Дилогия Сказки для детей, не ставших взрослыми, и

Книга первая. ТАЙНА ДВОРЦА ПРАВИТЕЛЕЙ СУХОДОЛИИ

                «...до тех пор, пока вы помните
                о том, что добро побеждает зло, 
                дверь из сказочного мира для вас
                всегда открыта».
                (Архивариус).


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая
В Григорьевке

     Лехе приснилась девочка-облако. Она долго кружила в воздухе, пристально вглядываясь в него, и тихо спросила:
     –   Как тебя зовут, мальчик?
     –   Леша.
     –   Леша, – с удовольствием повторила девочка-облако. – А как зовут твоего папу?
     –   Тоже Леша, то есть Алексей... Алексей Алексеевич.
     –   Ах, как это замечательно – Леша, сын Леши! Значит, твоего дедушку тоже зовут Лешей?
     –   Да. У нас всех мужчин в роду называют Алексеями... Так уж повелось.
     Девочка-облако улыбнулась.
–   Это хорошо! Ведь вас, наверное, никто не обижает?
     Леха пожал плечами.
     –   Да вроде никто...
     –   А у нас наступает ночь!
     Посмотрев в окно, Лёха сказал, что через час-полтора, наступит утро.
     –   Это у вас наступит утро, – прошептала девочка-облако, – а у нас: ночь! Защити нас, Леша!
     –   Как?
     –   Не знаю. Но поверь, кроме тебя помочь нам больше некому.
     Она сказала это так просто, и столько тихой мольбы было в ее голосе, что Лехино сердце сжалось от жалости.
     –   Я не обещаю, – ответил он, – но я постараюсь, честное слово, постараюсь... А что случилось?
     –   Много чего, в двух словах не скажешь. Я должна торопиться!
     –   Но как я смогу помочь тебе?
     –   Не знаю, – облако начало таять. – Я должна торопиться. Я скоро проснусь!
     –   Скажи хотя бы, кто ты?
     –   Я – Принцесса.
     –   Где мне найти тебя, Принцесса?
     –   В Зиминой пещере, в самом ее конце, лежит большой гладкий камень. Прикоснись к нему и скажи: «Добро побеждает зло». Запомни, Леша: «Добро побеждает зло!», – повторила девочка-облако и в ту же секунду растаяла в воздухе.   

     Борька грустил. Лежа на берегу реки, он сквозь ресницы лениво глядел в небо, провожая взглядом проплывавшие мимо облака, и размышлял о времени – о том, что половина лета, к сожалению, осталась позади, и хотя его вторая половина еще сулила немало приятных дней, дело неумолимо приближалось к осени.
     Борька скучал. Обычно в это время они с Лехой удили рыбу в Стерлянке или бродили по горам в поисках новых впечатлений, но после того, как Борька отказался искать Принцессу, Леха обиделся и уже три дня не показывался на глаза.

     –   Гусей моих не видал? – Над Борькой, задремавшим на солнцепеке, нависла тень бабы Зои – Лехиной бабушки.
     –   Чего? – спросонья не разобрал Борька.
     –   Гусей моих, спрашиваю, нигде не встречал?
     Борька отрицательно замотал головой.
     –   И куды они, окаянные, запропастились? – Баба Зоя раздраженно ткнула клюкой в песок, покачала головой и, о чем-то недовольно ворча, побрела прочь.
     –   Баба Зоя, погодите! – Борька вскочил на ноги. – Скажите: а чего это Леха на речку не приходит? И вечером его нигде не видать... Часом не заболел?
     –   Куды там, заболел! Уехал твой Леха. Домой, в город.
     –   Как уехал? Когда?
     –   Так уж, поди, дня три прошло... Ну да, в аккурат на Петров день и уехал.
     –   Не может быть!
     –   Вот тебе и не может. Я ему тоже давеча говорила, куды едешь, оставайся! Да разве вас отговоришь, коли в голову что взбрело – вы ж теперь шибко самостоятельные стали. Даром, что от горшка – два вершка.
     –   Как же так? – огорченно произнес Борька. – Как он мог?
     Внимательно посмотрев на него, баба Зоя усмехнулась.
     –   Да ты не горюй. Воротится твой Леха. Сказал, мамку навестит, и воротится.
     Сказав это, старуха повернулась к Борьке спиной. Махнула рукой и, продолжая о чем-то недовольно ворчать, отправилась искать пропавших гусей дальше.

     Опомнившись от первого потрясения, вызванного известием об отъезде друга, Борька задумался. Что-то здесь было не так. Не мог Леха уехать в город, не предупредив его, никак не мог.
     И тут Борьку осенило – Леха солгал! Ни в какой город он не поехал, а бабушку обманул для того, чтобы не называть настоящую причину своего отсутствия. Ведь не мог же он, в самом деле, сказать о том, что идет в Зимину пещеру выручать, приснившуюся ему девочку-облако!
     Борька повеселел. На радостях дважды переплыл Стерлянку и с удовольствием зарылся в горячий песок. Подставил солнцу мокрое лицо и, разглядывая зависшее над ним облако в виде причудливого замка, принялся размышлять о времени.
    Однако, чем больше Борька размышлял о нем, тем больше его охватывало беспокойство. Прошло три дня. А Леха не возвращался.
     Борька терялся в догадках – куда он мог исчезнуть? До Зиминой пещеры – рукой подать – туда-обратно – два часа неторопливой ходьбы. А если учесть, что была она не единожды обследована многими поколениями деревенских мальчишек – потеряться в ней просто невозможно.
     И, тем не менее, Леха пропал.         
     Леха пропал! Осознав это, Борька вскочил на ноги. Оделся, прибежал домой, переоделся, собрал в узелок еду – картошку в мундире, фляжку чая, хлеб, медовый пряник, накануне испеченный мамой, положил в карман электрический фонарик и отправился в Зимину пещеру выручать попавшего в беду друга. А то, что друг попал в беду, Борька  не сомневался.

     Солнце стояло высоко на небе, когда Борька достиг Зиминой пещеры. Обогнув разросшийся перед самым входом куст шиповника, осторожно, стараясь не шуметь, вошел внутрь, включил фонарик и внимательно метр за метром обследовал каждый ее уголок. Закончив поиски, прислонился спиной к стене и закрыл глаза – искать Леху больше было негде.      

     Перед обратной дорогой Борька решил перекусить. Посветив фонариком, выбрал первый попавшийся на глаза большой плоский валун, где можно было разложить принесенную из дома снедь, потрогал кончиками палец его поверхность и вспомнил рассказанный Лехой сон.
     «В Зиминой пещере в самом ее конце, лежит большой гладкий камень. Прикоснись к нему и скажи: «Добро побеждает зло».   
     И тут Борька задумался: а что, если сон был вещим? Ведь это значит: стоит ему сейчас произнести эти три слова, как он может оказаться на пути к разгадке тайны исчезновения Лехи.
     «Бред! – сам себе возразил он. – Чушь! Этого не может быть».
     Пока Борька соображал: чушь это или бред, его руки сами собой ощупали отполированный временем камень, а губы растянулись, собираясь произнести букву д.
     И тут он не выдержал – встал в полный рост и прошептал:
     –   Я, конечно, понимаю, это чушь и бред, но все равно, пусть, мне не жалко... В общем, слушайте, кому надо!.. Добро побеждает зло!
     Едва он договорил последнее слово, как откуда-то из-за спины потянуло свежим ветром, а в пещере, как перед рассветом, когда солнце еще не появилось, но уже по всем признакам было видно, что ночь на исходе, стало светлее.
     Борька обернулся. Увидев, как в стене появилась большая железная дверь, выронил на землю узелок со снедью.
     Дверь, громко скрипя ржавыми петлями, полностью отворилась. Стены пещеры задрожали, с потолка посыпалась труха, а в образовавшийся проем хлынули потоки воздуха и яркого света.
     Как заколдованный, Борька смотрел на всё это и не знал, что делать. Потом глубоко вздохнул, расправил плечи, как перед дракой, когда отступать нельзя, а победить невозможно, и решительно переступил порог. 
     ...И снова оказался у входа в Зимину пещеру.

Глава вторая
В Суходолии

     Стоя рядом с кустом шиповника, Борька с глупым видом осматривал знакомые с детства окрестности пещеры и пытался понять, что это было. Покрутил головой из стороны в сторону так, словно хотел высмотреть в кустах невидимого шутника, устроившего это представление, пнул в сердцах попавшийся под ноги камешек и уныло поплелся домой.
     Он спускался вниз по извилистой тропинке, когда ему впервые показалось, будто всё вокруг неуловимо изменилось – деревья, горы, небо выглядели как-то иначе, по-другому, да и сама тропинка казалась менее затоптанной.
     Не успел он хорошенько обдумать эту мысль, как до его слуха донесся еле слышный шум. Шум быстро усиливался – не прошло и десяти секунд, как из-за поворота, гремя стальной броней и распространяя вокруг себя запах солярки, выскочило страшное существо. Огромное, с двухэтажный дом, трехглавое, как дракон, оно ревело, изрыгая из трех пастей языки пламени, и двигалось прямо на мальчика.
     Борька застыл на месте. Широко раскрытыми глазами он глядел на дракона и от страха не мог заставить себя сдвинуться с места.
     Дракон приближался. Раздавив попавшийся на пути заброшенный муравейник, перевалил через трухлявый пень и резко остановился. Раздался громкий треск. Головы дракона вздрогнули и плавно опустились на землю.
     Стало тихо. Не успел Борька перевести дух, как в верхней части туловища чудища, прямо под средней шеей, открылась маленькая дверца. Из нее выпала веревочная лестница, а следом, громко кряхтя, показался лысый старичок. Демонстративно не замечая мальчика, он спустился на землю, пролез чудищу под брюхо, открыл какую-то заслонку, поковырялся в ней и через минуту-другую вылез обратно.
     Старичок был ростом с Борьку, круглощек и косолап.
     Переваливаясь с боку на бок, он подошел к Борьке. Окинул его презрительным взглядом с головы до ног и строго спросил: видел ли он в пещере железную дверь.
     Ошарашенный Борька молча кивнул.
     –   Молодец! – похвалил старичок. – А теперь ответь на другой вопрос: для чего ее там, по-твоему, там поставили?
     Борька смутился.
     –   Ну, не знаю, – промямлил он. – Наверное, для того чтобы можно было войти в нее.
     Старичок возмутился. Сказал, что это только в сказках двери в стенах существуют для того, чтобы в них входили кто ни попадя, а у них они нужны для того, чтобы закрываться от непрошеных гостей.
     –   Понятно тебе?
     Борька кивнул: понятно.
     –   А если понятно, то давай, – старичок махнул рукой в сторону пещеры, – как пришел, так и уходи. Некогда мне тут с тобой лясы точить. Мне вон ДГС ремонтировать надо.
     –   Чего ремонтировать?
     –   Ни чего, а ДГС-3(Э). Дракон Гидравлический Самоходный. Трехголовый. Экспериментальный образец. – Старичок ласково похлопал ладонью по шее чудища. – Из-за того, что экспериментальный, он, зараза, у меня и ломается чуть ли не каждый день. Народу показать стыдно.
     –   Так это машина!? – догадался Борька. – Тьфу ты! А я уж было подумал: настоящий!
     Старичок довольно захихикал.   
     –   Испугался? – спросил он. – По глазам вижу: испугался... Так для этого он, значит, и предназначен, чтобы пугать, кого следует. Ну и границу, само собой, охранять от таких, как ты.
     Борька удивился.
     –   Какую ещё границу? Что вы из меня дурака делаете? И, вообще! Чего вы ко мне пристали. Я никого не трогаю, никому не мешаю, а просто иду домой!
     Старичок снова засмеялся.
     –   Эх, вы люди – веселый народ! Домой, говоришь. Ладно, шутник, так и быть пущу тебя в Суходолию, только с условием!
     Борька запротестовал.
     –   Не нужна мне ваша Суходолия! Мне в Григорьевку надо. А помочь вам я и так могу, без условий, мне не жалко!
     Старичок залился еще громче.
     –   Ну, ты даешь! В Григорьевку, говоришь! Надо же! Уморил старика, одно слово – уморил!
     Он долго смеялся, а после, отдышавшись, деловито произнес:   
     –   Значит, так, слушай меня внимательно. Спустишься вниз по тропинке и, не доходя до города, увидишь склад. Зайдешь в него, спросишь господина Кладовщика. Скажешь ему: так, мол, и так, господин Пограничник низко кланяется вам и просит прислать три ведра масла. Только веретёнки, понял? А в ведомости, скажешь, он, то есть я, после распишется, то есть распишусь.
     Борька внимательно выслушал старичка, назвавшего себя Пограничником, посмотрел по сторонам и опять ничего не понял. Какая Суходолия? Какой город? Какой склад?   
     –   Договорились? – спросил Пограничник.
     –   Нет! – ответил Борька. – Не договорились!
     На всякий случай оббежав старичка стороной, он еще раз издали осмотрел дракона и, не оглядываясь, направился дальше.    

     Борька спускался вниз по извилистой тропинке и размышлял о событиях, произошедших с ним за сегодняшнее утро.
     «Что за Суходолия такая? – задавал он себе один и тот же вопрос. – Нет тут никакой Суходолии, да и не было никогда!»
     Однако, чем больше он думал об этом, тем больше у него портилось настроение, и только мысль о приближении дома немного успокаивала нервы.
     «Вот сейчас, – думал Борька, – я обогну холм и посреди огромного поля, расколотого надвое изрядно обмелевшей за последние годы Стерлянкой, увижу свою деревеньку».
     Борька обогнул холм, быстрым шагом вышел на открытое пространство, поднял голову и... ахнул – перед его глазами вдоль всего правого берега реки расстилался огромный город.
     Борька протер глаза, проморгался – не помогло. Город упрямо не хотел исчезать с того места, на котором еще утром находилась Григорьевка.    
     Не веря в случившееся, он бросился бежать. Перепрыгнул через один камень на краю тропинки, другой, на третьем споткнулся, упал и заплакал.
     А выплакавшись, пришел к мысли о том, что он, что, судя по всему, попал в другой мир, очень похожий на тот, в котором жил четырнадцать лет, и что именно в этом мире ему теперь предстоит искать Леху.
 
Глава третья
Как устроены уши долян

     Длинное узкое здание с вывеской «Склады» находилось справа от тропинки, ведущей в город. Борька остановился перед входом и после некоторого раздумья решил-таки передать просьбу Пограничника. Открыл деревянную дверь, прошёл узким коридором до ещё одной двери и, настежь растворив её, увидел сидевшего за письменным столом в глубине тускло освещенной комнаты коренастого мужичка.
     Вежливо поздоровавшись, Борька спросил господина Кладовщика.
     Мужичок, предлагая сесть, кивнул в сторону стоящего рядом со столом деревянного стула.
     –   Я – Кладовщик. Чего хотел?
     У него на первый взгляд было много общего с Пограничником – невысокий рост, круглые щеки, большой нос. Единственное, что отличало их: возраст – Кладовщик, в отличие от Пограничника, был молод, краснощёк и полон сил.
     Передав просьбу Пограничника, Борька спросил: не видел ли он здесь мальчика по имени Леша.
     Кладовщик отрицательно замотал головой. Сказал, что последний раз люди приходили в Суходолию, когда он был совсем маленьким. После чего вздохнул: «Как время быстро летит!», и, встав из-за стола, попросил Борьку пройти во двор.
     На дворе рядом с огромными металлическими бочками стояла небольшая двухколесная тележка с канистрой масла. Указав на нее, Кладовщик спросил: как он собирается нести веретёнку – на себе или на тележке.
     Борька удивился.
     –   Кому нести? Мне?!
     –   А кому, мне что ли? – не меньше Борьки удивился Кладовщик. – Здесь вам носильщиков нету! Надо – забирай, а нет, так и не надо.
     Борька опешил. Ему совсем не хотелось тащить в гору тяжелый груз, но и отказывать старшему в помощи было, по его мнению, не совсем вежливо.
     Не зная, как поступить, он подошел к тележке. Толкнул ее ногой, поморщился и сказал:
     –   Нет, не могу.
     –   Что так? – живо заинтересовался Кладовщик.
     –   Нельзя мне, – стыдливо опустив глаза, солгал Борька. – Врачи запретили тяжести поднимать.
     Не успел Борька закончить фразу, как Кладовщик вздрогнул. Закрыл ладонями уши и с громким криком рухнул на землю.
     Полежав без движений несколько секунд, он осторожно пошевелил головой, открыл один глаз, другой и, неотступно наблюдая за мальчиком, точнее, за его губами, медленно встал на ноги. Отряхнул ладони и, по-прежнему не отрывая пристального взгляда от Борькиных губ, вытащил ремень из штанов.
     Борька на всякий случай отошел в сторонку.
     Спросил: что случилось.
     –   Он еще спрашивает, что случилось, лжец! – воскликнул Кладовщик.
     Неуклюже переваливаясь с боку на бок, он угрожающе взмахнул ремнем и с решительным видом двинулся на Борьку.
     Борька отбежал еще дальше.
     Кладовщик, сделав два шага, схватился за поясницу. Остановился, с разочарованным взглядом сплюнул себе под ноги и, погрозив мальчику ремнем, вернулся в склад. 
     –   Куда я попал? – удрученно покачав головой, спросил себя Борька. Вытер испарину со лба и, с тоской оглядев тяжело груженную тележку, взялся за ручку.

     Выбиваясь из последних сил, Борька дотащил тележку до того места, где сломался дракон. Подошел к механическому чудищу и, вымещая злость, пнул его что есть силы в железный бок.
     В верхней части туловища под средней шеей открылась маленькая дверца, из которой показалась голова Пограничника.
     При виде Борьки, старичок недовольно скривил губы, но, увидев тележку с маслом, заулыбался.
     –   Вот это молодец! Вот за это спасибо! А то, понимаешь, транспорт не дают, а ремонтировать заставляют... Прямо беда!
     Помогая старичку разлить масло в ведра, Борька подробно рассказал о встрече с Кладовщиком.
     Старичок-пограничник внимательно выслушал его, а после сказал, что шутки шутками, но так и покалечить можно.
     Борька опешил.
     –   Как покалечить? Чем?
     –   Чем, чем? У нас, у долян, уши устроены не так, как у вас – они всякую дрянь вроде лжи внутрь принимать не станут. Потому как от этого перепонки могут лопнуть.
     Борька удивленно покачал головой. Вытер руки о любезно предоставленную старичком ветошь и засобирался в город.
     –   Весточку передай, – попросил Пограничник. – Господину Механику. Он в центре Сухого Дола живет, на площади возле Ратуши.
     –   Где? – не понял Борька.
     –   В городе. В Сухом Доле!
     –   Ах, в городе! Давайте, мне не жалко. Передам.
     –   Вот спасибо! – старичок торопливо вынул из кармана куртки конверт. – Смотри, только не потеряй!
     Борька взял письмо. Засунул его в карман брюк и стал прощаться.
     –   Послушай, – остановил его Пограничник. – У тебя пряника случайно нет?
     Борька с сожалением покачал головой.
     –   Был, да я его обронил где-то.
     –   Жаль! Никогда не пробовал. Только в сказках и слыхал про это чудо... Ну, да ладно, что ж, иди.
    Пожелав старичку удачи, Борька похлопал дракона по одной из железных шей и бодро зашагал вниз по знакомой тропинке, ведущей в незнакомый город Сухой Дол.

Глава четвертая
Сухой дол

     Такого города он не видел даже в кино. Аккуратные двух и трехэтажные дома, выкрашенные в яркие цвета, располагались вплотную друг к другу, образуя ровные шеренги. Узкие прямые улочки, вымощенные желтой плиткой, казалось, отражали солнце, а нависающие над тротуарами балконы были уставлены глиняными горшками, потрясая Борькино воображение разнообразием цветов.
     Двигаясь по одной из таких улочек, Борька дошел до центральной площади, посреди которой напротив величественного здания Ратуши стояла на тонкой ножке большая каменная чаша, наполовину заполненная водой.
    Борька остановился возле нее и оказался свидетелем удивительного зрелища... 
    Буквально из ничего, из воздуха, над чашей появилась крупная капля воды. Несколько мгновений, переливаясь всеми цветами радуги, она дрожала на весу, затем срывалась и стремительно падала вниз. Через несколько секунд на том же самом месте возникла новая капля, а за ней еще одна и еще...
     Оглядевшись по сторонам, Борька с удивлением заметил, что занятые своими делами горожане не обращали ни малейшего внимания не только на него, выглядевшего в толпе толстощеких и косолапых жителей Сухого Дола инопланетянином, но и, что самое удивительное, на возникающие из воздуха капли воды.
     Набравшись смелости, он подошел к двум горожанам, оживленно беседующим друг с другом. Показал на чашу и взволнованным голосом произнес:
     –   Смотрите, капли капают!
     –   Да, – ответил один из них, – каждые четыре с половиной секунды, что на пять секунд выше среднегодовой нормы.
     После чего отвернулся от Борьки и, продолжая прерванную беседу, обратился к своему собеседнику:
     –   И, тем не менее, господин Учитель, ветряную мельницу я все-таки сумел отремонтировать. Да.
     Тот, кого назвали господином Учителем, облизнул указательный палец и, подняв его над головой, согласно кивнул:
     –   Действительно, дует. А я и не заметил... Поздравляю, господин Механик! Это огромный успех.
     С этими словами он церемонно протянул Механику руку. Механик выпрямился и, склонив голову, с чувством пожал ее.
     –   Спасибо.
     –   Ведь эта ветряная мельница, если мне не изменяет память, была построена Доляном VI? Не так ли?
     –   Ну что вы! Значительно раньше! По словам господина Архивариуса, она была возведена еще во времена Доляна I Великого!
     –   Что вы говорите! – ахнул Учитель. – Невероятно! Поздравляю вас! Это просто потрясающе!
     –   Спасибо, мой друг, спасибо! Однако... – Механик пристально посмотрел на Борьку, – судя по появлению человека, у меня, похоже, возникли проблемы с ДГС-3(Э).
     –   А что это, ДГС-3(Э)?
     –   Это? – Механик приложил указательный палец к губам. – Военная тайна!
     Сурово сдвинув брови, он обратился к Борьке.
     –   Мальчик, когда ты выходил из пещеры, не заметил ничего необычного?
     –   Вы имеете в виду господина Пограничника? – спросил Борька.
     –   Да, – усмехнулся Механик. – И его тоже.
     –   А как же! – Борька протянул письмо. – У меня как раз к вам весточка от него.
     Механик взял письмо. Развернул его и быстро пробежал глазами текст.
     –   Извините, мой друг, – сказал Учителю. – Но у меня, как я и предполагал, возникли неотложные проблемы.
     –   Плохие вести?
     –   Да как вам сказать, – Механик развел руками. – Мой ДГС-3(Э) в очередной раз сломался. Я должен идти.
     Он еще раз пожал Учителю руку. Поправил воротник сюртука и медленно, переваливаясь с боку на бок, направился в сторону Ратуши.
     Учитель проводил его легким поклоном головы. Потом повернулся к Борьке и попросил назвать свое имя место рождения. Выслушав ответ, попросил оказать ему небольшую любезность.
     –   У меня через пять минут начнется урок мифологии ранних веков. И я был бы очень признателен, если бы ты согласился присутствовать на нем.
     Борька пожал плечами.
     –   Пожалуйста, мне не жалко.
     –   Вот и хорошо.
     Учитель благодарно улыбнулся. Обнял его за плечо и, рассказывая о том, какие замечательные дети учатся у него, направился в сторону школы.

        Поставив Борьку у школьной доски, Учитель обратился к классу.
     –   Итак, господа ученики, прежде чем начать новую тему, предлагаю повторить ранее пройденный материал – «Устройство мира. Его народонаселение».
     С этими словами Учитель сел за стол.
     Спросил: кто будет отвечать.
     Сидевший на первой парте рыжий ученик поднял руку.
     –   Пожалуйста. – Учитель ткнул в него указкой. – Отвечайте. Только кратко. У нас мало времени.
     Ученик встал. Пригладил волосы и, глядя Учителю в рот, пропищал:
     –   Устройство мира. Его народонаселение... Мир состоит из трех частей. Первая часть – основная. Это Суходолия, населенная долянами и горянами, со столицей городом Сухим Долом, а также территориями, прилегающими к ней...
     –   Вторая часть? – перебил Учитель.
     –   Вторая часть – это потусторонний мир, населенный ночными или черными духами. И, наконец, третья часть – сказочный мир, в котором живут люди или, как ещё говорят, человеки – персонажи детских сказок.
     –   Садитесь! – Учитель указал ученику на его место за партой. – Все правильно. Хотя лично я не стал бы относить сказки к исключительно детскому жанру... Впрочем, об этом мы поговорим чуть позже, а теперь, господа ученики, с вашего позволения, я хотел бы перейти к следующей теме нашего занятия, а именно, к третьей части мироздания – сказочному миру... Известно, что в отличие от двух первых частей: Суходолии и потустороннего, сказочный мир существует исключительно в нашем с вами воображении. Этот мир – суть реального воплощения фантазий писателей-сказочников, и потому его на самом деле как бы нет – есть только наше представление о нем... Всем понятно?
     Класс молчал.
     –   Непонятно, – пробормотал Учитель. – Ну, хорошо. Представьте себе, что раньше, во время зарождения цивилизации, сказочного мира не было вовсе. Он появился сразу после того, как была придумана первая сказка, и являлся по существу ее точной копией. И вот по мере создания новых сказок этот мир рос, развивался и теперь, по мнению ученых мифологов, достиг размеров самой Суходолии... Представляете?
     Класс оживленно зашумел.
     –   Таким образом, мы с полным основанием можем говорить о реальном существовании сказочного мира. Но вместе с тем надо всегда помнить о том, что он мифологичен! То есть, стоит нам забыть наши сказки, как этот мир безвозвратно исчезнет вместе с ними.
     Борька слушал Учителя и не верил своим ушам.
     –   Простите! – не выдержал он. – Это что ж получается? Выходит, я существую только в вашем воображении?
     –   Правильно. – Учитель важно кивнул. – Так и есть.
     –   И стоит вам забыть свои сказки, я тотчас исчезну?
     –   Совершенно верно.
     Борька чуть не задохнулся от возмущения.
     –   Да вы... да вы... да вы вообще понимаете, что говорите?
     Учитель предостерегающе поднял руку.
     –   Одну минуту, мальчик, я еще не закончил. – Он поднялся со стула и снова обратился к классу. – А теперь, господа ученики, настало время познакомиться с существами, населяющими сказочный мир, то есть с людьми или человеками, чей типичный представитель по имени Борис присутствует на нашем уроке. Глядя на этот э-э-э... – прервав речь, учитель обратился к Борьке. – Сколько тебе лет? Пятнадцать?
     –   Четырнадцать!
     –   Глядя на этот великолепный четырнадцатилетний экземпляр, мы можем представить себе, какими древние сказочники представляли себе людей... Они наделили их длинным ростом, маленькими щеками, невзрачным носом и неестественно прямыми ногами, то есть создали их по образу и подобию правителей Суходолии из династии Долянов...
     –   Это по какому еще образу? – начиная закипать, спросил Борька. – По какому подобию?
     –   У многих, кто когда-либо общался с людьми, – продолжал Учитель, – иной раз складывалось впечатление, будто у них скандальный характер и повышенная агрессивность. Однако не стоит забывать о том, что люди – это всего лишь сказочные персонажи, наделенные качествами своего создателя, с присущими ему достоинствами и недостатками. Поэтому относиться к ним как к нормальным долянам было бы, по меньшей мере, несправедливо... Всё понятно?
     «Да!» – ответил класс.
     –   Нет! – ответил Борька.
     –   Тогда пойдём дальше. Люди делятся на две категории: положительных персонажей и отрицательных...
     –   И кто же я, по-вашему? – ехидно спросил Борька.
     –   Еще не знаю, – ответил Учитель. – Видите ли, дети! Сложность в данном вопросе заключается в том, что все, ну или почти все отрицательные люди считают себя положительными, а некоторые положительные – отрицательными. И при этом каждый не прочь приврать. Поэтому разобраться в том: кто есть кто, подчас можно только в самом конце сказки.
     –   Очень интересно! – перебил Борька Учителя. – И из какой же я, по-вашему, сказки?
     –   Э-э-э... – задумался Учитель, – их так много, что сразу и не скажешь.
     –  Я скажу! – поднял руку рыжий ученик. – В этой сказке Борис сначала был первым помощником грозного правителя или как тогда говорили – царя. Потом, когда грозный царь умер, Борис убил его маленького сына Дмитрия и сам сел на престол.
     –   Ты все перепутал! – возразил рыжему ученику его сосед справа. – На самом деле Борис был лишь одним из пятнадцати помощников единоличного правителя. Однажды он решил свергнуть его. Подговорил двух других помощников и они, собравшись в глухом лесу, поделили страну на пятнадцать частей, после чего все пятнадцать помощников стали единоличными правителями... А самое главное, Борис никого не убивал и даже прежнего правителя оставил в живых.
     Класс с уважением посмотрел на Борьку.
     –   А, по-моему, вы все ошибаетесь! – в спор вмешалась девочка, сидящая за спиной рыжего ученика. – Борька к нам пришел из сказки о Леше... Однажды Леше приснилась красивая девочка. Эта девочка попросила его о помощи. Леша влюбился в нее, пообещал помочь, а сам даже найти ее не может... Очень, я вам скажу, грустная сказка.
     Учитель удивленно пожал плечами.
     –   А причем здесь, позвольте спросить, Борис?
     Опустив глаза, девочка поправила складки на платьице.
     –   К сожалению, – горько вздохнула она, – Борис оказался здесь ну совершенно не причем.
     Класс грохнул со смеху, а лицо Борьки залила краска стыда.
     –     Откуда ты знаешь эту сказку? – дрожащим голосом спросил он.
     –    Мне ее три дня назад рассказал сам Леша, – ответила девочка, и добавила, обращаясь к классу: – Леша очень похож на Бориса, только не такой смешной.
     От волнения у Борьки перехватило дыхание.
     –   А куда... куда он пошел... Он сказал?
     –   Нет.
     Борька от досады стукнул кулаком по школьной доске.
     –   Зато я видела, как он вместе с господином Градоначальником выходил из Ратуши.
     –   Господином Градоначальником? Кто это?
     –   А вот он, – девочка показала пальцем в окно, – в белом сюртуке.
     Борька выглянул в окно и увидел, как из здания Ратуши вышел важный долянин во всем белом. Неторопливо переговариваясь со своим окружением, он перешел площадь и направился в сторону заведения с вывеской «Чайная».
     –   Всё, я ухожу, извините! – Борька махнул Учителю рукой и, не оглядываясь, выбежал из класса.

