Тень Рода в процессе, каждый день пополняется

1.

Грохот грома сотрясал до основания крышу старого дома, словно желая раздавить его своей мощью.  За ним последовала ослепительная вспышка молнии, и, как это часто случается в глубинке,  наступила непроглядная темнота – электричество пропало.  Я машинально включила фонарик на телефоне,  но тусклый свет лишь подчеркнул безысходность ситуации – заряд батареи стремительно приближался к нулю.  Необходимо было найти свечи;  оставаться в этой тьме,  густой и живой,  казалось невыносимым.

Сердце бешено колотилось в груди.  Я  рылась в ящиках старого комода,  нащупывая в темноте знакомые очертания предметов.  Ни свечей, ни запасного фонаря –  ничего.  Холодный пот выступил на лбу,  пальцы немели от напряжения.  Темнота  не просто окутывала дом – она  проникала в самую душу,  наполняя  каждую щель  шепотом неизвестных звуков,  словно  старый дом пытался что-то мне сказать.  Даже  привычный скрип старой мебели  приобретал зловещий оттенок,  становясь похожим на  призрачные стоны.  Я чувствовала себя крошечной, беспомощной, запертой в огромной, враждебной коробке, стены которой медленно сжимались вокруг меня.

Телефон, мой последний оплот надежды,  издал предсмертный писк, экран погас,  погрузив меня в абсолютную, непроглядную тьму. Паника начала охватывать меня,  холодными щупальцами  сжимая горло.  Глубокий вдох, выдох.  Руки  проводили по  гладким, холодным поверхностям комода,  нащупывая  надежду в  безжизненном мраке.  Наконец,  пальцы наткнулись на  запыленную коробочку,  содержащую  пуговицы и иголки –  бесполезные вещицы в данной ситуации.  Затем,  я нашла старую,  пожелтевшую фотографию в рамке- бабушка в молодости. Возможно,  где-то здесь сохранились  её вещи,  и среди них –  свечи?

В моей памяти всплыло воспоминание о старом сундуке на чердаке,  где бабушка хранила свои рукоделия.  Чердак…  Ужас пронзил меня до костей.  Чердак – это царство теней,  место,  где властвует пыль,  паутина плетет свои мрачные узоры,  и  всякие непонятные звуки  рождают причудливые образы в  перепуганном воображении.  Но выбора не было.  Я  нащупала  в темноте  холодную металлическую ручку двери,  ведущей на лестницу,  и  медленно,  осторожно,  ступенька за ступенькой,  стараясь  не издавать ни единого лишнего звука,  поднялась наверх.  Каждый скрип старых досок под моими ногами  отзывался  в сердце  резким ударом.

Воздух на чердаке был  затхлый,  пропитанный  запахом  старой древесины,  пыли  и  чего-то ещё,  непонятного,  удушающего.  Луна,  пробиваясь  сквозь  щели  в  полуразрушенной крыше,  рисовала  на стенах  причудливые,  дрожащие  узоры света и тени,  превращая  знакомые предметы в  призрачные фигуры.  Пыль,  словно  живая,  поднималась  из-под  моих  ног  с  каждым  движением.  Я  протянула руку,  нащупала  холодный металл  засова  старого сундука,  и,  с  тревогой  и  надеждой  в  сердце,  стала  отпирать  его…

В нос ударил резкий, многослойный запах:  старой древесины,  с едва уловимой ноткой затхлости,  перемешанной с насыщенным ароматом выцветших масел –  запах, который можно было бы описать только как "запах времени".  Он обволок меня, словно тяжелое одеяло,  пропитанное веками безмолвия и забытых историй.  Сундук,  громадный,  потемневший от времени,  был набит доверху.  Старые, пожелтевшие от времени письма и фотографии  перемешивались с  тряпками,  засушенными травами,  и какими-то непонятными  предметами,  источающими  приглушенный аромат специй и  пыли.  Среди всего этого хаоса,  как драгоценные осколки памяти,  я нашла то, что искала – несколько  восковых свечей,  с едва заметными следами времени на  поверхности.

Зажженные свечи  осветили  комнату  дрожащим,  тепло-желтым светом.  Мягкое сияние  выхватывало из  тени отдельные предметы,  наполняя их призрачной жизнью. Я нашла то, что искала, но мой взгляд  привлек  маленький,  изящный мешочек,  сшитый из выцветшей  ткани.  В нём  лежал  крошечный медальон,  похожий на  застывшую каплю  старой смолы,  с  небольшим,  изысканно  выполненным  замочком.  Когда я отстегнула его,  мой взгляд упал на  необычную картинку внутри –  странный  символ,  сотканный из переплетающихся линий,  напоминающих древние руны,  или  возможно,  неизвестный мне язык.

В этот момент  мое сердце  сделало  резкий рывок,  что-то изменилось.  Это чувствовалось во всем  – в  воздухе,  наполняющемся  невидимой,  но ощутимой  вибрацией,  в  легком  покалывании  кожи,  в  усиливающемся  биении  пульса.  Я чувствовала,  как  древняя  сила,  заснувшая  веками,  пробуждается  во мне,  наполняя  каждую  клеточку  тела  волшебной энергией.  В  глазах  заискрило –  то ли  от  лунного  света,  пробивающегося  сквозь  щели в  крыше,  то ли от  магии,   пробуждающейся  во  мне.

Внезапно,  перед  моими глазами  возникли  фигуры.  Они были  прозрачными,  словно  дымка,  призрачные силуэты аруахов –  крылатых духов  степи,  с  сияющими,  полными  древней  мудрости  глазами  и  длинными,  изящными рукавами,  сотканными из  светящейся  энергии.  Они парили в  воздухе,  словно  тени  прошлого,  пришедшие  из  глубины  веков.  В  моей  голове  зазвучали  голоса  предков –  тихие,  нежные  шепоты  на  древнем языке,  почти  неразличимые,  но  понятные  на  интуитивном уровне.  "...ты готова увидеть истину...", -  прозвучало  в  моем  сознании.

Мое дыхание  сбилось,  грудь  сжала  волна  теплоты,  а  по  спине  пробежал  ледяной  ручей.  Всё  вокруг  засияло  ярче,  фигуры  духов  начали  медленный,  величественный танец  вокруг  меня.  Я  увидела  образы  своих  предков:  мудрых  старцев  с  длинными  седыми  бородами,  женщин  с  глазами,  полными  любви  и  несокрушимой  силы.  Мой  разум  наполнился  яркими  образами:  я  видела  прошлое  своей  земли,  её  историю,  ее  тайны,  её  неизменную  связь  с  природой.  Внутри  меня  проснулся  дар –  способность  видеть  духов  степи,  чувствовать  их  присутствие,  как  часть  самой  себя,  как  неотъемлемую  сущность  моего  существования.

И тогда  я  услышала  голос  Аруаха,  ясный  и  четкий,  пронзающий  все  остальные  звуки:  "Ты  избрана  стать  проводником  между  мирами...".  Я молча взирала на  призрачное  видение,  не  в  силах  поверить  в  реальность  происходящего.
 «Этого не может быть, - думала я. - Такое просто невозможно».  Потом снова крепко зажмурилась,  пытаясь отогнать  захлестнувшее  меня  видение,  ощущение  нереальности,  граничащей  с  полным  безумием.  - Ты поняла? - повторил  голос  призрака,  напоминая  о  своём  сообщении,  о  своём  важном  предупреждении.
- А теперь предупреждаю: тебе угрожает опасность. Ты должна остерегаться.

 Я, дрожа от страха, спросила, чего именно мне следует опасаться. 
-Злых существ, которые непременно захотят забрать твою силу.
Понимание того, что я обрела силу, открыв таинственный сундук, внезапно стало ужасающим.  Я пожалела о своём поступке,  прося духа забрать эту силу обратно,  но он покачал головой, заявив, что это моя судьба.  Мои плечи были обхвачены руками от холода и нарастающего ужаса перед неизвестностью, что меня ждёт. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной.

Половина четвертого.  Не ночь, но и не утро – это подвешенное между сном и явью состояние, когда мир словно замирает, задавая немой, тревожный вопрос: "Что будет дальше?".  Солнце, ленивое и неторопливое, начинает свой медленный подъем. Вчера оно, словно капризный ребенок, уронило ещё одну звезду, и сейчас,  в своей безмятежной спеси,  даже не думает её поднимать.  Его безразличие ощущается как нечто тяжёлое, давящее,  как  избыток  мощи и  бездумного величия.  Оно –  это огромный,  пылающий шар, полный высокомерной самоуверенности и  нескрываемого превосходства.

Поле за окном,  окрашенное  скупыми мазками предрассветных красок,  постепенно теряется во мгле.  Это не яркий,  живописный пейзаж, а скорее  размытый эскиз,  покрытый  туманной пеленой  наступающего дня. Мгла, словно  растекающееся пятно туши,  постепенно заполняет пространство.  Ставни моей комнаты распахнуты настежь, и этот полумрак,  проникающий  внутри,  должен быть ошеломлен – я бодрствую.  Я сижу у окна,  вглядываясь в непроглядную темноту, нарушая негласный запрет,  запрет,  укоренившийся в моей памяти с детства.  Нам запрещали смотреть в окно по ночам,  пугали страшными историями о призраках и тёмных существах, способных напугать до смерти.  Но  сейчас  ужас  не за окном, и не под кроватью – он где-то внутри.

Я  вглядываюсь в ночную мглу,  отсчитывая секунды, минуты до рассвета,  до резкого,  пронзительного крика соседского петуха,  этого  бестолкового существа, для которого  утро наступает  каждый  час,  каждый миг его беззаботной жизни.  Внутри меня  перемешиваются  противоположные чувства –  глубокая,  всепоглощающая грусть,  смешанная  с  холодным,  безразличным  безмолвием.  Этот  контраст  пронзает  меня  насквозь,  словно  ледяной  ветер  проникает  сквозь  тончайшую  ткань  моего  сознания.  И  я  просто  сижу,  вглядываясь  в  темноту,  ожидая  рассвета,  ожидая,  что  принесёт  с  собой  новый  день,  новый  час,  новая  минута…  А  ответы  на  свои  вопросы  я  пока  ещё  не  нашла.

Сон окутывал меня сладкой дрёмой, когда резкий звонок телефона грубо разорвал тишину.  Желание продолжить сладкий сон было настолько сильным, что я с трудом выползла из постели.  Тишина утреннего дома,  которую я так ценила в первые мгновения пробуждения, была внезапно разорвана.  Пронзительный, душераздирающий кошачий визг, напоминавший скорее дикий ор,  сменился целым каскадом криков и шипения – настоящий кошачий оркестр устроил свою утреннюю  «репетицию» прямо за окном.  Чтобы хоть как-то взбодриться, я залила кипяток в кружку с растворимым кофе, привычно  быстро съев бутерброд с маслом и сладким абрикосовым повидлом.

