Жеода

Открывай, Леонид Семенович,

Стучали.

Леонид Семенович стоял у кресла, смотрел в окно. Давно стояла в окне между рамами рюмка с солью. Леонид Семенович встал перед окном и открыл скрипящую форточку. Оглянулся он на спящую в кресле королеву, не разбудил. Достал из окна рюмку и насыпал сыроватую соль себе на ладонь.

Открывай, Леонид Семенович,

Кричали.

Леонид Семенович вздохнул холодным воздухом из открытой форточки. Королева в кресле повернулась. Леонид Семенович подошел к креслу, приподнял ее бедро и вытащил скомканное шерстяное покрывало. Он накрыл покрывалом королеву, из форточки прохладным воздухом дуло.

Открывай, Леонид Семенович,

С петель срывали.

Леонид Семенович сжал в кулаке соль и вышел в темный коридор. Неслышно к двери подошел, взял рукоять пистолета и открыл.

Телевизор громко слушаешь?

Радио ярко смотрю.

Возьми, это тебе от короля.

В узко открытую дверь тонкие пальцы в кожаной перчатке просунули край синего конверта.

Леонид Семенович взял конверт и коленом захлопнул дверь. Он послушал, как за дверью не уходят. Соль в сжатой руке мокрая залегла, Леонид Семенович разжал кулак и упал на пол конверт. Леонид Семенович переложил пистолет в соленую руку, взял за задвижку и подождал еще. За дверью стали уходить и когда неслышно стало шагов он два раза повернул задвижку и два раза замок щелкнул.

Леонид Семенович высыпал на пол соль из ладони и поднял конверт, бросил пистолет поверх лежащего на тумбе синего плаща. Вошел в комнату, прошел мимо кресла, присел на подоконник, положил рядом с собой пистолет и оглянулся. Под светом желтого фонаря в утренних сумерках стояли семь мужчин в черных блестящих от дождя плащах.

Леонид Семенович разорвал конверт и взглянул на спящую королеву, стал читать ей с листка.

В городе несказуемом чудеса творятся, когда Петя Тетерев смеется. В белой рубашке и белом галстуке Петя Тетерев, мужчина крепкого стихосложения. В театре над юным зрителем хохочет. За молодыми актрисами подглядывает. За старыми актерами подслушивает. Подойди ко мне в своих просторных штанах, так он говорит. Петя Тетерев читает книги о природе в свое удовольствие. Он днем сильно устает и ночью спит. Он в ресторанах не доедает, не закрывается в туалете. Он вольнослушатель Университета Гигиены и Вежливости. О, Петя Тетерев, блюдце отчаянного сервиза.

Хочешь соленый огурец?

Так королева позвала Леонида Семеновича с кухни.

Леонид Семенович поднял глаза от листка к пустому продавленному креслу, там плед лежал смятый. Леонид Семенович пошел на кухню, там королева стояла перед открытым холодильником и держала за горло банку с рассолом, в рассоле плавал чеснок и хрен, в другой руке у нее был толстый, цвета тихой заводи огурец. На плите кипела кастрюля.

Леонид Семенович выключил газ и протянул руку за накушеным королевой огурцом. Королева отдала ему огурец, поставила банку с рассолом на плиту, достала две кружки из шкафчика, обернула вафельным полотенцем ладонь и взяла с плиты кастрюлю, налила в чашки кипяток. Чайной ложкой бросила в кружки заварку и перенесла за круглый стол. Леонид Семенович прошел за ней следом и сел рядом. Откусил от огурца и отдал ей. Королева помешала в кружке, отпила и закусила огурцом. Леонид Семенович отпил из своей кружки, положил под кружку сложенный листок с письмом.

А дальше?

Сказала королева, спрятала своё лицо в кружке, показала глазами на листок, и голос её глухо в кружке застрял,

Это же отрывок из Жеоды, ты помнишь что там дальше?

Леонид Семенович опустил глаза к листку, поставил на него кружку и встал из-за стола, пошел в гостиную. Там на подоконнике книга лежала, Леонид Семенович взял ее и полистал, подставил страницы под тусклый свет холодного утра. Королева из кухни сказала громко,

Читай вслух.

Радостью его не обманешь. Он в драке разнимает разнимающих, над камнями на набережной с каменотесом тешится и смотрит, как бездомный художник с ангиной рисует темперой тура. Он помарки в контрамарках делает, пока кандидаты диссертации в буфетах от дрозофил защищают. Но бесстыднее чем на девиц Петя Тетерев смотрит на книги, на бестолковые словари. И лишь призвук оперы услышит и сердца его жалости лишай коснется, тогда сядет и клавир хорошо темперирует, и по нотам, и по нотам подпевает ему язычным голосом.

Он утром натерся мылом из соловьиного жира, взглянул, как в зыркале служанки злобно чья-то падчерица ему ощерилась, злая до того, что пальцы на когтях, и взлетела так, что горы оскалились, ястребиным языком говоря. Как милосердная жертва собственного достоинства заметался кабанчиком Петя Тетерев по плинтуару, а она обвила его как горничную сонник над улицей Казначеева, перехватила ему дыхание, а он стал отбояриваться от нее как мог, молчком, и замерцала аритмия, и потекли металлы тугоплавкие, и потрескались валюты твердые, и смотрели все с бэльэтажа, как она пупочные грыжи и пороки сердца ему оперировала, как блистательную железу ему массажировала, и понял тогда Петя Тетерев в церковной лавке стоя, что игра не стоит свеч.

Леонид Семенович дочитал. Помолчал и посмотрел в окно, между желтых стен соседних домов загорелся фонарь в конце короткого дня. Леонид Семенович положил книгу на подоконник и вошел в темную кухню. На столе стояли две пустых кружки, одна стояла на сложенном пополам письме. Леонид Семенович отодвинул кружку и взял листок, развернул его и увидел бурое круглое пятно влаги поверх потекших черных строк. Леонид Семенович выглянул в длинный коридор и увидел, что дверь в квартиру открыта, он подошел ближе к двери и увидел, что нет больше его синего плаща и пистолета нет на тумбе перед дверью.