Глава пятая
Градоначальник Сухого Дола

     Борька догнал Градоначальника у самых дверей в чайную, куда тот собирался войти со своей свитой.
     Увидев его, Градоначальник радостно распростер объятия.
     –    Рад приветствовать в нашем городе еще одного сказочного мальчика! – воскликнул он. – На юбилей? Молодец! Из какой сказки?
     –   Да я... видите ли... – промямлил Борька, – из этой...  которая про Лешу.
     –   Ах, про Лешу! – Градоначальник захохотал во все горло. – Хорошая сказка! Только, – он на секунду задумался, – забыл, чем там дело-то кончилось?
     Не зная, что ответить, Борька ляпнул первое, что взбрело в голову:
     –   Так это... всё, знаете ли, хорошо. Зло будет наказано, а добро, как водится, победит.
     –   Да, да, да! – снова захохотал Градоначальник, – действительно хорошая сказка! Итак, пожелания, претензии какие-нибудь есть, нет?
     –   Есть! – воскликнул Борька.
     Окружение Градоначальника испуганно притихло, а он сам угрожающе сдвинул брови.
     –   Что такое? 
     Борька на всякий случай сделал шаг назад и, как можно вежливее, попросил:
     –   Не могли бы вы сказать...
     –   Что? – брови Градоначальника продолжали угрожающе сдвигаться.
     –   Я ищу Лешу.
     Окружение облегченно выдохнуло, а Градоначальник довольно усмехнулся.
     –   А я уж было подумал, жалоба какая! Ну, то-то! – он погрозил Борьке пальцем. – Запомни, мальчик: Сухой Дол – самый лучший, самый богатый, самый благоустроенный и чистый город во всем мире! А доляне, живущие в нем, самые счастливые доляне во всей Суходолии!
     –   Да, – охотно согласился Борька, – мне здесь очень нравится.
     Все дружно заулыбались, а Градоначальник, обращаясь к своему окружению, произнес:
     –   Приходил тут как-то ко мне на днях еще один сказочный мальчик, просил показать портрет Принцессы. Я ему говорю: нет у меня ее портрета, нет, а он, представляете, не верит, говорит, раз Принцесса – родная сестра правителя Суходолии Доляна Тринадцатого, значит, в моем рабочем кабинете обязательно должны висеть их портреты!
     Окружение Градоначальника прыснуло со смеху.
     –   И что дальше? – спросил Борька.
     –   Что дальше? – перестав смеяться, Градоначальник пристально посмотрел Борьке за спину. – А дальше я отправил его к Архивариусу.
     –   Зачем?
     –   За тем, что портреты правящих особ, не представляющих особой художественной ценности, находятся в древлехранилище.
     Отодвинув Борьку в сторону, Градоначальник сделал несколько шагов вперед и перегородил своим телом путь странной процессии, двигающейся мимо чайной.

Глава шестая
Слуга Правителя Суходолии

     Во главе процессии, состоящей из вооруженных длинными копьями стражников, конвоирующих изрядно потрепанного арестанта, шел облаченный в черную одежду лысоватый долянин.
     Увидев Градоначальника, долянин поправил на носу солнцезащитные очки. Огляделся и, поняв, что встречи не избежать, отвесил низкий поклон.
     –   Здравствуйте, уважаемый господин Градоначальник, – произнес он сладким голосом. – Рад видеть вас полным сил и в добром здравии. Надеюсь, я не потревожил покой ваших сограждан. Мне, право, было бы крайне неприятно сознавать то, что причиной вашего беспокойства, явился мой столь краткий визит...
     –    По какому праву вы арестовали господина Заклинателя туч? – перебил Градоначальник. – Надеюсь, господин Слуга, вы еще не забыли, что хозяином Сухого Дола являюсь я? А я не помню, чтобы подписывал приказ об его аресте.
     –   Вы как всегда правы, господин Градоначальник. – Слуга еще раз поклонился. – Вы действительно не подписывали такого приказа.
     –   В таком случае, я требую немедленно освободить жителя города господина Заклинателя туч, и принесли всем нам свои глубочайшие извинения!
     Окружение Градоначальника и просто зеваки, наблюдавшие за этой сценой со стороны, громко и дружно зааплодировали.
     Слуга развел руками.
     –   Прошу покорнейше меня простить, но, к сожалению, я не в силах выполнить ваше требование.
     –   Что такое?
     –   У меня – письменный приказ Доляна Тринадцатого.
     Услышав имя Правителя Суходолии, Градоначальник растерялся, однако после некоторого замешательства взял себя в руки и потребовал показать его.
     –   Сию минуту. – В третий раз согнувшись в низком поклоне, Слуга достал из внутреннего кармана бумажный свиток.
     Градоначальник протянул за ним руку, но Слуга в ту же секунду убрал его себе за спину. 
     –   Да... и вот еще что. Прежде чем передать вам свиток, господин Градоначальник, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Вы считаете, что здесь какой-то другой приказ?
     –   Не исключено!
     –   Очень разумно с вашей стороны... очень... Ведь если вдуматься, в этом свитке, действительно, может оказаться все что угодно. Например, приказ о награждении градоначальника Сухого Дола Почетной грамотой. – При этих словах Градоначальник расправил плечи и победоносно осмотрел свое окружение. – Или, наоборот, приказ об его увольнении с занимаемой должности... Да-да-да, вы, как всегда правы, здесь может быть всё, что угодно! Всё!
     Градоначальнику стало дурно. Дрожащими пальцами он поправил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.      
     –    А что... т-т-такой приказ уже с-с-существует? 
     –   Вы имеете в виду приказ о награждении?
     –   Н-н-нет. Я об... Я об увольнении.
     –   Ну... – развел руками Слуга, – уж кто-кто, а вы-то должны помнить о том, что при устройстве на работу любого государственного чиновника, одновременно с приказом о его назначении на должность, издается приказ об увольнении с ней. 
     –   Да-да... – закивал головой Градоначальник, – приказ с не проставленной датой. Я помню.
     –   Тогда держите! – Еще раз низко поклонившись, Слуга протянул свиток.
     Градоначальник взял его в руки, потом подумал и решительно вернул.
     –   Я вам верю, господин Слуга. Мне, простому градоначальнику, совершенно незачем читать приказ Правителя Суходолии! – С этими словами он повернулся к своему окружению и громко крикнул: – Эй, вы там... Добавить стражу для конвоя! – После чего шепнул Слуге на ухо: – Так... На всякий, знаете ли, случай.
     Слуга в ответ улыбнулся кончиками губ. Махнул стражникам рукой и, не дожидаясь подкрепления, направился дальше.
     Проводив взглядом удаляющуюся процессию, Градоначальник пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство. Развернулся и молча, не поднимая глаз, вошел в чайную.
     –   Не скажете, с кем это сейчас разговаривал господин Градоначальник? – обратился Борька к одному из стоявших рядом горожан.   
     –   С личным слугой Доляна Тринадцатого, – ответил горожанин. Потом покачал головой и выразил удивление, насколько тот изменился за последний год.

Глава седьмая
Архивариус

     Стемнело, когда Борька постучался в дом, на двери которого была прибита медная табличка с надписью «Архивариус».   
     Дверь открыл молодой долянин с мокрыми руками. После секундного замешательства, отошел в сторону и вежливо пригласил гостя войти в дом.
     –   Извините, что не могу подать руки... у нас, знаете ли, уборка. Ну, ничего, я сейчас. – Долянин вытащил из кармана носовой платок, вытер им правую ладонь и протянул Борьке. – Разрешите представиться: Архивариус города Сухой Дол... Вот.
     –   Борька, то есть Боря... Борис.
     –   А я, представьте себе, знаю, кто вы!
     –   Вам рассказал обо мне Леха?
     –   Конечно! А почему вы спрашиваете? Вы что, его еще не видели?
     –   Нет. Три дня ищу.
     Задумавшись, Архивариус сел на стоящий рядом стул.
     –   Разве он не у вас? – спросил Борька. – Господин Градоначальник сказал, что он направился к вам.
     –   Да, это так. Только Леша ушел от меня два дня назад, и я подумал, что после посещения Дворца правителя он вернулся к себе в сказочный мир... Разве нет?
     Борька еще раз отрицательно замотал головой.
     –   Странно. Выходит, Леша все еще во дворце, – задумчиво пробормотал Архивариус. – Ну и ладно! Значит, завтра мы его там увидим.
     –   Вы завтра идете во Дворец правителя?
     Архивариус жестом пригласил мальчика пройти в гостиную, примыкающую к прихожей, где они до этого вели беседу, и показал картину, висевшую в простенке между окнами.
     На картине был изображен человек с факелом в одной руке и мечом в другом. Высоко подняв голову, он призывал толпу испуганных долян идти в атаку.
     –   Это Долян Первый Великий, – благоговейно произнес Архивариус. – Завтра исполняется ровно пятьсот лет со дня судьбоносной победы над черными духами, благодаря которой племена долян, объединенные первым правителем Суходолии, нанесли решительное поражение врагу. По этому случаю во Дворце правителей состоится ежегодный праздничный бал, на котором по традиции будут присутствовать все уважаемые жители Сухого Дола. И я, – скромно опустив глаза, заметил хозяин, – в том числе.
     –   А мне можно пойти с вами? – спросил Борька
     –   Конечно! Сказочному мальчику на празднике всегда рады!
     Удовлетворенно кивнув головой, Борька еще раз посмотрел на картину.
     Картина ему не понравилась – в ней, как ему казалось, не хватало ярких красок. Однако, чтобы не выглядеть не вежливым, решил похвалить ее.
     –   Красивая!   
     Не успел Борька произнести слово до конца, как Архивариус, схватившись за уши, повалился на диван.
     –   Что... что это? – он с непонимающим видом посмотрел на Борьку. – Ты что? Солгал?!
     –   Я нечаянно, – пробормотал Борька, – я больше не буду... честное слово.
     Архивариус встал с дивана, выпрямился и, глядя в глаза, строго отчитал мальчика:
     –   Это безобразие! В вашем возрасте, Борис, пора бы разбираться в живописи. Поэтому что бы вы там не думали, но это весьма хорошая картина или, как вы только что выразились, красивая. А вот то, что вы лжете, совсем нехорошо, совсем некрасиво. И к тому же больно.
     –   Я больше не буду. Я теперь, вообще, буду только молчать и слушать. Слушать и молчать.
     Услышав шум, в комнату вбежали три маленьких мальчика. Увидев Борьку, они спрятались за Архивариуса и из-за его спины принялись с разглядывать гостя.   
     –   Мои сыновья! – с гордостью произнес Архивариус. – Помощники! Ну, как, убрались в своей комнате?
     Получив утвердительный ответ, он погладил детей по головам и повел на кухню ужинать.

     Семья Архивариуса сидела за круглым столом и, весело переговариваясь, поглощала кашу с киселем. Один лишь Борька весь вечер угрюмо молчал, думая о том, что еще каких-то три дня назад на этом самом месте сидел Леха.
     А разговор за столом между тем шел о нем.
     –   ...после того, как я показал портрет Принцессы, – рассказывал Архивариус, – Леша принялся уверять меня в том, что это именно она приснилась ему в ту ночь.
     –   А что в этом удивительного? – пожала плечами его жена. – Разве Принцесса не может ему присниться?
     –   Почему не может? Может! Но дело не в этом.
     –   А в чем?
     –   Дело в том, что та Принцесса говорила, будто ей, и значит, всем нам, угрожает какая-то опасность. Но какая опасность может угрожать нам? После того, как Долян Великий разбил ночных духов, волноваться стало не о чем. Правда, духи изредка предпринимают безуспешные попытки покорить нас, но они никогда не смогут преодолеть волшебную силу правителей Суходолии, которую те унаследовали от своего великого предка. Тем более... – Архивариус сделал многозначительную паузу, – что ровно год назад в одном древлехранилище я нашел антикварную книгу по черной магии и колдовству, которую подарил Доляну Тринадцатому на балу по случаю четыреста девяносто девятой годовщины великой победы. Представляете, какое могущество обретет наш правитель, когда волшебная сила Доляна Великого соединится в нём со знаниями нашего извечного врага! Я имею в виду колдовство и магию... Нет, нам определенно нечего опасаться!
     –   Да, – зевнул Борька. – А что по этому поводу думает Леха?
     –   Леша? – Приняв от жены тарелку с добавкой, Архивариус поставил ее перед собой. – Леша, по-моему, решил убедиться в этом сам и, как я уже говорил, два дня назад отправился на прием к Принцессе.
     –   Понятно, – сонно пробормотал Борька. – А что она собой представляет, эта ваша принцесса?
     Зачерпнув полную ложку горячей каши, Архивариус подул на нее.
     –   Вежливая, очень общительная девочка, как и ее старший брат Долян Тринадцатый. Хотя... – тут он на секунду задумался. – Общительная-то она, конечно, общительная, но только последний раз они с братом на публике показывались год назад... Странно, что я заметил это только сейчас. – Архивариус проглотил ложку каши и с горечью добавил: – Впрочем, если тебе не надо думать о хлебе насущном, ты можешь жить так, как тебе заблагорассудится.
     Уставший от многочисленных впечатлений, Борька громко зевнул.
     Архивариус недовольно поморщился. Посмотрел на Борьку и, отложив ложку в сторону, предложил идти спать.
 
***

     Проснулся Борька оттого, что ему в глаза светило солнце. Спасаясь от него, он накрыл голову подушкой, однако и там, под подушкой, оно продолжало слепить.
    Сбросив с себя одеяло, Борька вскочил на ноги. Осмотрелся и с изумлением увидел, что все четыре стены, пол и потолок комнаты были усыпаны прыгающими с места на место солнечными зайчиками, два из которых продолжали лезть в лицо. Разозлившись, Борька взял в руки лежащую рядом на ночном столике желтую газету и, размахивая ей, как мухобойкой, принялся гоняться за ними по спальне.
     Из-за двери раздались детские смешки.   
     Борька положил газету на место. На цыпочках подкрался к двери и дернул на себя.
     В комнату кубарем ввалились хохочущие сыновья Архивариуса. Упав на пол, они завизжали во весь голос и, топча друг друга, бросились обратно в коридор, где наткнулись на вышедшего к завтраку отца.
     Архивариус строго спросил, что здесь происходит. А секундой позже, увидев Борьку, с головы до ног усыпанного солнечными зайчиками, рассмеялся.
     –   Пора вставать, – сказал ему. – Тем более что спать они тебе все равно не дадут... По себе знаю.
     –    Что это? – Борька обвел взглядом спальню.
     –   Это? Солнечные зайчики. То ли механические, то ли оптические, точно не скажу – не помню. Впрочем, если хочешь, можешь об этом поинтересоваться у господина Механика. Эту игрушку придумал он.
     –    А чего они в глаза все время лезут?
     –    Они лезут туда, где темно. У тебя глаза темные, поэтому они к тебе и лезут.
     Архивариус поднял с пола коробку, выкрашенную изнутри черной краской. Поднял над головой и потряс. Солнечные зайчики тут же сорвались со своих мест и как по команде шмыгнули в нее.
     –   Всё! Завтрак через пять минут. Прошу без опозданий. – С этими словами Архивариус захлопнул крышку коробки, передал ее сыновьям, а сам направился на кухню пить утренний чай.

Глава восьмая
Указ Доляна XIII

     На площади перед Дворцом правителей Суходолии – большом трехэтажном здании с множеством высоких узких окон, одним парадным входом и четырьмя сторожевыми башнями, собралась большая толпа народа. В ожидании приглашения, доляне, среди которых находились Архивариус с Борькой, перетаптывались на месте и с нетерпением поглядывали на часы – начало церемонии впервые за многие годы откладывалось по непонятной причине. Прошло полчаса, час, полтора, а собравшихся гостей по-прежнему никто не приглашал. И только после того, как по толпе пронесся слух о том, что музыканты, которые должны были играть на балу, разошлись по домам, доляне по-настоящему обеспокоились. Градоначальник решительно направился в сторону дворцового крыльца. Протянул руку к парадной двери и тут же одернул – дверь вспыхнула и на глазах изумленной толпы загорелась ровным голубым пламенем. Втянув в себя Градоначальника, толпа в страхе отпряла. Дверь, в ту же секунду погасла.
     Никто ничего не понимал. Толпа продолжала шуметь. Кто, как мог, объяснял случившееся, но все предположения выглядели неправдоподобными даже в глазах тех, кто высказывал их.
     Всё прояснилось после того, как на город опустились вечерние сумерки.
     На балкон, нависающий над парадным входом, вышел Слуга. Поправив на носу черные солнцезащитные очки, он поднял вверх руку со свитком и, привлекая к себе внимание, помахал им.
     Толпа мгновенно утихла. Слуга развернул свиток и громко во весь голос зачитал начертанный на нем Указ.
     –   Я, правитель и защитник Суходолии Долян Тринадцатый, властью, данной мне народом и великими предками, объявляю. С момента оглашения данного Указа все торжества по случаю победы долян над ночными духами отменяются. Отныне и вовеки веков всем моим подданным, живущим в Сухом Доле и за его пределами, в этот день надлежит отказаться от увеселительных мероприятий и вместе с нами скорбеть о безвинных жертвах войны.
     Слуга посмотрел сквозь очки на отблески заходящего солнца. Недовольно поморщился и продолжил чтение.
     –   В связи со всем вышеизложенным, я, правитель и защитник Суходолии Долян Тринадцатый, объявляю сегодняшний день, днем поминовения погибших.
     Опустив свиток, Слуга низко поклонился.
     Толпа загудела, обсуждая услышанное. Однако стоило Слуге снова поднять руку, умолкла.
     –   А теперь, уважаемые господа, когда вы ознакомлены с Указом, я убедительно прошу покинуть Дворцовую площадь, дабы не мешать правителю Суходолии заниматься многотрудными делами во благо страны и общества. До свидания, господа!
     Слуга еще раз поклонился. Выпрямился и, выхватив взглядом из толпы Градоначальника, жестами показал ему, чтобы тот как можно быстрее уводил с площади народ.
     Толпа какое-то время погудела и, подгоняемая Градоначальником с его добровольными помощниками, стала расходиться. Не прошло и пяти минут, как на Дворцовой площади никого, кроме Борьки, решившего во что бы то ни стало увидеться с Лехой, и Архивариуса, присевшего отдохнуть на скамейку под густым кустом сирени, не было.
     Подождав, когда все разойдутся, Борька подошел к балкону, на котором стоял Слуга, и попросил позвать Леху.
     Презрительно посмотрев на мальчика, Слуга ничего не ответил.
     –   Господин Слуга! – воззвал Борька. – Я, конечно, понимаю: у вас в стране траур и все такое. Но поймите, я должен его увидеть, мне очень надо... Вы меня слышите?
    –   А с чего ты решил, мальчик, что твой друг во дворце?
     –   Мне сказали.
     –   Кто?
     –   Господин Архивариус.
     –   Ах, господин Архивариус? – Слуга холодно улыбнулся кончиками губ. Окинул внимательным взглядом пустую площадь и задумчиво произнес: – Да, да, как же, помню, был здесь такой дня два назад, но он ушел... домой. И тебе, мальчик, тоже советую, как можно быстрее вернуться в свой мир, поскольку твое присутствие в данной ситуации для нас крайне нежелательно.
     Слуга еще раз смерил Борьку презрительным взглядом. Круто развернулся и, захлопнув за собой дверь, вышел с балкона.
     Ошарашенный этим известием, Борька застыл на месте.
     «Это что же такое получается. Выходит, мы с Лехой разминулись?»
     Он посмотрел по сторонам в поисках Архивариуса. Не найдя его, развел руками и отправился в город. 
     Дворец правителей Суходолии находился на правом берегу Стерлянки. Для того чтобы попасть в город, Борьке надо было пройти по широкой аллее, соединяющей Дворцовую площадь с одной из городских улиц. И именно там, в начале длинной аллеи, он услышал чей-то слабый стон.
     Подойдя поближе, Борька отогнул ветку сирени. Наклонился и увидел поднимающегося с земли Архивариуса.
     Долянин, обхватив голову ладонями, сделал ему навстречу несколько шагов и упал.
     Борька поднял его.
     –   Что с вами? 
     –   Ложь! Опять ложь! Как мне больно...
     –   Я ничего такого не говорил! Честное слово! Ну а если чего случайно и вырвалось, так это нечаянно.
     –   Бедные мои уши!
     Борька чуть не заплакал.
     –   Ну не могу же я, в самом деле, говорить и в то же время думать, что говорю! Это так сложно!
     Архивариус с непонимающим видом уставился на него. Спросил: он-то, Борька, тут причем. После чего обхватил уши руками и снова застонал.
     Поняв, что в этот раз солгал кто-то другой, Борька облегченно выдохнул.
     –   Ладно, с кем не случается. Бывает: не захочешь, а приврешь, или приврешь да не заметишь... Дело житейское!
     –   Ах, ничего-то ты не понимаешь!   
     Архивариус огорченно махнул на него рукой и, переваливаясь с боку на бок, неторопливо заковылял по аллее.

Глава девятая
Астролог и другие

     После потрясения, вызванного болезненной ложью, Архивариус еще долго не мог прийти в себя. Он что-то шептал себе под нос, тихо постанывал, а не дойдя до дома десяти шагов, закапризничал.
     –   Не хочу! – сказал он.
     –   Чего?
     –   Домой идти не хочу! Пошли в чайную. – Не дожидаясь Борькиного согласия, Архивариус развернулся и быстро пошел в обратном направлении.
    
     В чайной, несмотря на поздний час, свободных столиков почти не было – многие из тех, кто еще недавно стояли на Дворцовой площади, пришли сюда и за чашкой сладкого чая делились с окружающими своими впечатлениями.
     Архивариус огляделся в поисках свободного места. Заметив в углу зала незанятый столик, направился к нему. Сел и пригласил сесть Борку. Тут же привстал и сухо поздоровался с сидящими за соседним столиком долянами.
     –   Добрый вечер, господин Градоначальник. Добрый вечер, господин Учитель. Добрый вечер, господин Бухгалтер. И вам, господин Механик, тоже добрый вечер!
     –   О чем вы, милейший? – Механик саркастически усмехнулся. – Тут, понимаете ли, впервые за пятьсот лет бал отменили, а вы нас уверяете в том, что вечер воистину добрый!
     –   Нет, нет, нет! – бурно запротестовал Бухгалтер. – Зря вы так! В Указе правителя определенный смысл, несомненно, есть. Ведь победа, согласитесь господа, это не только удачное окончание военно-финансовой операции, но и подведение затрат. И я не понимаю, как можно танцевать, не зная окончательного баланса?
     Все, кто слышали Бухгалтера, бурно запротестовали, а громче всех протестовал пребывавший в дурном расположении духа Архивариус.
     –   Глупость! Глупость! И еще раз глупость! Я вам сейчас это докажу как дважды два!
     –   Извольте!
     –  Слушайте! Как известно из архивных данных, первый бал по случаю победы над ночными духами состоялся сразу после решающего сражения... Так?
     –   Ну, допустим, – согласился Бухгалтер.
     –   А значит, наши предки не могли не знать о своих потерях – правильно? – и тем не менее они радовались, танцевали! А мы...
     Бухгалтер, не дав договорить Архивариусу, вскочил на ноги.
     –   А мы, как я посмотрю, на основе архивных данных, по-прежнему делаем ложные выводы!
     –   Что вы имеете в виду, господин Бухгалтер? – сквозь зубы процедил Архивариус. – Объяснитесь!
     –   Я имею в виду вашу насквозь лживую гипотезу о происхождении династии Долян!
     –  Как вы сказали: лживую?! – Архивариус, только что пострадавший ото лжи, возмутился и тоже вскочил на ноги. Казалось, еще мгновение – и они вцепятся друг другу в волосы.
     –   Господа, господа, уймитесь! – Учитель, расставив руки, встал между ними.   
     Противники постояли, посверлили друг другу злыми глазами и нехотя сели на свои места.
     Выплеснув накопившуюся злость, Архивариус быстро успокоился, в отличие от Бухгалтера, который еще долго продолжал доказывать свою правоту.
     –   Это не мы – они, наши предки, воевали. Это они – не мы имели право веселиться!
     –   Ну, хватит вам, господа, хватит! – Градоначальник постучал ложечкой по пустому стакану. – Пожалели б друг друга.
     –   Да! Сколько злости, сколько ненависти! – поддакнул Учитель. – Над чашей сейчас, наверное, целый водопад!
     Борька наклонился к уху Архивариуса и спросил: о чем это он.
     Архивариус прошептал:
     –   О Чаше Страдания... Видел на площади?
     Борька утвердительно кивнул.
     –   Вот... Когда в Суходолии все спокойно, все хорошо, капель над Чашей Страдания нет. Но стоит случиться какой-нибудь напасти, будь то болезнь, ссора, драка или что похуже, над чашей тотчас образуются слезы, а точнее сказать, соленые капли воды... – Архивариус тихо захихикал. – Словом, господин Учитель прав – пару капель мы с господином Бухгалтером добавили в общую чашу.
     –   Что с нами стало? – Учитель огорченно покачал головой. – Вспомните, ведь когда-то мы были самым культурным, самым вежливым народом во всем мире, а теперь? Посмотрите! – он кивнул в сторону Борьки. – Человек спокойно по-долянски сидит, пьет чай, в то время как мы ругаемся, словно дурно воспитанные люди.
     –   Да, – его поддержал Градоначальник, – и это приняло уже, к сожалению, массовый характер. Вы бы только знали, господа, сколько мне приходиться разбирать дел, связанных с недостойным поведением наших сограждан... Мне иной раз кажется, что мы стали находить какое-то изощренное удовольствие в различного рода скандалах. А иначе, скажите, как объяснить то, что публичные ссоры и даже драки стали привычным делом на улицах Сухого Дола!
     –   Не удивлюсь, – вздохнул Учитель, – если чаша скоро совсем переполнится.
     –   А как ей не переполниться, – возмущенно произнес Архивариус, – если мы совсем разучились извиняться, даже задев кого-то на улице. Вот вам пример... Несколько дней назад господин Механик наступил мне на ногу. Я понимаю: не специально. Но, это, как вы понимаете, никоим образом не освобождало его пусть даже от формальных слов сожаления. Однако представьте себе мое изумление, когда я увидел, что господин Механик не только не думает просить прощения, более того, он...
     –   Ну ладно, ладно! – перебил Механик. – Несмотря на то, что вы, господин Архивариус, сами бросились мне под ноги, я готов принести вам свои извинения. Я был не прав.
     –   А вы знаете, что у меня после этого был сердечный приступ? Мне даже к господину Доктору пришлось обращаться!
     Архивариус выдержал театральную паузу и, добавив голосу трагичных нот, сказал, что если Чаша Страдания когда-либо переполнится, то в этом будет и его немалый вклад.
     Механик смутился.
     –   Ну, я, конечно, погорячился тогда, – сказал он. – Возможно, мне действительно следовало принести вам свои извинения. Однако в качестве оправдания, могу сказать, что в тот день я был просто не в себе! Нет, вы только представьте! Я написал докладную записку на имя господина Градоначальника с просьбой о выделении средств на бурение новой артезианской скважины... Вы же понимаете, господа, насколько это важно для Сухого Дола. И что? И ничего! Никакого ответа! А когда я пришел в Ратушу, дабы лично узнать о причинах задержки, господин Градоначальник сказал мне, чтобы я... Ну, в общем, чтобы я не мешал ему работать, а не то он меня... – Механик поднял кулак над головой, но тут же, бросив испуганный взгляд на Градоначальника, опустил. – Словом, господин Архивариус, хочу вам заметить: вы не вовремя мне бросились под ноги.
     –   А нечего без стука входить! – Градоначальник грохнул ладонью по столу. – Взяли, понимаешь, моду, чуть что вваливаться в кабинет без приглашения! А у меня, между прочим, тоже бывает плохое настроение, особенно после того, как некоторые должностные лица, – он угрожающе посмотрел на Бухгалтера, – вовремя не представляют важные отчеты!
     –  А как я мог их вовремя представить, – взвизгнул Бухгалтер, – если господин Архивариус на мой официальный запрос о площади окон Дворца Правителей, чтобы я мог посчитать стоимость пошива новых черных штор, сказал, что у него, видите ли, обеденный перерыв и он не намерен по таким пустякам нарушать режим питания!
     Доляне осуждающе посмотрели на Архивариуса. Потом медленно перевели взгляды на Механика, на Градоначальника, на Бухгалтера и снова на Архивариуса.
     –   Что с нами стало! – еще раз тяжело вздохнул Учитель.
     И все, как по команде, стыдливо опустили головы.