Выйдя на улицу, я зашагала быстрым шагом. Тумар – это старинный поселок,  население которого составляет около четырех тысяч человек.  Архитектура здесь разнообразна:  рядом с ветхими, многоквартирными домами,   история которых уходит в глубь веков,  расположены уютные, частные коттеджи,  со своими садами и огородами.  Улицы  поселка,  к сожалению,  не могут похвастаться  ровными, удобными тротуарами.  Вместо них –  неудобные,  неровные насыпи,  по которым приходится идти,  постоянно уворачиваясь от проезжающих машин.  Некоторые участки дороги вообще представляют собой  просто грунтовую полосу,  изрытую колеями от  тракторов и внедорожников.  Это добавляет сложности передвижения, особенно в такую раннюю пору.

В конце улицы,  спрятавшись среди густой зелени старых деревьев,  притаилась местная школа.  Её  здание,  каменное,  с высокими окнами,  казалось  спокойным и тихим в свете летних каникул.  Через три месяца  я начну здесь работать, и  сейчас,  идя мимо, я пытаюсь представить,  какой она будет в учебном году,  когда  будет  наполнена детскими голосами и  шумом  ребячьих игр.  Уже сейчас я  чувствую легкое волнение, но пока что  - только утренняя тишина,  разбавленная  далеким  шумом машин и  приглушенным  мурлыканьем котов,  которые  уже начали  свой дневной  сон после бурного утреннего концерта.

Жара в школьном спортзале стояла невыносимая, несмотря на раннее утро. Воздух был спертым, насыщенным едким запахом пыльного деревянного пола, смешанного с терпким ароматом пота и тревоги. Старики, обмахиваясь поношенными платками, безуспешно пытались унять липкий пот на лицах. Гул многочисленных голосов, подобный рою разъяренных пчел, заполнял всё пространство. Беспокойный галдеж не стихал ни на секунду, прерываясь лишь короткими, вскрикивающими вздохами пожилых женщин, прищуривавших глаза от напряжения. Сквозь этот хаос я уловила лишь одно повторяющееся слово - «смерть». Тут же разнеслись сквозь толпу едкий запах жженого бараньего сала - традиционного обряда поминовения, длящегося сорок дней после кончины, - и горьковатый, землистый аромат полыни, растущей на кладбище. Все присутствующие, словно завороженные, вглядывались в единственную дверь, ожидая появления главы сельсовета.

Топот в коридоре вызвал коллективный вздох облегчения, но в зал медленно, с видимым трудом, вползла дряхлая старушка, еле переставляя ноги. Ее появление на какое-то мгновение заглушило общий гул, сменившись напряженной, пугающей тишиной, предвещающей скорую трагедию. За ней, наконец, появился глава сельсовета, Мирон Мухтарович. Лицо его, залитое потом, было багровым и изборождено глубокими морщинами, говорящими о тяжести прожитых лет и нелёгком бремени его должности. Страх, словно серая тень, оседал на его сморщенных чертах.
Мешковатая клетчатая рубашка и висящие на нём мешковатые штаны едва держались на его худом, изможденном теле. Глубокие тени под глазами, словно темные мешки, хранили всю тяжесть его ноши, отягощенную недавними трагическими событиями. Его лицо, обожженное палящим солнцем, казалось ещё чернее обычного.

Он неуверенно вытер платком вспотевший лоб и, с видимым усилием, начал говорить. В воздухе повисло напряжение, сгустившееся до предела. Первые слова главы сельсовета разрушили уже и без того хрупкое спокойствие:
-Вымер весь скот. - Этот короткий, резкий выдох разорвал тишину, сменившись горькими рыданиями женщин. Для сельчан, чья жизнь тесно переплетена с сельским хозяйством, корова - не просто животное, это источник пропитания, поддержки. В сельской жизни, где события редко выходят за рамки обыденности, это означало катастрофу.

Мирон Мухтарович, сделав паузу, чтобы перевести дыхание, продолжил, его голос едва был слышен:
-И ещё... убили Аскера.
Эти слова ударили в зал, как удар грома. Гул возобновился с новой силой, переходя из уст в уста, обрастая новыми, выдуманными подробностями. Невероятно, но ещё вчера Аскер, жизнерадостный таксист, радостно сидел в тени магазина, распространяя вокруг себя веселье и беззаботность. Сегодня его уже не было. Только пустота. Пустота, заполненная горьким запахом полыни и жженого бараньего жира... запахами траура, напоминающими о хрупкости жизни и безжалостности судьбы. Запах смерти прочно вплетался в ткань этого жаркого утреннего воздуха, напоминая о трагедии, накрывшей небольшое село, оставив после себя только пустоту и горе. Что стало причиной гибели скота и таксиста, оставалось загадкой, но тяжелое предчувствие накрыло всех, словно тёмное туманное облако.

Разговоры продолжались, перетекая из одного шёпота в другой. Все пытались понять, что произошло. Страх и неуверенность рождали тяжёлое чувство в воздухе. Скрывать тот факт, что у погибшего не обнаружено ни капли крови, становилось труднее. Шепот, срывавшийся с беспокойных губ, все громче и громче произносил одно слово. Жезтырнак.

Небо облепили тучи, плотные и темные, словно стая надоедливых мошек, застилая дневной свет стремительно надвигающимися сумерками.  Холод пробирал до костей, и я, крепко сжимая в руке карандаш – дающий ощущение контроля в этой нарастающей тревоге, – обошла дом по периметру.  В такую ночь мне было жизненно необходимо что-то держать в руках, что-то осязаемое, что-то, что могло бы хоть немного заглушить нарастающее чувство тревоги. 

Дверь за моей спиной щелкнула, отделяя меня от внешнего мира, окутанного всепоглощающей темнотой. Внутри дома царила тишина, прерываемая лишь едва слышным тиканьем старинных часов.  По распоряжению главы села, после восьми вечера все должны были оставаться дома, и свет повсюду должен быть выключен, усиливая и без того гнетущую атмосферу.  Лишь в дальней комнате, слабо мерцал свет фонаря– сегодня я попросилась к соседской бабушке переночевать, уж очень страшно было оставаться одной.
 
Внезапно, рассекая ночную тишину, раздался протяжный, пронзительный лай соседской собаки.  Звук этот, казалось, разорвал завесу спокойствия, заставив меня замереть.  Сердце заколотилось в груди, усиливая и без того тревожное чувство. В темноте, за пределами окон, что-то шевелилось.  Я затаила дыхание, прислушиваясь к каждому шороху.  И тут – резкий, прерывистый стук в окно, едва слышный, словно тот, кто стучал, боялся спугнуть кого-то.
— Кто там? –  прозвучал резкий, но твердый голос соседки, разрезающий тишину.
— Это я, Абай!
Бабушка, словно забыв о своей недавней усталости и осторожности, бросилась к двери, двигаясь с невероятной скоростью, с которой она только что с трудом переставляла ноги.  Как позже объяснила старушка, Абай был ее сватом, и его неожиданное ночное появление вызвало у нее бурную реакцию.  Дверь распахнулась, и два высоких силуэта медленно, словно призраки, вынырнули из тьмы, появляясь в коридоре.
- Здравствуй! –  поздоровался мужчина, протягивая руку для приветствия. – Как вы?
Старуха вместо ответа тяжело вздохнула, несмотря на неожиданность визита, она старалась сохранять спокойствие, спрашивая о причине такого позднего прихода.  Она бросила на меня быстрый взгляд и кивнула.  Я поняла, что значит этот жест и в ту же секунду, не дожидаясь дальнейших объяснений, я бросилась в зал.  Быстро расстелив на полу мягкий курпе, я раскидала подушки и пододвинула низенький столик.  Краем глаза я заметила молодого человека, сопровождавшего мужчину, его лицо было скрыто в тенях, но я чувствовала на себе его внимательный взгляд.
 
Каждая мелочь, каждый жест были пронизаны напряжением и ожиданием…
И вот, стол накрыт. Я уселась на кухне, вспоминая, как в детстве мечтала скорее стать старухой. С детства я наблюдала за тем, как в нашей семье и вообще в казахском обществе старики и мальчики занимают особое место. Когда к нам приходили гости, старики всегда располагались на почетных местах, и все старались угодить им. Их уважали, им посвящали время и внимание, на них смотрели как на недосягаемое. Нельзя было шуметь, мешать им. А касаемо мальчиков- я всегда чувствовала, что бабушка предпочитает моего брата. Когда мы сидели вместе, она буквально осыпала его ласками и комплиментами, а я просто сидела рядом, ощущая себя лишней. 

Однажды, когда мой брат толкнул меня, я упала на булыжник. Боль была ужасной, и мне было сложно передвигаться в течение двух недель. Однако, когда я пыталась рассказать бабушке о случившемся, она лишь отмахнулась, утверждая, что я вру и выдумываю. Мой брат рос с ощущением, что ему все позволено. Если он обижал меня, бабушка говорила молчать и терпеть, как будто это было нормой. Этот культ мальчиков приводит к тому, что они вырастают избалованными эгоистами, не способными даже на простое проявление заботы — например, позвонить родным. В конечном итоге, все заботы ложатся на недолюбленную девочку, которая должна быть сильной и терпеливой. И только попробуй отказать — тебя заклюют упреками и осуждением.

Соседка, встретив гостей у порога, сразу же засыпала вопросами. Её голос, обычно спокойный и мелодичный, был полон тревоги. 
—Вы слышали, что происходит в нашем поселке? - спросила она, её глаза теперь были полны беспокойства. - Ничего не подумайте, но зачем вы приехали сюда в такое позднее время? Это ведь опасно!
Абай, пожилой мужчина с добрым лицом, но с отчётливо видимыми следами прожитых лет, объяснил, что следователь прибыл расследовать происходящие в селе события.  Он с трудом передвигался, его движения были медленными и осторожными, словно он боялся потревожить что-то хрупкое внутри себя.

В тусклом свете зажженной свечи я наконец смогла разглядеть его спутника.  Светлая, почти фарфоровая кожа резко контрастировала с густыми, чёрными, словно вороново крыло, волосами, зачёсанными назад с такой тщательностью, что каждый завиток лежал на своём месте, словно выточенный из мрамора. 
Густые тёмные брови подчёркивали яркие карие глаза, в которых читалась решительность и доброжелательность. Овальное лицо с высокими скулами,  подчёркивавшими его немного угловатые черты,  дополнял прямой,  даже несколько горбатый нос.  Эта  необычная  комбинация  черт  придавала ему  своеобразную  аристократичность,  смешанную с  какой-то  скрытой  силой. Карие глаза,  яркие,  пронзительные,  были  его  главным  оружием. В них  удивительным образом сочетались  решительность,  напоминающая  искры  в  костре, и  мягкая  доброжелательность,  словно  тёплое  солнечное  сияние.  Эти  противоречия  не  отталкивали,  а  притягивали,  заставляя  внимательнее  вглядываться  в  глубину  его  взгляда.

Его  одежда  была  простой,  но  выбранной  со  вкусом.  Тёмно-синяя  льняная  рубашка подчёркивала  цвет  его  глаз.  Ткань  казалась  приятной  на  ощупь,  мягко  облегая  его  фигуру,  не  сдавливая,  а  подчёркивая  её  стройность и  атлетичность.  Тёмно-серые  брюки  классического  кроя  были  выглажены  идеально,  без  единой  морщинки.

