыжок. Она не поленилась мне это продемонстрировать. Мы тут же задвинули шалаши, игрушки в угол и освободили площадку для прыжков. Алина действительно успевала прокурить скакалкой трижды за один зависающий прыжок. Я решила во что бы то ни стало тоже научиться этому трюку. Скакалка переходила из рук в руки, мы не успевали отдышаться, как снова брались за нее. Комната наполнилась свистом, который исходил от тонкого шнура. Все куклы были забыты, но в этот день я своего добилась. В один из моментов скакалка с визгом пролетела подо мной трижды и я наконец успокоилась. Тяжело дыша, я с видом победительницы упала на кровать. Алина примостилась рядом на кресло. Это называется «мы решили поиграть в куклы».

Вечером, когда Алина сложила игрушки в пакет, и собралась уходить, она вдруг обратила внимание на два зажима для волос. Это были зажимы-бабочки. С тех пор как мне их подарили, я ни разу их не носила.

— Какая прелесть! — завизжала Алина. — Особенно в это желтая такая хорошенькая. Прямо как солнышко.

В памяти всплыл тот долгий день в Термезе, когда мы представили наш показательный номер. Вспомнился ласковый вечер, нежный взгляд Славика, хмурое лицо Мартина. Алина даже не задумываясь влюбилась именно в желтую бабочку. А ведь именно ее выбрал Славик пусть даже для меня.

— Тебе правда нравится? — спросила я. — Тогда дарю.

— Правда? — воскликнула Алина и захлопала в ладоши. — Спасибо! Она такая красивая. Прямо как кусочек солнца.

Надо же, а мне вот показалось, что эта бабочка слишком бледная. Наверное, Алина и Славик действительно друг другу очень подходят. И когда они поженятся, то, наверное, будут очень счастливы. Без малейших колебаний я подарила ей бабочку, и этим будто бы поставила жирную точку на моих светлых воспоминаниях о Славе. И если раньше у меня все еще были сомнения, то теперь они полностью расстелись.

В начале июня с первыми солнечными припеками, мы отправились в детский лагерь «Родник». Это была моя первая поездка, где мне предстояло привести целых три недели вдали от мамы и родного дома. После того вечера на кухне мы с мамой стали очень близки. Я стала больше с ней разговаривать и делиться с ней секретами. А мама не просто внимательно слушала, но и сама рассказывала много смешных историй из ее юности.

Потому сложно мне описать ту щемящую боль, которую я испытала, сидя внутри автобуса, глядя как мама, стоя на автобусной станции, беспрестанно махала рукой. Ее улыбка в тот день казалось такой родной и близкой, что на минуту мне перехотелось ехать в лагерь. Слезы застилали глаза, и я не вытирала их до тех пор, пока мы не скрылись за поворотом.

А потом началось томительное путешествие. Сначала все было хорошо. Первые два часа дети баловались, скакали по автобусу как горные козы, горланили песни, доставали еду, делились ею или обменивались. В общем все как обычно. Но как только городские пейзажи сменились горами, барханами, степью и полями, меня начало штормить. Голова кружилась, в груди встал противный ком, слюна выделялась как смола на дереве. Мне становилось дурно от всего: от запаха яблок, варенных яиц, жаренной курицы, даже от одного вида вишневого компота. Целых полтора часа я боролась с мучащей тошнотой. Пока наконец меня не вырвало в целлофановый пакет. Дети брезгливо отодвинулись, а мне сразу стало легче дышать. Мита смочила мне лицо прехолодной водой и остальные полчаса я крепко спала.

Миновав длинный серпантин, мы наконец въехали в широкие гостеприимно распахнутые ворота, над которыми высились старые железные буквы с давно выцветшей краской. Вот он долгожданный лагерь. Я еле дождалась, когда двери автобуса сложатся в гармошку и выпустят нас на волю. Чистый горный воздух ударил меня в лицо, но запах бензина все еще стоял в носу и кружил голову. Я словно вся напрочь пропиталась этим дорожным запахом. Даже стоя на твердой земле, меня качало со стороны в сторону. Переминаясь с ноги на ногу, ребята подхватили клетчатые сумки и, медленно раскачиваясь, побрели за работником лагеря. Все себя чувствовали более-менее хорошо. И только я, позеленевшая и вымотанная, еле волочила за собой ноги. Я и не знала, что у меня такой слабый желудок. В этот день не могло быть и речи о прогулках и обследовании лагеря. Всех девочек из «Виноградника» вселили в одну большую светлую комнату. Я тут же заняла кровать у окна и, свернувшись калачиком, проспала до самого ужина.