     Тягостное молчание, воцарившееся после слов Учителя, нарушил толстый долянин, минутой ранее появившийся в чайной. Расталкивая посетителей, он пробрался к столику, за которым сидел Градоначальник, и, задыхаясь от нехватки воздуха, прохрипел:
     –   Вот вы где, господин Градоначальник. А я вас обыскался!
     –   А чего меня искать? Где я еще могу быть в это время? Ну не в Ратуше же, в самом деле?
     –   Действительно! – удивился своей недогадливости долянин.
     –   Да вы присаживайтесь, господин Астролог, не стойте! – предложил Градоначальник. – Выпейте с нами чайку, расскажите, как там звезды на небе, а то мы все о мирском, да городском... Скукота!
     Официанты принесли еще один стул. Астролог сел между Архивариусом и Борькой.
     –   Ну что вам сказать, господин Градоначальник? Ветер опять не дует. Небо заволокло тучами, звезд не видать. А в остальном, все по-прежнему.
     –   А меня чего искали?
     Астролог хлопнул себя по лбу.
     –   Так у нас же беда! День уменьшается!
     Градоначальник нахмурил брови.
     –   Ну?
     –   Ну вот, собственно, и все.
     –   Так он и должен уменьшаться, согласно суточному изменению склонения солнца, – заметил Механик. – Ничего удивительного.
     –   Да, – согласился Астролог. Но дело в том, что для этого времени года день убывает значительно быстрее, чем ему полагается.
     Механик напрягся.
     –   На много?
     –   Нет, – ответил Астролог. – Но с каждым днем отклонение увеличивается.
     –   Так что ж вы молчали? – Градоначальник грохнул кулаком по столу. – Вы когда заметили это безобразие?
     –   Шесть дней назад, – пролепетал Астролог.
     –   Почему сразу не сообщили?
     –   Проверял расчеты.
     –   Почему не сообщили, когда проверили?
     –   Потому что... потому... – Астролог никак не мог выдавить из себя окончание фразы, – что перепроверял их.
     –   Вот так у нас всегда! Вот так мы работаем! – Градоначальник развел руками и, бросив в сердцах ложечку на стол, вынул из кармана ручку с блокнотом. – Ладно, какие будут предложения по устранению нарушения?
     –   Я не знаю, – пролепетал Астролог.
     –   Господин Градоначальник, – не выдержал Механик, – Вы, кажется, не совсем поняли, о чем идет речь... Беда не в том, что уменьшается день, а в том, что увеличивается ночь.
     Все разом смолкли, а с соседнего столика раздался звон разбившейся чашки.

Глава десятая
«С Лехой что–то случилось…»

     –   Это война! Я знаю, такое уже бывало. Сначала удлинялась ночь, потом в обществе портились нравы так, что в Чаше Страдания уровень воды многократно увеличивался, а день съеживался, как шагреневая кожа... Ну, ничего, ничего! Долян Тринадцатый им еще покажет! Он еще выведет их на свет!
     Борька едва поспевал за громко говорящим Архивариусом.
     –   Кому покажет? – спросил он. – Кого выведет?
     Архивариус резко остановился.
     –   Что значит кого? Ночных духов, естественно! Ты что, ничего не слышал о ночных духах?
     Борька пожал плечами.
     –   Ну, так, чуть-чуть.
     Архивариус удивленно покачал головой. Ткнул пальцем на темное шевелящееся пятнышко, висевшее в воздухе под карнизом стоявшего рядом дома, и спросил: видит ли он черное пятно.
     –   Да, – ответил Борька.
     –   Вот это и есть тот самый ночной или черный дух!
     Борька от неожиданности шарахнулся на противоположную сторону улицы.
     –   Да ты не бойся, – Архивариус схватил его за рукав и потащил по ярко освещенной фонарями улице дальше. – Когда мы на свету, дух не опасен. Хуже, когда темно.
     –   И как с ними бороться, когда темно?
     –   А зачем с ними бороться? Надо просто соблюдать меры предосторожности. Не ходить по темным улицам, не заглядывать без фонаря в черные чуланы и всё такое прочее.
     –   А если очень надо?
     –   Если очень надо, ходи с факелом. А еще лучше сиди дома на свету.
     Борька несколько минут шагал молча, обдумывая услышанное, а после спросил: о какой войне тогда идет речь.
     Архивариус снова остановился. Повернулся лицом к Борьке и, показывая всем своим видом, как ему тяжело, вздохнул.
     –   Какие же вы, люди, бестолковые! Господин Астролог ясно же сказал: ночь становится длиннее! А что произойдет, если она все время будет удлиняться?
     –   Тогда, думаю, наступит вечная тьма.
     –   А как бороться с черными духами, если наступит вечная тьма?
     Борька пожал плечами.
     –   Не знаю.
     –   Вот и я не знаю, – ответил Архивариус, и снова в ярости затряс кулаком. – Ничего, ничего! Долян Тринадцатый им еще покажет! Он еще выведет их на свет!
     Они уже подходили к дому, когда им на встречу попался отряд стражников, конвоирующий очередного арестанта. Во главе этого отряда, торопливо перебирая маленькими ножками, шел Слуга.
     Увидев его, Архивариус схватил Борьку за руку.
     –   Вот он – лжец, смотри. Это он солгал! Это он меня сегодня чуть было не покалечил!
     Поравнявшись с ними, Слуга замедлил шаг, прислушиваясь к тому, что говорит Архивариус. Ничего не услышав, опустил голову и прошел мимо.
     –   А ведь скажешь кому, что долянин солгал, – продолжил Архивариус, – так тебя, пожалуй, самого обзовут лгуном.
     Борька хотел было возразить Архивариусу, сказать, что верить такому противному типу, как Слуга, может только сумасшедший, как вдруг у него самого, чуть не помутился рассудок от внезапно появившейся мысли.
     Он робко кончиками пальцев коснулся плеча Архивариуса и жалобно спросил:
     –    Скажите, Слуга соврал в тот момент, когда разговаривал со мной? Да?
     Архивариус поморщился, с неохотой вспоминая недавнее событие, и согласно кивнул.
     –   Да.      
     –   Когда говорил о Лехе, да?
     –   Кажется. Не помню. Помню только, прозвучало мое имя, а потом... потом он что-то сказал, не помню, что именно, и я потерял сознание.
     Борька, слушая Архивариуса, согласно кивал головой.
     –   Он сказал, что Леха отправился домой в сказочный мир.
     Архивариус широко раскрыл глаза.
     –   Да ты что! Выходит, что он...
     –   Выходит, что Леха никуда из дворца не уходил, и в Григорьевку не возвращался.
     Архивариус всплеснул руками.
     –   Быть не может!
     Борька затряс его за рукава рубашки.
     –   С Лехой что-то случилась! Понимаете? Его надо выручать! Его надо срочно выручать! – Он обхватил голову руками. – Это я во всем виноват! Если бы я поверил ему тогда... если бы я был настоящим другом, а я... а я его предал... Я виноват!
     Архивариус слушал Борьку и, восстанавливая в памяти прошедший день, безуспешно пытался вникнуть в суть происходящих событий. Посмотрел на затянутое черными тучами беззвездное небо, на плачущего мальчика, по странному стечению обстоятельств оказавшегося у него в гостях, и впервые почувствовал страх за завтрашний день.

Глава одиннадцатая
Подземный ход

     Позавтракав, Архивариус с Борькой сидели за письменным столом в кабинете хозяина и думали о том, как выручить Леху.
     –   Во дворец тебя никто не пустит! – Погладив живот, Архивариус откинулся на спинку стула. – Не для того господин Слуга тебя обманывал, чтобы дать возможность уличить себя во лжи.
     –   Что, значит, не пустит? – возмутился Борька. – Пусть только попробует! Я ведь не к нему в гости собираюсь – к правителю Суходолии!
     –   Все равно не пустит! – Архивариус тяжело поднялся со стула. – Ты пойми: если Леша ушел домой, тебе в аудиенции с правителем, естественно, будет отказано, поскольку говорить вам тогда попросту не о чем. А если Лешу, по каким-то причинам, держат во дворце и скрывают это, то господин Слуга тебя тем более не пустит, иначе не было бы смысла скрывать... Я понятно объясняюсь?
    –   Куда уж понятнее. Вас послушать, так и выхода никакого нет.
     Архивариус развел руками.
     –   Надо ждать.
     –   А если попробовать проскочить мимо охраны? Вы ж, косолапые, бегать-то совсем не можете.
     –   Да тебя даже на порог не пустят. Вспомни горящую дверь. Нет, это бесполезно.
     Борька взорвался.
     –   У вас что ни спроси: все бесполезно! Это бесполезно! То бесполезно! Не может такого быть, чтобы во дворец нельзя было проникнуть каким-то другим путем!
     –   Каким?
     –   Не знаю. Пожарным, черным, запасным, подземным... Да мало ли?
     –   Точно! – хлопнув себя по лбу, воскликнул Архивариус. – Как же я сразу не вспомнил! Подземным! – Вскочив со стула, он подошел к полке с документами. – В моем архиве есть план инженерных коммуникаций города, и в частности, заброшенный канализационный канал из Дворца правителей в подвалы Ратуши. Смотри! – Архивариус расстелил перед Борькой желтую порванную в местах сгиба карту. – Вот Дворец правителя, – он пальцем ткнул в значок на плане города, – вот Центральная площадь, Ратуша, а вот, видишь, черная пунктирная линия между Ратушей и дворцом? Это и есть тот самый подземный ход.
     –   Ну вот, – удовлетворенно пробормотал Борька. – А вы говорили, бесполезно.
     –   Я говорил: бесполезно ломится в горящую дверь! А про подземный ход у нас, извините, разговора не было!
     –   Ну ладно, ладно!
     Хлопнув ладонью по столу, Борька пристально посмотрел на долянина.
     У Архивариуса, догадавшегося, что означает этот взгляд, взмокла спина. Он опустил голову и дрожащими руками принялся наводить порядок на письменном столе. Переложив несколько бумажек с место на место, выпрямился и быстро заговорил:
     –   Боря! Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я хорошо знаком с правилами гостеприимства и готов помочь вам и вашему другу Леше, чем только можно. Но нельзя требовать от меня невозможного! Я – ученый, не воин. Мое место здесь, в светлом кабинете, а не в темном тоннеле. И потом... Лезть, как вор, во дворец к своему правителю и защитнику я, простите, не могу. Поэтому, Боря, я очень надеюсь на ваше понимание и еще на то, что вы в дальнейшем не будете очень строги ко мне. Очень надеюсь.
     Архивариус замолчал. Сел на стул и, тяжело вздохнув, виновато посмотрел на мальчика.
     Не перебивая, Борька молча выслушал долянина. Переложил из кармана в карман принесенный из Григорьевки фонарик и, плотно закрыв за собою дверь, тихо вышел из кабинета.

Глава двенадцатая
Во Дворце правителей Суходолии

     Подземный ход, соединяющий Ратушу с Дворцом правителей Суходолии, представлял собой узкий, выложенный из обожженного кирпича тоннель, невысокий потолок которого поддерживали толстые и еще достаточно крепкие деревянные балки.
     Было сухо и темно.
     Освещая дорогу фонариком, Борька подхлестывал себя воспоминаниями о своем предательстве и решительно двигался вперед.    
     Он уже потерял счет времени, когда луч фонарика высветил из мрака чуть покосившуюся деревянную дверь. Борька остановился. Глубоко вздохнул и, прислушиваясь к посторонним шорохам, медленно приоткрыл ее. Просунул в образовавшийся проем голову и, убедившись в том, что ему ничто не угрожает, переступил порог.
     А потом он долго гулял по первому этажу пустого дворца. Что это был за дворец! Некогда красивый и величественный он представлял собой жалкое зрелище. Окна, занавешенные тяжелыми черными шторами, не пропускали света, запыленные зеркала ничего не отражали, а с картин, со вкусом и любовью развешанным вдоль стен, свисали густые космы паутины. И только редкие цепочки следов на грязном паркете, да возня под высоким потолком, где в непроницаемой темноте что-то большое шевелилось и перекатывалось с места на место, указывали на наличие жизни во дворце.
     Двигаясь по одной из таких цепочек, Борька наткнулся на маленькую темную коморку без окон, видимо, некогда принадлежащую прислуге. В углу коморки рядом с грубо сколоченной тумбочкой стояла низкая кровать, на которой кто-то лежал.
     Борька на цыпочках приблизился к кровати и осветил фонариком лицо спящего.
     Это был Леха. 
     Вскрикнув от радости, Борька принялся тормошить его, называть самыми ласковыми словами, какие только приходили на ум, но... Леха не шевелился.
     Борька еще раз посветил фонариком ему в глаза, а потом что есть силы, ударил ладонью по щеке. 
     Леха и тогда не подал признаков жизни. И только его строгое лицо как бы напоминало старую истину о том, что предательство ни для кого не проходит бесследно, а особенно для того, кого предали.
     Когда Борька понял, что Леху не разбудить, ему захотелось уснуть вместе с ним.
     Он выпрямился, постоял несколько секунд, рассматривая недвижимое тело друга, потом аккуратно положил фонарик на тумбочку и со словами: «Я тебя больше не оставлю», лег рядом.

     Лежа с Лёхой плечом к плечу, Борька слушал, как под кроватью долго возились мыши, а над головой, этажом выше, кто-то без устали ходил из угла в угол. А когда мыши угомонились, он вдруг почувствовал, как у лежащего справа Лехи бьется сердце. Слабо, редко, но все-таки бьется.
     Борька с воплем радости вскочил с кровати. Схватил Леху поперек туловища, рывком бросил себе на плечо и понес по пустынным залам дворца в подвал, обратно к подземному ходу.
     Освещая путь тусклым фонариком, Борька быстро шел по тоннелю, удивляясь той легкости, с какой нёс долговязого Леху. Решив, что несчастье с другом придало ему дополнительные силы, он ускорил шаг и уже через несколько минут, споткнувшись о ступеньку лестницы, понял, что достиг подвалов Ратуши.
    Наверху его ждал Архивариус. При виде Лехи, тащившего на себе Лёху, он вскочил со скамейки и в ужасе всплеснул руками.
     –   Что с ним?
     –   Врача! – заорал Борька. – Скорее!
     Архивариус засуетился, пытаясь сообразить, в какую сторону идти. Вспомнил, что Доктор живет на соседней с ним улице, и побежал в сторону своего дома.

Глава тринадцатая
У Доктора

     Доктор читал книгу, когда Архивариус с Борькой ввалились к нему в кабинет. Мальчик осторожно положил Леху на белую кушетку и глазами, полными мольбы, посмотрел на Доктора.
     –   Вот, – произнес он, указывая на друга, – не встает.
     А потом, испугавшись того, что доктор может решить, будто тот уже умер, торопливо добавил:
     –   Но сердце у него бьётся. Я проверял, послушайте сами, если не верите!
     Пока Доктор неторопливо поднимался из-за стола, ставил книгу на полку шкафа и натягивал на голову белый колпак, Борька внимательно рассматривал Леху, удивляясь тому насколько у него прозрачная кожа.
     Доктор сел перед кушеткой на стул. Взял Лёхину ладонь, казавшуюся при дневном свете стеклянной, потрогал и, удивленно хмыкнув, обратился к Архивариусу с вопросом:
     –   Вам это знакомо?
     Архивариус скорбно кивнул:
     –   Да.
     –   Очень интересно! – Приподняв веки, Доктор заглянул Лехе в зрачки. – Оказывается, у людей проявляются те же симптомы, что и у долян. Скажи мне об этом раньше, ни за чтобы не поверил.
     Почувствовав неладное, Борька схватил Доктора за рукав халата.
     –   Что с ним?
     –   Ничего! То есть, я хотел сказать, ничего хорошего. У твоего друга вульгарный ССР – синдром саморастворения.
     –   Синдром чего?
     –   Саморастворения! Такое, к сожалению, иногда случается с теми, кто по неосторожности попадает к черным духам.
     Борька еще раз дернул Доктора за рукав.
     –   Скажите, он ведь поправится? Да?
     Доктор отрицательно покачал головой.
     –   Это вряд ли.
    Борька чуть не заплакал.
     –   Господин Доктор, вы уж гляньте на него повнимательней, может, это вовсе и не ССР? Может, это ОРЗ или ревматизм какой-нибудь?
     Вырвав рукав из Борькиной ладони, Доктор отошел в сторону. Взял с полки маленький стакан и принялся смешивать в нем какие-то пахучие снадобья. Добавил немного воды и протянул мальчику.
     –   Пей!
     Борька жадно проглотил содержимое стаканчика.
     –   Увы, увы, – вздохнул Доктор. – Медицина в данном случае все еще бессильна.
     –   Как же так?
     –   Так вот... Синдром саморастворения – это ведь, в сущности, не болезнь.
     –   А что?
     –   Не знаю. Может колдовство, может магия. Признаться, я в этом плохо разбираюсь. Н-да...
     Все замолчали. Доктор, глядя на Борьку, размышлял: стоит ли ему продолжать вести умиротворяющую беседу или, не дожидаясь возможной истерики, сразу приняться за приготовление новой дозы успокоительной микстуры. Ни к чему не придя, встал и направился к столу.
     –   А дальше? – ни к кому не обращаясь, спросил Борька. – Дальше-то что?
     Решив, что Борька имеет в виду своего друга, Доктор сказал, что завтра, самое позднее – послезавтра, больной окончательно растает и перестанет существовать.
     –   Я не о нем, я о себе. Мне-то теперь как с этим жить?
     Решив, что новая порция успокоительного уже не понадобится, Доктор облегченно выдохнул.
     –   Возвращайся в свой сказочный мир. С нашими духами, как видишь, шутки плохи, а у вас они бессильны.
     Словно не зная, куда идти, Борька повернул сначала в одну, потом в другую стороны.
     –   Да, я так и сделаю... Пойду... Прямо сейчас пойду... Прощайте.
     И тут за его спиной раздался громкий возглас Архивариуса:
     –   Стойте!
     Архивариус вскинул руку вверх, а потом медленно опустил ее по направлению к Доктору.
      –  Повторите, что вы только что сказали.
     Пожалев о том, что не приготовил новую порцию микстуры – для Архивариуса, Доктор спросил, что конкретно он имеет в виду.
     –   То, что вы только что сказали Боре.
     –   Хорошо. – Доктор на секунду задумался и сказал, что он только что посоветовал Борьке вернуться домой, поскольку у него дома, в сказочном мире, черные духи бессильны.
     –   А чары? – воскликнул Архивариус. – Их колдовские чары там тоже бессильны?
     Доктор задумчиво почесал затылок.
     –   Не знаю... Может быть.
     Подскочив к Борьке, Архивариус схватил его обеими руками за плечи.
     –   Боря! Бери своего друга, и пока не стемнело, беги в Зимину пещеру. Домой беги! Ты понял?!
     Борька согласно кивнул, но, судя по выражения лица, понял не до конца.
     Архивариус яростно затряс его.
     –   Слушай меня внимательно! Может так случиться, что там, в сказочном мире, колдовские чары ночных духов потеряют над Лешей свою силу, и он выздоровеет! Ты меня понимаешь? Выздоровеет!
     Борька понял. Несколько секунд он растерянно молчал, еще не веря в то, что судьба в лице Архивариуса предоставила ему шанс спасти друга. Опомнился, бросил Леху на плечо и, не попрощавшись с долянами, пулей выскочил на улицу.


Глава четырнадцатая
Возвращение домой
 
     Начинало темнеть, когда Борька у входа в пещеру встретил Пограничника, ремонтирующего своего Дракона.
     Спросил:
      –   Опять проблемы?
      –   Это у него проблемы! – Пограничник пнул Дракона по одной из трех голов. – Замучил, гад... А вы, ребята, как я погляжу, нагостились, домой спешите?
     –   Домой, – аккуратно опустив Леху на траву, подтвердил Борька.
     –   Ну и правильно! А в Суходолию-то еще вернетесь?
     Борька отрицательно замотал головой.
     –   Ни за что!
     –   И то верно! – засмеялся Пограничник. – Тем более что завтра я отремонтирую свою боевую машину и никого сюда больше не впущу. Всё, ребятки! Баста!
     Борька подошел вплотную к Пограничнику. Тыкая пальцем ему в грудь, сказал, что этого мало.
     –   Вы должны не только никого не впускать, вы должны сделать так, чтобы ни у кого из людей не было даже мысли прийти сюда.
     Пограничник в полном недоумении уставился на Борьку.
     –   Ну, ты скажешь! – расхохотался он. – Ну, ты насмешишь! Нет, ты меня когда-нибудь точно уморишь! Артист!
     Борька махнул на него рукой. Поднял с травы ставшего почти невесомым Леху и зашагал в гору.
     Он уже подходил к пещере, когда его окликнул Пограничник с зажженным факелом в руке.   
     Переваливаясь с ноги на ногу, старичок догнал Борьку. Протянул факел и спросил: не запамятовал ли он, грешным делом, пароль.
     –   А ведь и вправду! – ахнул Борька. – Забыл!
     Пограничник усмехнулся.
     –   Эх вы, молодежь! Ладно, запоминай, другой раз повторять не буду: «Добро побеждает зло».
     –   Добро побеждает зло, – удрученно качая головой, повторил Борька. – Никогда бы не подумал.
     После чего вежливо поблагодарил старика и вошел в пещеру. Подошел к заветному камню, положил на него руку и произнес пароль.
     Едва Борька договорил последнее слово, как в стене пещеры появилась большая железная дверь. Громко скрипя, она медленно отворилась. Стены задрожали, с потолка посыпалась труха, а в образовавшийся проем хлынули потоки свежего воздуха и света.
     Невозможно даже представить, как в этот момент Борьке захотелось домой, в Григорьевку. Только здесь, в темной пещере, он впервые по-настоящему осознал, как замечательно жить там, где родился, где все тебе знакомо, где любой кустик, если понадобится, готов послужить защитой в минуты опасности. И только нежелание показывать Леху в полурастворенном состоянии людям, удерживало от немедленного возвращения в деревню.
     Выйдя из пещеры, он набрал хвороста. Разжег костер от подаренного старичком-пограничником факела, нарвал травы и уложил на нее Леху. Закончив приготовления, завалился рядом и, мысленно пожелав ему доброй ночи, закрыл глаза.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава пятнадцатая
Утро

     Лехе приснилась девочка-облако. Она долго кружила над ним, потом тихо произнесла:
     –   Бедный Леша.
     Она сказала это так просто, и столько тихой грусти было в ее голосе, что Лехино сердце сжалось от жалости.
     –   Прости меня, Принцесса... Я не смог найти тебя.
     –   Теперь я рядом.
     –   Где?
     –   Здесь... Полетели!
     Леха грустно улыбнулся.
     –   Шутишь?
     –   Да нет же, не шучу! Давай!
     Она протянула к нему обе руки. Стараясь дотянуться до них, Леха сделал резкое движение в ее сторону и, неожиданно для самого себя, взмыл в воздух.
     –   Я лечу!
     –   Да, к сожалению, – произнесла-пропела девочка-облако.
     –   Почему, к сожалению?
     –   Потому что теперь ты мне уже ничем не поможешь.
     –   Нет-нет! Я обязательно помогу тебе! Честное слово!
    Девочка-облако улыбнулась.
     –   Давай, я покажу тебе мою страну.
     Она взяла его за руку, и они медленно поплыли по небу.
     Девочка-облако долго рассказывала Лёхе о Суходолии, знакомила с наиболее достопримечательными местами, показывала, где собиралась разбить очередной парк, но, к сожалению, никогда уже не разобьет.
     –   А вот здесь я живу. – Девочка-облако указала на небольшой флигель, находящийся позади Дворца правителей. – Раньше у меня во дворце была комната, большая и светлая, но несколько дней назад брат решил, что там небезопасно и посадил меня под замок... Впрочем, – добавила она, еле сдерживая слезы, – это ненадолго.
     Потом девочка-облако стала быстро таять. С каждой секундой она становилась все прозрачней и прозрачней, и последнее, что успела сказать, было:   
     –   Прости меня, Леша.

***

     Коротка ночь в июле. Едва успели прогореть угли костра, как ранние пташки, пролетая над землей, разнесли радостную весть о том, что ночь на исходе и что совсем скоро, стоит немного потерпеть, взойдет солнце.
     Мир просыпался. В траве зашевелились беспокойные кузнечики, где-то далеко-далеко надрывно прокричал петух, а над потухшим костром, о чем-то сердито жужжа, пролетел шмель.
     Борька зажмурился. Сладко потянулся, после чего быстро перевернулся на бок и внимательно посмотрел на друга.
     Леха тяжело дышал. Его рука чуть подрагивала, но кожа, еще вчера казавшаяся прозрачной, заметно потемнела.
     Он постепенно приходил в себя. Сначала по его телу пробежала крупная дрожь, потом он поперхнулся, один раз, другой, третий, закашлялся и... перестал дышать.
     Не успел Борька испугаться, как Леха открыл глаза.

     Леха открыл глаза. Приподнял голову, осмотрелся и, облизав сухие губы, спросил: где он.
     –   У Зиминой пещеры, – прошептал Борька.
     –   В Суходолии?
     –   Нет, Лешенька, дома.
     Леха приподнялся. Немного подумав, еще раз недоверчиво огляделся, тряхнул головой, сгоняя остатки недомогания, и сладко зевнул.
     –   Значит, дома, говоришь.
     После чего посмотрел на Борьку и усмехнулся.
     –   Ну что, предатель? Привет, что ли?
     –   Привет, Лешенька!
     Борька робко, по-дружески, толкнул Леху в плечо. Леха, не задумываясь, ответил тем же. Борька схватил его двумя руками поперек туловища и, громко смеясь, повалил в траву.

     –   Как я здесь очутился? – спросил Леха, после того они, как вволю накувыркавшись, сели у потухшего костра.
     Не отрывая от друга счастливых глаз, Борька подробно рассказал о своих похождениях, начиная со встречи с бабой Зоей на берегу Стерлянки и заканчивая рассказом о посещении Доктора.
     –   Ну и дела! – произнес Леха, недоверчиво рассматривая на свет кожу на руке.
     –   А что произошло с тобой, когда ты пришел во дворец?
     Леха задумался.
     –   Со мною? Сейчас вспомню. Значит так... Я пришел на площадь. Потом у дверей дворца меня встретил Слуга и проводил к Доляну Тринадцатому. Мы поговорили с ним о Принцессе, он меня успокоил, сказал, что с ней все хорошо, потом я вышел в темный коридор, а потом... Потом я, кажется, уснул.
     –   Ничего себе уснул! – усмехнулся Борька. – Еще б немного и от тебя осталось мокрое место.
     –   Я уснул и мне... мне снова приснилась Принцесса! – Леха вскочил на ноги. – Она в беде! Да! Теперь я точно знаю – она в самой настоящей беде!
     –  Стоп! – Вскочив вслед за Лехой, Борька уперся ладонью ему грудь. – Вот только этого больше не надо! Ладно? Мы это уже один раз проходили.
     –   Ты не понимаешь! Она в заточении! Она ждет от меня помощи!
     –   Подождет! Нашла, понимаешь, дурачка, с ночными духами воевать.
     –   Я обещал!
     –   Обещал, обещал! – Борька в бешенстве заорал на Леху. – А бабе Зое кто обещал вернуться? А мне?! Кто мне обещал каникулы вместе провести?!
     –   Так пошли со мной!
     –   Ну, уж нет! Хватит! Находились!
     –   Ну и ладно. Обойдусь! – Демонстративно повернувшись к Борьке спиной, Леха вытащил из карманов брюк коробок спичек, зажег потушенный факел и направился в сторону пещеры.
     –   Да за что мне такое наказание! – Борька с досады топнул ногой, и чуть не плача, побежал за Лехой. – Ах, дурак ты, дурак! Тебя же один раз чуть не растворили. Мало тебе?
     После чего остановился и крикнул Лехе, чтобы тот остановился.
     –   Не видишь, я уже иду?

