Свидание

Степан Беспалов уже сорок минут крутился перед осколком зеркала, вбитым в стену бани. Галстук, купленный вчера в райцентре за бешеные деньги (красный в желтый горошек!), никак не хотел завязываться. Петля лезла не туда, узел расползался. Шея под воротничком рубахи, накрахмаленным до дубовой твердости, краснела и предательски чесалась. «Чертова удавка», – прошипел он, с отчаяньем дернув за концы. Галстук сдался, образовав нечто асимметричное и помятое. «Сойдет», – решил он, отдуваясь. Рукой сбил пыль с новеньких, негнущихся брюк и взял подмышку отчаянно шуршащую коробку шоколадных конфет «Белочка» – самых дорогих, которые были в «Универмаге».

Степан шел на свидание. Первое в его жизни, если не считать тех, что привиделись пьяному в стогу сена. А тут – все по-настоящему. Людмила. Из соседнего села. Познакомились месяц назад у общих знакомых. Перекинулись парой слов. Потом как-то он помог вытащить её застрявший в грязи «Москвич» трактором. А через неделю написал ей записку. Неловкую, на обрывке наряда. Она ответила. Так, перекидываясь редкими письмами, как мячиком, и договорились встретиться. В райцентре. В кафе «Уют». В два.

Степан пришел за полчаса. Кафе «Уют» пахло жареным маслом, перегаром и тоской. Пластиковые столики, липкие скатерки. За стойкой сонная девчонка щелкала семечки. Он выбрал столик у окна, вытер ладонью крошки, положил перед собой коробку «Белочки» – как верительную грамоту. Сердце колотилось, как заведенное. Каждую женщину, входящую в дверь, он принимал за нее. И каждый раз обмирал.

Она вошла ровно в два. Узнал сразу. Высокая, чуть сутулая, в простеньком синем платье, с сумкой через плечо. Волосы, темные с проседью, туго стянуты в хвост. Лицо – не молодое уже, с морщинками у глаз, но доброе. Оно сейчас напряглось, стало настороженным.

– Людмила? – Степан вскочил так резко, что стул грохнул об пол.
– Степан? – Она робко улыбнулась, оглядывая его с ног до головы. Взгляд задержался на галстуке. Степан почувствовал, как уши наливаются жаром.
– Садитесь, пожалуйста! – Он суетливо подвинул стул, чуть не опрокинув его снова. – Вот... конфетки... – Толкнул коробку через стол.

– Ой, спасибо, – Людмила аккуратно поставила коробку рядом. Села. Сложила руки на коленях. Молчали. Тишина давила, как вакуум. Степан лихорадочно соображал, о чем говорить. О погоде? Банально. О сенокосе? Уже было. О ее работе дояркой? А вдруг обидится?

– Хорошо доехали? – выдавил он наконец.
– Да, – кивнула она. – Автобус шестой... вовремя. А вы?
– Я? На мотоцикле. «Урал». – Степан гордо выпрямился, хотя «Урал» был старше его самого и половину пути пришлось толкать в гору.
– Ох, – сказала Людмила. И снова тишина.

Девчонка со стойки лениво подошла:
– Чай будете? Кофе?
– Чай! – почти хором выдохнули они, рады хоть какому-то поводу прервать молчание.
– Два чая, – буркнула девчонка и поплелась обратно.

Чай принесли быстро. Мутный, в стаканах с подтеками. Степан ухватился за стакан, как за спасательный круг. Горячо. Обжег губы. Людмила осторожно дула на свой. Сидели. Пикали ложечками. Звук казался оглушительным.

– Конфетку? – предложил Степан, отчаянно дергая целлофан с коробки. Целлофан заскрипел, порвался. Коробка выскользнула, упала на пол. Несколько «Белочек» выкатились, покатились под соседний столик. Степан ахнул, бросился ловить, стукнулся коленом о стул. Поднял конфеты, запыленные, помятые. Стыд жёг его изнутри сильнее чая.