Алина отправилась с другими девочками на разведку лагеря. Поэтому, когда я проснулась, в комнате было пусто и тихо. Окна были настежь открыты, и прохладный свежий воздух проникал в комнату, колыхая желтые тюлевые занавески. Я села и туманным взором огляделась. В нашей просторной комнате стояло двенадцать кроватей, рядом с каждой стояла мощная тумбочка. Вдоль прохода тянулся старый стеганный коврик. Дверей не было, зато была свисающая до пола плотная занавеска цвета плесневелого лимона. Шаловливый сквозняк слегка раздувал дверную штору, отчего создавалось впечатление, что в комнату пытаются втиснуть громадный дирижабль. Внезапно я услышала голоса и шаги, доносящиеся из коридора. Через несколько секунд в комнату ворвались девочки, и приятная тишина вылетела в одно из открытых окон.

— Ты уже проснулась? — подсела ко мне возбужденная Алина.

— Угу.

— Мы обошли лагерь, но только северную часть. Слушай, там красиво. Я нашла заброшенную площадку. Там качели. Они хоть и скрипят, но все равно можно на них до облаков взлететь. Мы с Настей уже попробовали. А еще я нашла такое дерево. Это толстый старый дуб. Там от ствола отходят четыре толстые ветки, а посередине целая площадка. Там можно устроить пикник. Давай как-нибудь вместе спрячемся там от всех.

— Эмма, у нас сейчас ужин. А потом Мита сказала, что «Винограднику» нужно собраться и кое-что обсудить, — сказала Анара, подавая мне носовой платок. — Ты можешь его смочить и приложить к вискам. Мама всегда так делает, когда братьям бывает плохо.

Я поблагодарила Анару, и мы все вместе побрели в столовую. А точнее, выстроились у спальных корпусов. Потому что мы должны идти только строем, да еще с какой-то голодной кричалкой, слова которой я не успела выучить из-за того, что спала. Мы выстроились по двое, замаршировали на месте, а потом по команде нашей вожатой Миты двинулись в столовую под складные стихи о том, что мы не ели и есть и хотим, и чтобы нам открыли пошире двери, а то повара съедим. Что-то там было про дежурного, который пойдет нам на закуску, и это будет вкусно, и всякая дребедень, которою я даже потом учить не стала. Кормили здесь не плохо, по крайней мере Миту и наш отряд все устраивало. Так как нам все равно нельзя было переедать. А вот другие возмущались так громко, что недовольный гул разносился по всей столовой.

— А мы не будем роптать, ведь правда? — обратилась к нам Мита. — Для нас это хорошая возможность немного скинуть перед Хорезмом.

Она подмигнула нам, а потом добавила, что будет ждать нас в голубой беседке, куда мы послушно и отправились после постного ужина.

— Как вам тут? — спросила нас Мита.

— Мне очень нравится, — первой высказалась Эмилия. — Мы с Викулей будем спать на соседних койках.

— Тут очень свежий воздух, — заметила Настя.

— Но корм тут ужасный, — пробурчал Андрей Тян.

— Нормальный корм, — возразила Викуля.

— У всех еда, а у Андрея корм, — проквакал Игорь. — Он у нас индюк.

Все засмеялись, а Мита продолжила:

— Сейчас я должна проинструктировать вас о технике безопасности и распорядке дня в лагере. Потом вы должны будете расписаться вот в этом журнале, что вы все прослушали.

Мита добросовестно и подробно рассказала нам, что можно, что — нельзя. Какие тут бывают штрафы, какие поощрения. Распорядок был таков: в семь утра мы уже должны быть на утренней зарядке, которая будет проходить на стадионе. В девять у нас завтрак. После завтрака свободное время. Кто хочет, может посетить кружок шиться или лепку. Обед по расписанию, затем следовал послеобеденный сон. Все должны спать, а кто будет шататься на улице, тот будет наказан: будет дежурить в туалете весь следующий день. Потом у нас полдник. Снова свободное время и ужин. После ужина мы либо будем смотреть фильм, либо будут танцы. Отбой так же по расписанию: ровно в десять. В принципе ничего сложного. Но первая неделя будет полностью занята. Так как нам нужно будет нарисовать плакат, придумать название отряду, потом девиз к нему, и небольшое показательное выступление. Все это мы должны были представить до субботы.