     Леха передал факел Борьке, а сам, положив правую ладонь на сердце, левую на гладкий камень, торжественно произнес: «Добро побеждает зло!» Едва он договорил последнее слово, как в каменной стене появилась большая железная дверь. Громко скрипя, она медленно отворилась. Внутренние покои пещеры осветились солнечным светом, и Борька, проголодавший целые сутки, к неописуемой радости увидел под камнем узелок с едой, который потерял три дня назад, когда впервые приходил в Суходолию. Он схватил его и вслед за Лёхой выбежал из пещеры.
     Спустившись на небольшую поляну, мальчики услышали слабый шум. Не успел Леха спросить, кто или что может издавать его, как из-за поворота, гремя стальной броней и распространяя вокруг себя зловонный запах солярки, выскочило страшное существо. Огромное с двухэтажный дом, трехглавое, как дракон, оно ревело, изрыгая из всех трех пастей языки пламени, и двигалось прямо на ребят. Леха, впервые увидевший ДГС-3(Э) в деле, от страха застыл на месте. Борька же, напротив, смело вышел на середину тропинки и помахал узелком.
     Дракон остановился. В верхней части туловища чудища, прямо под средней шеей, открылась маленькая дверца, откуда высунулась голова старичка-пограничника.
     –   Чего надо? – спросил старичок.
     –   Это я, господин Пограничник. Боря!
     –   Вижу, что Боря! Еще раз спрашиваю: чего вам здесь надо?
     Борька развел руками.
     –   Ничего. Просто решили поздороваться
     –   Ну а если ничего, так, это... давайте... Откуда пришли, туда, значит, и ступайте!
     Головы дракона устрашающе приподнялись и изрыгнули три облака пламени.
     Борька едва успел отскочить в сторону.
     –   Да вы что, господин Пограничник, не узнаете меня, что ли?
     –   Мне вас узнавать не положено по уставу, я на службе. Сказано, возвращайтесь, значит, возвращайтесь. А не то я вас! – И головы дракона опять изрыгнули пламя.
     Отойдя на безопасное расстояние, Борька осуждающе посмотрел на старичка.
     –   Ну что ж, господин Пограничник. Значит, дружить со мной, я так понимаю, вы не хотите! Ладно. А я-то, дурак, гостинец вам нёс! – С этими словами он вынул из узелка пряник и с огромным наслаждением обнюхал его. – Какой аромат! Видно, теперь самому придется съесть.
     Старичок-пограничник, уже скрывшийся в недрах своего дракона, высунул голову наружу.
     –   Что это?
     –   Пряник медовый! Хотел друзей в Суходолии угостить, да только друзей в Суходолии у меня, как видно, нет.
     –   Как это нет! – удивился Пограничник. – А я?
     –   А вы, если б были другом, давно пропустили нас в город. А так... – Борька разочарованно махнул на него рукой.
     Не зная, что делать, Старичок замялся.
     –   А это и вправду пряник? – недоверчиво спросил он, пытаясь издали разглядеть его.
     Всем своим видом показывая, что не считает нужным отвечать на столь нелепый вопрос, Борька повернулся к нему спиной.
     Пограничник сдвинул шлем на бок. Крякнул и в задумчивости почесал затылок.
     –   Эй, ты, – окликнул Леху. – Посмотри, чего это у него там?
     Леха взял из Борькиных рук пряник и лизнул его.
    –   Пряник.
    Увидев это, Пограничник затрясся от негодования.
     –   Я сказал, посмотри, а не попробуй! Эх! – старичок выбросил лестницу и быстро спустился вниз. – Отойди, не тронь! – Оттолкнув Леху, он преданно посмотрел Борьке в глаза. – Друг! Чего звал? 
     –   А вы мне друг?
     –   Да ты чего, Борька, ослеп? Это ж я – господин Пограничник! Я ж тебе вчера почти что новый факел подарил, за веретёнкой разрешил сбегать... Забыл уже? – Он укоризненно покачал головой и, тяжело вздохнув, с сомнением посмотрел на вожделенный пряник. – А ты сам-то мне настоящий друг, без обмана?
     Сказав это, Пограничник наклонился к прянику и сделал глубокий вдох. После чего выпрямил спину и от восторга закатил глаза.
   
Глава шестнадцатая
Принцесса

     –   Куда дальше? – спросил Борька, после того как, пройдя аллею, соединяющую одну из городских улиц с Дворцовой площадью, они остановились напротив Дворца правителей Суходолии.
     Леха осмотрелся, вспоминая свой сон. Молча обошел дворец и, увидев в глубине двора небольшой флигель, сказал: «Кажется, здесь». Подошел к входной двери флигеля и осторожно толкнул ее.
     Дверь даже не пошевелилась. 
     –   Ну что ж, будем выбивать!
     Леха сделал два шага назад. Выставил правое плечо вперед и приготовился к разбегу. Потом вдруг остановился и, посмотрев на Борьку, спросил, как он выглядит.
     Борька удивленно пожал плечами.
     –   Нормально выглядишь, как обычно.
     Леха пригладил волосы. Поправил воротник рубашки и, заметно волнуясь, снова нацелился плечом на дверь.
     В этот момент дверь открылась, а на пороге, держа в руках поднос с грязной посудой, появился Слуга.
     Увидев Леху, Слуга с визгом вцепился ему в рубашку. Леха сделал шаг в сторону. Долянин, лишившись опоры, потерял равновесие и упал. Борька, не раздумывая, прыгнул ему на спину и заломил руки.
     –   Ремнем вяжи! – крикнул он Лехе.
     Леха вытащил ремень из брюк, и пока Борька, из последних сил сдерживал Слугу, затянул узел на запястьях долянина.
     –   Готово, – сказал он, поднимаясь с колен.
     И тут они увидели девочку, стоящую в дверях флигеля. На вид ей было лет тринадцать-четырнадцать. Одного с ними роста, может быть чуть ниже долговязого Лехи, русоволосая, она по внешнему виду мало, чем отличалась от григорьевских девчонок.
     Девочка неотрывно смотрела на Леху.
     –   Это ты? – спросила она.
     Леха смутился. Одной рукой, поддерживая сползающие брюки, другой пытаясь заправить в них разорванную рубашку, он согласно кивнул.
     –   Я, Принцесса.
     –   Живой?
     –   Как видишь.
     Внезапно засмущавшись, Принцесса опустила глаза.
     –   А я думала: ты уже растаял.
     Заправив рубашку, Леха выпрямился. Повёл плечами и, как можно небрежнее, произнес:
     –   Разве я мог растаять, не выполнив обещания спасти тебя?
     Принцесса подняла на него глаза и, сделав шаг навстречу, протянула руки.
      
Глава семнадцатая
Разговор у Архивариуса

     Архивариус чуть не лишился чувств, когда, открыв входную дверь, увидел на пороге гостей. Новая встреча с мальчишками искренне обрадовала его, однако настоящее потрясение он испытал при виде Принцессы.
     –   Ваше... Ваше Величество! – прошептал он, глядя на нее широко раскрытыми глазами. – Вы ли это?
     Принцесса смущенно потупила взор.
     –   Они это, они, – захохотали Борька с Лехой. – Зайти-то можно?
     Архивариус удивился.
     –   К кому зайти? Ко мне?!
     Принцесса, не выдержав, прыснула со смеху, а Борька, наоборот, строго спросил: кто тут будет господин Архивариус.
     –   Я буду, – испуганно ответил Архивариус.
     –   Значит, к вам!
     Архивариус совсем растерялся. И только после того, как гости, не дождавшись приглашения, прошли в дом, окончательно уверился в том, что к нему пожаловала сама Принцесса.

     Они сидели за круглым столом и, весело переговариваясь, поглощали кашу с киселем. Борька подробно описывал недоверчиво слушающему Архивариусу драку со слугой Доляна Тринадцатого, а Леха, поддакивая своему другу, то и дело бросал нежные взгляды в стороны Принцессы.
     –   Постойте, постойте! – перебил мальчика Архивариус. – Вы хотите сказать, что Ее Величество Принцесса находились под арестом?
     Борька обиделся.
     –   Я кому тут битый час рассказываю?
     –   Извините, друг мой! – Архивариус протестующе замахал ложкой. – Я вам не верю! Разве это возможно?
     –   Не верите? А в ушах у вас, случайно, ничего не свербит?
     Архивариус замер, прислушиваясь к своим ощущениям.
     –   Нет, не свербит.
     Принцесса отодвинула от себя тарелку с кашей. Положила ложку на стол и тихо произнесла:
     –   Боря говорит правду. Я действительно последние дни провела взаперти.
     –   Что?! – ахнул Архивариус. – А как же ваш брат, Правитель Долян Тринадцатый... Он-то куда смотрел?
     –   Так это он и посадил меня, – простодушно ответила Принцесса.
     Архивариус, казалось, лишился дара речи. Он раскрыл рот и долго, не отрывая растерянного взгляда, смотрел на свою гостью.
     –   Я так и знал... я чувствовал... что-то должно было случиться... Но только не это!
     –   А что, собственно, произошло? – спросил Леха. – Я тут, знаете ли, вздремнул малость, и потому не совсем понимаю, о чем идет речь.
     –   Да, Ваше Величество! – поддержал его взволнованный Архивариус.  – Что произошло? С чего начались ваши неприятности?
     –   С вас! 
     Архивариус вздрогнул, с удивлением посмотрев на Принцессу.
     –   Что вы, Ваше Вели... Да что вы такое говорите?
     –   Все мои неприятности начались после того, как вы, господин Архивариус, год назад на балу по случаю победы над ночными духами подарили моему бедному брату книгу по черной магии и колдовству... Помните? 
     –   Конечно!
     –   Так вот... Мы с братом прочитали ее и даже разучили несколько забавных фокусов – например, летать во сне, разговаривать со спящими. Мне это быстро надоело, а вот брату понравилось. – Принцесса на мгновение задумалась. –  Честно признаться, сначала я не видела в этом ничего плохого. И только после того, как у брата пошатнулось здоровье, не на шутку разволновалась... Вы бы видели, как он похудел! Он почти высох! А кожа? Без того смуглая, она стала совсем черной! А тут вдобавок ко всему у него стало портиться зрение. А характер! Таким злым и раздражительным он никогда раньше не был... Я, конечно, как могла, пыталась отвлечь его – предлагала заняться каким-нибудь полезным делом, почитать другие книги или просто погулять на свежем воздухе. Я намекала на то, что правитель не вправе перекладывать решение государственных дел на помощников, но все было бесполезно – днем он спал, а ночью сидел, запершись со своим слугой в кабинете, и всё ради того, чтобы по вашему совету, господин Архивариус, овладеть могуществом ночных духов... Так продолжалось более полугода. А потом все и началось.
      Принцесса глубоко вздохнула. Леха подал ей стакан с водой. Она сделала два маленьких глотка, благодарно улыбнулась ему и продолжила рассказ.
     –   Потом во дворце стали пропадать придворные и слуги. Не проходило дня, чтобы кто-то не исчез! Мы строго-настрого запретили всем, кроме Слуги правителя покидать дворец, для чего брат заколдовал единственную наружную дверь. Теперь, стоило прикоснуться к ней, она загоралась. Однако всё было напрасно – придворные и слуги продолжали исчезать... Вы бы только видели, что тут началось! Все, кто находились во дворце, заперлись у себя в комнатах и выходили из них только по личному приказу правителя... Хотя, я так думаю, они уже тогда догадывались о том, что происходило. В общем, как бы там ни было, но впервые за много веков, дворец опустел. А буквально через несколько недель я вдруг обнаружила, что он опустел по-настоящему! Я ходила из комнаты в комнату, и никого не находила! Дворец был совершенно пуст! И это притом, что выйти из него было по-прежнему невозможно!.. Все объяснилось, когда я зашла в кабинет брата. Он спал на диване, а рядом на письменном столе лежала раскрытая книга, подаренная господином Архивариусом. Я взяла ее и сразу обратила внимание на то, что одно из заклинаний, описанных в ней, было подчеркнуто рукой брата... Знаете, как оно называлось? Оно называлось «Как растворить живое существо»! А рядом с книгой лежал список с пропавшими придворными и слугами, и напротив каждого имени – о, ужас! – стояла жирная галочка!
     Принцесса всхлипнула.
     –   Я и раньше подозревала, что брат каким-то образом причастен к исчезновениям во дворце, но убедилась в этом только в тот час.
    Леха протянул ей стакан с водой.
     –   И что дальше?
     –   Ничего. Я села рядом с ним и стала плакать.
     –   Нашла, кого оплакивать! – прошептал Леха.
     –   Я сидела рядом с моим несчастным братом и оплакивала его горькую судьбу.
     –   Это его-то судьба горькая? – не выдержал Борька. – А я-то думал, это судьба тех, кого твой братец растворил ни за что ни про что!
     Принцесса повернулась всем телом к Борьке и громко сказала, что он ничего не понимает.
     –   Мой брат на это не способен! Он хороший, добрый, только очень слабый! А виной всему эта проклятая книга!
     –   Тогда я тоже ничего не понимаю, – пробормотал Леха. – Это-то здесь причем!
     Принцесса повернулась к нему.
     –   Разве тебе неизвестно, что мы становимся такими, какими книгами зачитывались в детстве?
     Немного подумав, Леха согласно кивнул: известно.
     –   Вот и мой бедный брат, желая подчинить себе силу черных духов, сам был порабощен этой силой! Понимаете? Эта книга съела его! Его душу, его волю, его разум! – Принцесса с ненавистью посмотрела на Архивариуса. – Она ела его каждой страницей, которую он переворачивал, каждым заклинанием, которое произносил, каждой буковкой, которую проговаривал. И в итоге брат изменился настолько, что я сегодня уже не знаю, кто – долянин или черный дух – сидит на троне моих предков! 
     Принцесса закрыла лицо руками и снова всхлипнула.
     В комнате воцарилось тягостное молчание. И только муха, пытавшаяся найти выход в оконном стекле, своим раздраженным жужжанием заполняла возникшую паузу.
     Принцесса оторвала руки от лица. Положила ладонями на стол и выпрямилась.
     –   И что потом? – спросил Леха.
     –   Потом брат проснулся, и мы долго разговаривали.
     –   О чем?
     –   О разном... он уговаривал меня колдовать вместе с ним.
     –   А ты?
     –   Я его уговаривала сжечь книгу.
     –   А он?
     –   Он запер меня во флигеле и сказал, что у меня есть два выхода: либо принять его условия, либо быть растворенной духами после того, как они завоюют Суходолию.
     –   Понятно, – протянул Леха. – И тогда ты решила обратиться ко мне. Слушай! – он придвинулся к Принцессе поближе. – А почему ты выбрала именно меня?
     –   Потому что ты – Алексей, иначе – защитник. И папа у тебя защитник, и дедушка. А мне сейчас, как никогда, нужна защита и помощь.
     –   А почему вы, Ваше Величество, не обратились ко мне? – спросил долго молчавший Архивариус. – Уж я бы обязательно придумал что-нибудь.
     Улыбнувшись, Принцесса попросила не обижаться.
     –   Я не обратилась к вам потому, что, во-первых, вы не Алексей, а во-вторых, вам самому скоро понадобится защита.
     Архивариус переглянулся с женой, стоящей у котла с остатками каши. Встал и подошел к Принцессе поближе.
     –   Я... я не понимаю, Ваше Величество... О чем это вы?
     –   О том, что всем нам надо готовиться к войне, которую против нас будут вести ночные духи во главе с правителем и защитником Суходолии Доляном Тринадцатым!
     Архивариус ахнул и опустился на стоящий рядом с Принцессой свободный стул.
     –   Он принял сторону духов? Но... но почему?
     –   Потому что он стал одним из них! Или становится. По крайней мере, свет он уже не выносит, а во тьме видит не хуже летучей мыши.
     Борька вскочил со своего места.
     –   Тем хуже для него!
     –   Правильно! – поддержал друга Леха. – Найдем себе другого защитника!
     Архивариус с сомнением покачал головой.
     –   Друзья, вы не понимаете. Мы ведь лишились не просто защитника, а защитника, обладающего волшебной силой своего великого предка Доляна I. А без этой силы нам ночных духов, боюсь, не одолеть. 
     Он повернулся лицом к Принцессе и спросил: все ли правильно он сказал.
     Вместо ответа Принцесса опустила глаза.
     –   Значит, правильно! – подытожил Архивариус. После чего медленно встал со своего стула и пожелал гостям спокойной ночи.
     Спать по своим комнатам расходились молча.

Глава восемнадцатая
Черные духи переходят в наступление

     Разобрав постель, Леха нырнул под одеяло.
     –   Как ты думаешь, – спросил он лежащего на соседней кровати Борьку. – Для чего Долян Тринадцатый растворил всех своих придворных и слуг во дворце?
     –   Не знаю. Давай спать.   
     –   И ведь не просто растворил, а по списку. Будто боялся забыть кого.
     –   Угу...
     –   Слушай, а что бы ты сделал на месте Доляна Тринадцатого, если бы захотел помочь ночным духам?
     Борька молчал.
     –   Нет, ты ответь! – настаивал Леха.
     Борька приподнял голову с подушки.
     –   Леха! Имей совесть. Я уже которые сутки из-за тебя, то не ем, то не сплю! Дай хоть сегодня выспаться.
     –   Извини, – виновато пробормотал Леха. – А мне, знаешь, спать почему-то совсем не хочется.
     Борька пристально посмотрел на него.
     –   Может, после того как тебя заколдовали, ты тоже того. А?
     –   Кого того?
     –   Ну, Доляна этого, тринадцатого... Тот теперь тоже, говорят, по ночам не спит.
     –   Ты чего? – Леха испуганно уставился на друга. – Серьёзно?
     Увидев, как у Борьки от смеха затряслись кончики губ, облегченно выдохнул.
     –   Ну, ты дурак!
     –  Ладно, – миролюбиво произнес Борька, поворачиваясь лицом к стене. – Давай спать.
     –   Давай, – неохотно согласился Леха. – Ночник выключить?
     –   Не надо. Архивариус не велел.
     –   Ну, как скажете.
     Леха сладко зевнул и натянул одеяло до подбородка.

     Лехе не спалось. Положив руки на подушку, он лежал на боку и, рассматривая дрожащие тени на стене, размышлял о Принцессе. 
     «Странное дело: она мало чем отличается от обыкновенных девчонок, но стоит подумать о том, что она – Принцесса, как она сразу начинает казаться необыкновенной».
     Леха задумался над этой мыслью.
     «А если, по какой-то причине Принцесса перестанет быть принцессой? Тогда что? Будет она после этого казаться обыкновенной? Или наоборот, станет ли еще необыкновенней, если окажется правительницей?»
     Ни к чему не придя, Леха сделал еще одну попытку заснуть – принялся считать до ста. «Раз, два, три...» На цифре четыре в спальне погас ночник, а на пять – под потолком промелькнула чья-то тень. Стараясь не делать резких движений, Леха сел на край кровати.
     –  Боря! – позвал он.
     Борька пробурчал в ответ что-то нечленораздельное и перевернулся на другой бок.
     Леха хотел встать, но в эту минуту ему на лицо упала холодная паутина, и стало нечем дышать.
     Опрокинувшись навзничь, Леха схватился за щеки, стараясь отодрать её. Однако после нескольких секунд борьбы, с ужасом обнаружил, что никакой паутины нет и отдирать от щёк, кроме собственно кожи, нечего. И, тем не менее, он задыхался. Леха закричал. Широко раскрыв рот, он, что есть силы, напрягал голосовые связки, но кроме хриплых звуков, выдавить из себя ничего не мог.
     А рядом на соседней кровати корчился и хрипел Борька.
     В коридоре заслышались голоса и топот бегущих ног. Дверь с треском распахнулась и на пороге в сопровождении Принцессы появилась жена Архивариуса с огромным канделябром, на котором были нанизаны восемь горящих свечей. Два маленьких черных облачка тотчас поднялись с лиц мальчишек и зависли в неосвещенном углу комнаты.
     –   У-у-у, заразы! – жена Архивариуса ткнула канделябром в их сторону.
     Облачка переместились в противоположный темный угол. 
     И тут, два раза моргнув, на столике загорелся ночник.
     –   Свет починили! – радостно вскрикнула жена Архивариуса.
     Размахивая канделябром, она бросилась к настенному выключателю и зажгла люстру.
     Спальня наполнилась ярким светом. Два черных облачка, пискнув, бросились в разные стороны. Одно из них юркнуло в оконную щель и пропало в ночи, другое, растерявшись, по ошибке полетело в противоположную сторону, где наткнулось на освещенную стенку и упало под ноги Принцессы. Как подбитая птица, оно еще какое-то время, слабо пища, трепыхалось на полу, затем быстро растаяло, оставив после себя несколько грязных капель. 
     В спальню вбежал запыхавшийся Архивариус.
     –   Все в порядке, никто не пострадал?
     Принцесса молча показала на мальчишек.
     С расцарапанным в кровь лицом, Леха, тихо постанывая, лежал на полу, Борька, положив правую руку на грудь, сидел на кровати с низко опущенной головой.
     Принцесса подошла к Архивариусу и поблагодарила за то, что он всё быстро починил.
     –   Они пробки выбили, – пожаловался Архивариус. – Давно надо было замок на щиток повесить... Да ведь все некогда.
     Леха потрогал кончиками пальцев раны на лице. Поморщившись, попросил у Архивариуса зеркало.
     –   В ночном столике, – ответил тот. – Рядом с тобой.
     Леха открыл ящик ночного столика. Достал маленькое зеркальце и критически осмотрел себя.
     –   К доктору надо.
     –   Нет! – решительно возразил Архивариус. – Если все, что вы вчера сказали, правда, а я не сомневаюсь, что так оно и есть, – обращаясь к Принцессе, торопливо добавил он, – то всем вам с рассветом надо уходить. Одной атакой ночных духов, думаю, дело не ограничится.
     –   И к нам с толпой стражников, – добавил Борька, – пожалует господин Слуга.
     –   Да... очень может быть.
     Все замолчали, обдумывая сложившуюся ситуацию.
     –   Но нам некуда идти, – развела руками Принцесса. – После гибели придворных, знакомых в городе у меня почти не осталось. И потом... не могу же я прийти к кому-нибудь в гости просто так! Я ведь все-таки принцесса!
     –   Ну да, ну да, – задумчиво пробормотал Архивариус, – этикет, и все такое прочее.
     –   А главное, скрыть мой визит все равно вряд ли удастся.
     –   Придумал! – воскликнул Леха. – Мы пойдем в Григорьевку... А что? – обвел он взглядом присутствующих. – У нас, знаете, как здорово? Скажи, Борь!
     –   Пойдем, это в смысле с Принцессой? – уточнил тот.
     –   Конечно!      
     –   А баба Зоя?
     –   Что баба Зоя?
     –   Нет-нет-нет! – Принцесса перебила разговор мальчишек. – Спасибо за приглашение, друзья, но в данной ситуации я не имею морального права оставлять мой народ в беде. Никуда из Суходолии я не уйду!
     –   Как это правильно! – прошептала жена Архивариуса, смахивая со щек навернувшуюся слезу.
     –   Но что же нам тогда делать? – спросил Леха. – Здесь оставаться нельзя – опасно, в Григорьевку вы идти не хотите... Что ещё?
     –   Еще остаются горяне, – тихо произнес Архивариус.
     –   А кто это?
     –   Это... как бы вам лучше объяснить? Это жители Суходолии, но не доляне. Вот!
     В спальне после этих слов снова воцарилось молчание. Леха пристально осматривал свое лицо, Борька сидел, согнувшись, на кровати и массировал левую сторону груди, а Принцесса, стоя возле окна, о чем-то напряженно размышляла.
     –   Года полтора назад мы с братом принимали во дворце одного горянина, господина Старосту, – сказала она. – Ох, и мороки, помнится, было с ним!
     –   Да, – согласился Архивариус. – Но другого выхода у вас, Ваше Величество, похоже, нет.
     –   А может, все-таки в Григорьевку? – жалобно попросил Леха. – Там так хорошо, так спокойно... Скажи им, Борь!
     Вместо этого Борька попросил женщин выйти из комнаты, дать им одеться. Женщины вышли и Лёха с Борькой стали собираться в дорогу.

Глава девятнадцатая
Бегство из Сухого Дола

     Руководствуясь только ей одной известными приметами, Принцесса поднималась в гору – сзади, на небольшом расстоянии, стараясь сильно не отставать, уныло плелись Леха с Борькой.
     –   Больше не могу, сил моих нет. – Леха в изнеможении опустился на траву. – Всё. Привал.
     Принцесса подошла к мальчишкам.
     –   Надо успеть до заката, – сказала она. – Вставайте!
     –   Отдыхайте, Ваше Величество! – закрыв глаза, пробормотал Леха. – А мы с Борькой вас пока покараулим.
     Хихикнув, Принцесса села рядом.
     –   Бедненькие, вы, наверное, устали?
     –   А вы нет?
     –   Ой! Я столько за последнее время насиделась, что мне теперь любая дорога в радость.
     Она втянула в себя воздух, пахнущий полынью и диким чесноком, задержала дыхание, потом медленно выпустила через нос.
     –   Сладко-то как!
     Борька сорвал цветок и, чуть прищурив глаза, внимательно осмотрел его.
     –   Слушай, Принцесса! Я вот о чем хотел спросить... Ты и твой братец являетесь правителями Суходолии – страны, в которой живут доляне и горяне. Верно?
     –   Да.
     –   Но и ты, и твой предок, чей портрет висит у Архивариуса в гостиной, больше похожи на людей, чем на долян! Как так?
     Принцесса пожала плечами.
     –   Не знаю. У нас в семье было не принято говорить об этом. Разве что...
     –   Что?
     –   Однажды нам с братом доложили, что в чайной произошла ссора между господином Архивариусом и господином Бухгалтером. Первый, на основании каких-то архивных данных, выдвинул гипотезу о том, что Долян Первый Великий являлся выходцем из Сказочного мира.
     –   То есть человеком? – уточнил Борька.
     –   Ну да. А господин Бухгалтер и еще несколько долян обиделись на господина Архивариуса.
     –   За что?
     –   Как за что? Ну, сами подумайте: кому из нас, нормальных долян, это может понравиться?
     Борька бросил на нее уничижительный взгляд, но, на первый раз, решил не связываться.
     –   В общем, – закончила Принцесса свой рассказ, – гипотезу признали антинаучной, а самого Архивариуса чуть не побили.
     –   А сама, что думаешь по этому поводу?
     –   Не знаю. – Принцесса еще раз втянула в себя воздух и, задержав дыхание, с удовольствием выдохнула. – Но иногда я сама себе кажусь такой уродиной!
     Она засмеялась и вскочила на ноги.
     –   Ну, хватит! Всё! Вставайте!
     Мальчишки, кряхтя, поднялись с земли и молча поплелись за Принцессой.
    