В  его  позе  была  спокойная  уверенность,  не  напористость,  а  твёрдая  устойчивость.  Он  стоял  прямо,  плечи  расправлены,  но  без  напряжения.  Руки  висели  спокойно  вдоль  тела,  пальцы  слегка  согнуты.  Даже  его  дыхание  казалось  ровным  и  глубоким,  словно  он  находился  в  состоянии  полного  спокойствия  и  гармонии.  В нём  не  было  ни  малейшего  намека  на  нервозность  или  неуверенность  в  себе.  Это  было  ощущение  не  просто  спокойствия,  а  внутренней  силы,  тихой  уверенности  в  своих  силах  и  целях.  В  его  глазах  мелькало  что-то  ещё,  нечто  загадочное  и  привлекательное,  словно  он  хранил  какую-то  тайну,  готовую  раскрыться  только  тому,  кто  сумеет  заслужить  его  доверие.  Его  лицо  выражало  не  безразличие,  а  скорее,  сосредоточенность,  словно  он  ждал  чего-то  важного,  чего-то,  что  изменит  его  жизнь  и  жизнь  тех,  кто  находится  рядом.  В  этом  загадочном  парне  было  что-то  такое,  что  притягивало  как  магнит.

Напряжение висело в воздухе, густым, вязким туманом, обволакивающим каждый уголок дома.  Незнакомец подошел ко мне и прервал эту гнетущую тишину своим вопросом:

- Здесь все в напряжении?
Мой ответ прозвучал тихо, но твердо:

- Конечно, все. Весь поселок надеется на одного тебя.
Он посмотрел на меня пронзительным  взглядом. 

- И ты надеешься?– спросил он, я кивнула, чувствуя, как  по спине пробегает  холодный ручей.

- Я – Дени, – представился он, протягивая руку,  широкую,  с жесткими пальцами. 

- Сара, – ответила я,  сжимая его ладонь,  чувствуя силу в его хватке.- Ты знаешь, кто такая Жезтырнак?- он замялся.  Мой вопрос видимо застал Дени врасплох.

- Что-то слышал…  Я правильно понимаю, это кличка какого-то… типа?

- Ты серьезно?- на моем лице появилась едва заметная усмешка

- Да, я думал, это просто кличка.  Разве жезтырнак существует на самом деле?- его голос звучал неуверенно, внутри меня росла тревога,  ощущение, что я  на грани открытия чего-то ужасающего.

- Существуют, –  ответила я,  мой голос стал серьезным,  лишенным всякой иронии.- Есть много свидетельств, достаточно, чтобы судить о реальности этого персонажа.

- Звучит не очень убедительно, – проворчал он. -Продолжай.

- Жезтырнак – женский персонаж, злой, демонический…– начала я, стараясь звучать увереннее, чем чувствовала себя на самом деле, но он меня перебил.

- Не стоит продолжать, –  сказал он,  -так мы её никогда не найдём, если будем говорить о ней в таких общих чертах.

- Ладно, ладно. Но ты хотя бы представляешь, как выглядит эта Жезтырнак?- вздохнула я.

- Представления смутные, – признался он,  почесывая затылок. - Старые рассказы говорят о женщине необычайной красоты,  но с глазами, полными холода и злобы.  Говорят, Жезтырнак кроме чудовищной силы, обладает громким пронзительным голосом и своим криком убивает птиц и мелких животных.-Он замялся,  словно подбирая слова- А ещё… говорят, у неё когти из меди.  Отсюда, видимо, и кличка.

«Из меди …» – прошептала я,  чувствуя, как по позвоночнику бегут мурашки.  В моей памяти всплыли фрагменты рассказов моей бабушки – старые,  казавшиеся детскими страшилками легенды о женщине,  которая убивала людей.  Бабушка всегда говорила, что это выдумки,  чтобы пугать непослушных детей.  Но теперь… теперь это казалось реальным.

- Мне нужно проверить все старые легенды, –  сказал Дени,  вытаскивая из своего рюкзака пожелтевший от времени пергамент. - Это фрагмент из дневника местного историка.  Он собирал сведения о Жезтырнак десятилетиями.

Я внимательно рассмотрела пергамент.  Почерк был мелким,  трудноразборчивым,  но Дени умело расшифровал его,  его голос звучал тихо,  но уверенно.  Дневник содержал список жертв,  подробное описание обстоятельств их смерти,  и множество ужасающих подробностей,  которые заставляли кровь стынуть в жилах.  Каждая строчка  напоминала о приближающейся опасности, о тени,  нависшей над нашим маленьким поселком,  о ужасе,  который  мог  в  любую  минуту  обрушиться  на нас.  В  этих  записях  была  скрыта  правда,  ужасная  и  неотвратимая  правда  о  Жезтырнак.

2.

Старый, ржавый автобус притормозил на остановке, высадив уставших после работы пассажиров.  Из него высыпала весёлая компания: загорелые мужчины в ярких рубашках и женщины в платках и в спортивных костюмах,  крепко держащие пакеты, из которых выглядывала рассада.  Это были полевые рабочие.  Их лица, усталые, но озаренные удовлетворением от проделанной работы,  свидетельствовали о  простой, но наполненной смыслом жизни. Я наблюдала за ними,чувствуя  некоторую зависть к  их умиротворенности, к  тому спокойствию, которое  исходило от  них.  Мне не хотелось идти домой, и я решила немного погулять.  Зайдя в маленькое, почти пустое кафе, я заказала чай и пирожок, удобно устроилась за столиком и стала смотреть в окно. Было около пяти вечера, и на улице царила необычная тишина – ни души.
За окном кафе, словно декорация к забытому фильму, медленно угасала жизнь поселка. Солнце, уже скрывшееся за горизонтом, оставляло после себя длинные,  тянущиеся к земле тени от редких домов.  Красные кирпичи, выложенные еще в советские времена, казались  особенно яркими на фоне неба.

Пирожок с яблочной начинкой,  нежный и сладковатый,  исчез в мгновение ока.  Я медленно потягивала чай,  наблюдая, как  всё  больше  и больше  поселок погружается во тьму.

Вдруг,  вдалеке,  засверкал огонек.  Сначала он был  едва заметен,  похожий на  блуждающую звезду.  Затем,  по мере приближения,  он превратился в  фары  автомобиля, медленно  ползущего по  пустой дороге.  Машина  двигалась  очень тихо,  почти бесшумно,  и это добавляло  загадочности  к  уже таинственной обстановке.  Я  вглядывалась в  освещенный фарой  пространство,  пытаюсь разглядеть  водителя. 

Машина остановилась у какого-то дома,  вдали от центра.  Свет фар  на мгновение  озарил  фасад здания,  показав  облупленную краску.  Затем  свет  исчез,  и  на  улице  снова  наступила  тишина,  ещё более глубокая и  поглощающая.  Я  долго  сидела,  глядя  в  темноту,  пока  мой  чай  не  остыл.  Этот  почти  мистический  вечер  оставил  во мне  некое  ощущение  умиротворения  и  тайны.  В  этой  тишине,  среди  угасающего света  и  одиноких  домов,  я  почувствовала  связь  с  чем-то  более  глубоким,  чем  повседневная  суета.  Внезапно,  подумала  я,  сельская  жизнь  может  быть  удивительно  красива  в  своём  замедленном  ритме  и  скрытой  магии  одиночества.  Время  уже  подходило  к  шести,  и  было  время  идти  домой,  оставив  за  собой  тихий,  таинственный  вечер  в  небольшом,  безлюдном  кафе.

Меньше, чем за полчаса небо затянулось персиковыми тучами. Стало темнеть, вдали начинает взвихриваться пыль. Я выбежала во двор, попутно собирая белье, висевшее на веревке. Закрываю плотно двери и забегаю домой. Через несколько секунд все село обволакивается песком. Ветер со злостью швыряет соседскую дверь, которая добродушно осталась открытой. Сорванная вертушка прыгает ввысь, зависает в воздухе и опрометью ныряет в образовавшийся бугор. Деревья сгибались до земли, казалось, ещё немного- и яблони вырвутся с корнями. Но они не сдавались.
Ветер стихает, оставив за собой измученные ветви деревьев. Изрядно потрепав яблони, он, наверняка, насмехается над поредевшими листьями и соцветиями. Я достала из холодильника вчерашний суп.  Блюдо,  казалось,  так же одиноко стояло на полке, как и я в этом доме.  Поставила его разогреваться , параллельно включила засмотренный до дыр сериал на ноутбуке.  Это помогло отвлечься от навязчивых мыслей о происходящем в селе.  Я чувствовала себя такой же уставшей взрослой, пытающейся найти утешение в банальном просмотре фильма.  Так и живут здесь – молодежь, собрав свои нехитрые пожитки, уезжает в города, обещая себе никогда не возвращаться в родные места.  Несколько лет назад село было оживлённым, полным жизни, но теперь... теперь всё по-другому.  Тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра и случайными разговорами, вселяла некое тревожное чувство.  Тревога эта охватывала не только меня, но и весь наш маленький мир, затерявшийся где-то среди бескрайних полей и степей.
Стараюсь не вслушиваться в разговоры проходящих мимо людей, но громкий голос старика, сидевшего на лавочке под окном, привлек внимание. Я мало, что поняла из его слов, он, то повышал голос, почти переходя на крик, то едва слышно что-то нашептывал, вертя указательным пальцем перед собеседником. Второй старик что-то чертил длинной палкой на песке, изредка покачивая головой.

Седьмой час. Почему же на юге темнеет рано и резко?  Эта внезапная, резкая смена освещения всегда немного пугала.  С тихим скрипом я отворила калитку,  защелкнув её за собой с характерным щелчком.  Быстрым, почти бегущим шагом, обошла дом, тщательно закрывая все ставни.  Старалась не задерживать взгляд на окнах, избегая случайного контакта с отражением собственного лица или, что еще страшнее, с тем, что могло бы там оказаться.  Этот страх,  глубоко зарытый внутри,  даже сейчас, в темноте,  сжимал сердце ледяной хваткой. Почему я все ещё здесь? Почему я не собрала свои вещи и не покинула этот дом, этот поселок ?

Ночь сгустилась, обволакивая дом густой, тревожной темнотой. Ветер, словно невидимый хищник, царапал стены, его вой проникал сквозь щели в рамах, вызывая в душе ледяной ужас. Страх, усиливаемый бушующей стихией, сжимал грудь. Я нервно расставила кухонные ножи в углу, что защищает по поверью от злых духов, и перепроверила замок на двери, освещая путь дрожащим лучом фонарика. Тусклый свет желтоватой луны, пробиваясь сквозь тонкие занавески, рисовал на стенах причудливые узоры. Внезапный лай собак пронзил тишину, заставляя меня замереть в ледяном ужасе. На цыпочках я добралась до кровати, с трудом забравшись под одеяло. Молитвы шептались сквозь дрожь, словно попытка унять бурю внутри. И вдруг - мертвая тишина. Она давила, сверкающим звоном отдаваясь в ушах.
Прекратился визг ветра, стих лай собак - словно мир затаил дыхание. Эта неестественная тишина была ещё страшнее, чем буря. Ночь казалась бесконечной, тягучей, пропитанной холодом и мраком. За окном, в неясном свете луны, плясали тени. Приглядевшись, я поняла, что это ветви старой яблони, изгибаемые ветром в странном, почти ритуальном танце. Но мне казалось, что за окном кто-то притаился, что-то невидимое наблюдает за мной. Неяркий свет луны, пробивающийся сквозь занавески, разбудил меня. Сердце колотилось, как бешеное, страх сжимал горло, заставляя задыхаться. Мысли неслись бурным потоком, каждая из них - крючок, цепляющийся за самые темные углы моего сознания.