— От себя хочу добавить, — в заключение сказал Мита. — чтобы вы вели себя подобающе. Вы знаете, что я не люблю, когда на вас жалуются. Тренировки будут проходить после завтрака. Все тут знают, что вы герои и победители районного конкурса. Вы уже видели, что сюда приехали некоторые ребята из Денау и Термеза. Чтобы никаких выяснений отношения, никаких перепалок. Не вздумайте задирать нос. Ведите себя скромно. Особенно во время дискотек. Скорее всего, вас будут провоцировать, но вы не должны поддаваться. На то вы и победители, что не должны растрачивать силу на всякую ерунду. Никому ничего не нужно доказывать, даже если вас вызовут на танцевальный поединок. Поберегите силы для тренировок. Мы с вами еще натанцуемся. Еще хотела сказать… — лицо Миты вспыхнуло румянцем. — Мальчики и девочки, я знаю, что вы считаете себя взрослыми, и все же ведите себя прилично. Медленные танцы лучше не танцевать, а в поцелуйчики вообще чтобы не играли. Все ясно?

Мы смущенно опустили головы и закивали. Не совсем было понятно, к чему она подняла эту тему. Но спустя уже три дня нам все стало ясно. Мита как в воду глядела, когда все это говорила. Действительно, девочки нашего возраста неуклюже накладывали косметику на нежное лицо, становясь похожими на раскрашенных кукол. На дискотеке десятилетняя малявка вела себя как бывалая женщина, развратно танцуя, потрясая узкими бедрами. А во время медленного танца мальчики и девочки становились так близки, что все детское в них напрочь умирало. Уже в первую неделю образовались парочки. Малышня открыто заявляли, что любят того или третьего, что они уже объявили себя парочкой и все тому подобное. Потом началось еще хуже. Начались сцены ревности, разборки, сплетни. Девочки могли подраться друг с другом из-за того что не поделили мальчика. И все это только в первую неделю нашего пребывания в лагере. Да уж, дети быстро решают проблемы, которые взрослые растягивают на целые года.

Первая неделя для нас казалась такой длинной. Каждый день был наполнен яркими событиями, новыми открытиями, знакомствами, исследованием новых мест. Наверное, из-за новых впечатлений каждый пережитый день воспринимался нами как целая неделя. Но мы все равно понимали ценность каждого дня. Даже атмосфера свободы и беззаботной радости, не отнимала у нас навязчивых мыслей о предстоящем конкурсе в Хорезме. Мы тренировались, а после обеда спали как убитые. После ужина, смотрели фильм, или же просто устраивали на полянке вечерние чаепитие. До нас доносился башенный ритм музыки, со стороны танцевальной площадки. Мы только раз пошли на всеобщую дискотеку. Под бьющую фонтаном из старых колонок музыку, толпа выделывалась, как могла. Девочки извивались как дождевые черви, а мальчики, делая суровое, серьезное лицо, переминались с ноги на ногу. Во время медленных танцев мальчики клали руки на еще не до конца сформированные талии девочек, а девочки в свою очередь обвивались вокруг шеи партнера как опытные женщины. Почему-то со стороны это смотрелось крайне вызывающе, и ничего кроме отвращения у нас не поднималось. Мы стояли, прислонившись к стене, и не знали, куда спрятать глаза.

Потом началось… Пришла банда из Денау. Они еще пыхтели на нас обидой. И решили взять реванш прям на дискотеке. Мы уже были предупреждены, поэтому, несмотря на то, что Миты с нами не было, так как она доверчиво отпустила нас на дискотеку, мы все же не поддались провокации. Потом Денау объединился с Термезом и решили нас все же вызвать на середину танцевального поля, называя нас трусами и малявками. Было ужасно неприятно. Давид Тухтаев уже готов был полезть в драку, но два Андрея его вовремя остановили. Мы ушли под всеобщее освистывание и неистовый галдеж. Больше мы там не появлялись. Вместо этого мы весело проводили вечера то на поляне, то у ручья, то под деревом, или же вообще на дереве. Мита старалась сделать все, чтобы мы не чувствовали себя ущемленными. А мы себя так и не чувствовали. Мы даже, напротив, ощущали себя особенными. И когда ребята из других отрядов попросили к нам присоединиться, некоторые из нас даже немного взревновали. Но у Миты широкое сердце. Она всех благодушно принимала. Поэтому вскоре наш «Виноградник» разбавился новыми лицами. У нас появились друзья, которые внесли ни мало интересного в наше общение. Мы собирались по вечерам, и придумывали разные игры. В пятницу вечером развели небольшой костер, чтобы поджарить картошку. Пока он полыхал, мы носили старые поленья, сучья. А когда огонь стих, превратив костер в ярко-тлеющий жарник, мы закапали туда картошки и уселись вокруг. Созерцая как тлеют угольки, становясь похожими на сияющие янтарные камни, мы слушали как весело потрескивают сухие ветки. Затянулось молчание, а потом вдруг Эмилия неожиданно спросила:

— А почему нам нельзя танцевать медленный танец? Это ведь просто танец. Что может случиться?