     Чем выше они поднимались, тем сильнее менялся окружающий вид. Вместо густых зарослей кустарников по краям тропинки стали все чаще появляться проплешины мха. Лес, зеленой стеной покрывавший предгорье, заметно поредел. А воздух, еще недавно казавшийся Принцессе необыкновенно сладким, был чист и безвкусен.
     Так высоко в горы не забирался даже Борька. После очередного витка тропинки, он обратил внимание Принцессы на кирпичную кладку в скале.
     –   Что это? – вытирая пот со лба, спросил он.
     Не останавливаясь, Принцесса на ходу посмотрела в сторону, указанную Борькой, и сказала, что это пещера, заложенная кирпичом.
     –   Зачем ее заложили?
     –   Затем, что эту пещеру и еще многих других в свое время облюбовали чёрные духи. Здесь они пережидали день и собирались с силами перед очередной ночной вылазкой... Мы раньше никак не могли понять, откуда они появляются ночью и куда исчезают под утро? А когда узнали, заложили все пещеры, в которых они были замечены, и вылазки сразу прекратились.
     –   Почему? – спросил присоединившийся к ним Леха.
     –   Потому, что количество духов после этого резко уменьшилось. Им стало негде прятаться. Вот и сейчас в Суходолии их ровно столько, сколько существует укромных мест, способных вместить их.
     –  Понятно, – протянул Леха. – Значит, ночные духи ввиду своей малочисленности войну начать не могут?
     –   Да, но, если ночь не перестанет увеличиваться, смогут. И потом...я до сих пор не знаю, что затеял брат.
     Обдумывая услышанное, Леха молча шагал радом с Принцессой.
     –   А как ты думаешь, – спросил ее, – для чего Долян Тринадцатый растворил своих придворных? Да и на меня, кстати, тоже покушался... Я-то что плохого ему сделал?
     Принцесса покачала головой.
     –   Не знаю.
     Она остановилась перед врытым в землю деревянным столбом, на котором была вырезана надпись на незнакомом языке. Осмотрелась и облегченно вздохнула.
     –   Ну вот, кажется, пришли!
     –   Наконец-то! – обрадовался подоспевший Борька.
     –   Ребята! Прежде чем зайди в село, я должна вас кое о чем предупредить.
     –   Говори!
     –   У горян, в отличие от долян, уши устроены несколько иначе. 
     –   Ага, – догадался Борька, – им, наверное, можно лгать?
     –   Дай сказать человеку! – Леха ткнул друга в плечо.
     –   Можно, – подтвердила Принцесса, – а вот правду, наоборот, говорить ни в коем случае нельзя.
     –   Чего, чего? – засмеялся Леха. – А как же тогда с ними разговаривать?
     –   Ты молчи! – посоветовал ему Борька. – Лгать буду я.
     –   Лучше я, – предложила Принцесса. – У меня пусть и небольшой опыт общения с горянами, но все-таки имеется.
     Не раз бывший свидетелем того, как болезненно действует на долян ложь, Борька охотно согласился с этим предложением.
     Он хитро улыбнулся и спросил:
     –   А с вами-то, Ваше Величество, как прикажете разговаривать у горян?
     –   Так, как полагается воспитанному мужчине, – строго ответила Принцесса. – И хватит об этом.
     Хлопнув Борьку по плечу, Лёха спросил: «Ну что, получил?», и попросил Принцессу не обижаться.
     –   Мы ведь, – сказал он, – всего лишь сказочные персонажи, придуманные вашими сказочниками для развлечения детей, и относиться к нам, как к воспитанным долянам, глупо.
     Принцесса внимательно посмотрела ему в глаза и, ничего не говоря, направилась дальше.

     Узнав о появлении Принцессы со спутниками задолго до того момента, когда те вошли в село, Староста с широкой улыбкой на бородатом лице встретил гостей у дверей своего дома. С достоинством поклонился Принцессе и торжественно произнес:
     –   Ваше Величество! Господа! Для меня, скажу откровенно, небольшая честь приветствовать столь малопочтенных гостей в своем доме! Впрочем, я надеюсь, что пребывание у нас доставит вам массу самых разнообразных неудобств!
     Закончив короткую речь, Староста еще раз поклонился и выжидающе посмотрел на Принцессу. Та, в свою очередь, выступила с ответной речью:
     –   Мы тоже, малоуважаемый господин Староста, не очень-то рады бывать здесь! У меня и моего брата Доляна Тринадцатого остались крайне негативные воспоминания о нашей последней встрече во Дворце правителей Суходолии!.. И давайте не будем представлять моих спутников.
     –   Не будем, – охотно согласился Староста.
     –   Это мои недруги: Алексей и Борис. – Мальчишки вежливо склонили головы. – Прошу вас не любить их и не жаловать! 
     Принцесса важно кивнула Старосте, затем подошла к нему и подставила ладони под горлышко кувшина, который тот все это время держал в руках.
     После того, как церемония была соблюдена, и гости омыли руки, хозяин пригласил всех в дом.
     –   Зло пожаловать! Вы, я так полагаю, ужасно сытые? 
     Не успела Принцесса согласиться с ним, как Староста отдал распоряжение стоявшей рядом молодой горянке ни в коем случае не накрывать на стол.
     –   Ничего на стол не неси! Ни кукурузы, ни сыров, ни соков... Да! Чуть было не забыл, фруктами тоже не вздумай никого угощать... В общем, всем, что есть в доме, тем и не угощай.
     Проводив взглядом девушку, Староста с довольным видом принялся потирать руки.
     –   Итак, Ваше Величество, как добрались?
     Принцесса на секунду задумалась, а потом, осторожно подбирая слова, ответила:
     –   Да так, господин Староста. Плохо добрались. Совсем устали.
     Разговаривая с горяниным, она неотрывно смотрела ему в глаза, всем своим видом показывая: если что не так, она готова в любую минуту прервать разговор.
     Староста удовлетворенно кивнул.
     –   Долго шли?
     Не зная, что сказать, а главное, как, Принцесса пожала плечами.
     –   Впрочем, это очень важно. – Староста понял, в какое затруднение попала Принцесса, и перевел разговор на другую тему.
     Широко улыбнувшись, он обратился к мальчишкам с вопросом: как им здесь, в горах, нравится. И тут же, испугавшись, что ответ будет не такой, на какой рассчитывал, спросил Принцессу: осведомлены ли ее спутники об особенностях ушей горян.
     –   Да, осведомлены, – сказал Борька. И тут же выкрикнул: – Нет!
     Но было поздно. Схватившись за голову, Староста как подкошенный повалился на пол.
     Недолго полежав, поднялся и, сделав вымученную улыбку, помахал рукой.
     –   Все плохо! Через несколько минут я полностью выйду из себя.
     Борька облегченно выдохнул. Собравшись с мыслями, сказал, извиняющимся тоном, что очень рад тому, что всё так произошло.
     –   И я, господин Староста, ни капельки не раскаиваюсь в случившемся. В общем, я меньше буду!   
     Сказав это, он испуганно посмотрел на Старосту.
     –   Я же сказал вам, – ответил тот, – через несколько минут я окончательно выйду из себя. Всё! Вот я уже и вышел.
     Молодая горянка принесла поднос с едой. Мальчишки сели за стол и принялись за угощение. Не стесняясь, они брали со стола все, что хотели и сколько хотели, в отличие от Принцессы, чьим ужином руководил лично Староста.
     –   Ваше Величество, даже не смотрите на этот кусочек! – протягивал ей блюдо с сыром. – Он такой невкусный! И не вздумайте пить этот сок! – наливал напиток в чашку. – Он несвежий! Я вам категорически не рекомендую есть это яблоко, оно несладкое! И, пожалуйста, не трогайте кукурузу! Дрянь!
     Ужинать Принцессе быстро расхотелось. Она вежливо поругала гостеприимного хозяина за угощение и решительно отодвинула от себя тарелку с едой.
     –  Господин Староста! – обратилась она к горянину. – У нас хорошие новости для вас. Мир!
     –   С кем? – ахнул тот.
     –   С кем, с кем? – задумалась Принцесса. – Ну не с духами же, в самом деле!
     –   Что вы говорите! Да-да-да... Но, я надеюсь, ваш брат, Долян Тринадцатый не будет защищать нас?
     –   Будет!
     Староста с удивлением посмотрел на Принцессу. Недовольно скривив губы, достал ушную палочку и принялся чистить уши.
     –   Еще раз, пожалуйста, я не расслышал, – попросил он.
     –   Мой брат защитит нас! Он с некоторого времени стал большим врагом ночных духов. И нам... нам... – Принцесса обвела руками ту часть комнаты, в которой находились мальчишки, – помощь не нужна.
     Староста еще раз ахнул:
     –   Никогда не думал, что это может с нами случиться! – удрученно пробормотал он и надолго погрузился в раздумье. А когда вышел из него, заявил, что это очень даже хорошо.
     Принцесса подумала и согласилась:
     –   Да, очень. Но главное: я знаю, что мне делать и к кому не надо обращаться за помощью.
     –   Мне кажется, – подумав, сказал Староста, – вам не следует идти к Провидцу.
     –   Кто это?
     –   Живет тут далеко от нас, если не шагать на север, один великан. Кстати, он не долянин. – Он пристально посмотрел на Принцессу: – Не долянин. Вы меня понимаете? – Принцесса согласно кивнула. – Он как-то предсказал мне, где не надо искать пропавших коз... К нему никто не обращается, особенно, если не нужен совет. Не вздумайте обращаться и вы!
     Принцесса вопросительно посмотрела на мальчишек и, на мгновение задумавшись, решительно произнесла:
     –   Ни за что не обратимся!
 
Глава двадцатая
Провидец

     Едва солнце озарило склоны гор, как Принцесса, Леха и Борька покинули гостеприимный дом Старосты и направились по тропинке, ведущей на север. Путь вышел недолгим. Не успели они в полной мере обменяться впечатлениями о горянине, как оказались у двери небольшого сложенного из плоских серых камней дома. Именно так, судя по подробному описанию Старосты, не должно было выглядеть жилище Провидца.
     Выспавшись, и от этого пребывая в хорошем расположении духа, Борька постучал в дверь. Не дождавшись приглашения, открыл её и вошел внутрь.
     Несмотря на скромные размеры дома в комнате было просторно. В углу возле открытого очага стоял накрытый бараньей шкурой деревянный топчан, рядом с двумя лавками – стол, на столе – керосиновая лампа и кувшин с водой.
     Вслед за Борькой в комнату неторопливой походкой вошли Леха с Принцессой. А сразу за ними появился долянин. Он был мал ростом, кривоног и горбат.
     Поправив баранью шкуру, карлик взобрался на топчан. Поджал под себя ноги и жестом пригласил гостей присесть на стоящую рядом лавку.
     Гости расселись. Он окинул их внимательным взглядом и произнес высоким голосом:
     –  Итак, вы пришли узнать о том, что следует предпринять для того, чтобы день не превратился в ночь, а многотысячные полчища черных духов не уничтожили в Суходолии все живое?
     –   Точно! – вскричал Борька. – Как вы догадались?
     –  Невероятно, – пробормотала Принцесса. – Только о каких многотысячных полчищах вы говорите, господин Провидец. Этого не может быть!
     Карлик обиженно надул губы.
     –   Я лучше знаю, что может, что не может. А вы, Принцесса, не в обиду будет сказано, сидели б дома, если всё знаете сами!
     –   Нет, нет! Мы ничего не знаем, – поспешил успокоить его Борька.
     –   И хотим узнать, – подтвердил Леха.
     –   А что вы хотите узнать? – Провидец ехидно посмотрел на Принцессу. – Что необходимо предпринять для того, чтобы день не превратился в ночь, или откуда появятся полчища духов? Выбирайте!
     –   Да чего тут выбирать? – вскочил Борька. – Конечно, что предпринять, дабы день не превратился в ночь!
     –   Сядь! – осадил его Леха.
     Поправив дрожащими руками челку на лбу, Принцесса жалобно посмотрела на Провидца.
     –   А можно и то, и другое?
     –   Нет! – ответил тот. – За предсказание я обязан взять с вас плату, и другой такой платы у вас какое-то время не будет.
     –   Что за плата? – подозрительно глядя на Провидца, спросил Леха.
     –   Потом, – бросил тот и вопросительно посмотрел на Принцессу. – Ну, так что?
     Та под взглядом карлика опустила голову и неуверенно пожала плечами.
     –   Ну, хорошо... пусть будет вопрос о том, что предпринять для того, чтобы день не превратился в ночь.
     Мальчишки недовольно зашушукались. Желая привлечь к себе внимание, Провидец поднял руку. Все разом умолкли.
     –   А теперь минутку внимания! Перед тем как получить мое прорицание, каждый из вас должен произнести самое большое, самое сокровенное желание, а затем добровольно отказаться от него.
     –   Это и есть плата? – спросил Леха.
     –   Да! Но только желание должно быть самым большим. Я проверю!
     Борька снова вскочил с лавки.
     –   Простите, я, кажется, не совсем понял. Это значит, что я должен сказать то, что мне хочется больше всего, и... – он вопросительно посмотрел на Провидца. – Что дальше?
     –   А дальше это желание у тебя никогда не сбудется, – ответил тот.
     Борька присвистнул и, присев на лавку, глубоко задумался.
     Окинув насмешливым взглядом приунывших ребят, Провидец спросил:
     –   Ну, так как? Согласны?
     –   Да! – ответила Принцесса. – Мы согласны!
     –   Тогда прошу! – карлик указал на нее. – Начните первой.
     Подняв голову, Принцесса твердо произнесла:
     –   Мое самое большое желание заключается в следующем... Я хочу, чтобы мой бедный брат стал самим собой, и чтобы мы стали жить так, как жили раньше, до того, как господин Архивариус подарил ему свою страшную книгу.
     Стараясь уловить в речи Принцессы фальшивые слова, Провидец внимательно выслушал ее.
     –   Желание принято! – удовлетворенно кивнул он. – Теперь ваш брат к вам никогда не вернется, и вы не станете править Суходолией вместе... Следующий!
     Все посмотрели на Леху.
     Леха медленно встал и, опустив глаза, тихо произнес:
     –   Мне кажется, мое самое большое желание – вернуться домой. Ведь там так хорошо, так спокойно...
     –   Так ты согласен отказаться от возвращения в Сказочный мир ради того, чтобы выслушать мое прорицание? – перебил Провидец.
     Леха развел руками.
     –   Я... я не знаю, не уверен, – ответил он, но буквально через секунду, увидев, как у Принцессы после его слов мелко затряслись губы, изменил свое решение. – Да! – воскликнул он. – Прости меня мама! Я согласен!
     –   Желание принято! Ты никогда не вернешься к себе домой.
     Борька как ошпаренный вскочил на ноги.
     –   Ты чего, совсем спятил! – заорал на Леху. – Ты что думаешь, это все шуточки? Мол, сегодня засну здесь, а завтра, чтобы не случилось, проснусь в Григорьевке? – Борька замахал перед его носом указательным пальцем. – Не выйдет! Здесь все серьезно! Здесь скоро война будет! Настоящая! А ты для них никто! Сказочный персонаж! Иванушка-дурачок! И если ты растаешь – а ты обязательно растаешь! – то жалеть о тебе будут не больше, чем о забытой сказке! В общем, давай, – добавил он, понизив голос, – отказывайся от своего согласия!
     –   Послушай, Борь...
     –   Я кому сказал, отказывайся! – громче прежнего закричал Борька.
     Видя, что Леха не собирается отказываться, обратился к карлику:
     –   Господин Провидец! Леха погорячился. Его тут недавно малость растворили, вот он и чудит иногда! А так он парень неглупый. Вы не глядите, что он чепуху мелет! Короче, господин Провидец, мы всё понимаем, но, тем не менее, отказываемся от своего слова. Так и запишите там у себя – отказываются они и всё тут!
     Провидец, подперев голову рукой, с удовольствием наблюдал за Борькой.
     –   Жаль! – сказал он.
     –   Что жаль?
     –   Жаль, но от меня уже ничего не зависит. Согласие получено, а, значит, Алексей никогда не вернется домой.
     –   Как же так? – Борька упал на лавку и, чуть не плача, посмотрел на Леху.
     Подождав, когда все успокоятся, Провидец напомнил присутствующим о том, что для получения прорицания необходимо согласие Борьки отказаться от своего самого заветного желания.
     –   Ну, уж нет! – ответил тот.
     После чего положил ногу на ногу и, скрестив руки на груди, уставился в потолок.
     Подождав несколько секунд, Провидец слез с топчана.
     –   Нет, так нет. Если надумаете чего другого спросить, приходите, не откажу. А пока... – он показал рукою на дверь, – извините. Ко мне тут по поводу видов на прошлогодний урожай, чую, вот-вот должны подойти.
     –   А как наши желания? – спросил Леха.
     –   Никак. Вы от них отказались, и теперь они не ваши... Таков уговор.
     –   Но мы же не получили прорицания! – возмутилась Принцесса.
     –    Это не имеет значения. Впрочем, я по-прежнему готов дать его, если вы до конца выполните оговоренное условие.
     Все, как по команде посмотрели на Борьку.
     Борька заерзал на лавке, но позы не изменил.
     –   Послушай, ты! – глядя на него, угрожающе привстал со своего места Леха.
     –   Подожди! – Принцесса оттолкнула его и ласково положила ладонь на Борькино плечо. – Мы можем узнать твое самое большое желание?
     –   Нет! – ответил тот.
     –   Почему?
     –   Будете смеяться.
     –   Не будем, – уверила его Принцесса. – Честное слово, не будем. Скажи, Леша.
     –   Не буду! – буркнул тот. – Только разок поддам ему под одно место, но при этом даже не улыбнусь.
     Не зная как поступить, Борька замялся. Пожал плечами и, после нескольких секунд мучений, выдавил из себя:
     –   Ладно. Мое самое большое желание – не ходить в школу.
     –   Всего-то?
     –   Ничего себе, всего-то! – Борька обиженно посмотрел на Принцессу. – Я сейчас туда хожу через силу, а вы мне что предлагаете? До пенсии учиться? Ну, уж нет, я не согласен.
     –   Учиться так приятно, – сказала Принцесса, на что Борька, совсем разобидевшись, в ответ недовольно фыркнул.
     –   Ну, ты и дурак! – Леха презрительно посмотрел на друга. – Кто ты такой, чтоб тебя до старости учить? Сам подумай.
     Борька протестующе замахал рукой.
     –   От меня думать не требуется – от меня требуется всю жизнь ходить в школу... Я ведь правильно говорю? – обратился он к карлику.
     –   Правильно, Боря! ¬– ответил тот. – Совершенно верно!
     –   Ну и что? – Леха продолжал презрительно улыбаться. –  Ходить в школу – это, чтобы ты знал, совсем не значит учиться в ней.
     –   Не понял.
     –   До пенсии в школу ходят не ученики, а учителя... Эх ты, балда!
     Леха хлопнул Борьку по плечу и засмеялся.
     Провидец с Принцессой подхватили смех, и вскоре вся комната затряслась от их громкого хохота.
     Одному Борьке было не до смеха. Он сидел, низко опустив голову, и размышлял.
     –   Нет! – сказал он, обдумав Лехино предложение. – Не согласен.
     Принцесса с Лехой разом умолкли, а Провидец в радостном возбуждении затряс кулачками, призывая Борьку не сдаваться.
     –   Что значит, не согласен? – Принцесса выпрямилась в полный рост и, грозно раздувая ноздри, уставилась на Борьку. – Не хочешь учиться – не учись, дело твое, но стать учителем вполне приемлемая цена за спасение Суходолии!
     Однако тот по-прежнему был непреклонен: нет и всё тут.
     Принцесса хлопнула себя по бокам и, еле сдерживая гнев, отошла в сторону.
     Ее место занял Леха.
     Присев перед Борькой на корточки, он положил локти ему колени и посмотрел в лицо.
     –   Знаешь, на твоем месте я бы тоже отказался быть учителем в школе... Разве что только директором.
     Борька удивленно посмотрел на Леху. Перспектива стать директором школы, в которой учился семь лет, его заинтересовала.
     –   Ты думаешь, мне доверят? – с сомнением в голосе, спросил он.
     –   Если не любишь учиться, а любишь учить, из тебя получится настоящий директор! – воскликнула Принцесса. И тут же со страхом посмотрела на Провидца. Однако долянин, несмотря на высказанную Принцессой откровенную, как она сама считала, ложь, даже ухом не повел.
     –   Не хочешь становиться директором, можешь стать завхозом, – продолжал уговаривать Леха. – Работа такая же, а ответственности стократ меньше.
     –   А зарплата? – продолжал подначивать Борьку Провидец. – Ты у него спроси: во сколько раз зарплата завхоза меньше директорской!
     Леха укоризненно посмотрел на карлика.
     –   Ну, причем здесь зарплата? Главное, чтобы работа была по душе... Вот тебе, Борька, что нравится делать?
     –   Это как?
     –   Мне вот, например, нравится рисовать. А тебе?
     Борька пожал плечами.
     –   Да мало ли чего... Песни придумывать, петь, в футбол играть...
     –   Тогда становись учителем физкультуры или пения. Делов-то!
     На этот раз Борька задумался глубоко и надолго.            
     Почувствовав близость победы, Принцесса присоединилась к сидящему на корточках Лехе.
     –   Ну? – она вопросительно посмотрела на Борьку.
     Тот отвел глаза в сторону и тяжело вздохнул.
     –   Ладно, – сказал он. – Будь, по-вашему – согласен на директора.
     Принцесса захлопала в ладоши, Леха удовлетворенно хмыкнул, а Провидец, укоризненно посмотрев на Борьку, махнул рукой.
   –   Эх, ты! Слабак!
     Ребята успокоились и сели каждый на свое место.
     Окинув комнату грустным взглядом, карлик сказал, что желание, увы, принято и теперь Борис до самой пенсии будет ходить в школу.
     Ребята снова зашумели. Желая восстановить тишину, Провидец поднял руку.
     –   А теперь слушайте мое прорицание!
     Все разом умолкли и, затаив дыхание, устремили на него свои взгляды.
     Установив тишину, Провидец скрестил руки на груди. Сделал глубокий вдох и закрыл глаза. По его телу пробежала крупная дрожь, на шее вздулись жилы, лицо покраснело и покрылось испариной.
     –  Всё! – выдохнул он. – Запоминайте!
     И, не открывая глаз, изрек:

Приблизившись к краю могилы,
Не дайте слезам перелиться.

     Часто моргая, Провидец устало выдохнул. Потянулся и с удивлением посмотрел на ребят.
     –   А вы чего сидите? – спросил он. – Это всё.
     –   Как всё? – удивился Борька. – А прорицание?
     Провидец спустился с топчана, подошел к нему и, встав на цыпочки, громко прошептал в ухо:
     –   Ты, дружок, наверно, удивишься, но... я его только что произнес!
     Ничего не понимая, Борька в полном недоумении уставился на него. Перевел взгляд на Леху и высказал предположение о том, что их, кажется, надули.
     В этот момент в комнате раздался тихий стук. Входная дверь отворилась, и на пороге появились двое бородатых горян. Перетаптываясь с ноги на ногу, они поклонились Провидцу в пояс и спросили:
     –   Мы это... по поводу прошлогоднего урожая... Можно?
     –   Пошли вон отсюда! – Провидец махнул рукой, призывая новых гостей войти в дом, а сам, поправив овечью шкуру, неторопливо взобрался на топчан.

Глава двадцать первая
В чайной

     После короткого совещания во дворе дома карлика, ребята, несмотря на бурное сопротивление Борьки, обозвавшего Провидца лгуном и прохвостом, решили вернуться в Сухой Дол, чтобы ознакомить горожан с прорицанием. Сразу после принятия решения большинством голосов (два против одного, Борькиного) они двинулись в путь, и уже к вечеру, после нескольких часов безостановочной ходьбы, достигли города.
     Архивариуса дома не оказалось. По словам его жены, около часа назад он ушел в библиотеку и раньше наступления темноты вряд ли вернется.
     –  Знаю я эту библиотеку! – желчно произнес Борька, после того как за женой Архивариуса закрылась дверь. – Сидит сейчас, наверное, в чайной и лясы точит.
     Ему не поверили, но поскольку идти было некуда, решили проверить Борькино предположение.

     Несмотря на то, что в чайной, как обычно в это время суток, было много народа, для Принцессы и ее спутников нашелся отдельный столик в уютном уголке зала, рядом с Градоначальником, Механиком, Астрологом и, к несказанному удовольствию Борьки, Архивариусом.
     Прежде чем сесть, Принцесса выслушала торжественный доклад Градоначальника о положении дел в Сухом Доле, из которого следовало, что дела в городе идут просто замечательно, проблем, кроме предательства Доляна Тринадцатого, о котором поведал господин Архивариус, почти нет, а те, что есть, настолько ничтожны, что не заслуживают внимания Ее Величества. 
     Поблагодарив Градоначальника за хорошую службу, Принцесса, в свою очередь, подробно рассказала присутствующим о встрече с Провидцем.
     Ее с почтением выслушали, задали ряд приличествующих вопросов и по предложению Градоначальника приняли решение создать компетентную комиссию для всестороннего изучения текста прорицания.
     Официанты принесли тарелки с едой. Пока Принцесса и ее новые друзья ужинали, Астролог с Механиком рассказывали о совершенном ими научном открытии.
     –   Мы, – сказал Механик, – с господином Астрологом сопоставили данные роста наступления темноты с данными роста объема воды в Чаше Страдания, и обнаружили, что вода в Чаше Страдания прибывает ровно настолько, насколько увеличивается ночь... Представляете?
     Градоначальник слегка задумался и честно признался:
     –   Пока не очень.
     –   Вот и я не сразу поверил! А знаете, что самое интересное? – вступил в разговор Астролог. – Час тому назад мы закончили расчеты, и выяснили, что в ту самую секунду, когда день окончательно исчезнет, Чаша Страдания переполнится.
     –   Именно! – радостно воскликнул Механик.
     Косо посмотрев на него, Градоначальник сказал, что не видит поводов для веселья.
     –   Ну как же! – воскликнул Астролог. – Теперь мы знаем истинное предназначение Чаши Страдания.
     –   Объясните.
     –   Всё просто! Как вам должно быть известно, астрономических инструментов, контролирующих продолжительность ночи, во времена правления Доляна Первого Великого не было, в результате чего древние доляне узнавали о приготовлении черных духов к войне с некоторым опозданием, что, как вы сами понимаете, приводило к большим потерям с нашей стороны. И чтобы избежать этого Долян Великий создал прибор, самостоятельно контролирующий длительность ночи. Если ночь увеличивалась – уровень воды в Чаше повышался, уменьшалась – падал... Все, как видите, предельно просто.
     –   Я так понимаю: под прибором вы подразумеваете Чашу Страдания? – спросил Градоначальник.
     –   Верно!
     В чайной поднялся легкий шум.
     –   А почему сейчас об этом ничего не известно?
     –   Забыли. Появились другие, более научные методы контроля.
     –   Да, – вздохнула Принцесса. – Красивая история.
     Перестав жевать, Леха внимательно посмотрел на Механика.
     –   Значит, по-вашему, сначала наступает ночь, – спросил он, – и только потом в Чаше Страдания повышается уровень воды?
     –   Правильно, мальчик! – подтвердил Механик. – Именно так.
     Задумчиво уставившись в потолок, Леха с сомнением покачал головой.
     –   Интересно...
     –   Да. Очень интересно.
     –   Ведь если всё вами сказанное перевернуть вверх тормашками, станет понятен смысл прорицания.
     –   Что значит, вверх тормашками? – обиделся Механик.
     –   Ну-ка, ну-ка! – живо заинтересовался Градоначальник. – Что там за смысл такой? Говори!
     Леха сказал:
     –   Если представить, что вода в Чаше поднимается не после того, как прибывает ночь, а наоборот – ночь прибывает после того, как в Чаше поднимается вода, то получается, что слёзы, о которых говорится в прорицании, это ничто иное как капли воды. И нам, приблизившимся к краю могилы, рекомендуется не дать перелиться Чаше Страдания... Иными словами, математические расчеты говорят о взаимозависимости двух процессов, но никак не об их очередности.
     –   Глупость! – сказал Механик. – Глупость и еще раз глупость!
     В чайной мгновенно возник яростный спор. Архивариус встал и, отвесив поклон в сторону Принцессы, вежливо попросил ее еще раз напомнить текст прорицания.
     Принцесса откашлялась и, подождав, когда спорщики угомонятся, громко произнесла:
   
Приблизившись к краю могилы,
Не дайте слезам перелиться.