Я почувствовала это –  некое присутствие во дворе,  нечто неосязаемое,  но невероятно реальное,  наполняющее тишину  призрачным шепотом.  Сердце,  сбившись с ритма,  заколотилось в груди бешеной птицей, готовой вырваться на свободу.  Неужели это оно?  Неужели это то самое присутствие, о котором говорили духи степей?  Целую минуту я простояла, не смея пошевелиться,  затаив дыхание,  прислушиваясь к  непроницаемой тишине.

Выпив стакан кипяченой воды, я набрала номер Дени, молодого следователя. Он ответил только с третьего звонка, его голос был резким, напоминая о том, что я его отвлекла. 
— Да?! — рявкнул он. 
— Привет. Извини за беспокойство, это Сара, из поселка, в котором ты вчера был. 
— Понял, - голос его немного смягчился, — из поселка, в котором ты был, - передразнил он, — как будто я забыл. —
— Кажется, у меня во дворе кто-то ходит.- шепотом произнесла я, словно боясь быть услышанной.
— Кто ходит? — спросил Дени, и я представила, как он напрягается, сидя за своим столом, окружённым бумагами и немытыми чашками.
Я прижала телефон к уху, стараясь не дышать слишком громко. Луна, почти полная, заливала двор бледным светом, выхватывая из темноты тени, которые плясали у моих окон. Звуки шагов были приглушёнными, как будто кто-то старался быть незаметным, но их ритм был неумолим.
— Не знаю, — прошептала я, сердце бешено колотилось. — Кажется, это Она. Шаги лёгкие. Она как будто движется вокруг дома, будто обходит его по периметру. Я задернула занавески, но всё равно чувствую, как кто-то наблюдает.
 — Спокойно, Сара, — голос Дени, хоть и сохранял строгость, звучал уже спокойнее. — Не подходи к окнам, ни в коем случае не открывай дверь. Запри все замки, убедись, что всё заперто на все защелки. Где ты живёшь, точно скажи адрес.

Я продиктовала адрес.
 — Хорошо, я выезжаю, — сказал Дени. — Оставайся на связи. Не отключай телефон. Если услышишь что-то ещё, сообщи сразу. И помни, главное — не паниковать. Скоро буду.

Я положила трубку, чувствуя, как дрожат руки. В доме стало невыносимо тихо, тишина давила сильнее, чем шаги, которые я слышала минуту назад. Я обошла все окна и двери, проверяя замки. Каждая скрипучая доска под ногами казалась мне громоподобным звуком. Я набрала номер соседки, но она не отвечала. Только гудки. Я снова села на диван, вцепившись в телефон, как в спасательный круг. Время тянулось бесконечно, каждая секунда казалась вечностью. За окном не было ни звука, кроме шуршания листвы и редкого проезда машины по дороге. Но эта тишина была страшнее любых звуков. Она была полной ожидания. Ожидания чего-то ужасного. Я чувствовала, как нарастает напряжение, удушая меня своим ледяным дыханием. И вот, наконец, я услышала звук подъезжающей машины. Звук приближался, прорезая ночную тишину, неся с собой надежду и долгожданное избавление.

Свет фар пронзил тьму за окном, осветив гостиную неровными пятнами.
Я вскочила и бросилась к двери, рука уже тянулась к замку. За дверью послышались шаги Дени – уверенные, быстрые. Ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась, впуская в дом поток прохладного ночного воздуха и фигуру Дени, освещенную светом фар его машины. Он был в легкой куртке, но его лицо выглядело усталым и напряженным. В руках он держал фонарик, свет которого тут же упал на мои бледные, испуганные черты.
— Всё в порядке? — спросил он, голос звучал немного грубовато, но я слышала в нём нотки беспокойства.
Я только кивнула, не в силах произнести ни слова. Голос застрял в горле, сжатый страхом, который ещё не отпустил меня полностью. Дени быстро окинул взглядом комнату, фонарик скользил по стенам, мебели, задерживаясь на каждом затемнённом углу.
— Что случилось? Рассказывай. — я рассказала ему всё, начиная с шагов.

Дени слушал внимательно, не перебивая. Когда я закончила, он молчал несколько минут, размышляя. Свет фонарика играл на его лице, высвечивая каждую морщинку, каждое напряжение мышц.
— Ладно, сейчас мы всё проверим, — сказал он наконец, включая фонарик на полную мощность. Мы тщательно обыскали весь двор, заглядывая в каждый угол. Дени был методичен и спокоен, его движения говорили о большом опыте. Он проверял замки, осматривал окна. Ничего. Ни единого признака присутствия посторонних.
— Возможно, это был просто ветер, или собачка, — сказал он, выключая фонарик.
Его слова звучали скорее как успокоение для меня, чем как убежденность в собственной правоте. Но я была рада поверить ему, хотела поверить, что это был всего лишь случайный звук, и что я напрасно испугалась. Тем не менее, ощущение тревоги осталось. Тишина дома теперь воспринималась по-другому, не как угроза, а как напряженное ожидание. Я заварила нам горячий чай, мы сели на диван в прихожей.

Я всё ещё чувствовала дрожь в руках, но страх уже начал отступать, сменяясь усталостью и благодарностью к Дени за то, что он был рядом. Загадка ночных шагов так и осталась неразгаданной, напоминая о той ночи, когда тишина оказалась страшнее любых звуков.

- У меня только один вопрос, вокруг столько всего творится, почему же ты не уезжаешь?
Я сразу вспомнила, почему я отсюда когда-то уехала. А еще- почему я сюда возвращаюсь.
-Это долгая история, - выдохнула я, слова казались недостаточно емкими, чтобы вместить всю правду.  -Очень долгая, - повторила я, медленно проводя взглядом по потрескавшейся штукатурке старого дома.  Я вздохнула, пытаясь собрать мысли в связный рассказ.  На самом деле,  это не одна история, а целая вереница связанных между собой событий.

-Всё началось с бабушки.  Её дом, этот самый дом, с его скрипучими половицами и запахом старой древесины, был для меня убежищем в детстве.  В два года меня отправили сюда, под опеку бабушки. Родители потом объяснили мне, что это старая традиция,  что старшие имеют большой жизненный опыт в воспитании детей.

По достижении определённого возраста ребёнку дается право выбора продолжать жить с бабушкой или же вернуться к родителям. Чаще всего, дети продолжают жить с бабушкой из-за того, что по прошествии множества лет родители становятся для них «чужими» людьми, но не я. Родители развелись, а моя бабушка, мать отца,  женщина с непростым,  даже суровым характером,не спешила меня отпускать.  Отец же…ему было всё равно.

Прошли годы.  Я строила свою жизнь в другом месте,  но посёлок,  как призрак,  неизменно присутствовал в моих снах.  Бабушка умерла,  оставив мне этот дом –  наследство,  больше похожее на груз ответственности.  Я долго колебалась,  не зная,  что делать.  Но однажды,  в сложный период моей жизни,  я поняла,  что нужно вернуться.  Не для того,  чтобы снова пережить прошлое,  а для того,  чтобы понять его,  примириться с ним,  наконец-то отпустить.

Этот посёлок–  моя история, и пока я не закончу свою историю,  я не смогу уйти.  Поэтому я здесь,  среди этих потрескавшихся стен,  среди этих затуманенных воспоминаний.

Вспоминается день, когда я впервые заикнулась о том, что хочу переехать к родителям.

Вечерний воздух, пропитанный дымком от костра, пахнувшего слегка подгоревшей травой, проникал в комнату через распахнутое окно. Это был запах деревенского быта, знакомый и уютный, запах лета, который навсегда запечатлелся в моей памяти. Костер, разведенный для коров как единственное спасение от досаждающих мух - горел где-то неподалеку, за садом. Аромат дыма смешивался с более тонким, сладковатым ароматом цветов, которые росли прямо под окном. Их пышные соцветия, яркие и сочные, были настолько густыми, что напоминали миниатюрные кусты. я до сих пор не знаю их точного названия, они были очень похожи на мальву. Мы, деревенские дети, часто использовали эти цветы в качестве своего рода украшения. Нежные лепестки, натянутые на пальцы, создавали эффект необычного, природного маникюра. Помню, как наши пальцы были украшены яркими пятнышками пыльцы, а воздух гудел от жужжания пчел, собиравших нектар. Сейчас, вновь почувствовав этот запах костра и сочных цветов, я снова чувствую себя тем беззаботным ребенком, с пальцами, украшенными яркими лепестками, в объятиях деревенского лета.

Крошечный, обветшалый чулан скрывал в себе удивительное количество вещей. Снаружи он выглядел ничем не примечательным, маленькой, замазанной глиной коробкой, но внутри... Внутри царил хаос, организованный многолетним опытом бабушки, которая, словно опытный археолог, знала, где найти каждый предмет среди груд забытых вещей. В этом хранилище ненужного, среди ржавых консервных банок и пыльных коробок с порванными тетрадками, скрывался новенький сервиз, блестящий, словно только что из магазина - невероятный контраст окружающему беспорядку.

Рядом, у единственного запыленного окошка, стоял на костре огромный чугунный казан, бурлящий и шипящий. Бабушка подбрасывала в него дрова, торопливо и неуклюже, словно боясь опоздать. Казан - символ грядущего события, праздника, который планировался в эту субботу. Его тщательная очистка после долгого простоя говорила о важности предстоящего мероприятия. Пыль, скопившаяся на его стенках, словно напоминала о затянувшемся молчании, о невысказанных словах, которые витали в воздухе, тяжелее дыма от костра.

В этом душном, наполненном запахами пыли и дыма чулане, среди громад ненужных вещей, я наконец нашла силы произнести слова, которые откладывала слишком долго. Воздух сгустился, словно от невысказанных претензий и накопившихся обид.

- Чего стоишь просто так, принеси воды, - выпрямившись, вздохнула бабушка, ее сморщенный лоб был покрыт потом. Беру ведро, слова застряли где-то в горле, я переминалась с ноги на ноги, не в силах выдавить ни звука.

- Я… - прошептала сначала тихо, почти неслышно, словно боясь разрушить хрупкую иллюзию благополучия, которую поддерживала эта атмосфера старых вещей и бурлящего казана, -хочу вернуться к родителям.

Мои слова повисли в воздухе, потерялись среди шума трещащего огня. Я повторила свою фразу громче, чётче, стараясь пробить стену молчания, стену непонимания, которая возводилась между нами. Мои слова, словно камни, брошенные в спокойную воду, распространили круги волнения, потрясая основы нашего устоявшегося мира. Запах дыма и старой древесины смешался с горьким привкусом обиды и разочарования. Бабушка, застывшая с тряпкой в руке, словно не слышала моего признания. На её лице была написана глубокая грусть, а в её затуманенном взгляде читалась несбывшаяся надежда. А казан продолжал бурлить, словно символизируя неизбежность перемен, наполняя воздух спертым жаром.