– Ничего... – тихо сказала Людмила. – Бывает.
Он сел, сжимая в кулаке пыльные конфеты в обёртке. Глядел на стол. На свои огромные, неуклюжие руки, вечно все роняющие, ломающие. На ее скромное платье. На ее лицо, где за вежливой улыбкой читалась такая же усталость и, возможно, разочарование.

«Вот и свидание. Вот и любовь. Дурак, Беспалов. Кому ты такой сдался? С галстуком-удавкой и пыльными конфетами», – думал Степан.

И вдруг, от отчаяния, от нахлынувшей волны одиночества, которое гнало его сюда, в это кафе, к этой незнакомой женщине, он заговорил. Не думая, не подбирая слов.

– Людмила... Вы извините... Я, конечно, неказистый... И галстук этот... дурак купил... И конфеты... – Он сжал пыльную «Белочку» в кулаке. – Я, понимаете... сорок два года. Жил как-то... Родители померли давно. Жениться не сложилось. То не та, то не так... Работа – механиком в МТС. С тракторами, с железом... Оно понятнее. Люди... они сложные. Вот и... один. Как перст. Вечерами – радио да стены. Думал... вот познакомлюсь, семья... детишки, может... – Он замолчал, испуганно глянул на нее. Она смотрела на него не мигая. В ее глазах не было смеха. Было внимание. И что-то еще... знакомое? – Ну вот... дурака валяю. Извините. Не умею я... красиво.

Он умолк, уставившись в свой стакан. Руки дрожали. Всё. Окончательно спугнул. Сейчас встанет и уйдет.

Людмила молчала. Потом медленно, как будто нехотя, потянулась через стол. Ее рука, шершавая, сильная от работы, накрыла его сжатый кулак с конфетой.

– Я тоже одна, Стёпа, – тихо сказала она. – Муж погиб... шахта. Детей Бог не дал. Работа... коровы. Тоже вечерами... стены. Думала... вот встречу человека. Простого. Не пьяницу. Чтобы домой идти хотелось...

Она убрала руку. Степан разжал кулак. Смятая «Белочка» лежала на ладони, как символ всего этого нелепого, пыльного, но вдруг ставшего бесконечно важного дня.

Они допили чай. Молча. Но молчание теперь было другим. Не давящим, а каким-то общим. Степан расплатился. Вышли на пыльную улицу райцентра. Автобус на Коробовку отходил через десять минут от вокзала. Они пошли рядом. Степан нес пустую, помятую коробку от «Белочки». Галстук душил по-прежнему.

У автобуса, старого, пыхтящего «ПАЗика», уже толпились. Людмила взяла билет. Повернулась к Степану. Лицо ее было серьезным, усталым. Но в глазах – не было отторжения.

– Спасибо за чай, Стёпа. И за конфеты.
– Не за что... – пробормотал он. – Может... напишите? Или... позвоню?
Она вдруг быстро, стремительно, словно боясь передумать, подошла ближе и поцеловала его в щеку. Легко, сухо. Как пушинка.

– Позвони, – сказала она тихо и уверенно. – Позвони завтра.
Потом повернулась и затерялась в толпе, втискивающейся в автобус. Дверь захлопнулась. Мотор взревел. Автобус тронулся, оставляя облако пыли и сизого дыма.

Степан стоял посреди пыльной площади. Правой рукой он сжимал пустую коробку от «Белочки». Левая машинально касалась щеки, того места, где секунду назад коснулись чужие, теплые губы. Галстук съехал набок. Сердце колотилось, но уже не от страха. А от чего-то нового, незнакомого, теплого. Как первый луч солнца после долгой ночи в холодной избе.

Он долго смотрел вслед уходящему автобусу, пока тот не скрылся за поворотом. Потом повернулся и пошел к своему «Уралу». Шел медленно, но твердо. Завтра. Он обязательно позвонит завтра. А сейчас нужно было срочно научиться завязывать этот дурацкий галстук. Нормально.