     –   Приблизившись к краю могилы… – задумчиво повторил Архивариус. – Ну то, что мы стоим на этом краю, после предательства Доляна Тринадцатого, лично у меня не вызывает никакого сомнения, – прокомментировал он первую строчку. – А вот что касается «не дайте слезам перелиться»? Не знаю. Тут есть над чем подумать.
     –   Да чего тут думать! – заступился за друга Борька. – Все ясно! Слёзы – это капли в Чаше Страдания. Не дать им перелиться, значит, не дать переполниться Чаше. А нам вместо того, чтобы сидеть и спорить, надо просто пойти и откачать воду из нее! Тогда всё сразу станет ясно. Если ночь после этого уменьшится, – значит, правы мы, если нет, господин Механик.
     Улыбнувшись, Механик произнес ехидным голосом:
     –   Не надо торопиться, мальчик! Не всё так просто.
     –   Да ладно вам! Пара ведер – и вопрос вычерпан. То есть, я хотел сказать, исчерпан.
     Народ в чайной снова зашумел. Архивариус, перебивая Механика, нещадно критиковавшего Лехину теорию, громко воскликнул:
     –   Господин Механик прав, воду из Чаши Страдания не откачать!
     Все замолчали.
     –   Не откачать, потому что это не просто вода, это народные слезы! И именно поэтому я согласен с Алексеем. Предназначение Чаши Страдания значительно шире, чем простое предупреждение долян о наступлении ночи. Я вам больше скажу... В том, что ночь становится длиннее, виноваты мы сами. Именно мы, своей грубостью, жестокостью, ненавистью друг к другу рождаем те потоки слез, что изо дня в день льются над Чашей Страдания. Именно мы, наполняя Чашу своими слезами, увеличиваем ночь! А значит, это мы и никто другие, порождаем черных духов себе на погибель! – Архивариус окинул строгим взглядом притихший зал чайной и тихо добавил: – А воду из Чаши действительно просто так не вычерпать. Народное горе можно только искупить!
     Было слышно, как по залу из одного угла в другой пролетела муха.
     –   Впечатляюще! – усмехнулся Механик. – Однако на самом деле, господа, все значительно проще. Когда Долян Великий создал свой прибор, он позаботился о его защите от внешних воздействий, сделав так, чтобы уровень воды всегда строго соответствовал продолжительности ночи... А в остальном, – добавил он, – я с вами, уважаемый господин Архивариус, полностью согласен.
     –   Кстати, – вступил в разговор Леха. – Почему Чаша Страдания до сих пор не переполнилась? Как-никак, в нее уже пять веков льются слезы.
     Механик еще раз ехидно улыбнулся.
     –   А ты слышал что-нибудь об испарении жидких веществ? А о зависимости на этот процесс температуры? А как зависит испарение жидкости от площади поверхности, на которой она была разлита? Чего молчишь? Не знаешь? – и, не дождавшись ответа, крикнул: – Вот и не смей мне больше перечить, мальчишка!
     –   Понимаю, понимаю, – Леха задумчиво почесал лоб. – Видимо, объем поступающей воды в последнее время настолько увеличился, что она элементарно не успевает испариться.
     –   А тут еще, как назло, погода пасмурная! – взглянув в окно, добавил Архивариус.
     В чайной зашумели.
     –   Действительно... Который день над городом тучи...
     –   А кому их разгонять-то?..
     –   Некому...
     –   Господина Заклинателя туч арестовали...
     –   Господина Мельника тоже...
     –   Специально...
     –   Вот, вот. Специально!  – Архивариус раздраженно отодвинул от себя стакан с чаем. – Что еще раз доказывает правоту Алексея.
     –   Да, – согласилась Принцесса, – Похоже, для моего брата важно не допустить падения уровня воды в Чаше. Иначе бы он не стал арестовывать столь почтенных долян.
     –   Ну что ж! – Градоначальник расправил плечи. – Я мыслю так... Если Доляну Тринадцатому надо, чтобы уровень в Чаше поднимался, то нам, чтобы опускался.
     –   Правильно! – поддержали его Астролог с Механиком.
     –   Между прочим, то же самое говорится в прорицании, – глядя Механику в глаза, язвительно заметил Борька. – Не дайте слезам перелиться. Помните?
     В зале снова зашумели.
     –   Сказать хорошо: не дайте...
     –   А как это сделать...
     –   Конечно, если б прекратились ссоры...
     –   Слез над Чашей Страдания было бы в разы меньше...
     –   А если бы еще освободить из тюрьмы господина Мельника с господином Заклинателем туч...
     –   Только как ссоры прекратить?
     –   А как господина Мельника и господина Заклинателя туч освободить?
     –   Никак...
     –   Вот и я говорю: никак...
     Принцесса подняла руку.
     –   Послушайте меня! Я, кажется, знаю, что надо сделать. Для начала мы должны простить друг друга за причиненные обиды и больше не вспоминать о них. Второе: помириться и снова научиться быть терпимыми к чужим слабостям. И третье – полюбить друг друга. Ну, хотя бы самую малость! И тогда, быть может, нам удастся вернуть мир и спокойствие в Суходолию... Другого выхода, друзья, я не вижу.
      Услышав пожелание Принцессы, больше похожее на обвинение, все находящиеся в чайной, не смея возразить, стыдливо опустили глаза. И только Архивариус, почувствовав настроение окружающих, решился выразить общее мнение.
     –  Я счастлив, что у нас есть вы, Ваше Величество! Вы и ваши золотые слова, поверьте, навсегда запечатлеются в наших сердцах. Но, к сожалению, реальность такова, что никто не в силах помирить долян, сплотить их, заставить простить и полюбить друг друга, а затем еще добиться освобождения господ Заклинателя туч и Мельника. Никто! Для таких подвигов нужен герой, настоящий, такой, как ваш великий предок Долян Первый!
     –   Ошибаетесь, любезнейший! – Градоначальник достал из-под стола портфель и вынул из него чистый лист бумаги. – Время героев безвозвратно ушло. Настало время грамотных администраторов! Менеджеров! Профессионалов!
     С этими словами он положил перед Архивариусом листок и приказал писать.
     –   Что писать?
     –   Пишите! План мероприятий по обезвоживанию Чаши Страдания, инвентарный номер... Так, – задумался Градоначальник. – Здесь оставьте свободное место, после впишем.
     –   Может, лучше мелиорации? – подсказал Астролог. – Или осушения?
     –   Правильно! – согласился Градоначальник. – План мероприятий по осушению Чаши Страдания. Пункт первый. Провести агитационно-разъяснительную работу с населением города Сухого Дола о необходимости, здесь поставьте подпукт «а», массового прощения друг друга. Срок исполнения... Какое сегодня число?
     –   Двадцатое!
     –   Двадцать первого июля!
    Архивариус внимательно посмотрел на Градоначальника.
     –   Пишите, пишите! Нечего на меня глазеть. Подпункт «б»... Так, что у нас было впереди?
     Архивариус прочитал:
     –   Провести агитационно-разъяснительную работу с населением города Сухого Дола о необходимости...
     –  ...всеобщей и обязательной любви! Срок исполнения – двадцать второе июля. Ответственный... – Градоначальник осмотрел долян, собравшихся в чайной. Не найдя того, кого искал, продиктовал: – Ответственный – господин Градоначальник. Точка.
     –   Вы это серьезно? – не выдержала Принцесса.
     –   Ваше Величество, не сомневайтесь, всё будет сделано в лучшем виде! Дайте мне необходимые полномочия, и я вам покажу, как работают настоящие профессионалы.
     Градоначальник важно выгнул спину. Ткнул ногтем в наполовину исписанный листок и продолжил диктовать Архивариусу:
     –  Пишите дальше. Пункт второй. Произвести захват тюрьмы с целью освобождения из-под стражи г точка Заклинателя туч и г точка Мельника. Срок исполнения – до двадцать первого июля включительно. Ответственные – сказочные мальчики Борька и Леха. Точка.
     –   Боря и Леша?! – воскликнул Архивариус. – Но они еще дети!
     –  И что с того? – Градоначальник удивленно пожал плечами. – Нет, я, конечно, иной раз бываю и недостаточно требовательным, и излишне доверчивым – всё так, каюсь! Но еще никто не смел упрекнуть меня в том, что я зажимаю молодежь, не даю ей, так сказать, расти и развиваться!
     –   Но там же стража с копьями, – прошептал Архивариус.
     –   Зато у мальчиков, в отличие от всех нас, есть опыт освобождения заключенных... Господа! – Громко прокашлявшись, Градоначальник обратился к присутствующим. – Чтобы наш план имел законную силу, мы должны проголосовать за него... Итак, кто за принятие данного плана?
     Все доляне, за исключением Архивариуса, подняли руки.
     –   Кто – против? Воздержался? Единогласно! Поздравляю, господа! Решение принято! 
     Посетители чайной, дружно аплодируя, начали вставать со своих мест.   
     Перекрикивая шум сдвигаемых стульев, Градоначальник приподнялся на цыпочках и громко сказал о том, что завтра утром объявляется всеобщий сбор на Центральной площади города.
     –   Явка обязательна!


Глава двадцать вторая
Первое выступление Градоначальника

     Едва жители Сухого Дола проснулись, как над городом раздался набат. Побросав все дела, горожане устремились на Центральную площадь, откуда доносился звук колокола.    
     Набат отзвучал, и на балкон Ратуши в сопровождении первых чинов города вышел Градоначальник. Внимательно осмотрев притихший при его появлении народ, он развел руки в стороны так, словно хотел обнять его, и после продолжительной паузы, во время которой толпа окончательно утихла, воскликнул трагичным голосом:
     –   Сограждане мои! Простите меня!
     Сограждане, услышав такое начало, не на шутку разволновались. Толпа несколько раз качнулась из стороны в сторону, но тут же встала на место, стоило Градоначальнику открыть рот.
     –   Простите меня, потому что я виноват перед вами! Простите за то, что я, всецело занятый хозяйственными делами, допустил то, чего допускать не имел права! Я говорю о нас и о нашей с вами жизни... Как получилось, что мы, жители Сухого Дола, воспитанные одними учителями и читавшие одни книжки, стали в родном городе чужие друг другу?  Да, да, господа, чужие! Посмотрите по сторонам, загляните в окружающие нас лица и скажите: видите ли вы в них доброту, участие, желание прийти на помощь. И не страшно ли заглядывать в них? Мне – страшно! Страшно смотреть, как мы ведем себя, как отстаиваем свои интересы... Я говорю вам: хватит, господа! Пришла пора остановиться и признаться в том, что жить так больше нельзя! Нельзя воевать самим с собой, нельзя видеть в ближнем врага своего, потому что враг у нас один – это ночные духи, и они приготовились к войне, в которой нам, если мы будем разобщены, не победить. В этом суть моей вины. Я виноват! Виноват в том, что проглядел, когда это произошло, виноват в том, что это вообще случилось с нами, виноват в том, что вы, мои сограждане, живите не так, как надо, и в том, что вы могли бы жить чуть лучше, будь у вас другой градоначальник!.. Правда, кто-то может справедливо возразить, что при другом градоначальнике могло быть еще хуже. С этим трудно не согласится, хотя, конечно, не снимает с меня всей вины. Я виноват. Но господа! У меня есть смягчающее обстоятельство! Я, – Градоначальник ударил кулаком себя в грудь, – в отличие от многих, понимаю, что не безгрешен, и открыто говорю об этом! А это значит: есть надежда на то, что, осознав свои ошибки, я стану еще лучше... то есть, хотел сказать, исправлюсь... Да, я виноват и прошу простить меня. Хотя понимаю, что не достоин этого, по крайней мере, до тех пор, пока сам не прощу своих обидчиков. – Градоначальник тяжело вздохнул. – Я очень хочу, чтобы вы меня простили, и поэтому заявляю следующее: я, градоначальник города Сухого Дола, отныне прощаю всех своих врагов! Я прощаю всех и за всё! Так, как это в свое время сделал и сказал наш выдающийся поэт Долян Первый Великий!
      Градоначальник нацепил на нос очки, вынул из кармана сюртука бумажку с текстом и с чувством процитировал:
                Вас, друзья, что жестоко предали,
                Просто так, за пустяк, за дело ли,
                Я прощаю! Ведь вы не ведали,
                Что наделали...
                Что наделали...
     Положив бумажку обратно в карман, Градоначальник сделал длинную паузу. Потом внезапно протянул руку вниз, туда, где под балконом стоял худой долянин в берете, и крикнул:
     –   Господин Художник! Я хочу, прямо здесь перед всеми простить вас за те гадости, что вы из года в год говорите обо мне своей супруге. Я вас прощаю, господин Художник, и надеюсь, что и вы простите меня за то, что я дал повод позлословить вам!
     Художник засмущался. Спрятав лицо от любопытных взглядов, махнул рукой.
     –   Да ладно, господин Градоначальник, чего уж там... бывает.
     –   И вы, господин Бухгалтер! – Градоначальник уже обращался к другому горожанину. – Простите меня за грубость. А я, в свою очередь, прощаю вас за то, что вы регулярно пишите на меня доносы во дворец Правителя.
     –   Я больше не буду! – повинился растроганный Бухгалтер.
     –   А вы, господин Электрик, простите меня за... – тут Градоначальник задумался, пытаясь припомнить, когда и как в последний раз обижал его, – э-э-э... за оскорбления, которые я нанесу вам в будущем! Я же прощаю вас за то, что в настоящем у нас частенько в некоторых местах не бывает света! Хотя вы знаете, господин Электрик, как я болезненно реагирую на страдания моих сограждан!
     Градоначальник вытер платком взмокшую шею и обратился к следующему горожанину.
     –   Простите меня и вы, господин Журналист...
     –   Народ простит! – Журналист пренебрежительно махнул рукой в его сторону и, как ни в чем не бывало, продолжил прерванный разговор с кем-то из долян.
     Градоначальник взвыл:
     –   Сограждане! Простите меня еще за то, что я до сих пор ничего не сделал для того, чтобы оградить вас от клеветы, которая подобно саранче, обрушилась на наш бедный город со страниц массовой информации! Но в будущем, – Градоначальник погрозил Журналисту указательным пальцем, – я обещаю сделать все возможное, чтобы никто не бросал в наши почтовые ящики, словно в мусорные бачки, эти противные листки грязно-желтого цвета, по недоразумению именуемые газетой!
     –   Правильно! Давно пора! – хором поддержали его высокие чины и некоторые горожане, среди которых, громче всех кричали Художник, Бухгалтер и Электрик.
     –   Ну, Градоначальник жжет! – восхищенно произнес Борька, на минутку остановившийся послушать, о чем говорят на площади. Дождавшись окончания выступления главы города, сорвался с места и, расталкивая на своем пути толпу, побежал догонять ушедших вперед Леху с Архивариусом.

Глава двадцать третья
Налёт на тюрьму

     –   И все-таки мне это не нравится! Идти в хорошо охраняемую тюрьму без какого-либо плана, по меньшей мере, недальновидно! – Архивариус остановился и посмотрел по сторонам. – А где Боря?
     –   Вон бежит! – Леха показал пальцем на приближающегося друга. – Критиковать легко, план придумать трудно.
     –   Все равно. Недальновидно.
     –   Да ладно вам! Вы бы лучше рассказали, что собой представляет тюрьма. Как она охраняется.
     Архивариус задумался.
     –   Согласно хранящемуся в древлехранилище штатному расписанию, ее охраняют десять стражников, – сказал он. – Что же касается самой тюрьмы, то мне, по счастью, бывать в ней не приходилось, и потому просветить вас по поводу устройства я вряд ли сумею.
     –   Это плохо, – вздохнул Леха.
     Архивариус внимательно посмотрел на него, однако ничего не сказал – лишь покачал головой и ускорил шаг.
     Их догнал Борька. Поравнявшись с Лехой, хлопнул по плечу и спросил: чего тот грустит.
     –   Да вот всё думаю, как Мельника с Заклинателем туч освободить. У тебя никаких мыслей по этому поводу нет?
     –   Нет... Да ты не бойся, на месте разберемся. Кстати! – обратился Борька к Архивариусу. – Зачем освобождать Заклинателя туч: я понимаю – чтобы тучи разогнать, а Мельника?
     Архивариус остановился.
     –   За тем, что никто, кроме него, не умеет управлять ветряной мельницей.
     –   И что?
     –   Не будет работать мельница – не будут крутиться ее крылья. Не будут крутиться ее крылья – не поднимется ветер. Не поднимется ветер – тучи будут по-прежнему висеть над городом. Тучи будут висеть над городом, солнце не...
     –   А вы ничего не перепутали? – перебил Леха.
     –   То есть?
     –    Ну, то, что крылья мельницы разгоняют ветер... Может, наоборот?
     Архивариус непонимающе уставился на Леху. Приняв его слова за шутку, рассмеялся и зашагал дальше.

     Тюрьма стояла на окраине города, вдоль дороги, ведущей в горы. Ее центральный вход охраняли два стражника, один из которых, судя по обилию нашивок на кителе, был офицером.
     Борька с Лехой подошли к ним и вежливо поздоровались.
     –   Чего надо? – Выставив копья, стражники грозно посмотрели на мальчишек.
     Ребята надеялись, что им удастся разговорить стражников тюрьмы – рассказать об опасности, нависшей над Суходолией, и, во время дружеской беседы, постараться склонить к тому, чтобы те добровольно выпустили арестантов.
     Однако разговор, судя по всему, не задался.
     –   Я спросил, чего надо? – Офицер сделал шаг вперед и приставил копье к Лехиной груди.
     Вовремя вспомнив о том, что обмануть стражников-долян невозможно, Леха честно признался в том, что пришел освободить господина Мельника с господином Заклинателем туч.
     –   Кто приказал?
     Посмотрев себе под ноги, Леха нехотя признался:
     –   Господин Градоначальник.
     –   Не имеет права!  – отчеканил офицер.
     –   А кто имеет?
     –   Согласно пункту Устава тюремной службы, освобождение заключенных производится по личному распоряжению правителя Суходолии, подтвержденному письменным приказом, а также наличием гербовой печати в нижнем правом углу бланка.
     –   Так бы сразу и сказали! – Борька захлопал себя по карманам. – Где тут у меня приказ с печатью в нижнем правом углу бланка завалялся? Неужто потерял? Так и есть, потерял.
     Пока Борька сознательно лгал, офицер удивленно моргал, глядя на него. Потом громко вскрикнул и, одновременно со своим товарищем, упал на землю.
     На крик из дверей тюрьмы выбежало четверо стражников.   
     Увидев лежащих в пыли товарищей и мальчишек, склонившихся над их телами, они выставили копья и решительным видом двинулись на них.
     –   Мы не виноваты! – испуганно закричал Леха.
     –   Это они сами друг друга! – подтвердил Борька. 
     Стражники, как по команде, споткнулись, схватились за уши и повалились наземь.
     Мальчишки посмотрели друг на друга и, ничего не говоря, бросились в открытую дверь.
     Вбежав первым в здание тюрьмы, Борька в коридоре налетел на еще одного здорового стражника. Тот схватил его за шиворот и занес руку для удара.
     –   Стойте! – закричал Борька. – Меня нельзя бить!
     –   Это почему? – удивился стражник.
     –   Потому что я буду вынужден дать сдачи! А мне бить запрещено! У меня удар правой – смертельный!
     У стражника подкосились колени. Обхватив голову руками, он вскрикнул и рухнул на деревянный пол.
     В следующую секунду в коридор выбежали еще трое стражников.
     –   Значит, так! У меня первый юношеский разряд по боксу! – заявил Борька первому из них.
     –    Моя мама – народная артистка! – второму, и
     –   А отец у меня генерал! – третьему.
     Путь к арестантам был свободен.
     Леха вытащил из кармана одного из стражников связку ключей, нашел камеру, в которой содержались заключенные, и отпер ее.
     Быстро покинув тюрьму, они разделились. Леха, Борька с ожидавшим их в кустах Архивариусом направились в город, Заклинатель туч и Мельник – на мельницу, где по приказу Градоначальника должны были разгонять нависшие над Сухим Долом дождевые тучи.


Глава двадцать четвертая
Второе выступление Градоначальника

     Утро следующего дня выдалось на удивление солнечным и жарким. На небе вовсю светило солнце, редкие облака, оставляя на крышах домов мимолетную тень, проносились над городом со скоростью ветра и тут же исчезали в вершинах гор.
     Едва жители Сухого Дола успели проснуться и позавтракать, как с колокольни Ратуши вновь зазвучал набат.
     Весь предыдущий день в городе только и говорили о покаянии Градоначальника. Кто-то воспринял его выступление всерьез и вел себя в обществе предельно вежливо. Кто-то остался равнодушным к его словам, но на всякий случай избегал напрасных ссор. А кто-то увидел в этом занятную игру, победителем которой станет тот, кто до захода солнца получит больше всех прощений.
     После того как игроки ударили по рукам, город, казалось, сошел с ума. Толпы долян, забыв обо всем на свете, бегали по улицам и площадям в поисках тех, кого когда-то обидели. Извинялись, льстили, с трудом вспоминали порядком забытые вежливые слова, а, вспомнив, говорили их с наслаждением, смакуя, так, чтобы обиженные не могли не простить, услышав в свой адрес давно не произносимые добрые слова.
     Минувшим днем в Сухом Доле было весело и интересно. И может быть поэтому, едва заслышав звон колокола, все, кто мог передвигаться, устремились на Центральную площадь.
     Ничего подобного здесь еще не видели. Горожане шли целыми семьями, везли на колясках больных, несли на руках младенцев. В школе отменили занятия, магазины закрылись, а чайные, расположенные вдоль улиц, ведущих к Ратуши, были заполнены с самого утра.
     События предыдущего дня открыли горожанам глаза на многие вещи. Оказалось, что вежливость не обременительна и даже приятна, что грубость чаще всего является признаком слабости, а миролюбие – силы. Но самое главное: горожане почувствовали себя ответственными за свое будущее и будущее своей страны, и как настоящие патриоты, спешили разделить эту ответственность с теми, кто первым взвалил ее на свои плечи.

     Центральная площадь была забита до отказа. Балконы, окна и крыши близлежащих домов, были буквально усыпаны долянами. Несмотря на тесноту, настроение у всех было приподнятым, а то обстоятельство, что горожане в давке вели себя на удивление вежливо, для многих являлся еще одним поводом для радости.
     Колокол отгудел и на балкон Ратуши, под бурные аплодисменты толпы, торжественно вышел Градоначальник с Принцессой. Градоначальник помахал рукой приветствующим его горожанам, и, словно желая расцеловать их, распростер объятия.
     –   Сограждане! – радостно закричал он. – Я собрал вас здесь с одной единственной целью – признаться в любви!
     Толпа ахнула и затаила дыхание.
     –   Но перед этим я хотел бы сказать несколько слов о своих наблюдениях... Много лет я служу градоначальником в нашем замечательном городе, и за это время, как опытный психолог, хорошо изучил вас. И знаете, к какому выводу пришел, наблюдая за вами? Если отбросить всё напускное, что вы носите, словно страшные маскарадные маски на своих лицах, если заглянуть в душу каждого из вас, то окажется, что лучше вас никого нет! Да, да! Вы даже сами не знаете о том, какие вы на самом деле. Вы мужественные, сильные, терпеливые. Вы целеустремленные и настойчивые. Вы великодушные! И чтобы достичь совершенства вам не хватает одного – любви. Я знаю это потому, что сам после нашего вчерашнего разговора обрел ее. И потому счастливее меня нет никого на свете! Да, да, друзья, не смейтесь! Я полюбил и хочу поделиться этой радостью с вами... Слушайте же! – Градоначальник выпрямился, откинул на затылок прядь волос и после торжественной паузы, выкрикнул: – Дети мои! Братья мои! Сестры! Сограждане! Я люблю вас! Люблю всем сердцем, всей душой, люблю, как никто другой, люблю потому, что не могу не любить, потому что моя благородная душа градоначальника Сухого Дола, истосковалась по ней! Мы все истосковались по любви! Посмотрите по сторонам, загляните в окружающие нас лица, и вы согласитесь со мной – все жаждут любви, все ждут ее, все для нее открыты! Так подарите же её ближнему своему так, как дарю ее вам! И тогда вы поймете, что любовь нужна не только тем, кому мы ее дарим, она, прежде всего, нужна нам самим, как свет, как хлеб, как вода.
     Градоначальник сделал паузу, а после негромко добавил:
     –   Сограждане! Я мог бы долго и с удовольствием говорить о каждом из вас, но не буду этого делать, поскольку надеюсь на то, что вы сегодня ещё услышите слова, способные вернуть любовь в ваши слегка очерствевшие души. Я же хочу добавить вот что...  Без любви мы, конечно, не станем менее мужественными, сильными, терпеливыми, целеустремленными, настойчивыми и великодушными. Но без нее, господа, нам никогда не удастся победить своих врагов и стать настоящими героями будущих поколений! – Градоначальник замолчал, и тяжело вздохнув, добавил: – И все-таки, несмотря ни на что, я люблю вас... И верю в вас.
     Он поднял обе руки вверх и под продолжительные аплодисменты толпы отошел в сторону.
     Его место заняла Принцесса. Сложив ладошки у груди, она жалобно посмотрела вокруг себя, и негромко произнесла:
     –   Господин Градоначальник прав. Нелюбовью мы губим не только свою страну, но и самих себя. А ведь, казалось бы, чего проще... Ведите себя так, словно мир состоит из близких вам друзей, говорите то, что сами хотите услышать – и мы спасены! Любите то, что вас окружает, уважайте то, чего не понимаете – и нас никому не одолеть! А главное, помиритесь, господа! Придите к своим врагам и протяните раскрытую ладонь, пусть все видят, что в ней нет камня. Распахните душу, покажите, что в ней нет места дурным помыслам. Отдайте свое сердце – и его обязательно наполнят любовью! И тогда весь мир наполнится любовью! И все будут счастливы, потому что любовь – это и есть счастье! Потому что любовь доступна каждому из нас, стоит лишь немножко постараться. Любовь необходима... она всем необходима... она мне необходима. Ведь я... я сама влюблена! – выкрикнула Принцесса и, закрыв лицо ладошками, убежала с балкона.
     Несколько секунд площадь ошарашено молчала. Первым опомнился Леха. Оттолкнув стоявших перед ним долян, он протянул руки по направлению к балкону и крикнул, что тоже любит ее.
     –   И я! – отозвался кто-то на другом краю площади.
     –   И я...
     –   И я тоже...
     –   Всем сердцем...
     –   Всей душой...
     –   Принцесса, мы все любим тебя...
     Горожане буквально обезумели. Они выкрикивали слова любви сначала в адрес Принцессы и Градоначальника, затем обратили внимание на своих соседей и стали клясться в бескорыстной любви до последнего вздоха тем, у кого еще вчера выпрашивали прощение.
     Выступления ораторов продолжались, но их уже никто не слушал. Жена Архивариуса, повиснув на шее мужа, в слезах твердила, что любовь, это единственное, ради чего стоит жить на свете. Журналист схватил за лацканы пиджака Бухгалтера и, уткнувшись лицом в жилетку, плакал о том, что не знает, как ему жить, что писать и как теперь зарабатывать журналистикой на жизнь. А Астролог, собрав возле себя любителей астрономии, признался: несмотря на то, что он по-прежнему не понимает, как рождаются звезды, не удивится, если окажется, что звезды, как и дети, появляются в результате чьей-то большой и яркой любви.
     Площадь бурлила. Горожане обнимались, целовались и снова объяснялись в любви друг другу. Казалось, радости, охватившей их, не будет конца. Однако чем выше поднималось солнце и меньше времени оставалось до обеда, тем просторнее становилось на площади и теснее в чайных, где горожане, по своему обыкновению, проводили обеденный перерыв.
      Но празднество не прекращалось и там. Каждый старался угостить другого, выказать уважение, показать своим поведением, что все разногласия забыты, а обиды прощены.
     Доляне мирились.
     Это стало известно после того, как Механик с Астрологом обнародовали свои расчеты, из которых следовало, что предыдущая ночь, первая после покаяния Градоначальника, не увеличилась. Впрочем, эти расчеты только подтвердили показания уровня воды в Чаше Страдания, ставшие известными накануне вечером.
     Леха ликовал. Это означало, что он, а не Механик, оказался прав в их недавнем споре. Ликовала и Принцесса, поскольку теперь ей стало ясно, как спасти Суходолию от черных духов.
 
     Торжества, по случаю примирения, не прекращались и с наступлением темноты. Горожане, обретя новых друзей и восстановив добрые отношения со старыми, этот вечер проводили в гостях, по примеру своего градоначальника, который, благосклонно откликнувшись на приглашение Архивариуса, впервые посетил его дом.
     Немного ошалевший от присутствия в гостях первых лиц государства, Архивариус разрывался между Принцессой и Градоначальником. Уделяя им особое внимание, он не забывал и о Лехе с Борькой, чей авторитет в Сухом Доле необычайно вырос в последние дни.
     –   Вы слышали, что уровень воды в Чаше Страдания сегодня понизился? – подкладывая каши, спросил он ребят. – Значит, эта ночь будет короче предыдущей.
     –   Здорово! – обрадовался Борька. 
     –   Еще б ему не понизиться. Жара-то какая стоит, – небрежно бросил Леха, всем своим видом показывая, что не видит в этом ничего удивительного.
     –   Испарения! – многозначительно подняв вверх указательный палец, добавил Архивариус. – Да и капель над Чашей сегодня не было.
     –   Были. Лично я две штуки заметил! – возразил Борька.
     –   Так это, наверное, были слезы Доляна Тринадцатого! – хохотнул Градоначальник.
     Однако, вопреки его ожиданиям, его никто не поддержал. Нахмурив брови, он недовольно оглядел присутствующих, и только увидев полные слез глаза Принцессы, понял, что совершил вопиющую бестактность по отношению к представительнице правящей династии Долянов.
     Раздался стук в дверь. Жена Архивариуса встала из-за стола и, попросив у гостей прощение, вышла из комнаты.
     Назад она вернулась в сопровождении Слуги и отряда, вооруженных копьями стражников. Без лишних разговоров, стражники схватили всех сидящих за столом долян, включая Принцессу, и, заломив руки за спины, выволокли из дома.
     Все произошло так неожиданно и столь стремительно, что мальчишки не успели опомниться, как их рты были забиты кляпами, а они сами были брошены в тюрьму, где уже сидели Мельник с Заклинателем туч.
 