- Неблагодарная! - яростно процедила она сквозь зубы, ее глаза горели алым пламенем, отшвырнув ковш и громко охая, выбежала из чулана. Ковш отлетел в сторону и ударился об ящик. Неделю бабушка не разговаривала со мной и почти не вставала с постели. Приезд пришлось отложить. В этом поселке мне было душно и одиноко. Нужно было что-то придумать, чтобы уехать отсюда.

Я хотела перейти ко второй части истории, но внезапно моё внимание привлекли едва различимые шепоты, словно кто-то тихо говорил из тени. Голоса были неясными, словно доносились издалека, и их звучание постепенно усиливалось, наполняя пространство таинственной атмосферой. Я застыла, полностью погрузившись в попытку разобрать эти невещественные звуки. Дени что-то хотел сказать, но я жестом попросила его помолчать. Я замерла, прислушиваясь к этим невидимым словам, ощущая, как по коже пробегает холодок. Внутри возникло ощущение, что
каждый шепот будто бы раскрывает предупреждения.
- Жансеит-ата, Жансеит-ата,- стало понятно, что они прошептали.
- С тобой все в порядке?- обеспокоено спросил Дени, заметив мою перемену в лице.
- Ты ничего не слышал?
- Нет.
- Я слышала голоса, они шептали мне одно имя. Может, соседка его знает, что-то подсказывает мне, что это имя – ключ,  ключ к разгадке всего происходящего.

Быстрыми, дрожащими от волнения, движениями я вытащила блокнот и  записала  это таинственное имя.  Жансеит-ата… Что это за имя?  Кем был этот Жансеит-ата?  И что оно означает для нас?  Мы  решили действовать, опираясь на это единственное,  полученное из шепота теней, имя.  Баймухан-ата стал нашей ниточкой, связывающей нас с неизвестным, нашим ориентиром в этом темном и запутанном лабиринте.

- Тебя не смутили эти шепоты? Ничего не подумай, я не сошла с ума. На самом деле…
- Просто надеюсь, что нам это поможет, –  пробормотал он,  нервно переступая с ноги на ногу.  – Мне нужно ехать. Ты… ты больше не боишься?

Я  посмотрела  на  него,  на  его  молодое,  неуверенное,  но  такое  решительное  лицо.  Лгать  было  бы  нечестно.  Страх  был,  но  он  уже  не  парализовал.

- Нет, – ответила я,  стараясь,  чтобы  мой  голос  звучал  спокойно  и  уверенно.  Хотя  внутри  меня  бушевала  буря  эмоций,  смесь  страха,  любопытства  и  неизъяснимого  увлечения  этой  загадкой.  Мы  оба  понимали,  что  это  лишь начало.
 
На следующий день, чтобы узнать, кто тот незнакомец, я поспешила к соседке. И выяснила, Жансеит-ата- хранитель и смотритель, он жил на соседней улице, пять лет назад дочь забрала его к себе, после этого о нем никто не слышал. Я тут же сообщила об этом Дени, было принято решение найти старика.

Путь к дому Жансеит-ата оказался долгим и изнурительным испытанием. Дорога, больше напоминавшая извилистую колею, чем асфальтированное шоссе,  безжалостно трясла автомобиль.  Старая, но, казалось, неутомимая машина Дени с удивительным упорством преодолевала ухабы и ямы,  вырытые временем и безразличием. Тишина в салоне не была напряжённой, скорее, она представляла собой  плотное,  в меру тревожное ожидание. 

Бескрайняя степь раскинулась перед нами, монотонная и унылая картина, словно специально созданная для того, чтобы угнетать душу.  Дорога, извиваясь тонкой лентой, терялась в серовато-голубом мареве тумана, который, подобно призрачному покрывалу, окутывал редкие, высохшие кусты, жалко выглядывающие из-за серой земли.  Первое, что бросалось в глаза – это кладбища.  Не аккуратные, ухоженные погосты на окраинах деревень, а разбросанные по степи, словно забытые Богом и людьми, мрачные островки среди безжизненной равнины. Их неожиданное появление вдали от каких-либо населенных пунктов вызывало тревожное чувство.  Они, казалось, беспрестанно множились по мере нашего продвижения, пока, наконец, не перестали быть чем-то необычным, превратившись в обыденный элемент этого пугающего пейзажа.  Тогда взгляд, лишенный привычной точки опоры, начинал беспомощно блуждать по горизонту, который, казалось, был настолько далек, что сливался с небом, образуя бесконечную однотонную линию.

Разбросанные по степи полуразрушенные постройки – заброшенные дома, ржавеющие останки заправок, обломки каких-то сооружений – усиливали ощущение запустения и забвения.  Они стояли, словно молчаливые свидетели давно минувших дней, медленно разрушаясь под палящим солнцем, обреченные на медленную, мучительную смерть.  Эти останки былой жизни, как и кладбища, напоминали о том, что когда-то здесь кипела жизнь, но теперь здесь лишь тишина и ветер, несущий с собой запах выгоревшей травы и пыли.

Дени, сосредоточенный на дороге,  сжимал руль,  его лицо  было  сосредоточенным,  практически неподвижным.  А я,  в свою очередь,  бесконечно перебирала в памяти  слова соседки,  пытаясь составить  более-менее ясный образ  того загадочного старика, Жансеит-ата.  Его образ,  описанный  сбивчивыми фразами,  рисовал  в моем воображении  несколько противоречивых картинок.Я  напряженно  вглядывалась в горизонт,  в надежде увидеть хоть какой-нибудь намек на приближающееся жилище,  на то, что  скоро  это  мучительное  путешествие завершится.  И вдруг –  резкая остановка.  Машина замерла,  как вкопанная,  словно  вросла своими колесами в раскаленный песок.  "Что это с ней?",  — пронеслось в моей голове.  Дени,  выглядя несколько растерянным,  пробормотал что-то о своей верной помощнице,  которая всегда выручала его в самых трудных ситуациях,  но на этот раз,  видимо,  подвела.  Мы вышли из машины,  ощутив под ногами  жаркий,  сухой песок,  словно  раскаленную плиту.  Открыв капот, Дени принялся  осматривать двигатель,  пытаясь понять причину внезапной остановки.  Его лицо  было  сосредоточенным,  но  я  видела  в его глазах  растерянность.  Машина, казалось,  разговаривала с ним на непонятном языке,  на языке  механических  деталей и  неполадок,  языке,  которому Дени  не смог найти  адекватного перевода.  Связи, естественно,  не было.  Мы оказались в полной изоляции,  окруженные безмолвием  бескрайней степи.
   
Единственным выходом оставалась надежда на случайную встречу,  на помощь  доброжелательных людей.  И вот,  вдалеке показалась  старая  "семерка".  Водитель,  смуглый,  крепко сложенный старик,  замедлил ход,  спросив,  что случилось.  Один  взгляд на  его  рабочие,  загорелые  руки,  испещренные  мозолями и  шрамами,  рассказал  мне  больше, чем  любые  слова.  Его  помощь  казалась  очевидной.  Пока  старик  сосредоточенно  исследовал  двигатель,  а Дени  помогал ему,  я решила немного пройтись.  Степь  расстилалась  вокруг,  выжженная солнцем до состояния почти полной пустыни.  Земля  была  растрескавшейся,  раскаленной.  Я  села на  краю  невысокого обрыва,  погрузившись в  размышления,  настолько  глубокие,  что  даже  возвращение Дени  осталось  незамеченным.  Мои  каштановые  волосы,  обычно  аккуратно заплетенные в косу,  рассыпались,  вьющиеся пряди  непрерывно  лезли в глаза,  и я  машинно  заправляла их за ухо.  Эта степь,  с её  безмолвными,  выжженными солнцем холмами и  почти  полностью  исчезнувшей травой,  казалась пропитанной  каким-то древним,  непостижимым шепотом –  шепотом  истории,  шепотом  времени,  шепотом  того  самого  неизъяснимого  существа,  о  котором  рассказывали духи степей.

Тишина была внезапно нарушена тихим, но пронзительным голосом Дени.  Он прервал мои раздумья, заставив меня оторваться от созерцания степей и обратиться к нему.  Его слова, сказанные с непривычной серьёзностью, заставили меня насторожиться. 
- Я не следователь, – начал он, чуть ссутулившись, как будто стесняясь собственного признания, – всего лишь практикант. Моё первое задание… расследование убийства коров.  Звучит, конечно, банально. Начальство решило, что это волки, и отправило меня, самого неопытного, чтобы "успокоить народ" и побыстрее закрыть дело.  Опытные следователи заняты, знаете ли, куда более важными вещами.  Но… я чувствую, что всё гораздо сложнее.

Его слова были просты, но в них чувствовалась какая-то скрытая тревога.  Он не выглядел как наивный выпускник академии.  В его глазах, обычно светлых и немного наивных, читалась смесь беспокойства,  неподдельного любопытства и жгучего желания докопаться до истины,  разобраться в этой, казалось бы, простой истории.  Видно было, что ему страшно,  что он  сомневается,  но страх этот не парализует его,  а  наоборот,  подстёгивает  его  к действию.

Я кивнула, подтверждая его слова.

- Всё гораздо сложнее, Дени, – сказала я,  стараясь, чтобы мой голос звучал успокаивающе, –  ты не замечаешь этих шепотов?  Я чувствую их постоянно.  Они пронизывают всё вокруг,  это не просто шум ветра,  это нечто… другое.  Гораздо глубже,  гораздо таинственнее.  Они говорят о чём-то скрытом,  о чём-то, что  скрывают от нас. И это не случайность,  они появились именно сейчас,  вместе с этим делом об убитых коровах.  Эти шепоты, это ощущение… они словно указывают на что-то важное.

Дени нахмурился, его брови сошлись на переносице, он пытался понять, что я имею в виду.  Он не отвергал мои слова, но и не принимал их безоговорочно, его выражение лица говорило о внутренней борьбе.  Он размышлял,  анализировал,  пытался сопоставить  свои собственные наблюдения с моими ощущениями.  Однако,  в глубине его глаз,  я  увидела  зарождающуюся надежду.  Может быть, эти шепоты,  эти странные ощущения,  эти неосязаемые, едва уловимые сигналы,  действительно  могут  привести нас к истине,  помочь  нам  раскрыть  тайну,  заключённую в этом,  на первый взгляд,  простом деле об убийстве нескольких коров.

3.

-Жансеит-ата? Да вот же, у вас за спиной.- ответила женщина, продающая домашнее молоко.

В центре села стоит старик — дедушка с небольшой седой бородкой и глубокими, проницательными глазами. Его лицо покрыто морщинами, каждая из которых хранит историю долгих лет и мудрости. В его движениях ощущается спокойствие и уверенность, словно он знает секреты мира, недоступные простым смертным.

По слухам, которые нам рассказала продавщица, он приручил шайтанов.  Говорят, что с их помощью он способен перемещаться по всему селу быстрее любого автомобиля. Он не спешит — его шаги тихие и уверенные, а взгляд — спокойный и загадочный. Когда он идет по улицам, кажется, что время для него течет иначе: он словно скользит между мирами, минуя преграды и расстояния.

