Верная река. Глава 12

(Перевод повести Стефана Жеромского «Wierna rzeka»)

Стефан Жеромский
Верная река
Семейное предание

Глава 12

    Наконец, к крыльцу подъехала жидовская двуконная бричка, и из её глубины вылезли супруги Рудецкие. Он, благодаря стараниям жены, за большой залог был выпущен из тюрьмы, но был болен. Ходил, опираясь на трость, выглядел очень плохо и ничего не говорил. Пани Рудецкая тоже изменилась до неузнаваемости. Казалось, их мало интересовало то, что они застали.

    Пану постелили кровать в его давнишнем кабинете, и он без промедления лёг. Пани обошла с Саломеей покои и коморки в доме. Заметив чужого человека в эркере своей воспитанницы, хозяйка дома не выразила удивления или неудовольствия. Только кивала головой в угрюмой задумчивости, когда ей объясняли, кто это и почему тут лежит. Два её сына пали в этом восстании. Одного так изрубили, что даже останков не нашла. Другого видела в мертвецкой с трёхцветным бантом под шеей. Смотрела, как его вместе с товарищами по оружию без гробов опускали в общую могилу. Третий сын был ещё где-то в полях, неизвестно - живой или мёртвый, здоровый или раненый. И что с того, что когда её сыновья на своих одичалых конях блуждали по заснеженной целине, и для них не нашлось крыши над головой или даже гробовой доски в том самом краю, за который понесли смерть, в то же время чужой человек получил в их отцовском доме опеку и удобства? Её сердцу уже было всё равно. Задумалась, покивала головой и вышла из той комнаты.

   В эту пору Одровонж снова было заболел. Как-то ночью, за две недели до приезда паньства, Ривка стуком в окно дала знать, что идёт войско. Прежде чем удалось разбудить кухаря, двор оказался окружён, и князь босиком и в одном белье вынужден был убегать через боковые сени в сад. Побежал на гору за фольварком и скрывался в зарослях вплоть до ухода солдатской роты. Когда его нашли на следующее утро, был продрогший до мозга костей и практически без сознания. Получил сильную горячку и тяжело заболел неизвестно какой болезнью, так как не было врача, который бы мог её определить. Бывало, что бредил в горячке дни и ночи напролёт. Казалось, что вот-вот умрёт. Когда хозяева вернулись домой, больному уже было значительно лучше, хотя его состояние всё ещё вызывало тревогу. Горячка не отпускала. Ничего не едя и не пья, смотрел перед собой стеклянным взором.

    Пан Рудецкий, проведя бессонную первую ночь в своей комнате, встал на следующий день с утра пораньше и, невзирая на замечания и протесты жены, надел грубые сапоги, свою давнишнюю одежду и вышел из дома. Сойдя с крыльца, осмотрел всё: разобранные заборы, зарастающий сорняком сад, следы конских постоев по всему двору, сожжённые хозяйственные постройки, которые в виде обгоревших столбов торчали посреди зелени… Заглянул в пустую конюшню, в пустой коровник, в пустые картофельные ямы. Всматривался в поля, нераспаханные и незасеянные - во всю пустошь, которая заселила это место.

    Стоял так на гумне, внимательно осматривая всё вокруг. После чего вернулся в дом. Однако, очутившись здесь, резко занемог. В плохом состоянии был перенесён на кровать. Пани Рудецкая велела Шчэпану, чтобы тот любой ценой нанял в деревне или у жидов пару коней и привёз из соседнего местечка известного фельдшера, имевшего славу по всей округе и богатую практику. Вечером фельдшер, старозаконный*, человек преклонного возраста, приехал. Осмотрел владельца Нездолов, всячески изучил его текущее состояние, причмокивая губами. Рекомендовал покой и прописал разнообразные должные помочь средства. По горячим просьбам панны Саломеи подошёл также и к повстанцу, что сделал в великом страхе и в ещё большей тайне. Обнаружил тяжёлую, опасную болезнь. Не хотел произнести её название. Запретил разговаривать с несчастным князем, приближаться к нему и как-либо волновать, что может, открыто говоря, его убить. В конце, мудро и загадочно вертя глазами, заявил, что если Пан Бог даст, то оба больных ещё могут поправиться. Он сам не многим может тут помочь. С тем и отъехал.

    Пан Рудецкий не пережил вида, который его ожидал в Нездолах. Через три дня закончил своё житие. Похороны были простые и бедные, отвечающие тем временам и условиям. Деревенское население не явилось, только заглянули на двор два старика посмотреть на помещика, будто из любопытства – взаправду ли умер. Гроб сколотил местный мастер, который обычно и снабжал последним убежищем своих деревенских соседей.

    Когда тело пана Рудецкого вывезли на приходское кладбище и похоронили, в нездольском доме наступили времена ещё более грустные. Лились ночные слёзы осиротелой вдовы и матери. Сплетались теперь в одно - отвращение к жизни и необходимость жить для оставшихся детей, нежелание что-либо делать и категорическая необходимость заниматься рутинными хлопотами. Снова шли чередой солдатские обыски и постои повстанческих остатков.

    Рядом с этим, в глухой пустыне печали, веяла снующая тень доминикового привидения, которому удавалось вдоволь поиздеваться над всем происходящим. Вдова постоянно слышала его шаги, хлопанье дверей, его смех в пустой, далёкой комнате за десятью дверями… Ей казалось, что тот без конца хихикает от радости, от того, что всё так сломано в этом имении, в этом доме, в этом счастье. Его мучение, жизненная скука и дикая смерть – получили ответ. Вот и ходил ночами по пустому дому, перемещаясь рядом с предметами, заглядывал в щели приоткрытых дверей, подкарауливал за шкафами… Подглядывала за всем и хохотала до упаду злая тень нездольского двора.


Примечания переводчика к главе 12:

*еврей