Глава двадцать пятая
Казнь

     Моросил мелкий дождь. Огромная толпа горожан зябко ежилась на холодном ветру и, косо поглядывая на Дворец Правителя, ждала оглашения очередного Указа Доляна XIII. Рядом в плотном кольце стражников со связанными руками стояли поникшие Принцесса, Градоначальник, Архивариус, Мельник, Заклинатель туч, Борька и Леха.
     Солнце клонилось к закату, когда на балкон Дворца, торопливо перебирая маленькими ножками, вышел Слуга с бумажным свитком и большой черной книгой в руках. Бросив недовольный взгляд на небо, поправил на носу темные очки и, подняв руку, потребовал внимания. Толпа угрюмо притихла. Слуга развернул приготовленный свиток и громко, во весь голос зачитал, начертанный на нем, указ:
      –   Я, правитель и защитник Суходолии Долян Тринадцатый, властью, данной мне моим народом и великими предками, объявляю. Пункт первый. За непослушание, за разглашение монарших тайн, за попытку государственного переворота мою любимую сестру Принцессу, а так же примкнувших к ней Градоначальника, Архивариуса, Мельника, Заклинателя туч, сказочных мальчиков: Алексея и Бориса, считать виновными по всем пунктам, предъявленных им обвинений, и приговорить к казни через окаменение.
     Площадь ахнула.
     –   Приговор привести в исполнение сразу после оглашения данного Указа. Пункт второй. – Слуга вздохнул и, набрав в рот побольше воздуха, продолжил чтение: – Я, правитель и защитник Суходолии Долян Тринадцатый объявляю последующие два дня днями траура по безвременно ушедшей от нас Принцессе, и приказываю: всем моим подданным, живущим в Сухом Доле и за его пределами, неустанно скорбеть о нашей горькой утрате.
     Площадь заволновалась, зашумела, но по-прежнему вела себя спокойно.
     Прочитав Указ, Слуга опустил свиток. Огляделся, и, увидев рядом с собою стул, сел. После чего, не спеша, раскрыл черную книгу и, шевеля губами, принялся водить пальцем по открытой странице.
     Все, кто в эту минуту находились на Дворцовой площади и следили за его действиями, догадались, что казнь, о которой говорилось в указе, началась.
     Долгое время, казалось, ничего не происходило. Первой, кто почувствовал изменения, была Принцесса. Приподняв ножку, она увидела, как кожаная подошва ее туфельки, покрылась каменной коркой. За подошвой, окаменел носик туфельки, пятка, язычок, пряжка...
     Те же самые превращения происходили и с обувью остальных, приговоренных к казни.
     Тяжело вздохнув, Принцесса прошептала:
     –  Ну вот, кажется, и всё.
     –  Что значит всё! Что значит всё! – Архивариус не в силах смириться с происходящим, сделал попытку вырваться из пут. – Я ни в чем не виноват! – закричал он, обращаясь к Слуге. – Я требую встречи с моим правителем! Я хочу говорить с ним! Пустите меня! Я ни в чем не виноват!
     Подняв голову, Слуга посмотрел на Архивариуса поверх очков. Усмехнулся и, как ни в чем ни бывало продолжил шевелить губами.    
     –   Я ни в чем не виноват, господин Слуга! – продолжал взывать Архивариус. – Пустите меня! Прошу вас!   
     Принцесса строго посмотрела на него.
     –   Прекратите истерику! – приказала она. – Стыдитесь! На нас смотрят доляне!
     –   Но я же в самом деле не виноват, – прошептал Архивариус. – Я же ничего такого не сделал.
     –   Как это не сделал? А кто нашел подземный ход во дворец? Кто спас Лешу, когда даже доктор отказался лечить его? Кто участвовал в налете на тюрьму? Это всё вы. Это благодаря вам, и таким героям, как вы, мы до последнего бились с Доляном Тринадцатым... Так что, господин Архивариус, пожалуйста, не принижайте свои заслуги перед Суходолией, не надо.
     Архивариус облизал сухие губы и, посмотрев на Принцессу, жалобно спросил:
     –   Вы, Ваше Величество, и, правда, считаете, что я несколько принижаю свои заслуги?
     –   Конечно!
     Архивариус подумал и согласно кивнул.
     –  Да, Ваше Величество, вы как всегда правы. Я действительно делал всё от меня зависящее. И не моя вина, что мы проиграли.
     –   Конечно, не ваша. Мы просто раньше времени уверовали в победу... Но, послушайте, что это?
     –   Что?
     –   Шум! Какой-то странный шум! Вы не находите?
     Архивариус прислушался.
     –   Да, действительно, что-то шумит. Знаете, мне это, странным образом, напоминает...
     Не успел он объяснить, что именно ему напоминает появившийся шум, как с аллеи на площадь с ревом выскочило страшное существо. Огромное, с двухэтажный дом, трехглавое, как дракон, оно изрыгало из всех трех пастей языки пламени и двигалось прямо на толпу.
     Впервые увидевшие ДГС-3(Э), горожане от страха застыли на месте, а потом, вместе со стражниками, бросились врассыпную.
     Дракон, тем временем, не снижая скорости, доехал до того места, где стояли приговоренные к казни, и... резко остановился – раздался громкий треск, головы чудища плавно опустились на землю, а в верхней части туловища, прямо под средней шеей, открылась маленькая дверца, из которой показалась голова старичка Пограничника. Выбросив веревочную лестницу, он быстро спустился вниз, стащил с лысой головы шлем и в ярости швырнул его оземь.
     –   Чтоб руки отсохли у того, кто собирал этот металлолом!
     Увидев связанного Борьку, подбежал к нему и вынул изо рта кляп. Спросил:
     –   Друг, я не опоздал?
     –   Нет-нет, друг. Как раз вовремя!
     Борька с помощью Пограничника вылез из окаменевших ботинок. Обнял Пограничника и принялся развязывать Леху.
     –   А я уж думал, опоздал. – Освободив Борьку, Пограничник стал развязывать Принцессу. – И опоздал бы, если бы не спешил другу на помощь. А иначе, какой же я тогда, спрашивается, друг, если ему от меня никакой помощи... Ведь так?
     –   Так! – Борька развязал Архивариуса и посмотрел на балкон. – Где Слуга?
     Балкон был пуст.
     –   Сбежал! Ну, ничего! Никуда он от нас не денется.
     Погрозив кулаком дворцу, Борька принялся рьяно помогать Архивариусу развязывать Градоначальника.

Глава двадцать шестая
План Доляна XIII

     Бывшие арестанты еще освобождались от пут, а Дворцовая площадь уже наполнялась горожанами. Первоначальный испуг, вызванный появлением ДГС-3(Э), уступил место любопытству. Доляне, еще несколько минут назад в панике убегавшие от дракона, смело подходили и, восторженно цокая языками, ощупывали его. Потом шли к Принцессе и выражали радость по поводу её чудесного освобождения.
     –   Ну, ты и везунчик! – засмеявшись, Борька хлопнул Леху по плечу. – Опять спасся!
     –   Да, – согласился подошедший к ним Архивариус, – но в следующий раз может не спастись!
     Услышав эти слова, Принцесса принародно отчитала Архивариуса:
     –   Следующего раза быть не должно! Пока не поздно, мы обязаны захватить дворец и освободить брата от власти вашей страшной книги!
     С жалостью посмотрев на нее, Леха вздохнул:
     –   Хорошо бы.
     Пока Принцесса принимала поздравление горожан, Градоначальник о чем-то оживленно разговаривал с Учителем. Закончив разговор, вместе с ним подошел к Принцессе.
     –   Ваше Величество! У господина Учителя есть важные сведения для вас.
     –   Говорите, – разрешила Принцесса.
     Учитель склонил голову в легком поклоне и, слегка волнуясь, произнес:
     –   Видите ли, Ваше Величество... Мои ученики, в основном, дети послушные. Однако есть среди них те, кого постоянно тянет на разного рода приключения. А двоих из них, сыновей Журналиста, иначе, как сорвиголовами и не назовешь. Ну, так вот... Эти самые мальчики рассказали мне, что сегодня утром они лазили по фризу дворца...
     –   По чему лазили? – перебил Градоначальник.
     –   По фризу... Это выступ на стене. – Учитель обвел рукой фасад здания. – Ну, так вот... Лазили они там, значит, лазили и увидели через щели в портьерах, что творится внутри дворца. И они, эти дети...
     –   Что они? Не тяните, господин Учитель!
     –   Они говорят, Ваше Величество, что все помещения дворца забиты черными духами. По их словам, духов там, как муравьев в муравейнике, тысячи и тысячи!
     Принцесса ахнула.
     –   Не может быть!
     Градоначальник строго посмотрел на Учителя   
     –   Ваши ученики не могли ничего перепутать?
     –   Ну что вы! Конечно, воображение у них живое, но я вас уверяю, господин   Градоначальник, никто из моих учеников ночных духов ни с чем другим никогда не спутает! Исключено!
     Все замолчали, обдумывая сложившуюся ситуацию.
     –   Вот они, полчища духов, о которых говорил Провидец! Нашлись-таки, – задумчиво произнес Леха.
     После чего хлопнул себя ладонью по лбу.
     –   Ах, дурак я, дурак! Как же я сразу-то не догадался!
     –   О чем это ты? – обеспокоено спросил Борька.
     –   Помните, мы никак не могли понять, для чего Долян Тринадцатый растворял всех во дворце?
     –   Ну, – кивнул Борька, – был такой разговор. И что?
     –   А то, что, если бы у нас было побольше мозгов, мы бы догадались, что Долян Тринадцатый делал это не ради развлечения, а с определенным умыслом!
     –   С каким умыслом?
     –   С таким! Этим он создавал во дворце благоприятные условия для размножения черных духов. Его план заключался в том, чтобы скопить в укромном месте силы, а когда этих сил будет достаточно, напасть на Суходолию... Теперь понятно?
     –   А почему он копил силы именно во дворце? – не понял Градоначальник.
     –   Потому что больше негде! Во время последней войны вы, как нам рассказала Принцесса, замуровали пещеры, в которых черные духи пережидали светлое время суток, и те постепенно перевелись. Ну, или почти перевелись... Одним словом, сил для войны на тот момент у них было мало.
     –   А на этот, выходит, в самый раз?    
     –   Судя по словам Провидца и наблюдением детей Журналиста – да! – Леха пригладил мокрые от дождя волосы и посмотрел на дворец. – Ох, чует мое сердце, не будет у нас спокойной ночи! Ох, не будет!
     Все снова замолчали, размышляя над Лехиным открытием.
     –   Так что же нам теперь делать? – растерянно произнесла Принцесса. – Ведь духи могут напасть уже сегодня!
     Поняв, что пришло его время, Градоначальник выпрямил спину. Откинул на затылок прядь волос и произнес решительным голосом:
     –   Не беспокойтесь, Ваше Величество! Я обо всем позабочусь лично!
     Он поднялся на цыпочки и внимательно осмотрел Дворцовую площадь. Не найдя того, кого искал, обратился к стоявшему рядом Учителю.
     –   Где Электрик? Необходимо позаботиться о том, чтобы этой ночью в городе с электричеством всё было в порядке!
     Учитель недоуменно пожал плечами, а кто-то из стоявших рядом горожан сказал, что господин Электрик у себя на электростанции ликвидирует какую-то аварию.
     –   Да вот он и сам идет! – Учитель кивнул на быстро приближающегося долянина.
     –   Беда! Господин Градоначальник! Беда! – едва отдышавшись, выкрикнул Электрик.
     –   Только, пожалуйста, без истерики! Говорите, как я учил, четко и ясно! Итак, что произошло?
     –   Беда, господин Градоначальник! Черные духи вывели из строя электростанцию! Всё. Света в Суходолии ни сегодня ни завтра не будет!
     –   Что, значит, не будет! Ремонтируйте! Спешите! Но чтобы свет у меня был! Вам понятно?
     –   Уже, господин Градоначальник! Уже ремонтируем. Уже спешим. Но дать электричество все равно не сможем.
     –   Знать ничего не хочу! Но чтобы свет сегодня ночью по всей Суходолии горел!
     Градоначальник сурово сдвинул брови. Грозно посмотрел на Электрика и многозначительно спросил: помнит ли он о том, кем работаете, и то, какая ответственность лежит на нем.
     Электрик отрицательно помотал головой.
     –  Помнил. Но после того, как меня во время аварии ударило током, забыл. А кем я работаю?
     Градоначальник хотел было откровенно высказать всё, что он думал по поводу Электрика и его работы, но вовремя осекся, заметив с каким вниманием Принцесса вслушивалась в их разговор. Ласково потрепал Электрика по плечу и, улыбнувшись, посоветовал торопиться.

     Воодушевленный Градоначальником, Электрик убежал на электростанцию, а Принцесса и ее окружение приготовились к худшему. Все понимали, что без света, без запасов факелов и свечей, ставших ненужными после того, как в каждом доме Сухого Дола появилось электричество, город обречен.
     Леха подошел к Борьке и обнял за плечо.
     –   Пока не стемнело, беги-ка ты, друг, в Зимину пещеру. Еще успеешь.
     –   Давай вместе!
     Леха помахал головой из стороны в сторону.
     –   Ты же знаешь, мне дорога домой заказана.
     –   Ну, хотя бы переночуешь в пещере, – настаивал Борька. – Она безопасна. Там духов нет.
     Леха слегка задумался. Посмотрел на Принцессу и решительно отказался.
     –   Ну, и я тогда останусь! – капризно надув губы, произнес Борька.
     Стоявший рядом Пограничник, толкнул его локтем в бок.
     –   Слышь, Боря, у меня в кабине два факела припасены. Нам с тобою, друг, хватит.
     Борька благодарно улыбнулся и посмотрел на заходящее солнце – до наступления темноты оставалось не более часа.
     Дождь тем временем усилился. На площади стали появляться небольшие лужи. Угодив в одну из них босой ногой, Заклинатель туч вспомнил о своих прямых обязанностях. Поднял голову и принялся что-то негромко шептать. Потом остановился и, махнув рукой, заплакал. Всё для него потеряло смысл. Стало незачем разгонять тучи, заботиться о промокшей одежде, беспокоиться и думать о завтрашнем дне, потому что завтрашнего дня для него уже не существовало.
   
Глава двадцать седьмая
Солнечные зайчики

     Новость о том, что во Дворце Правителей Суходолии скопились огромные полчища духов, мгновенно разнеслась по площади. Доляне испугались. Не зная, что думать, они во все глаза глядели на Принцессу и по ее поведению старались определить, насколько серьезна нависшая над ними опасность. Однако после того, как стало известно о том, что ночью в городе не будет света, доляне поняли: рассчитывать им больше не на что. Не замечая дождя, они стояли в полном отчаянии и, опустив мокрые головы, казалось, отсчитывали последние минуты своей жизни.
     И только Принцесса не сдавалась. Она подходила к каждому, от кого надеялась получить дельный совет, и настойчиво требовала найти выход из создавшегося положения.
     Особенно Принцесса рассчитывала на опыт Градоначальника.   
     –   Господин Градоначальник! – обратилась к нему. – Придумайте что-нибудь. Вы же сами говорили, что из всякой ситуации, какой бы безнадежной она ни казалась, есть выход, надо только уметь найти его.
     –   Говорил, – уныло согласился Градоначальник.
     –   Так что же нам делать?
     –   Не знаю... Может, попробовать взорвать дворец?
     –   Не получится, – сказал стоявший рядом Пограничник. – Во всей Суходолии такого количества взрывчатки не найдется.
     –   Тогда поджечь?
     Принцесса оглядела каменные стены дворца. Разочарованно махнула на Градоначальника рукой и обратилась к пребывавшему в глубокой задумчивости Лехе.
     –   Лешенька, миленький, ты же такой умный, такой образованный, пожалуйста, придумай что-нибудь.
     Медленно подбирая слова, Леха спросил:
     –   А что, черные духи и в самом деле такие черные?
     –   Чернее черных чернил!
     –   Это хорошо.
     –   Почему ты спрашиваешь об этом?
     –   Скажите! – обратился Леха к Архивариусу. – Много ли в Сухом Доле солнечных зайчиков – тех, о которых мне рассказывал Борька?
     –   Вы имеете в виду солнечных зайчиков, которых придумал господин Механик? Не знаю. Думаю, что в каждой семье, где есть дети, найдутся! А что?
     Леха еще раз посмотрел на заходящее солнце. Перевел взгляд на толпу долян и попросил минутку внимания.
     –   Тихо! – на всю площадь гаркнул Градоначальник. Подождал, когда все умолкнут и любезно предоставил Лехе слово.
     Леха прокричал:
     –   Мне нужны солнечные зайчики – те, что придумал господин Механик! Все, сколько есть в городе! Прямо сейчас!
     –   А зачем?
     –   Хочу провести один эксперимент!
     –   А какой?
     –   Потом объясню! Несите скорее!
     Первыми на призыв откликнулись дети. Пока взрослые продолжали пытать Леху по поводу его задумки, жившие неподалеку от дворца сыновья Журналиста, сбегали домой, и принесли полную коробку солнечных зайчиков.
     Леха взял ее, заглянул внутрь, закрыл и поднял над головой.
     –   Помните принцип, по которому они работают? Они всегда стремятся попасть в наиболее темное место! Так вот, в ходе эксперимента, я хочу выяснить, что случится, когда солнечные зайчики увидят, что ничего чернее черных духов во дворце нет!
     С этими словами Леха приблизился к парадной двери. Вытянув руку, хотел открыть ее, но она вспыхнула и загорелась ровным голубым пламенем.
     Леха в страхе отпрял назад. Огляделся по сторонам и, подойдя к ближайшему окну, поднял голову.   
     Раньше других догадавшись о намерениях мальчика, Градоначальник приказал Мельнику с Заклинателем туч помочь Лехе взобраться на карниз.
    
     Прислонившись к откосу оконного проема, Леха открыл первую коробку. 
     Словно рой рассерженных ос, солнечные зайчики взвились над окном. Повисев несколько мгновений в воздухе, сделали круг над Лехиной головой, и со свистом устремились в оконную щель.
     Внутри дворца раздался еле слышный писк.
     –   Началось! – прошептал Леха, прислонив ухо к оконной раме.
     Мельник протянул ему еще одну принесенную кем-то коробку. Леха взял ее и выпустил в воздух новый рой солнечных зайчиков.
     Писк внутри дворца усилился.
     Не успел Леха выбросить пустую коробку, как ему подали третью. Опорожнив ее, он посмотрел вниз и с удивлением увидел под собой очередь долян. Доляне глядели на него глазами, полными нескрываемой надежды, и протягивали символы этой надежды – коробки с солнечными зайчиками, некогда придуманными Механиком для забавы своих детей.
     Очередь быстро росла. Увидев, что Леха не успевает выпускать зайчиков, ему на помощь пришел Борька. Он взобрался на карниз и, встав рядом с другом, принялся распаковывать подаваемые коробки.
     Тем временем, писк, доносящийся из дворца, стал слышен на площади. И в тот момент, когда солнце коснулся горизонта, а поток горожан, несущих зайчиков, стал иссякать, из Дворца правителей Суходолии раздался дикий вопль. За ним еще один.
     Все в ужасе замерли. Многим показалось, что сейчас произойдет нечто такое, что перевернет мир и заставит их расстаться с мыслью о спасении.
     Однако время шло – ничего не происходило, и даже писк ночных духов почти что стих.
     Наступила тишина.
     Открыв очередную коробку, Борька с удивлением увидел, что солнечные зайчики, вместо того чтобы по примеру своих предшественников устремиться во дворец, развернулись возле самого окна и облепили его темно-синие брюки.
     –   Чего это они? – спросил он Леху.
     –   Понятия не имею. Хотя... Дай подумать. А впрочем, тут и думать нечего. Раз солнечные зайчики отказываются лететь во дворец, значит там уже не темно!
     С этими словами Леха спрыгнул с карниза. Подошел к парадной двери, осторожно протянул к ней руку и тут же одернул.
     Дверь не загорелась.
     Толпа, наблюдавшая за Лехой с безопасного расстояния, в изумлении ахнула и придвинулась поближе к дворцу. Леха еще раз, смелее, протянул ладонь к дверной ручке, взялся за нее и потянул на себя.
     Дверь открылась.
     Леха обернулся и, окинув площадь победоносным взором, первым вошел во Дворец правителей Суходолии.
   
Глава двадцать восьмая
Сбывается еще одно предсказание Провидца

     Таким дворец не видел никто. Усыпанные тысячами солнечных зайчиков пол, стены, потолок сверкали подобно густо переплетенной сети новогодних гирлянд. Черные портьеры, огораживающие залы от дневного света, казалось, сами излучали свет, восковые свечи бронзовых канделябр светились ярче хрустальных электрических светильников. И только пустые стекла зеркал, несмотря на покрывавшую их пыль, по-прежнему отражали от себя всё, что прикасалось к ним.
     Леха в сопровождении облепленных с головы до ног солнечными зайчиками друзей, двигался по залам дворца и не переставал восхищаться увиденным. 
     –   Что за чудо!
     –   А зайчиков-то, зайчиков-то сколько! – то и дело восклицал Архивариус. – Никогда не думал, что в Сухом Доле столько этих игрушек!
     –   Ничего себе игрушки, – усмехнулся Борька. – Всех черных духов, как какую-то моль, вывели. Кстати! – обратился к Принцессе. – Где они теперь, эти духи?
     Принцесса кивнула на залитый грязными лужами пол.
     –   Вот... Всё, что от них осталось.
     Они вошли в комнату, вдоль стен которой были расставлены ряды украшенных резьбой стульев и остановилась возле большой, богато инкрустированной золотом двери.   
     Опустив голову, Принцесса еле слышно произнесла:
     –   Он должен быть здесь.
     –   Кто он? – не понял Борька.
     –   Брат.
     Улыбка мгновенно слетела с лиц мальчишек. Они сурово сдвинули брови и, оставив Принцессу с Архивариусом в приемной, решительно двинулись вперед.   
     Словно предчувствуя беду, Принцесса долго не могла заставить себя переступить порог кабинета. И только после того, как ее дважды окликнул Леха, решилась – вошла в комнату и там, в искусственном созданном сумраке, увидела в кресле у догорающего камина высохшую мумию, в которой не без труда узнала своего старшего брата.
     Не отрывая сухих глаз, она долго смотрела на нее. Что-то шепча, ласково гладила ее по волосам, по выжженным глазам, по подбородку. Потом опустилась на колени и прижалась щекой к лежащей на подлокотнике ладони.
     Не зная, что сказать, мальчишки молча стояли в сторонке. И только Архивариус, стараясь никому не мешать, ходил на цыпочках по кабинету правителя и с интересом разглядывал его убранство. Натолкнувшись на вторую мумию, тихо позвал:
     –   Леша! Боря! Идите сюда. Тут мумия Слуги.
     –   Итак, – громко сказала Принцесса, – еще одно предсказание Провидца сбылось – мы уже никогда не будем править вместе.
    Громко вздохнув, она встала с колен. Окинула беглым взглядом кабинет. Увидев на полу рядом с креслом брата книгу в черном переплете, подняла, пролистала и протянула Архивариусу.
     –   Вот ваш подарок. Заберите его и спрячьте. Знания, основанные на зле, до добра не доведут.
     Она гордо подняла голову и вышла в сопровождении мальчишек из кабинета теперь уже бывшего правителя Суходолии Доляна XIII.

     Архивариус еще долго стоял перед догорающим камином. Задумчиво листая потемневшие страницы, он вспоминал события, связанные с этой книгой: каким он был настойчивым, когда разыскивал ее, щедрым, когда дарил Доляну XIII и беспросветно глупым, когда думал, что мир можно сделать лучше, пользуясь методами тех, кто исповедует зло.
     От этих мыслей ему стало невыносимо стыдно. Сжав до боли кулак, он в сердцах вырвал страницу под самый корешок, смял и с размаху бросил в камин.
     Архивариус, как никто другой любил книги. Он умел ценить их, беречь, но сегодня, единственный раз в своей жизни, получал не с чем ни сравнимое наслаждение, наблюдая за тем, как в жарком пламени камина страница за страницей исчезала книга, принесшая ему и его друзьям столько несчастий.
 