Легенды о нем передаются из уст в уста: кто-то говорит, что он может исчезнуть в мгновение ока или появиться там, где ему нужно. Его присутствие вызывает уважение и трепет — ведь мало кто знает истинную силу этого старика, скрытую за добродушной улыбкой и тихим голосом. Люди говорят: он — хранитель древних сил, связующий мир людей и духов.

-Я тебя ждал,- тихо выдохнул старик, устремивший свой взгляд на меня,- вон там мой дом, жду вас там,- он ткнул тростью в сторону невысокого холма, на котором одиноко восседал дом.

Он проигнорировал наше предложение подвезти его на машине,и, с удивительной для его возраста быстрой походкой , зашагал по узким улочкам,исчезая за поворотами. Мы сели в машину и направились к его дому.  И вот, что нас поразило:  когда мы подъехали к калитке, он уже стоял там, ожидая.  Неприятное чувство,смесь удивления и лёгкого страха охватила нас.

Он кивком головы пригласил нас войти. Дом был погружен в полумрак.  Ставни были плотно закрыты,  задерживая дневной свет,  создавая атмосферу таинственности. Мы прошли через узкий коридор, стены которого были побелены,  но из-за полумрака казались сероватыми, а скрип старого деревянного пола усиливал ощущение времени,  застывшего в этом месте. В углу зала стоял старый, потемневший от времени, сундук, на котором,  пирамидой, были сложены курпе.  Воздух был наполнен каким-то особым запахом – смесью старой древесины,  пыли и трав. Я разглядывала пожелтевшее от времени полотно, на котором нанесена старинная вязь. На ковре, висевшем на стене, расположилась старенькая домбра. У него был большой книжный шкаф. Книги были в большинстве своем старые, потрепанные, кое-где оборванные. Аккуратно сложены стопки толстых тетрадей, перевязанной тонкой ниткой. Рядом с книгами на полке были мази, таблетки.

- Чая нет, - виновато протянул он, - как раз собирался в магазин за чаем.
- Не беспокойтесь, -Дени немного помолчал, прежде чем продолжить. Видно было, что он не понимал, чем именно поможет старик, - нам нужна ваша помощь.

Жансеит-ата кивнул головой. Мне казалось, что ему ничего не нужно было объяснять, что он и так все знал.
- Я знаю, с чем вы столкнулись. Жезтырнак - очень мстительное существо, она не успокоится, пока не отберет у тебя твой дар. Доселе твои предки защищали и скрывали тебя от нее, но они долго не смогут тебя прятать. Либо вы с Вашим молодым человеком от неё избавитесь, либо она избавиться от вас.
- Что? Это не мой молодой человек,- возразила я.
- Нам такое сказали, а тебя смущает только это?- ухмыльнулся Дени. Я заметила ямочку на его щеке, до этого я всегда старательно отводила взгляд от него. - А откуда появляется эта Жезтырнак? Это животное?
- Этот демон когда-то был человеком.  Она пережила невыносимое горе и отдала свою душу тьме.
- А вы знаете, как эта Жезтырнак стала демоном?- не унимался парень.
- Ее имя Галимат, – тихо произнес старик, обращаясь к каждому из нас по очереди, как будто пытаясь разделить тяжесть воспоминаний.  -Когда ее украли, ей было всего шестнадцать лет. Она гостила у бабушки в селе и пошла купаться на реку.  Собираясь домой, она увидела приближающихся мужчин.  Их лица, скрытые тенью, внушали ужас.  Ее схватили, потащили к машине.  Страх сковал ее, она не смогла даже крикнуть, впала в оцепенение.  Она не понимала, куда ее везут,  мужчины молчали, их лица были нечитаемы. Когда они подъехали к дому, все стало ясно.  Их встречала родня- жестокие, ликующие лица.  Женщины в платке, словно хищники, затащили ее в дом.  Галимат плакала, кричала, умоляла отпустить, но ее мольбы были безуспешны.  Дальнейшее помнится как туманный кошмар: какие-то люди, бесчисленные лица, женщины в платках... Она смотрела на них, не в силах поверить в их дикость и жестокость.  Они веселились, что-то праздновали, а Галимат чувствовала, что умирает от страха, от безысходности, от осознания того, что ее жизнь превратилась в ад. Жених, – продолжил он, с трудом  сдерживая слезы, – не придумал ничего лучшего, чем…–  но тут он осекся, не в силах произнести то, что случилось дальше, то, что превратило юную Галимат в демона Жезтырнак.  Молчание повисло в воздухе, тяжелое и гнетущее, отражая ужас произошедшего.- Он хотел, чтобы она осталась в его доме из страха перед позором и общественным порицанием. Она понимала, что ей придется остаться: родители будут считать ее опозоренной. Галимат мечтала стать врачом, но все мечты пошли прахом. Ее никто не спас.  Так она и стала злым демоном Жезтырнак.
 
- Иногда зло в историях — просто женщина, которая отказалась подчиниться. Можно ли ее остановить, не избавляясь от неё? В конце концов, мне этот дар не нужен, пускай забирает.
- От прежней Галимат не осталось ничего: она — пламя мщения, жажда мести за равнодушие мира.Твой дар — это спасение, связь между потомками и предками, щит и опора.Но если он окажется в её руках — мы останемся без поддержки наших предков.Что тогда нам останется? В нашем роду — наша сила. Единственный, кто сможет остановить её — это мерген, охотник за Жезтырнак. Тот, кто вооружён особым топором, спрятанным его предком.

Голова кружилась от этой информации — всё казалось сном или сценой из дешёвого фильма.Я смотрела на Дени: он сидел, подперев подбородок кулаком, запутанный так же сильно, как и я.
- Дом последнего мергена — в заброшенном селе, где пески времени закопали его следы.Когда он умер, родные пытались раздать его вещи соседям, но всё возвращалось к нему домой — словно сам дом охранял его покой.У него были существа в услужении — тени и духи, что охраняли его покой и тайны.Забрать топор будет сложно: охотник, способный остановить Галимат — потомок того последнего мергена — наверняка сможет достать этот артефакт, духи признают в нём потомка их хозяина.
- Как нам найти Мергена?
- Его деда звали Жасулан Омаров. - меня словно током ударило- к сожалению, я знаю его потомка. Почему именно он- крутилось в моей голове. Тем временем Дени делал заметки в своем блокноте.

Гроза настигла нас врасплох.  Мы вышли из дома, погруженные в молчаливое напряжение, которое висело в воздухе тяжелым, предгрозовым комом.  Внезапно небо раскололось оглушительным раскатом грома, за которым последовал ливень.  Дождь обрушился с такой силой, что казалось,  вся небесная влага стремится на землю,  смывая с неё все до последней пылинки.  Он был не просто дождем – это был безудержный, суетливый поток воды,  словно природа сама  выплескивала накопившиеся эмоции. Мы бросились к машине,  наши фигуры мелькали в быстро сгущающейся темноте.  Дождь барабанил по крыше,  по стеклам  с бешеной скоростью стекали потоки воды,  размывая окружающий мир в сплошное серое пятно.
 
Я  дрожала, не в силах определить, от ледяного шквала дождя или от  внутреннего беспокойства,  от того скрытого напряжения, которое  пронизывало все вокруг. Дени, не говоря ни слова, накинул на меня свой пиджак – жест простой, но  пронизанный такой заботой и теплом, что  холод моментально отступил,  сменившись  приятным чувством защищенности. В нос ударил приятный запах его духов. Молчание было не пустым,  а  наполненным пониманием и  тихой поддержкой.  Эта гроза,  бурная и  непредсказуемая,  прошла так же быстро, как и началась.  Мир внезапно  затих,  только  еще  капали  с  листьев  оставшиеся капли дождя.
 
Дени сидел за рулем,  расслабленно облокотившись на руль.  Даже после всего пережитого,  его лицо  было спокойно,  а в глазах,  несмотря на  серьезность ситуации,  играло что-то похожее на улыбку –  неизъяснимая  уверенность,  напоминавшая  о  спокойствии горных вершин посреди бушующего шторма. 
-  Нам нужно пообедать,– прервал он  наступившую тишину,  его голос  звучал  мягко и  спокойно, как  шум  легкого ветра в  листве.  - Тут где-то был магазин.
- Даже не спросишь про дар, о котором мы говорили?
- Я думаю, ты сама захочешь рассказать о нём, когда придёт время.
Я кивнула и рассказала ему о том самом дне, когда столкнулась с чем-то мистическим и непонятным.
- Да уж, - весело произнес Дени, откручивая крышку от бутылки и сделав несколько глотков воды,- так где мы перекусим?
- Рядом с остановкой я видела магазин. - он включил радио, настроив ее на волну, где играют старые песни. - нам нужно найти Мергена.
- Сами справимся, -перебивает меня Дени.
Купив в магазине гамбургеры, точнее, их подобие, обмотанные пищевой плёнкой, и сок, мы отправились в заброшенное село Мергена. Продолжая путь,  мы  медленно  двигались  по  безжизненной,  однообразной  степи.  И  вот,  вдалеке,  посреди  бескрайнего  песчаного  пространства,  мы  увидели  его – бугорок,  как  описывал старик,  скрывающий  под  собой  заброшенный дом.  Дом,  поглощенный  песками  времени,  казалось,  врос  в  землю,  словно  старый  корень  гигантского  дерева.  Ветхая,  прогнившая  крыша,  мазанные  глиной  стены,  из  которых  торчали  пучки  высохшего  камыша –  все  это  говорило  о  долгой  забытости  и  безмолвии.
 
Заходить  туда  было  не  очень  приятно,  но  Дени  с  привычной  бесстрашностью  прочистил  дорогу  к  двери и  направился  внутрь. Я  осталась  снаружи,  наблюдая  за  ним  издали.  Через  распахнутую  дверь  я  увидела  маленькую  комнату,  заваленную  разбросанными  предметами.  Разбитая  посуда,  старые  потрепанные  вещи –  все  свидетельствовало  о  том,  что  когда-то  здесь  кипела  жизнь,  полная  быта  и  забот.  Особенно  в  глаза  бросилась  старая,  обшарпанная  печь,  черная  от  сажи  и  времени.  В  комнате  было  темно,  Дени  освещал  себе  путь  фонариком,  его  фигура  казалась  тенями,  двигающейся  по  забытому  пространству.
 
 - Где же искать этот топор?–  с  отчаянием  в  голосе  прошептал  Дени,  его  слова  слышались  даже  издали. 
Дом  был  маленьким,  но  каждый  звук  из  него  доносился  четко –  скрип  досок,  шелест  передвигаемой  мебели.  Казалось,  время  застыло  в  этом  месте,  и  только  Дени  нарушал  его  безмолвие.  И  вот,  спустя  некоторое  время,  я  услышала  его  голос: 
- Нашел!
 