— Ты что, не знала, что от танцев люди беременеют? — иронично сказал Андрей Аников.

— Так остроумно, — съязвила Диана.

— А что тогда? — не унималась Эмиля. — Мита, почему нельзя танцевать медленный танец? Что в этом такого?

Мита, которая все это время делала вид, что ничего не слышит, оторвала взгляд от костра.

— Потому что это слишком интимно. Особенно в вашем возрасте.

— Почему? — спросил Женя.

Эта тема возбуждала в нас неподдельный интерес. Но пороге взросления мы уже не могли остановить пробуждавшееся в нас желание быть привлекательными для противоположного пола. Нас интересовали подробности отношений между парнем и девушкой. Это обострялось еще сильнее, когда на глазах ровесники развивали давно не первые отношения. Мита как будто знала, что подобная тема когда-нибудь всплывет. Будут вопросы, многозначительные взгляды, смущенные улыбки и так далее. Поэтому на ее лице не дрогнул ни один мускул, а сердце не встрепенулось от неожиданности. Она была готова к таким распродам.

— У меня когда-то был сосед. Его звали деда Костя. Трухлявенький старичок, но с такими голубыми глазами. Почти как у Славика, только немного потускневшие от старости. Деда Костя пятьдесят пять лет прожил со своей любимой женой бабой Валей. Они каждый вечер рука об руку выходили на улицу, и прогуливались по парку. Во всей Москве я не больше видела такой любви и гармонии как у них. Глаза бабы Вали были затянуты белой пеленой. Она почти ничего не видела из-за катаракты.

— А что такое катаракта? — перебил Олег.

— Олег, закройся! — рявкнул Давид, захваченный рассказом.

— Я просто спросил.

— Хватит уже. Все самое интересное пропустим, — заныла Диана.

— Так вот, — продолжила Мита. — Дед Костя держал под руку свою старушку и рассказывал ей, что происходит вокруг. Описывал подробно, какого цвета собачка пробежала мимо, какие сейчас листья на деревьях, описывал причудливые формы облаков. Однажды деда Костя вышел на улицу один. Он направлялся в аптеку: баба Валя заболела. Мне тогда было чуть больше чем вам сейчас. Мы с девочками нагнали его, и стали расспрашивать что с бабой Валей: как долго они вместе живут, куда любят ходить? Одна из нас, такая буйная и смелая, спросила дедушку, жалеет ли он о чем-нибудь в своей жизни?

Тогда дед Костя присел на узкую лавочку рядом с аптекой. Взгляд его обратился как бы внутрь него, и он немного порылся в своей древней памяти. А потом рассказал нам о том, что когда был еще подростом, то уже тогда был влюблен в свою жену. Но уж очень она была красива, и он боялся к ней подойти. Как-то на вечером на белый танец его пригласила одноклассница Таня. Он подумал, что неудобно отказывать девушке, к тому же это просто танец, ничего личного. До этого деда Костя ни с кем не танцевал. И вот он рассказывает, что когда в первый раз его рука коснулась женского тела, женской талии, когда почувствовал ее дыхание, его прямо всего обдало жаром. Он вспоминал, что никогда он такого не ощущал ни до, ни после. Потому что это была его первая близость с девушкой. Таня ему была просто другом, он не любил ее. Но она стала первой девушкой, с которой он разделил первые переживания. Потом он много раз танцевал со своей возлюбленной Валечкой. Но как бы он ни старался, он уже не смог вернуть того трепета, которого он испытал в первый раз с Таней. Дед Костя тогда сказал: «Я очень жалею, что отдал свое первое волнение другой девушке. Это было настолько сильно, что я ни разу потом не испытал ничего подобного. Я жалею, что не сберег все самое лучшее для жены»» Такая вот история.

— А может быть, ему нравилась Таня, а он об этом не знал? — спросил Слава.

Мита улыбнулась.

