Принцип светофора Глава 9 Приезд Светланы

     Светлана неожиданно позвонила из Симферополя,  она уже здесь, уже близко, мост проехала, все было тихо, встречайте на автовокзале.
     Конечно, я обрадовалась, еще бы, так ждала ее. Мы все  ждали. Встречать поехал Филипп, успел вовремя,  позвонил, когда они стояли на остановке в ожидании маршрутки. Не удержался от описания сцены, как Светлана сошла по ступеням автобуса с таким видом, будто приплыла на собственной яхте. На выходе с вокзала притормозил охранник, из-за тяжелых сумок,  вмешался Филипп,  гостья из Сибири, они там все богатые.  Светлана восторжено мне сообщила:  ах, какое яркое солнце, по-южному тепло, райская погода и ничуточки не страшно.
    И вот, наконец, гостья на пороге, единственная и неповторимая,  в спортивном розовом костюме,  голубой шарф  на груди завязан бантом. Коснулась щекой моей щеки, пахнула сладкими духами, ойкнула, что это я, через порог не здороваются, шагнула в прихожую и чуть не упала, наткнувшись на школьный рюкзак с документами, водой и сменой одежды. Филипп в конце мая прошлого года притащил с мусорки два рюкзака: розовый, почти новый,  и чуть потрепанный серо-черный. На семейном совете предпочли второй вариант. Цветомаскировка на всякий случай. Мы уже привыкли к нему и не спотыкаемся, как первые дни. 
                - Осторожно, деточка! - Инесса вышла в прихожую при полном параде: в красном атласном платье. - Такие времена, приходится. В  моем детстве был чемоданчик, кожаный,  светло-коричневый, на случай, если придут за инженером военного завода  Кузнецовым, моим прадедом. - Она  взмахнула рукой, отгоняя прошлое, обняла Светлану, прижала к груди и погладила по рыжим волосам.  - Мы тебя заждались, вестница с родины. 
        Сцена  радости встречи: ты - свет в окошке, ты нам больше, чем родная, ты любимая,  перед лицом опасности мы должны сплотиться, - не затянулась. Наверное, радость была искренней, потому что простилось сочетание розового с голубым, недопустимое в нашем доме. Инесса повела нас на кухню, Филипп тащил сумки. Светлана  стала доставать и раскладывать на столе пакеты и банки, запахло едой.
                -  Сало специального приготовления, рецепт не скажу, секрет, и самогон. - Она со стуком поставила на стол бутыль в форме параллелепипеда с синей этикеткой «Джин».
           Откуда тара? Алкоголь она не покупает, раньше бывало, намешивала в  водку варенье и выдавала за кагор, отвратительное пойло.  Лучше не спрашивать, вопрос может вылиться в обиду, подруга старалась, тащила, совершила подвиг, а как ее встречают? 
                - Разве самогон не запрещен? - изобразила удивление мамуля.
                - В хорошее время мы живем, даже самогон нынче разрешен. -  Филипп принюхался: - Пахнет луговыми травами. - Налил в стакан, попробовал: - Кедровый привкус,  выпить можно много, дамы, будьте осторожны.
         Он протянул мне рюмку на пробу, и я перестала  думать о таре, радуясь, что глаза его заблестели, давно  не видела мужа таким возбужденным, обычно он озабоченный. Сегодня Светлану  положим спать в комнате с мамулей.
         На груди подруги голубого банта не было, и розовый спортивный костюм пропал, вместо него коричневый халат в невыразительных мелких цветочках. Цветомаскировка. А я ведь не заметила, когда она ушла переодеваться, прав Филипп, с алкоголем осторожно. Ничего, все под контролем, я подставила тарелку для тонко нарезанного  сала с обалделым чесночным запахом и добавлением соленых огурчиков собственного приготовления.
                - Да здравствует дружба! -  Мамуля выпила и откусила бутерброд с салом, медленно пожевала, еще откусила, еще и еще, в убыстряющемся темпе, заглотала. Светлана подложила ей еще бутерброд.