Он  вышел  из  дома,  держа  в  руках  старый  баян,  присел  на  покосившуюся  скамейку  перед  домом  и  начал  играть.  Мелодия,  которая  зазвучала  из-под  его  пальцев,  была  просто  невероятной.  В  ней  была  вся  страсть,  все  горе,  все  то  волнение,  которое  он  пережил,  все  то  напряжение  поиска.  Это  была  не  просто  музыка,  это  был  отголосок  души,  это  было  что-то  более  важное,  что-то,  что  способно  вызвать  волнение  в  сердце  любого  слушателя,  что-то,  что  способно  оживить  самые  сокровенные  мысли  и  чувства.  Это  была  мелодия  гор  и  степей,  то  звонко  взлетающая,  как  орлы,  парящие  над  вершинами,  то  раздольно  стелющаяся,  как  бескрайние  просторы  степи,  полная  жизни,  страсти и  глубокой  душевности.  Музыка,  которая  заполнила  все  вокруг  своим  неповторимым  звучанием,  отражая  все  пережитые  эмоции,  сделав  этот  день  незабываемым.
Он прикрыл глаза, его волосы колыхал ветер- Дени выглядел таким красивым, таким настоящим, наполненным жизнью.
- Моя несбывшаяся мечта. - резко оборвал он мелодию.
- Очень красиво!
- Дедушка учил меня играть на баяне, но отец считал это несерьезным делом, заставил меня позабыть это увлечение и поступать в академию. Я уже и сам забросил это.
- Тебе нельзя это бросать! У тебя дар!
Он улыбался, как же идёт человеку его мечта! Как же загораются глаза человека, когда он занят своим делом! Я смотрела на него другими глазами- он весь словно излучал свет.
-Топора, кстати, там нет,- прервал мои размышления парень.

Ночь опустилась, окутав всё вокруг густой, бархатной тьмой.  Мы сидели в машине, и эта темнота,  вместо того чтобы пугать,  наполняла меня странным, умиротворяющим спокойствием.  Это было похоже на нежное, тёплое одеяло, которое мягко укутывало меня,  заглушая все тревоги и страхи.  А ведь за мной гналась настоящая демоница,  и мы всё ещё не нашли топор – единственное оружие, способное её уничтожить. Но сейчас эти ужасающие мысли отступили на второй план.  Сейчас на первый план выходила сама Жизнь,  в своей  непостижимой,  завораживающей простоте.  Дени посмотрел на меня –  в его глазах читалось участие,  и  улыбка,  светлая и тёплая,  как лучик надежды в бездонной ночи.
- Ну что, где будем искать топор? – спросил он, и в его голосе звучала  спокойная уверенность, которая передалась и мне.

Я пожала плечами,  не зная, что ответить.  В этой ночи, несмотря на весь ужас, который преследовал нас  последнее время,  было что-то невероятно светлое и теплое.  Вокруг царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь тихим гудением мотора.  Мягкий свет потолочной лампы  нежно освещал лицо Дени,  подчёркивая  резкость черт его лица и мягкость выражения его глаз.  Я смотрела в темноту за окном, на бескрайнюю степь,  в которой терялась узкая полоска дороги,  погружаясь в свои мысли.  Пять долгих лет.  Пять лет  молчания.  Пять лет  я не писала стихов.  Моё сердце словно оглохло, разучившись видеть красоту, слова застряли в горле,  словно кость,  царапая и мешая дышать.  Казалось,  муза покинула меня навсегда.  Но сейчас… сейчас что-то изменилось.

В моих ушах зазвучала мелодия.  Тихий,  проникновенный мотив,  играемый Дени на старом баяне,  проник в самую глубину моей души.  Я вдохнула глубоко –  и свежий ночной воздух,  проникая в лёгкие,  словно  оживлял меня,  наполняя надеждой и вдохновением.  Рука сама потянулась к рюкзаку,  и я достала  запылившийся блокнот и давно не писавшую ручку.  И  слова полились,  словно ручей,  свободно и легко,  будто освободившись от оков многолетнего молчания.  Они текли,  изливаясь на страницы,  словно поток чистой воды,  смывающий  грязь и горечь прошлых лет.  Это было ощущение невероятного облегчения, как будто  лёгкие,  задыхавшиеся от липкой,  тяжёлой  мокроты,  вдруг освободились, и я снова задышала полной грудью,  вдыхая  воздух свободы и вдохновения.

Я подняла глаза и встретилась с сияющим взглядом Дени.  Его глаза светились  радостью.
- Что это ты пишешь? – тихо спросил он,  наклоняясь ко мне,  и  я  снова почувствовала  приятный,  знакомый аромат его духов.  Я быстро спрятала блокнот,  не желая показывать ему плоды своего неожиданного вдохновения. 
– Ничего, –  ответила я с лёгкой улыбкой.

Он приподнял бровь в ожидании ответа, словно надеясь услышать что-то важное, что изменит всё. 
— Хорошо, — быстро сдалась я, — это стих. Пять лет я не брала в руки перо, а сегодня слова словно прорвались из глубин, несясь свободно и легко. 
— Прочитаешь? — спросил он, чуть наклоняя голову. 
— Я его не дописала. Могу поделиться старым стихотворением , — добавила я тихо, и он кивнул в знак согласия.

Он смотрел на меня с интересом, пока я начинала: 

—  А знаешь ты,в кого я рьянно верю
Разбитые сумев сберечь мечты?
Любой на твоем месте бы поверил,
Увы,не ты.
Но подожди,луна мне обещает
Сойдя едва с разрушенных орбит,
Узнать о счастье,ведь оно бывает.
Убита.
Ты то ,что охраняемо веками
Разбойником,пиратом и бандитом.
Заставил говорить меня стихами.
Разбита.
А сердце ведь,едва тебя увидев,
Стучит безумней тысячи набатов
И если ты кого-нибудь обидишь,
Я буду адвокатом.

Но с каждой новой строкой его улыбка исчезала, словно тень накрывала лицо. В конце он вовсе помрачнел, словно услышал что-то тяжёлое. 

— Это ты написала? — спросил он тихо, почти шепотом. 

Я кивнула. 

— Да, я понимаю… Я не Пушкин и не Маяковский, — прошептала я. — Но всё шло от сердца. 

Дени молчал долго, словно взвешивая каждое слово внутри себя. Потом сухо произнёс: 
— Я отвезу тебя домой. 

Весь путь он молчал — уставший и задумчивый, сгорбленный под тяжестью своих мыслей, ссылаясь на головную боль. В тишине слышался лишь шум дороги за окном.

4.

День клонился к закату, окрашивая небо в нерешительные сероватые тона.  Эта иллюзия спокойствия, обволакивающая землю, казалась хрупкой, почти искусственной, подобно тонкой ткани, натянутой на каркас.  Сероватая луна, похожая на  лицо юной девушки,  испещренное мелкими шрамами –  неровностями, словно следами юношеских прыщей –  висела на небесном своде одиноко и безрадостно, подобно дешевой люстре в пыльном зале.  Ее свет был тусклым,  не способным пронзить  нарастающую темноту,  лишь подчеркивая  унылую атмосферу.

Только что уехал Дени, его лицо,  освещенное  последними лучами заката,  отражало тревогу, смешанную с  упорной решимостью.  Его слова,  произнесенные  спокойным, но твердым голосом,  пронзили меня насквозь. Он сообщил о замене – его сменяет более опытный следователь.  Дени,  мой негласный союзник в поисках Жезтырнак,  дал совет,  прозвучавший как приказ:  держаться подальше от этого дела,  пока ее не найдут.  Мой отказ  вызвал у него тяжелый, обреченный вздох,  словно он уже видел  неизбежный финал этой истории.  Его благодарность за сотрудничество прозвучала  тихо,  почти  шепотом,  и  за ней последовало  прощание,  окончательное и безнадежное.

Но я не могла остановиться.  Вечер,  окутанный  тяжелой,  предгрозовой атмосферой,  стал  моим проводником.  Полученная  от общих знакомых информация  о местонахождении Тимура Омарова  подтолкнула меня к  решению,  которое я долго  откладывала.  Такси,  внутри которого царил  душный,  спертый воздух,  подъехало к  цели.  Воздух  был  напряжен,  наполнен  ожиданием  бури.  Даже  волнение  не  могло  заглушить  это  чувство.  Перед выходом я поёжилась –  не от холода,  а от волнения.

Поднимаясь  по  ступенькам «Баракуды»,  я  вновь  прокручивала  в голове  все  возможные  варианты  развития событий.  Стоит ли идти?  Уверенности не было.  Ручка  сумки  сжималась  в  моей  руке  все  сильнее.  Переступив  порог  кафе,  я  оказалась  погружена  в  атмосферу,  пропитанную  запахами  алкоголя,  табака и  старой древесины.  Огромное зеркало  у входа  отразило  мое  испуганное  лицо.  Я  поправила воротник платья,  попыталась  придать  волосам  более  ухоженный  вид,  подкрасила  губы  коричневой  помадой,  стараясь  спрятать  следы   волнения.  Тушь,  немного растекшаяся  от  жары,  была  спешно  подправлена.

Внутри царил  хаос.  Массивная  деревянная  барная  стойка  тянулась  вдоль  всей  стены,  уставленная  бутылками  с  разноцветными  напитками.  За  ней  толкались  пьяные  люди,  громкая  музыка  из  колонок  глушила  все  остальные  звуки.  Ничего  не  изменилось.  Тимур  Омаров,  как  всегда,  избрал  это  место  своим  убежищем.  Тусклый  свет  ламп  создавал  атмосферу  полутени,  тайны  и  тихого  ожидания.  Запах  алкоголя  смешивался  с  ароматом  старых  воспоминаний,  которые  казались  осязаемыми,  материальными.  Бармен,  не  обращая  внимания  на  шум  и  суматоху,  спокойно  наливал  напитки,  его  движения  были  плавными  и  выверенными.

В  конце  зала,  возле  окна,  сидел  он.  Тимур.  Сигарета  в  руке,  взгляд,  устремленный  в  пустоту,  лицо,  измученное  и  уставшее,  выражало  глубокую  тоску.  В  руке  я  держала  бокал  с  красным  вином,  его  цвет  казался  отражением  моих  собственных  чувств –  темный,  насыщенный.  Медленно,  с  трудом  переставляя  ноги,  я  подошла  к  нему.  На  его  лице  не  было  ни  удивления,  ни  радости,  только  усталость  и  какая-то  глубокая,  подавляющая  печаль.

Воздух в баре был густым от табачного дыма и аромата чего-то сладкого, возможно, ванили.  Я сидела, делая вид, что изучаю меню, но периферическим зрением чувствовала его приближение.  Он появился словно из тумана,  высокий,  стройный силуэт,  очерченный неярким светом неоновых ламп.  Каштановые волосы, обычно идеально уложенные, были сегодня слегка растрепаны, придавая ему непривычный, немного бунтарский вид.  Заметив мой взгляд, он остановился, и я наконец-то смогла разглядеть его лицо.  Тимур.  Мой бывший муж, Тимур Омаров.  Последний Мерген, который может нам помочь,  теперь сидел напротив меня,  словно призрак из прошлого. 

Его лицо,  которое я знала так хорошо, изменилось.  Время оставило свои отметки:  неглубокие морщины у глаз,   но все ещё те же  чётко очерченные скулы,  тонкий прямой нос и слегка приподнятые уголки губ,  которые всегда намекали  на лёгкую усмешку или  затаённую иронию.  Его глаза…  Светло-карие,  узкие,  выразительные,  они казались мне  бездонными,  пронзительными.  В них читалось всё:  и прошедшие годы,  наполненные  радостью и болью,  надеждой и разочарованием,  и  глубокая печаль,  и едва заметная  искра  чего-то  недосказанного.  Они, как и прежде,  умели  проникать в душу,  рассеивая  все  защитные барьеры.