— Нет. Он всегда был влюблен в жену, — утвердительно ответила она. — Эта история многому нас учит, не правда ли? Все в нашей жизни бывает в первый раз. Не может быть два первых поцелуя, или же две первых любви. Первое — оно первое и единственное. Первое — оно на то и первое, что больше никогда не повторится. Сейчас, когда вы взрослеете вам нужно это понять. Первые прикосновения, объятия, поцелуи, только они запомнятся. И даже если вам это будет противно вспоминать. Вдруг первый поцелуй достанется гному с бородавками по всему лицу. И все равно вы будете помнить именно его. Просто наше тело так устроено. Оно реагирует без нашего контроля. Первая реакция на прикосновение будет сильнее чем все последующие, поэтому в вашей памяти этот миг запечатлеется. А теперь представьте себе, что, к примеру, Эмилия решила просто потанцевать с красивым мальчиком. Ну так, для развлечения. Твое тело запомнит именно его руку, это мгновение и эту музыку. И когда ты выйдешь замуж, ты будешь временами вспоминать этого парня, потому что он связан с твоими первыми нежными чувствами. Пусть даже ты безумно будешь любить своего мужа, но порой тебя будет охватывать тоска по тому, кто был всего на три минуты близок, но это было с тобой в первый раз. Потому так важно чтобы вы берегли первые прикосновения для настоящей любви. Растерять это очень легко, но собрать потом невозможно. Конечно, можно снова полюбить, и даже сильнее чем в первый раз. Близость будет такой же яркой, но уже не сведет вас с ума как в первый раз. И вы будете чувствовать себя так будто вас обокрали.

Мы сидели молча, глядя на поредевшую траву под ногами. Думаю, что все в этот момент размышляли о себе, и я была не исключение. Я вспоминала дни своей дружбы со Славиком и Мартином. Будучи малышами, мы часто играли вместе, а Славик дружески обнимал меня за плечи, но это не вызвало во мне никаких эмоций. Теперь, когда я стала чуть старше, мое тело волновалось при мысли о первых касаниях. К кому бы я хотела отдать свое самое первое и сокровенное прикосновение руки к руке? Мне теперь очень хотелось уберечь это для самого близкого человека, за которого я обязательно выйду замуж, когда вырасту.

— А с кем в первый раз танцевали вы? — спросил Мартин, обращаясь к Мите.

На щеке Миты расцвел румянец, в глазах проступил огонек, а может быть, это так отразились догоравшие угольки.

— Я танцевала с шутом, — сказала Мита, и в уголках ее губ появилась нежная ямочка.

— Кто это? — спросила я.

— Он танцевал в нашей группе, танцевал партию шута в «Лебедином озере». Мне тогда было шестнадцать. А он был чуть старше. Это был мой первый медленный танец. И его тоже.

— А вы его потом полюбили? — спросила Анара.

— Нет, я полюбила другого. Я полюбила принца. Да так сильно, что совсем потеряла голову.

— А почему вы не вышли за него замуж? — спросил Женя.

— Потому что он женился на другой. Вот так бывает.

— А тогда выходите замуж за шута.

— Так не бывает. Принцесса должна выйти замуж за принца, — возразила Диана. — Кто захочет замуж за шута?

— А если принц женился на другой, то тогда он не настоящий принц. Настоящий принц благородный, — заключила Викуля.

— А может быть, принц просто решил переодеться в шута! — закричали наперебой голоса.

— А где он сейчас?

— Давайте его отыщем.

— Вы ведь должны выйти замуж, а то вы уже совсем взрослая, а через годков пять будете даже старой.

Мы так и покатились со смеху. А Мита, чуть помолчав, добавила, что в жизни не так как в сказке. Принцы не всегда благородные, шуты не всегда глупые, а вот принцессы бывают очень легкомысленные.

На этом трепетная тема была исчерпана, да картошка в углях уже поджарилась. Мы с удовольствием слопали даже почерневшую от золы картофельную корку. Именно она казалась нам необычайно вкусной и ароматной. Пока мы ее лопали, я заметила, как Славик несколько раз пытался присесть поближе к Алине. Видимо, он хотел ей что-то сказать. Но Алина смущенно отводила от него взгляд и удалялась, стоило ему чуть приблизиться. В ней было не просто смущение, в ней был какой-то необъяснимый страх. Славик все еще нравился ей, но когда он подходил или проявлял внимание, Алина покрывалась гусиной кожей от страха. Тоже интересное явление. Я это часто замечала в девочках, которые сначала искали встреч с понравившимся мальчиком, а потом когда он ее замечал и был не против, она начинала убегать. Не знаю, как это объяснить, но, надеюсь, со мной такого не будет.