                - Я  сливянку научилась гнать.
                - Что? - Мамуля закашлялась, - Зачем гнать славянку?
                - Сливянку. А еще вишневку, рябиновку и смородиновку, приезжайте ко мне, угощу. Но сливянка забористее. Марлен, ты помнишь? А я  помню твой стих.
      Она хотела продолжить, но мамуля  перебила:         
                - За дружбу! - Подняла рюмку и выпила до дна.
      Светлана повернулась к Филиппу:
                - Ты изменился, появилась седина.   Сколько я тебя не видела? Приезжала в восемнадцатом, но вас тут не было. Не беспокойся, седина тебя не старит, чувствуется, что ты стал главой семьи.
                - Раньше не был?
                - Нет, все крутилось вокруг Инессы, а Марлен стремилась самовыразиться. Я ведь сразу сказала, что философия не женского ума, а она мечтала, как дедушка, стать профессором. Детская мечта, стать профессором. - Светлана засмеялась, Филипп тоже.
                - Ничего смешного, - вмешалась Инесса, - Марлен с детства походила на философа. Я вам покажу фотографии:  улыбка кривенькая, смотрит в упор. Малышка, а уставится на кого, долго так, и думает. О чем думает. За тебя, Марлен! - Инесса выпила до дна.
       Светлана сообразила, что ей не надо больше, налила себе и Филиппу. Меня тоже обошла. Как же, старшая, родилась на два месяца раньше. Но я  сама могу себе налить. Мамуля последовала моему примеру. Остальные сделали вид, что не заметили.
                - Писать стихи ты стала в университете. Представь, Филипп, она потом все это читала мне.
                - А ты слушала, поднимала брови и восхищалась: «О, Слива, какие умные слова ты знаешь!» 
                - Сливы, ах, сливы, черные с голубым налетом, как полицейская форма, -  заговорила Инесса. Из каких времен воспоминания? - Небо бывает голубым и черным, расцвеченным рекламой. Вы мне объясните, как из лиловых туч падает белый снег.  Не люблю  мрачное. Нельзя ли  тучи подкрашивать?
                - Все создал бог, поэтому ничего в природе переделывать и подкрашивать не надо, как есть, таким и останется, -возразила Светлана.
                - Милочка, зачем вам это средневековье, сколько сожжено было красивых женщин, вам их не жалко? Зачем вы ходите в церковь? Ведь вас там унижают, заставляют носить черт-те что. Революция дала свободу и равенство. - Хорошо, что  Ярик не слышит. Но если есть тот свет, он страдает.
       Светлана широко перекрестилась:
                - Как? Вы не верите в бога? Все верят, а вы не верите, нельзя так, ведь бог нас создал. Вы же не станете говорить, что произошли от обезьяны.
                - Именно так. - Мамуля вздернула подбородок, выпрямила спину, протрезвела, будто и не пила.
            Тема  веры  неизвестно до чего бы  довела нетрезвых участников, Филипп понял и переключил внимание на меня, попросив объяснить, почему его жена ; голубка, лебедушка, цветок любви,  вдруг превратилась в сливу, хотя он ничего не имеет против фрукты.
                - Почему? Ты не знаешь? Марлен не читала тебе свои стихи? Странно, что ты не знаешь.  Это было, дай вспомнить, ты, Марлен, уже училась в университете, после твоей  сессии собрались компанией, пошли на пруд, легли загорать, и ты почесала переносицу липким от конфет пальцем. На сладкое села оса и укусила, нос стал красным и раздулся так, что походил на сливу. Потом стих написала, длинный, я помню отрывок: «- Дева под дубом ходила - Слива упала на деву  - Поле пропало небо вздремнуло тихо на диво  -  Слива-не слива  падала с дуба - дева ходила слово блудило  - польза от дуба в лесу». 
                - Слива? Упала  с дуба? Наконец! Я верил, что должен быть первотолчок, начало, символ наступающего прогресса. Как яблоко, упавшее на Ньютона.