Его голос,  когда он наконец заговорил,  был тихим,  немного хрипловатым,  словно  от  недосыпа или от сигарет. 
-Не ожидал тебя здесь увидеть,— произнёс он, и его слова повисли в воздухе,  наполняя пространство  напряжением.  Я ответила легко,  стараясь придать своему голосу беззаботный тон,  хотя внутри всё  дрожало. 
-А я знала, что ты тут,—  сказала я,  и  в этот момент  поняла,  насколько  наше  воссоединение  не случайно,  насколько  мы  оба  были  к нему  готовы,  хотя и скрывали это от самих себя.

Его кожа имела  теплый золотистый оттенок,  напоминая о  солнечных днях,  проведённых на юге,  там,  куда  мы  так часто убегали от городской суеты.  Его фигура,  как и прежде,  была  стройной и  подтянутой,  с лёгким  грациозным движением,  выражающим  уверенность в себе.   Мгновение  тянулось  бесконечно долго,  словно  вся наша жизнь,  прошедшая  с тех пор,  как мы  разошлись,  промелькнула  перед  глазами.

Мы сидели друг напротив друга,  и  наши взгляды  снова  встретились,  и я увидела в них  отражение  тех  лет,  которые  мы  провели  вместе,  тех  лет,  которые  наполнены  как  счастливыми воспоминаниями, так и горькими разочарованиями. 
-Мы оба изменились,— прошептал он,  его губы  едва заметно  скрючились в грустной улыбке.  -Но иногда мне кажется, что внутри всё ещё есть что-то незавершенное.
Его слова резанули меня острее, чем  любой  нож.  Я сделала  глоток вина,  его  горьковатый вкус  освежил  лицо,  но  не  успокоил  душу. 
-Может быть,— ответила я,  и  сама  не  поняла,  чего  больше  в моих словах —  надежды  или  горькой  иронии.  -Или просто мы оба боимся признать, что всё уже прошло.

И  вот  мы сидели здесь,  в  этом  шумном баре,  два  человека  из  прошлого,  так  близко  и  так  далеко  друг от друга.  В  моей  голове  кружились  сомнения,  воспоминания,  которые  словно  из ниоткуда  всплывали  после  нашего  развода:  были ли  правильны  мои решения,  была ли  я права,  уйдя от него?  Теперь,  глядя  в его глаза,  я  видела  только  хорошее,  только  светлые  моменты  нашей  жизни,  то,  что  мы  не успели  договорить,  то,  что  осталось  незавершенным…  И  вот  он  сидел  напротив меня,  Тимур Омаров,  мой бывший муж,  последний охотник,  и я понимала, что  наше  прошлое,  как  призрак,  будет  преследовать  меня  еще  очень  долго.

Полумрак бара окутывал нас мягким, приглушенным светом, который, отражаясь в хрустале бокалов, создавал причудливую игру теней.  Тимур, сидевший напротив, был погружен в себя, его фигура слегка наклонилась вперед, а взгляд,  устремленный на меня,  выдавал усталость. Воздух между нами словно загустел,  наполнившись невысказанными словами,  эхом давно прошедших событий и  неизбежностью грядущих.  Я начала свой рассказ о Жезтырнак,  погружаясь в вихрь событий,  каждая деталь которых казалась все более абсурдной, чем предыдущая.  История,  сперва казавшаяся  простой,  превращалась в запутанный лабиринт,  где реальность смешивалась с вымыслом,  а фантазия разыгрывалась с  особой  иронией.

Внезапно,  почувствовав на себе взгляд,  я оглянулась.  У барной стойки,  неторопливо крутя в руках бокал с темной жидкостью,  сидел Дени.  Его лицо было  невозмутимо,  но в глазах  мелькала  тень недоверия,  сдержанная и напряженная.  Он медленно,  как будто  оценивая  каждую  реакцию  воздуха,  подходил  к нашему столику,  и напряжение, исходившее от него,  стало  осязаемым,  напоминая  плотную  атмосферу  перед  бурей.  Его взгляд  был  настолько  проницательным,  что  я  почувствовала себя  под  микроскопом.

— Это Тимур Омаров, — тихо начала я,  стараясь  сдержать  дрожь в голосе.  — Это мерген. Он способен помочь нам уничтожить Жезтырнак.

Дени чуть прищурился,  его брови слегка сошлись на переносице,  выражая  глубокий скептицизм. 
— Ты серьезно? И он здесь ради этого?  Его  тон  был  ровный,  но  в  нем  скрывалась  нескрываемая  настороженность.

— Он — наша единственная надежда, —  продолжила я,  напряжение  в  моем  голосе росло,  — И он не даст нам погибнуть. - Я  пыталась  вложить  в  эти  слова  всю  свою  уверенность,  хотя  сама  сомневалась,  насколько  она  обоснована. Тимур все это время молчал.

Дени отступил на шаг,  все еще борясь с  внутренним волнением.  Его сомнения были очевидны,  они  отражались  в  его  глазах,  в  легком  наклоне  головы,  в  незначительном  сжатии  кулаков. 

— Так ты говоришь, он наш шанс? — спросил Дени тихо,  словно  боясь  своими  словами  нарушить  хрупкое  равновесие  между  надеждой  и  отчаянием.

Я кивнула.
— Именно так.

Мгновение  застыло  между  нами,  наполненное  напряженным  ожиданием.  Воздух  гудел  от  невысказанных  мыслей,  от  сомнений,  от  надежды.  И  в  этом  молчании,  окруженные  полумраком  бара,  мы  ожидали  решения,  которое  могло  изменить  нашу  жизнь.

Тимур, прервав тягостное молчание,тихо произнес:
-Кажется, я знаю, где искать топор.
 Дени резко перебил его,обращаясь ко мне:
-Нам нужно поговорить. 

Тимур, всегда чуткий и понимающий, кивнул и, взяв пачку сигарет, направился к выходу.  Мы остались вдвоём, и начался тяжелый разговор.
-Как ты его нашла? –спросил Дени, голос его звучал напряжено. 
-Жансеит-ата сказал, что это потомок Жасулана Омарова. Тимур Омаров – его внук, и мой бывший муж. 
Мои слова вызвали у Дени гримасу боли, словно невидимая рука сдавила его сердце.  Он был явно растерян, его эмоции били через край.
-Что с тобой происходит? Ты то прощаешься, то следишь за мной. Объясни!– потребовал я ответа,голос мой дрожал от нетерпения
Дени начал свой рассказ,медленно, словно выбирая слова:
-Когда ты прочитала мне свой стих,внутри меня все перевернулось.Разочарование смешалось с ощущением предательства. В голове всплыли мои принципы – не связываться с теми, у кого есть прошлое. Я почувствовал, как меня сковывает ледяной холод, желание отвергнуть тебя, отстраниться. Я пытался сохранить свою честь, свои принципы, несмотря на боль, которую они мне причиняли. Это был невыносимый внутренний конфликт. Я должен был уйти, чтобы не нарушить свои убеждения, даже если сердце кричало об обратном.  До тебя я никогда не испытывал настоящей любви – только пустоту и ожидание.  А ты… ты уже любила кого-то. Эта мысль ударила меня сильнее всего.

До меня не испытывал настоящей любви… Его слова повергли меня в шок. Я не ожидала услышать это.

-Перейду ко второй части. Помнишь, я не договорила тогда? Когда мне исполнилось восемнадцать, я вышла замуж. Не по большой любви, а чтобы сбежать от опеки бабушки. Но брак не сложился. Я помню тот день, когда приняла решение уйти.

Прохладный вечерний воздух обжигал щеки, а слезы застилали глаза. Я сидела на лавочке напротив залитой светом беседки, откуда доносились громкие, заливистые голоса моих родственников. Их смех - звонкий и непринужденный- резал слух, как осколки стекла. В этот момент, охваченная внезапной, острой тоской, я осознала глубину своего одиночества. Ссора с матерью, очередная в длинном ряду подобных, стала последней каплей. Я выбежала из дома, не замеченная никем, даже мужем, который вообще не обратил внимания на мое отсутствие. Эта незамеченность ранила сильнее всего. Это ощущение знакомое. Вспомнилось детство, те же бегства из дома, в надежде найти укрытие от бушующих эмоций в тишине заброшенного сада или на берегу обмелевшей речки. Тогда, маленькой девочкой, я верила в чудо, появление своего человека, который избавит меня от путающей пустоты внутри. Замужество, к сожалению, не стало панацеей.

Разница между мной и моей семьей казалось непреодолимой пропастью. Они говорили, что я унаследовала характер и повадки от своего отца- человека, которого они постоянно выставляли в роли никчемного неудачника, «коптящего землю», бездарного и неспособного на что-то большее. Эти оскорбления, с их презрительной интонацией, пронзали меня до глубины. В чем же моя вина? Я всегда была правильной девочкой: отличница, послушная, старающаяся угодить всем. Почему же тогда я постоянно ощущаю себя отвергнутой, словно проглоченный инородный предмет в их идеально работающем организме?

Бессонница обрушилась на меня тяжелым колючим одеялом. Страх, одиночество- эти чувства сдавили грудь. Желание раствориться стало почти физической потребностью.
Одиночество давило- казалось, ни один человек на свете не способен понять мою внутреннюю бурю. Даже муж, человек, которого я когда-то считала своим близким, часто не понимал меня. Я пыталась поделиться своими чувствами и тревогами, но они, словно капли воды на раскаленной сквородке, испарялись, не достигая его понимания. Я постепенно привыкала к тому, что мои чувства- это что-то второстепенное, не стоящее
внимания, не заслуживающее усилий.

Внутренняя пустота, бездонная и бессердечная, поглотила меня целиком. Любовь должна наполнять, освещать, но чем больше я смотрела на него, тем тяжелее. И мучает один вопрос: а существует ли настоящая любовь? Что это за чувство, которое разрушает дома и ломает жизни? Может, любовь - это всего лишь социальный объект, смазка для ячейки общества? Ведь одиночество ставит тебя на грань отторжения, делает тебя неудачником в глазах окружающих. Привычка к человеку - это не любовь, это зависимость, страх остаться одному. Ты привыкаешь к его присутствию, к его рутине, к его привычкам, и трудно представить жизнь без него, не из-за любви, а из-за страха перед неизвестностью, перед одиночеством.

Одиночество, которое тебе навязывают, представляя как нечто ужасное, как приговор, как социальное изгойство. Это чувство отторжения, осуждения. Ты словно выпавший из общественного строя, не укладывающийся в общепринятые нормы и ожидания. Поэтому расставание, которое могло бы стать освобождением, превращается в тяжкий груз, в огромное напряжение, в боязнь общественного осуждения. И это страшнее самого одиночества, страшнее пустоты, которая тебя пожирает. Потому что пустоту можно заполнить, а общественное осуждение
- нет. Оно остается с тобой, грызет тебя изнутри. И ты боишься его больше, чем одиночества.