На следующее утро, после завтрака, мы все отправились в актовый зал. Сегодня должно было состояться представление от каждого отряда. Наш плакат с названием и девизом уже как третий день висел на стенде. Мы с этим справились быстро, так как у нас уже было готовое название, девиз и еще, конечно же, Эмилия, которая все красиво оформила красками на глянцевом ватмане. Всего было шесть отрядов. Не знаю, было ли это заговором или так приходит из года в год, а может быть, представить свой отряд можно только одним способом или же у ребят просто нет воображения. Я даже не знаю, какой из вариантов лучше подойдет к тому, что развернулось на сцене, но абсолютно все, все до единого подготовили танец.

Первый отряд исполнил народный узбекский танец. Второй отряд, который был старше всех, подготовил танец под знаменитую в этот год песню «Девушки востока». Третий отряд… Тут и говорить нечего: это ребята из Денау. Они исполнили новую композицию. Наверное, репетировали всю неделю только ради нас. Потому что все до единого во время исполнения глядели на нас как хищники на свою жертву. Столько агрессивной энергии выплескивалось в нашу строну, что я удивлялась, как это мы спокойно выстояли все эти четыре минуты, пока Денау раскачивал сцену. Пятый отряд состоял в большей степени из термезских ребят. Среди них было пятеро, которые участвовали в том конкурсе. Они тоже исполнили своего коронное вращение на головах, прыжки на руках, причудливо завязывались в узел или же, опираясь на локоть, становились на одно только ухо, в то время как все тело зависало в воздухе. Все эти трюки мы уже видели. И вообще танец для нас теперь становился каким-то святым. И мы бессознательно стали придирчивыми к каждому неточному движению.

Когда дошла очередь до нас, то мы, облаченные в футболки цвета слоновой кости и черных штанах, вышли строем на сцену. Мита будто бы знала, что все обернется именно так, поэтому, дабы выделить нас, она всю неделю репетировала с нами а капелла. Некоторые из нас возмущались. Почему мы должны прятать наши лучше способности? Мальчишкам особенно хотелось танцевать, чтобы утереть нос этим забиякам из Денау и Термеза. Но Мита, как всегда, была настойчива. Мы встали в ряд, и исполнили песню «Аллилуйя» переведенную на немецкий язык, которая вышла совсем недавно и уже набирала обороты, но где-то там, в Америке или Европе. Никто не понял ни слова, но все застыли в необъятном волнении. У меня у самой кожа покрылась пупырышками от нашего исполнения. Голос был более или менее приятным у Насти, Викули, и Давида. Вот они-то и исполнили солирующие партии. А мы все были живыми инструментами. Увидев восхищенный взгляд директора лагеря, а затем затянутые слезами глаза заведующей, я с облегчением подняла взор, и посмотрела поверх толпы, любуясь как гармонично кружатся умиротворенные пением чувства ребят, вожатых. Мир эмоций — это царство вечного молчания, образ духовного восхождения, прорыва. Это постоянное смешение красок, запахов, невесомых прикосновений. Чувства — это тоже своего рода подвиги, которые, к сожалению, не всем дано увидеть и оценить. За короткое мгновение воздух в открытом актовом зале сменялся несколько раз.

Однажды вечером, сидя на уютном чердаке, мы слушали Миту, которая выдала интересное предположение. Она сказала, что, возможно, музыка появилась раньше человека. Я задумалась об этом. Читая Священно Писание, я нашла этому подтверждение. Ведь в начале Бог сотворил небо и землю, отделил воду от воды, потом все живое. Прислушиваясь к легкому всплеску волн на Сурхане, тонкому скрипу кузнечика в траве, шелесту крыльев стрекоз, шуршанью ежиков в траве, бесконечное разнообразие трелей птиц, едва уловимый шум от виляния хвостом дворовой собаки. Разве все это не составные части одной прекрасной музыки, которая всегда по умолчанию восхваляет Творца. Даже младенцы, прежде чем научиться говорить, сначала издают звуки, похожие на пение.

Когда мы в унисон пели куплет, состоявший из одного слова «Аллилуйя», я вдруг увидела, как мир вокруг нас будто бы преобразился. Кто-то невидимый обитал здесь. Кто-то невидимый творил в нашем сердце хвалу, трепет поклонения перед Создателем. Явно ощущая чье-то сильно присутствие, я благоговейно посмотрела вверх. Потолок словно рассеялся, и над нами открылось чистое небо похожее на голубой топаз, переливаясь и местами становясь похожим на матовый лазурит. Лучи пронизывали эту лазурь, выливаясь на горы потоком жидкого золота. Я не знаю, что со мной тогда было. Никогда я не видела ничего подобного. Сам Бог посетил нас. Он был Духом, которого невозможно было увидеть, но и невозможно было не ощущать. Как потом выяснилось, я была не одна кто пережил подобное во время нашего пения.