                - А я о чем? Ты в школе держалась особняком, если и сравнивала себя, так с кем-нибудь вроде Ньютона. Марлен, извини, но все, что ты потом писала, никому не нравилось. Знаешь, почему? Потому что не на пережитом материале. Ты даже ни в кого не влюблялась. Слива и есть.  - Она засмеялась и стала походить на ехидину - Светку, с которой я дружила.
                - Не люблю фиолетовый, - сообщила мамуля пьяным голосом.
                - Зато Марлен любит, - сказал Филипп. - Закон отрицания. Как, кстати, Ярик воспринимал фиолетовый?
                - Ярик? Цвет? Зачем ему?
                - Он сидел в бочке, - подсказала Светлана.
                - Время от времени доставал  какашки из-под себя и метал в прохожих, - хихикал Филипп.  - «Слово  блудило», гениально! Недаром в университет поступила.
       Возмущаться?  Не дождется.
                - Если ты такая умная, почему такая бедная, - услышала я голос Светланы, но  Филипп не унимался:               
                - «Слово  блудило» - круто для философа.  Почему все же слива, а не шишка или уже проверенное яблоко? Был еще виноград, тоже падал и бродил, а наши предки подбирали. Только встали на ноги и тут же потянулись к алкоголю.
                - Филипп, запомни, никаких предков не было, бог нас создал сразу такими, как мы есть.
       Филипп открыл рот, но  его перебила Инесса:
                - Раньше с неба падали вещие фрукты, но почему сейчас не падают? Хотя бы авокадо.
        Светлана переключилась на медицинскую тему о пользе авокадо для здоровья, особенно в пожилом возрасте.
                - Хочу клубнику и черешню, но цены, - Инесса закатила глаза.
                - Будут фрукты, - пообещала Светлана и теперь переключилась на политику: - Наша страна огромная, врагам мешает, каждому хочется кусок нашей земли поиметь. А тут такое раздолье: море и степь. Нашей родине всегда надо защищать окраины, так было и так будет. Я приехала вас поддержать в этом, слава богу, в  лесу недалеко от моего дома сливы на голову не падают, опасны только клещи, даже медведи редко встречаются.
       Свою речь она завершала под вой сирены, втянув голову в плечи и с опаской поглядывая на темное окно.
                - По случаю твоего приезда у нас сегодня шумно. - Голос великой актрисы немного успокоил.
                - Что ж, я знала, куда ехала.
       Вой прервался, мы немного подождали, было тихо.
                - Девочки, всем отдыхать. - Филипп стал собирать остатки закуски.
       Мамуля молча следила, как он прятал тарелку с салом и самогон в холодильник. 
       Он сам догадался, где ему спать. Светлану проводили в мамулину комнату. 
       
       Пока я плескалась в душе, Филипп уснул. А я протрезвела, сна не было, приезд подруги погружал  в далекое прошлое. Всплыла сцена:  три девочки - первоклассницы, я, Светлана и Катя из соседнего подъезда,  гуляем  в сквере недалеко от дома в сопровождении   моей бабушки  Геи.  Покатались на качелях, и бабушка повела нас домой. Когда подошли к подъезду Кати, появилась высокая худая женщина и прошла мимо. Катя тихо сказала: «Моя мама, пьяная».
          Сцена испугала, я весь вечер к ней возвращалась, бабушка терпеливо объясняла, что мама тоже любит свою дочь Катю, очень любит, но когда болеет, ничего вокруг не замечает. И еще бабушка сказала, что я никогда не должна обижать Катю. Светлана возмутилась,  детей алкашей ей не жалко, потому что когда они вырастут, станут такими же алкашами. Это было жестоко. Но я много раз слышала от взрослых, даже от учителей: какие родители, такие и дети.
           В классе ко мне было неоднозначное отношение, одна родительница сказала, что у меня похотливый взгляд, для девочки моего возраста еще рано так блестеть глазам. Видимо, наследственное от матери - актрисы. Родительница попыталась запретить сыну со мной общаться, но у нее ничего не получилось. Он сказал, что мать ему не указ, но ведь мог скрыть ее мнение обо мне. Я не обиделась, со мной был Ярик. 