Стоило ли говорить, что мы собрали в тот день все лавры, плескаясь в бурных и искренних аплодисментах? Люди аплодировали, потому что необычное присутствие живого Бога ввело их в необъяснимый покой, подарило радость. Но они не знали этого и потому посчитали это нашей заслугой, признав нас абсолютным талантом. Мне же даже не хотелось никого переубеждать в этом. Но я точно знала, что мы были всего лишь проводником безграничной благодати, сошедшей на людей в то утро. Даже лица наших постоянных преследователей изменились.

После выступления до обеда они подошли к нам и сказали, что это было здорово. Примирение наступило так легко и быстро, что мы сразу же забыли все те неудобства, которые они нам причинили. Один из них — приятный белокурый мальчик лет тринадцати даже решил приударить за мной. Это было странно. Я себе не могла представить, чтобы я могла кому-то еще нравится. Но мне это безусловно польстило. А вот Мартин был серый как туча. Вечером в воскресенье он подошел, и сказал, что ему вообще все равно, с кем я буду общаться. Он просто переживает за меня как брат и все. А так я вольна выбрать кого хочу. А потом как раскричался. Говорит, что это не его дело, и что ему вообще не до этого сейчас, и что все это его порядком уже достало. Странная была тирада, если учитывать, что мне он даже не дал слова произнести. Сам все сказал, сам же ответил, потом обиделся, разгневался, а затем развернулся и ушел. Пребывая в легком оцепенении, я засеменила по лестнице, где меня нагнала Эмилия и хитро шепнула:

— Да уж… Это называется быть братом и сестрой.

Я отмахнулась от нее. Эта девочка может быть язвой если захочет.

Всю следующую неделю мы только и делали, что репетировали наш танец для выступления в Хорезме. Оставалось всего два месяца, и волнение возрастало с каждым днем. Мита нас почти не заставляла, мы сами затягивали тренировки то на двадцать минут, то на полчаса. Вечером мышцы превращались в переваренное спагетти. По ночам я слышала, как бредит от усталости Эмилия, или как судорожно вздрагивает Викуля. Один раз Диана вскочила посреди ночи, врубила свет и, как сонный зверек, начала что-то искать на полу. Мы так перепугались, а Диана порыскала еще немного и, поняв, что это был всего лишь сон, пробурчала извинения и завалилась спать. Утром мы ее спросили, что с ней такое было. Диана сказала, что ей приснились, будто она пришивала резинку к чешкам. Резинка отлетела, и она никак не мгла ее найти. Мы забавы ради рассказали это Мите. Она, конечно, посмеялась с нами, но на следующий же день отменила тренировку. И мы отправились в горы.

Это было незабываемое путешествие. Мы нашли небольшой водопад, и мальчишки конечно же сразу взобрались в грот. Одолеваемые любопытством, мы побрели за ними. Это было поистине сказочное место. Каменные стены вытесанные самой природой. Скалы грубые и местами острые, очертаниями напоминали диковинных существ, которых словно вдавили в грот. Потолок был невысокий, а водопад служил четвертой стеной. А точнее, больше напоминал широкую гардину из серебристых бусин, густо нанизанных на нить. Журчание воды напоминало беспрерывное повествование на непонятном языке. Разбиваясь о камни, поток расплескивался на миллионы хрустальных осколков, летящих во все стороны. Брызги летели хаотично, ударяясь о другие камни и снова разбиваясь, так продолжалось до тех пор, пока миллиарды осколков не достигали поверхности воды. У подножья водопада создавалось настоящее буйство пены. Если посмотреть издали, то казалось, вода у подножья закипает и под каким-то внутренним давлением поднимается ввысь, достигая самой верхушки горы. Но здесь в гроте, водопад служил нам шторой, через которую едва проникал солнечный свет. Там мы и решили сделать привал и пообедать. Никогда еще бутерброды не казались такими вкусными, как здесь. Даже обычный хлеб казался каким-то неведомым ароматным лакомством. С левой стороны вода была так близко к гроту, что можно было искупаться под каплями как под душем. Так и поступил сначала Андрей Тян, а за ним и все остальные мальчики. Из девочек на такое безумство пошли лишь Анара, Эмилия и Диана. Остальные же, в том числе и я, просто слегка помочили ноги, умыли лицо, и пригладили волосы.

— Может быть, эта вода необычная. И если ею умыться, то станешь еще красивее, — предположила Анара.

— А если я выпью, то стану еще умнее? — спросила Диана.

— Что значит «еще»? — съязвила Эмилия и тут же ощутила дружеский удар по спине.

— Ты такая вонючка, — засмеялась Диана.

— Тогда мы отлично друг к другу подходим, — снова укола Эмилия.

— Горная вода такая вкусная! — дрожа от холода, кричал Давид. — Прямо как в Армении. Да, Олег?

— Ага! — прокричал мокрый до нитки брат.

— Вы были в Армении? — удивился Женя.

— Да. Там тоже такие горы, — размахивал руками Олег. — А некоторые горы — чудо природы.

Чтобы мы все могли услышать Олегу приходилось напрягать охрипшие от холода связки, перебивая беспрерывный шелест водопада;

— Папа рассказывал, что там, на Кавказе, между границей Грузии и Армении, есть необычная гора. Наверху круглый год лежит снег, а внизу цветут цветы, растут деревья. Один грузин рассказал папе, что на этой горе умер христианский мученик. Потом на эту гору сошел ангел и восхитил душу умершего. После этого на гору выпал снег, который и похоронил тело мученика. С тех пор на этой горе круглый год лежит снег. Некоторые православные христиане верят, что если пройтись по этому снегу ранней осенью, (когда предположительно и умер святой мученик), и твои следы окажутся первыми, то любая твоя молитва будет услышана Богом. Вот так.

— Это чушь, — закатила глаза Эмилия. — Ты можешь помолиться прямо здесь, и Бог тебя услышит. И совсем не обязательно ехать куда-то на кулички.

— Но зато интересно же, — попытался оправдаться Олег. — Папа был проездом, и решил подняться на эту гору как раз ранней осенью, когда мы с Давидом пошли во второй класс. Он поднялся туда ранним утром, чтобы попросить у Бога прощения за что-то, а еще он очень хотел бросить курить. Верхушка горы напоминала огромную площадку выстланную белым ковром. Но когда он туда поднялся, то увидел, что там уже был человек. Папа сказал, что он стоял там один, тяжело дыша, так как там вообще сложно дышать. Папа подошел к нему. Это был молодой армянин. Глаза у него были грустные и красные, как будто от постоянных слез. Они разговорились, и парень рассказал папе, что приехал на родину только для того, чтобы помолиться за исцеление одной девушки. Врачи сказали, что, скорее всего, она не выживет. Так как у нее оттек мозга и открытье раны по всей спине. Она лежала в коме третий месяц, и к ранам прибавились еще и пролежни. Кстати, не знаю, что это такое, но папа говорил, что это очень плохо. Короче, она умирала, эта девушка. Папа подумал, что, возможно, это его невеста, но парень на это ничего не ответил, а только заплакал. Он так плакал, что папа забыл зачем, поднялся на гору. Они опустились коленями на снег и помолились. Потом вместе спустились с горы, и папа на последнюю пленку сделал с ним фото. Больше они с ним не встречались. Вот так… Папа надеется, что та девушка не умерла. Хотя моя мама врач, и она сказала, что оттек мозга — это дело не шуточное. Но вот я лично думаю, что она все-таки выжила.

— Да, я тоже так думаю, — подхватил Давид. — А то жалко было бы того парня. Как его там зовут?

— Самуэль, кажется, — ответил Олег. — У нас, кстати на холодильнике висит его фотография. Правда, качество не очень. Наверное, потому что пленка была последней, половина папиного лица засветилась. Но зато Самуэль тот хорошо получился. Всегда когда открываю холодильник, то смотрю на его красные от слез глаза и родинку на щеке. Такая большая и круглая. Наверное, у меня у самого скоро такая появится, так часто я смотрю на его родинку.

— Интересно было бы его снова встретить и узнать, выжила ли его девушка, — сказал Андрей Тян, дрожа от холода. — И еще хорошо было бы спуститься вниз и погреться на солнышке.

Мы все будто бы очнулись от крепкого сна. История братьев Тухтаевых настолько захватила нас, что мы совсем забыли о времени. Когда мы спускались, я бросила украдкой взгляд на Миту. Она, конечно же, сделала вид, что эта история ее совсем не коснулась. Но под опущенными ресницами уже блестели слезы.