          В  детстве мамуля то появлялась, то исчезала. Ни звуков шагов, ни хлопанья дверей, просто она возникала и пропадала, таяла в воздухе. Именно так: четкость - размытость - растворение.  Мамуля появлялась, чтобы налить в ванну воды, запустить пластмассовых уточек, а потом мыла, бережно прикасаясь мочалкой. Она не делала больно, это бабушка терла  до покраснения, потом ставила на холодный пол и долго одевала. Мамуля укутывала меня полотенцем и несла на свою кровать. Я смотрела на портрет мужчины, и он, который на портрете,  мне нравился больше, чем отец. Наверное, потому что  не исчезал надолго. И я согласна была заменить отца кем угодно, только постоянно присутствующим рядом. Однажды  об это сказала бабушке Гее, она с какой-то, непонятной мне радостью передала отцу. Он  снял портрет и повесил семейную фотографию: я в центре  с кислым выражением и мелкими кудряшками по плечам, с годами они куда-то делись, а по бокам мамуля, напряженно улыбается, и папуля, смотрит в сторону, отвернувшись от нас. 
        После этого меня стали брать с собой на гастроли.
        Город? Деревня? Все путается, да и неважно, нас приглашали в заводские клубы и дома отдыха,  в которых часто протекала крыша,  дождем заливало холодные залы, о сцене лучше не вспоминать. Об этом я слышала от родителей.  Меня с собой на репетиции не брали, оставляли у знакомых или в номере гостиницы. Скудная мебель: стол, стул, кровать, за окном скучный пейзаж. Хорошо, если просматривалась горная даль, лес с березами и соснами, но чаще грязные дороги и не просыхающие лужи. Были случаи, когда в лужах тонули дети, поэтому мать запрещала мне выходить из номера.
       На спектакле я сидела в первом ряду и, замирая, ждала, когда она  выйдет на сцену в атласном платье,  прожекторы осветят ее сначала красным, потом желтым, и  зеленым, лягушачьим, моим нелюбимым.
       Яркие цвета в самом начале спектакля вырывали из серой обыденности, и  никто уже не обращал внимания на то, что капало с потолка, на убогие декорации, зрители смотрели на актрису, только на нее. Она покидала сцену, можно немного расслабиться,  снова появлялась, и зал замирал от восторга. Даже неискушенные зрители чувствовали ее гениальность, она обволакивала всех своим голосом, достаточно громким,  и выразительными жестами, будто хотела обнять весь мир и прижать к своей груди. 
       Не помню, чтобы в этих захолустных местах движение на дорогах регулировалось светофорами.
       Смена городов и поселков, но ничего интересного не происходило, такого, чтобы дух захватывало, кроме Инессы на сцене, я ждала ее как чудо.   
       Запомнились сны: что-то пропадало, по-мелочи, я искала игрушки, бабушкину кошку, даже одеяло (убежало), а потом от меня убегал шкаф. Буря ломала стены, менялись улицы, должны вернуться родители, а шкафа нет. Я ищу его, чтобы придвинуть к дыре в стене. Видна чужая комната, там живут злые люди, их пока нет, но скоро появятся и увидят дыру. Я падаю в яму, с трудом вылезаю, отказывают ноги, не могу бежать. Но хуже, если я мчусь на огромной скорости, кого-то перегоняю, - значит, к утру поднимется  температура. Все, что связано со скоростью, предвещает болезнь. И голос отца: замучили ребенка уколами, неужели нет других средств снять высокую температуру? На полу тройной одеколон, надо  спрятать в шкаф. Но его нет. Я просыпаюсь от запаха одеколона, отец обнимает меня и целует в щеку. И голос матери: «Если нет в семье счастья, зачем такая семья нужна».
       А вот и она, Инесса, белый атлас поблескивает в свете луны. Серебристые волосы распущены,  кажется, что растут на глазах, укутывая ее плечи и грудь. И взгляд, загадочный, что-то задумала. Что?