Глава двадцать девятая
Прощание

     Жизнь в Сухом Доле вернулась в свою колею.
     Архивариус, закрывшись в кабинете, сутками напролет работал над хроникой событий, свидетелем и участником которых был, Леха, ни на шаг не отлучаясь от Принцессы, помогал в ее каждодневных делах, и Борька, в очередной раз оставшись один, понял, что делать ему здесь больше нечего, а значит, настало время возвращаться домой. Он сообщил о своем решении Лехе, тот передал его Принцессе, а та, в знак огромной благодарности за заслуги перед страной, решила устроить Борьке торжественные проводы.      
     Так и получилось. Проводы вышли торжественными и немного грустными.
     Градоначальник с балкона Ратуши выступил с проникновенной речью, Принцесса официально назвала Борьку героем, а Художник подарил ему свою новую картину.
     На картине, под названием «Сказочные мальчики побеждают ночных духов», были изображены Борька с Лехой. На фоне кровавого заката они стояли с гордо поднятыми головами и держали вдвоем одну коробку, из которой вылетал рассерженный рой солнечных зайчиков.
     Картина всем понравилась. Архивариус, тщательно рассмотрев ее детали, заявил, что, по его мнению, она во многом превосходит лучшие работы старых мастеров, правда, добавил при этом, что ни у кого из старых мастеров не было столь замечательной натуры.
     Выступив с ответной речью, Борька коротко поблагодарил горожан за гостеприимство. Пожелал, чтобы на треть заполненная Чаша Страдания больше не переполнялась, потом по русскому обычаю троекратно расцеловал Архивариуса в толстые щеки, и под гром аплодисментов подарил ему так понравившуюся картину Художника.
     На этом церемония прощания была завершена. Горожане разошлись по своим делам, а Борька в сопровождении Принцессы, Градоначальника, Архивариуса и совсем загрустившего Лехи направился в Зимину пещеру, где его поджидал Пограничник.   
     Старичок, при появлении Принцессы, вежливо приклонил голову, потом важно поздоровался с Градоначальником и только после этого подошел к Борьке.
     Изобразив подобие улыбки, похлопал его по плечу.
     –   Ну что, друг, возвращаешься домой? Ну и правильно, чего тебе тут делать – иди. А если что случится, заскучаешь там или еще чего... так это, я всегда здесь. Как говорится, на страже границы!
     Пограничник засмеялся. Однако смех у него получился жалким, неискренним, натужным. Почувствовав фальшь, он смутился. Растерянно посмотрел вокруг себя и тихо добавил:
     –   Ты знаешь, Боря, у меня ведь до тебя не было друга... И вот надо же... Опять нет.
     Старичок горестно развел руками. Ссутулился и, развернувшись на кривых ногах, медленно побрел к своему дракону.
     К Борьке подошел Леха.
     –   Ну что, давай прощаться?
     –   Давай! А может, ты все-таки того... – Борька кивнул на вход в пещеру, – рискнешь?
     –   Не... – засмеялся Леха. – Боюсь, только хуже будет. И потом, меня ведь за язык никто не тянул – сам согласился.
     –   Это правда... Ты как думаешь, мы еще увидимся?
     Леха с сомнением покачал головой.
     –   Не знаю. Как получится... Ладно, Борь, давай уже иди, а то я сейчас точно разревусь.
     Борька обнял его за плечо. Развернулся и, стараясь скрыть выступившие слезы, побрел к пещере.
      Не успел он сделать и трех шагов, как сзади раздался громкий крик.
      –   Стойте!
     Борька обернулся. К ним, устало шатаясь, из последних сил бежал Провидец.
     –   Стойте! – кричал он. – Свершилось неслыханное! Нас обманули!
     Добежав до Принцессы, Провидец упал у ее ног.
     –   Что с вами? – достав из дорожной сумки фляжку с водой, Градоначальник подал ее карлику.
     Провидец сделал несколько жадных глотков. Оторвавшись от фляжки, вскочил на ноги и снова заголосил:
     –   Нас обманули!
     –   Кто нас обманул? – спросила Принцесса.
     –   Он! – карлик показал пальцем на Леху.
     –   Я? – удивился Леха.
     –   Да, он! Помните, Ваше Величество, когда я спросил его самое большое желание, он ответил: вернуться домой. А на самом деле... – карлик ударил себя кулаком в грудь. – Он солгал! И кому? Мне – Провидцу! Вы не поверите, но он, как я только что выяснил, больше всего хотел в тот момент не разлучаться с вами! Представляете?
     Градоначальник хмуро осмотрел Леху с головы до ног. Угрожающе сдвинул брови и процедил сквозь зубы:
     –   Еще как представляю.
     –   Зато я не представляю! – вмешалась в разговор Принцесса. – Как вы тогда не почувствовали в его словах ложь?
     –   А вот не почувствовал! – с вызовом воскликнул Провидец, – И всё потому, Ваше Величество, что Леха очень хитрый лгун. Представляете, он думал, что его самое большое желание – вернуться домой, а на самом деле, остаться с вами! Вот и скажите после этого, как я, по-вашему, должен был заметить ложь?
     –   Ох, уж эти люди! – вздохнул Архивариус. – Никогда не знаешь, чего они хотят на самом деле и хотят ли на самом деле того, чего всю жизнь добиваются.
     –   Хорошо, хорошо! – перебила Принцесса. – И что теперь?
     Провидец взял фляжку. Глотнув воды, сказал:
    –    Поскольку прорицание было получено обманным путем, ситуация, сложившаяся в Суходолии на двадцатое июля, должна повториться.
     –   А что у нас было двадцатого июня? – спросил Градоначальник.
     Провидец сказал, что это был день, когда он дал прорицание.
     Услышав эти слова, Принцесса в ярости топнула ножкой.
     –   Этого нельзя ни в коем случае допустить! Вы меня поняли! – она схватила карлика за шиворот, и, что есть силы, тряхнула. – Поняли!
     Провидец со страха вжал голову в плечи и попытался отползти подальше от Принцессы. Но та снова схватила его за шиворот и, размахивая указательным пальцем перед носом, закричала:
     –   Я не для того терпела унижения и страх, чтобы еще раз проходить через это!
     Поправив помятый Принцессой воротник, Провидец еле выдавил из себя:
     –   Ваше Величество! Клянусь, я здесь не причем – от меня ничего не зависит, я только предупреждаю о последствиях. – Карлик хмыкнул носом и внезапно заплакал. – Ведь я же тоже погибну, если миром завладеют черные духи.
     Принцесса отпустила его. Закрыла лицо ладонями и громко запричитала:
     –   Что же делать? Что же делать? Что же делать? – Опустив руки, строго посмотрела на Градоначальника. – Чего молчите? Посоветуйте же что-нибудь!
     Градоначальник задумался.
     –   Мне кажется, Ваше Величество, надо сделать так, как всегда!
     –   Это как, так?
     –   Спросить Алексея.
     Разочарованно махнула на Градоначальника рукой, Принцесса перевела взгляд на Леху.
     –   Говори! – приказала ему.
     –   Мне кажется, – сказал Леха, – надо обратиться к Провидцу. Он знает, как поступить.
     Все посмотрели на карлика.
     –   Что скажете? – спросила его Принцесса. – Есть какой-нибудь выход?
     Провидец кивнул.
     –   А как же! Ради этого я и спешил. Пока Борька не ушел к себе в свой сказочный мир...
     –   Прошу вас, короче!
     Проглотив комок в горле, Провидец быстро заговорил:
     –   Надо, чтобы все, кто присутствовали при прорицании, повторили свои самые заветные желания, какие у них были двадцатого июля, и отказались от них. Но только самые заветные! – он погрозил Лехе пальцем. – Я проверю!
     –   Вы уже один раз проверили! Теперь я сам займусь этим. – Градоначальник повернулся к Лехе правым ухом. – Никому нельзя доверять. Всё приходится делать самому.
     –   Постойте! – Принцесса положила руку на плечо Лехи. – Выходит, если я сейчас откажусь пожертвовать своим желанием, мой брат вернется к жизни?
     –   Не исключено, – ответил Провидец. – Но тогда погибнет Суходолия! 
     Он внимательно посмотрел на Принцессу и добавил, качая головой:
     –  Только, пожалуйста, не думайте, что мое первое прорицание, полученное обманным путем, еще раз поможет вам в войне с ночными духами.
     –   Возможно, что и не поможет, – задумчиво произнесла Принцесса.
     Все с испугом посмотрели на нее.
     –   Вы не сделаете этого! – прошептал побледневший Архивариус. – Вы не можете нас подвергать такому риску.
     Принцесса тряхнула головой.
     –   Не беспокойтесь. Это я так... мысли вслух.
     Окинув свое окружение строгим взглядом, она еще раз обратилась к Провидцу.
     –   Если вы готовы, я могу повторить для вас моё самое большое желание.
     Провидец молча кивнул.
     –   Я хочу, – твердо сказала Принцесса, – чтобы мы с братом жили так, как жили раньше до того дня, когда господин Архивариус подарил ему свою страшную книгу.
     –   Я хочу, – подхватил Борька, – не ходить в школу.
     –   А я, – не поднимая глаз, еле слышно прошептал Леха, – никогда не расставаться с Принцессой.
     Облегченно вздохнув, Провидец насмешливо посмотрел на Градоначальника.
     –   Ну, как? – спросил он. – Всё в порядке?
     Почистив мизинцем правое ухо, Градоначальник удовлетворенно кивнул.
     –   В порядке. Меня не проведешь.
     Провидец перевел взгляд на Принцессу и, сделав серьезное лицо, торжественно объявил:
     –   Итак, Ваше Величество, вы никогда не будете править Суходолией вместе с братом! А ты, троечник, – обратился к Борьке, – всю жизнь, как миленький, будешь ходить в школу. Что же касается тебя, Леша, то ты и часа не останешься в Суходолии... Вот так! – хлопнув в ладоши, заключил Провидец. Сладко потянулся и засмеялся. – Эх, хорошо, когда плохая история хорошо заканчивается!
     –   Да! – грустно подтвердил Архивариус. – Плохо только то, что она когда-нибудь да заканчивается.
     –   А может, это еще не конец? – с надеждой в голосе спросил Леха.
     Расстроенная Принцесса вместо ответа опустила глаза, а Архивариус, милый добрый Архивариус, в приливе нежности обнял их за плечи, привлек к себе и, обращаясь к Лехе, произнес:
     –   Ну конечно, это еще не конец! Ведь, до тех пор, пока вы помните о том, что добро побеждает зло, дверь из сказочного мира для вас всегда открыта.
     –   Правильно! – согласился Градоначальник. – И мы всегда рады тому, кто помнит об этом.
     –   И знает, что зло можно победить только добром! – добавил Провидец.
     Доляне засмеялись, радуясь тому, что всё так хорошо закончилась.
     И только Лехе с Принцессой было по-прежнему грустно. Они стояли друг перед другом, опустив головы, и молчали. 
     Первым не выдержал Леха. Коснувшись пальцами руки Принцессы, он поднял глаза и тихо спросил ее: как же она теперь без него справится.
     –   Дел-то у тебя сколько! Да и волшебной силы Долян у тебя нет.
     –   Да, – вздохнул Архивариус. – Чего нет – того нет.
     Принцесса поправила упавшие на глаза волосы. Улыбнулась и хитро посмотрела на Леху.
     –   А никакой волшебной силы у Долян никогда и не было.
     –   Как не было?! – вскрикнули Градоначальник с Архивариусом.
     –   В ней нет никакой нужды. Я поняла: для того, чтобы защитить страну от напастей, необходимо всего лишь изо дня в день следить за тем, чтобы Чаша Страдания не переполнялась. И всё.
     –   И всё?!
     –   Да, всё!
     –   Невероятно! – пробормотал Провидец.
     Мельком взглянув на солнце, он тронул Леху за локоть.
     –   Пора!
     –   Что уже? – ахнула Принцесса.
     –   Увы, – подтвердил Провидец.
     Еще раз озабоченно посмотрев на солнце, он схватил одной рукой упирающегося Леху, другой – Борьку и повел в сторону пещеры.      
    
     Мальчишки уходили. Принцесса тихо плакала им вослед, Градоначальник, Провидец, Пограничник махали на прощанье руками, Архивариус грустно улыбался, думая о том, что сегодня он расстался не просто со сказочными мальчиками, спасшим его мир от черных духов, а с незабываемым временем, в котором каждый, кто был добр, честен, смел, кто умел дружить и прощать, терпеть и не сдаваться, мог стать настоящим героем.

Эпилог

     «… настоящим героем». – Архивариус дописал фразу до конца, после чего обмакнул перо в чернильницу и, отступив, начал с новой строки.
     «Вот так закончилась последняя война между долянами и черными духами, в которой добро, несмотря на коварство, ложь и предательство, в очередной раз победило зло».
     Перечитав последнюю фразу, Архивариус довольно улыбнулся. Еще раз обмакнул в чернильницу высохшее перо и вместо точки поставил в конце предложения жирный восклицательный знак.


Книга вторая. ВЕДЬМА АГЛАЯ

«Когда, выглянув вечером в окно, вы испытаете радость оттого, что просто идет снег, что просто на улице зима, что в доме пахнет свежим хлебом и ёлкой, знайте: я уже рядом...»               
                (Дед Мороз)


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Присказка

Глава первая
Начало дня

      Двор был пустынен и тих. Снежинки медленно кружились в пустом беззвездном небе, желтый свет ночного фонаря чуть подрагивал на снегу, черная тень от столба улеглась на ледяную горку и задремала – всё вокруг спало, дышало умиротворением и покоем.
     Но вот из подворотни подул ветерок. Снежинки, словно очнувшись от сна, набросились рассерженным роем белых бабочек на фонарь – то касались его раскаленной лампы, то, обжегши крылышки, отскакивали в сторону, а стоило ветру стихнуть, мгновенно возвращались на свет, где снова и снова продолжали сонное кружение над землей.
      Стараясь не потревожить маму, Леха отошел от окна. Лег в постель и, закрыв глаза, вообразил себе картину, над которой думал весь день – заснеженный хвойный лес, полянка в лесу, на полянке избушка с соломенной крышей, из печной трубы которой валил, сквозь крупные хлопья похожего на белых бабочек снега, густой серый дым.
      До Нового года осталось шесть дней.

      Заметив, что Леха проснулся, мама подошла к его кровати. Присела рядом и, едва касаясь пальцами волос, погладила по голове.
      –   Доброе утро, сынок! Вставай, школу проспишь.
      Леха потянулся.
      –   Доброе утро, мам! Как ты себя чувствуешь? Сердце не болит?
      –   Сегодня нет.
      –   Это хорошо.
      Леха довольно улыбнулся. Перевернулся с бока на спину и, подложив руки под голову, уставился в потолок.
      –   А вот интересно, – сказал он, – почему зимой бабочки не живут? Живут же в эту пору птицы, звери, рыбы подо льдом, а вот бабочки почему-то нет.
      –   Наверное, потому что зимой слишком холодно для них.
      –   Наверное.
      Леха вскочил с кровати. Чмокнул маму в щеку и, насвистывая веселый мотивчик, побежал умываться.

      Завтрак прошел быстро. Леха рассказал маме об эпидемии гриппа, из-за которой новогодние каникулы начнутся на пять дней раньше, обсудил с ней предстоящую поездку в Григорьевку и в конце разговора, перед тем как выйти из-за стола, попросил немного денег.
      –   На что тебе? – поинтересовалась мама.
      –   На кисти и краску. Хочу написать новую картину.
      –   Какую картину?
      –   Избушку в лесу.
      –   Избушку в лесу?
      –   Да. Мама, это будет замечательная картина! Ты только представь: зимний лес, на переднем плане полянка с маленькой избушкой, над которой вьется столб дыма, а вокруг... – Леха обвел рукой кухню, – белые бабочки. И ничего больше: только лес, избушка и небо в бабочках... Правда, здорово?
      Сложив грязную посуду в стопку, мама направилась к мойке.
      –   Зимой бабочек нет, – сказала она сухим тоном. – И денег у нас тоже нет.
      Леха обиженно поджал губы. Но стоило маме сделать еле уловимое движение в его сторону, широко улыбнулся.
      –   Нет, так нет, – сказал бодрым голосом. – Ничего страшного. Я карандашами на бумаге нарисую. А как папа вернется, тогда и купим. Правильно?
      Положив вымытую тарелку в шкаф, мама вернулась к столу.
      Вздохнула:
      –   Когда-то он еще вернется.
      –   Скоро! Он же написал. Сдаст объект, получит расчет и сразу вернется.
      –   Дай-то бог! – мама вытерла фартуком мокрые руки и, опираясь на плечо сына, села на стул.
      Какое-то время она о чем-то размышляла, потом подняла голову и, жалобно посмотрев Лехе в глаза, попросила:
      –   Ты уж, пожалуйста, в Григорьевке не задерживайся. Ладно?
      –   Да не волнуйся ты, мам! Приеду, как обещал, тридцать первого вместе с Борькой... Если, конечно, волки или разбойники на нас в лесу не нападут.
      –   Что ты такое говоришь, Леша?
      –   Да шучу я, мам, шучу. Ты что, шуток не понимаешь? Сама подумай, откуда в Григорьевке разбойникам взяться? Тем более волкам.
      –   Все равно нельзя так говорить. Запомни: всё, что было сказано, может однажды сбыться.
      –   Ладно, ладно, я все понял – больше не буду.
      –   Вот и хорошо, что не будешь.
      Мама погладила Леху по щеке. 
      –    Ну, всё, иди, а то в школу, чего доброго, опоздаешь.
      Пока Леха обувался, она сняла с вешалки его старое зимнее пальто. Поднесла к светильнику и, внимательно осмотрев со всех сторон, подумала, что как это ни прискорбно, но откладывать покупку новой одежды для сына больше нельзя.

                Глава вторая
В школе

      Неторопливо прогуливаясь по коридору в перерывах между уроками, Леха с интересом глазел по сторонам – с самого утра его не оставляло ощущение того, что вся школа в этот последний перед каникулами день находилась в состоянии ожидания необыкновенных чудес, без которых, как известно, не обходится ни один Новый год. Всё вокруг: искусственный свет, воздух, лица учеников и учителей были настолько пронизаны радостным предвкушением неминуемого чуда, что оно, казалось, не могло не произойти.
      И оно чуть было не произошло.
      В самом начале последнего урока в класс вбежала запыхавшаяся завуч Надежда Александровна. Жестом подозвала Лёху к себе и, ничего не объясняя, повела на первый этаж. В вестибюле, подошла к невысокой женщине, укутанной в короткую шубку из золотистого меха, и что-то вполголоса прошептала ей на ухо. После чего обернулась к группе одетых в верхнюю одежду учеников, состоящей, как заметил Леха, из одних отличников, и спросила: все ли на месте.
      Ей ответили:
      –   Все!
      –   Тогда прошу минутку внимания!
      Надежда Александровна повернулась лицом к женщине в короткой шубке, уважительно кивнула и, обращаясь к ученикам, произнесла торжественным голосом:
      –   Дорогие ребята! Я с большим удовольствием хочу представить вам Аглаю Револеновну – журналиста и фотографа «Вечерней газеты». Аглая Револеновна пришла к нам для того, чтобы снять, а точнее, сфотографировать лучших учеников нашей школы, то есть, вас. Поэтому убедительно прошу отнестись к предстоящему мероприятию со всей серьезностью: не шуметь, не галдеть, не бегать – словом, вести себя прилично... Всем всё ясно? 
      Прикрикнув на одного из расшалившихся отличников, Надежда Александровна предоставила гостье слово.
      Проводив недовольным взглядом завуча, Аглая Револеновна вынула из широких рукавов шубки тонкие руки.
      –   Значит так, – заговорила она слегка раздраженным голосом. – Сейчас мы все вместе выйдем на улицу, построимся на ступеньках в четыре ряда и быстренько, пока не пошел снег, сделаем несколько снимков для статьи.
      –   Для какой статьи? – громко спросил Леха.
      Аглая Револеновна нахмурилась.
      –   Статья называется: “Наше счастливое детство”. Поэтому прошу привести себя в порядок: причесаться, пригладиться, поправить шапки. Чтоб все выглядели как на картинке! Понятно? Вопросы есть?
      Вопросов не было.
      –   Тогда прошу! – Аглая Револеновна кивнула в сторону входной двери.
      Пока школьники, весело переговариваясь, выходили из школы, Надежда Александровна нахваливала их Аглае Револеновне.
      –   Это – золотой фонд нашей школы. Все как один – отличники, активисты, умницы. А какие таланты! Возьмите хотя бы Лешу из седьмого «Б». Он у нас настоящий художник. Говорят, – наклонившись к уху Аглаи Револеновны, завуч понизила голос, – в его руке любая кисть становится воистину волшебной... Конечно, в этом есть некая доля преувеличения, но, поверьте, портреты он рисует не хуже Айвазовского.
      –   Айвазовский не писал портреты, – буркнул проходивший мимо Леха.
      –   И учится он хорошо, – продолжала Надежда Александровна. – Правда, как многие талантливые люди, немножко любит поспорить, ну и к тому же... как бы вам сказать...
      –   Считает себя самым умным. Я поняла.
      С этими словами Аглая Револеновна взяла стоящий рядом на штативе фотоаппарат и, повернувшись к завучу спиной, вслед за Лехой вышла из школы.

***

      Пока школьники выстраивались на ступеньках крыльца в четыре ряда, Аглая Револеновна крутилась возле фотоаппарата. То переставляла его с места на место, то отходила на шаг и, недовольно морщась, долго осматривала школьников. Но вот, наконец, приникла глазом к окуляру и, подняв левую руку, приказала замереть.
      Только сейчас, стоя перед объективом фотоаппарата, Леха понял, что не только ученики и учителя всё сегодняшнее утро мечтали о новогодних чудесах, этих чудес, прежде всего, ждал он сам.
      «Нет, ну в самом деле, – думал он, – разве это не чудо, что моя фотография в скором времени будет напечатана в газете огромным тиражом и многие совсем незнакомые люди увидят, а, может быть, даже запомнят мое лицо. Впрочем, главное не это, главное...»
      Леха представил, как где-то там, в далекой Сибири, в рабочем вагончике, отец вскроет письмо, как, обнаружив в нем газетную страницу с фотографией сына, будет показывать ее друзьям, начальству, и начальство, увидев, какой у него замечательный сын, возможно, раньше времени отпустит домой.
      Стараясь не моргать, Леха застыл.
      Прошла одна секунда, вторая, третья...
      Аглая Револеновна подняла голову. Поморщилась, снова приникла глазом к объективу фотоаппарата и снова выпрямилась.
      –   Эй ты, мальчик в старом капоте! – кивнула она в сторону Лехи.
      –    Это вы мне? – приложив ладонь к груди, удивленно спросил тот.
      –    Да-да, тебе! Выйди из кадра!
      Леха непонимающе захлопал ресницами.
      –   Зачем выйди?
      –   Что значит, зачем? Помнишь, как будет называться статья в газете?
      –   Наше счастливое детство.
      –   Правильно! А как можно называть детство счастливым, если оно проходит в таком вот пальто с оборванным воротником?
      –   И ничего у меня не оборвано.
      –   Ты ещё поспорь! – воскликнула Аглая Револеновна. – А ну выйди, я сказала!
      Увидев, что мальчик не собирается выполнять ее приказание, она отошла от фотоаппарата., повернулась к Надежде Александровне и сказала строгим голосом о том, что, если этот Айвазовский через пять секунд не выйдет из кадра, съемка будет прекращена.
      –   Но предупреждаю! За срыв работы вас и вашего директора ждут большие неприятности!      
      Надежда Александровна обескуражено посмотрела на Леху и его пальто. Перевела взгляд на окна кабинета директора школы, где, как ей показалось, промелькнула тёмная тень, и неуверенно произнесла:
      –   Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь. Пальто, конечно, не новое, согласна, зато, посмотрите, какая у мальчика замечательная улыбка. Это просто прелесть! – Она повернулась к Лехе. – А ну, Леша, улыбнись.
      Леха еще сильнее захлопал ресницами.
      –   Вы что себе позволяете! – вскликнула Аглая Револеновна. – Вы представляете, что будет, если газета с фотографией этого оборванца попадет на глаза иностранцам! Что они подумают о наших детях, о нас с вами?
      –   Что?
      –   Они подумают, что у наших детей нет счастливого детства, и решат, что всё написанное в статье является ложью! Неужели непонятно?
      Надежда Александровна задумалась. Еще раз внимательно посмотрела на Леху и беспомощно развела руками.
      –   Я не знаю.
      –   Да чего тут знать! В статье говорится о том, что у наших детей есть всё для того, чтобы хорошо учиться, весело отдыхать, и нигде... – она замахала указательным пальцем перед лицом Надежды Александровны, – я повторяю, нигде не сказано о том, что кто-то у нас еще ходит в обносках!
      Аглая Револеновна строго посмотрела на окончательно растерявшегося завуча. Досадливо махнула рукой и, обращаясь к школьникам, сказала:
      –   Значит так! Либо ваш Рафаэль Айвазовский немедленно выйдет из кадра, либо фотографии в газете не будет. Решайте. Даю три минуты.
      С этими словами она засунула ладони в рукава шубки, отвернулась и, не обращая ни на кого внимания, принялась неторопливо прохаживаться по школьному двору.
      Ученики зашумели. Одни с нескрываемым возмущением обсуждали слова Аглаи Револеновны и призывали Леху стоять до конца, другие, и таких было большинство, принялись уговаривать его не мешать нормально одетым людям фотографироваться.
      Леха оцепенел. С неподдельным изумлением он глядел на прогонявших его отличников, и пытался найти за собой хоть какую-нибудь вину, способную оправдать предательство тех, кого еще минуту назад считал своими приятелями.    
      –   Им всем на меня наплевать! – еле слышно прошептал он стоявшей рядом шестикласснице Оле. – Всем...
     После чего, стараясь никого не задеть, вышел из строя. Втянул голову в плечи и, не поднимая глаз, быстро направился к дверям школы.

***

     Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре...
     Леха с равномерностью метронома постукивал карандашом по крышке парты и, неотрывно глядя в окно, следил за тем, как во дворе школы подгоняемые легким ветерком редкие снежинки в ритме траурного марша по несбывшейся мечте, скорбно кружились в сером небе.
     Раз-два-три-четыре...
     На пороге класса показалась Оля. Увидев одиноко сидящего Леху, спросила: почему он не идет домой.
     –   Всё, Леша! Каникулы наступили!
     Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре...
     Не дождавшись ответа, девочка присела рядом. Поправила упавшую на лоб челку и, коснувшись пальцами его ладони, посоветовала не расстраиваться.
      –   Во-первых, – она загнула мизинец левой руки. – На газетных снимках все на одно лицо, поэтому совершенно не важно, кто там снят на самом деле. А во-вторых...
      Оля глубоко вздохнула и, загнув безымянный палец, добавила, что в отличие от нее самой, ему, Лехе, теперь доподлинно известно: кто является его другом, а кто нет.
      –   Я и так знаю, кто мне друг, – буркнул Леха.
      –   Кто?
      –   Борька из Григорьевки... Говорят, мы с ним даже чем-то похожи.
      –   Он тоже рисует?
      Леха отрицательно покачал головой.
      –   Он придумывает песни, а потом поет их, пока не надоест, – тихим голосом ответил Леха и снова, постукивая карандашом по крышке парты – раз-два-три-четыре – уставился в окно.
      А за окном начался снегопад. Снег падал так быстро, что в какой-то момент Лехе показалось, будто перед его глазами находился не школьный двор, а занавешенная сцена, за которой под звуки траурного марша была только что разыграна трагедия одиноких снежинок.
      «Представление закончено, – подумал он, – но легче от этого почему-то не стало».
      Развернувшись всем телом, Леха пристально посмотрел Оле в глаза.
      –   Скажи: ты тоже считаешь, что меня правильно выгнали из кадра, да? 
      Не зная, как ответить, Оля на секунду замешкалась. Потом, испугавшись, что Леха заподозрит в том, что она одобряет решение отличников, энергично замотала головой.
      –   Конечно, нет! Как ты мог подумать? Они не имели права так поступать с тобой!
      Леха отвернулся к окну и снова забарабанил карандашом по крышке парты.
      –   Ничего, ничего, – сказал он. – Вот приедет папа, купит мне самое лучшее, самое модное пальто, тогда и посмотрим, кто из нас ходит в обносках.
             –   А где твой папа?
      –   На севере.
      –   Что он там делает?
      Леха бросил карандаш на парту. Мучаясь оттого, что приходится говорить о вещах крайне неприятных, связанных с близкими, и от этого неприятных вдвойне, выпалил:
     –   Деньги зарабатывает! Маме необходима операция в Москве, платная, дорогая. У нас таких денег не платят, вот он и уехал на север.
      –   И когда приедет?
      –   Как заработает на операцию, так и приедет... Вот только, – вздохнул Лёха, – платят там не так много, как нам надо.
      –   Понятно. А если папиных денег не хватит, что вы будете делать?
      –   Не знаю. Может, мне удастся написать картину, которую кто-нибудь да купит, может еще что... Эх! – вздохнул Лёха. – Если бы мои картины продавались, я бы всё до последней копеечки отдал маме.
      Оля схватила обеими руками его запястье и, как можно убедительнее, произнесла:    
      –   Твои картины будут цениться наравне с классиками! Поверь мне. Я знаю, что говорю!
      Леха смущенно потупил глаза.
      –   Ну... – пробормотал он, – не всё так просто.
      –   Конечно, не просто. Но ты такой талантливый, такой умный, мне так нравится, как ты рисуешь!
      Леха смущенно улыбнулся. Решив, что Оле будет приятно получить от него в подарок какой-нибудь рисунок, достал из портфеля коробку цветных карандашей, ластик, тетрадь. Вырвал из тетради чистый лист и задумчиво посмотрел на Олю.
     Спросил:
      –   Хочешь, я для тебя нарисую Аглаю Револеновну?
      –   Фу! – поморщилась Оля. – Не хватало еще на эту ведьму бумагу тратить.
      –   Почему ведьму?
      –   Ее журналисты так прозвали. Мне об этом бабушка сказала, она у них в редакции гардеробщицей работает.
      Потрогав кончиком указательного пальца острие карандаша, Леха согласно кивнул.
      –   А что, похожа, – согласился он с мнением журналистов. – Знаешь что? Давай, я тебе нарисую настоящую ведьму.
      –   Такую, как Аглаю Револеновна?
      –   Такую, как Аглая Револеновна, – сказал Леха. – Точь-в-точь.
     Он еще раз потрогал пальцем острие карандаша. Прищурившись, внимательно посмотрел на лежащий перед ним чистый лист бумаги и приступил к работе.

Глава третья
Картинки для Оли

      Сначала он нарисовал женщину на табурете. С недовольным видом осмотрел ее лицо и изменил форму губ, сделав их чуть тоньше и злее.   
      Увидев перед собой портрет Аглаи Револеновны, Оля восхищенно прошептала: «Здорово!»
     Потом добавила:
     –   Но точь-в-точь все равно не получилось. У ведьмы на портрете и лицо темнее, и волосы не такие ухоженные, и царапины на носу, которых у настоящей Аглаи Револеновны нет. И одета она по-другому. Та носит шубку из золотистого меха, высокие белые сапоги, а эта: какой-то непонятный капот, юбку и валенки.
      Осторожно, чтобы не помять, Оля положила листок обратно на парту.
      –   Но все равно: здорово! – сказала она. – Сразу видно, что это ведьма. Вот только непонятно, где она находится и что делает.
      Леха почесал мочку уха. Подумал несколько секунд и снова взялся за карандаш.
      Через несколько минут над головой ведьмы Аглаи появился потолок, под потолком бревенчатые стены с окном, за которым проступали очертания зимнего леса, пол, лавки вдоль стен, следом – русская печь и деревянный не струганный стол.
      –   Очень хорошо! – оценила работу Оля. – Только чего-то, на мой взгляд, все же не хватает. Какой-то маленькой детали.
      Леха нахмурился и еще раз внимательно посмотрел на свое творение. Не отрывая взгляда от нарисованного лица ведьмы, взял с парты простой карандаш и нанес под ее глазами два еле заметных штриха.
      Оля ахнула:
      –   Вот! Именно это я и имела в виду! Именно это! – Она восторженно захлопала в ладоши. Покачала головой и тихо добавила: «Леша – ты гений!»   

     Тем временем где-то посреди безжизненной и чистой, как белый лист бумаги неведомой земли, появилась застывшая женщина в старинном капоте. Выставив плечи и согнув руки в локтях, она с широко открытыми немигающими глазами сидела, не двигаясь, в воздухе. Ее головы касался ветер, но волосы не шевелились; она опиралась ногами в пустоту и не падала; в ней не было ни капли жизни, однако она была не мертва – женщина просто сидела на табурете, и, казалось, чего-то напряженно ждала.
      И тут, как по мановению волшебной палочки, над ее головой вдруг появился закопченный потолок. Под потолком сами собой воздвиглись стены, уложился пол, за окнами поднялся сосновый бор и выпал первый снег. А дальше...
      Стоило Лехе нанести под глазами ведьмы два еле заметных штриха, как женщина в капоте глубоко и судорожно вздохнула. В недоумении осмотревшись по сторонам, осторожно встала и, словно испытывая ноги на прочность, медленно прошлась по избе. Выглянула в окно, понюхала воздух и, переведя взгляд на свою одежду, глубоко задумалась.

      –   Какой же ты, Леша, все-таки молодец! – глядя на портрет, Оля поправила загнувшийся уголок бумаги. Разгладила листок тыльной стороной ладони и добавила: – Не знаю, кого ты рисовал, но нарисовал ты Аглаю Револеновну. Именно такой я видела ее, когда она выгоняла тебя из кадра.
      –   Как я и обещал.
      –   Да... А еще мне бабушка говорила, что Аглая Револеновна хорошо рисует красками, громко поет и что у нее дома живет большой говорящий попугай.
      –   Предлагаешь и его нарисовать? – засмеялся Леха. – Пожалуйста! Как говорит мой друг Борька, мне не жалко. Смотри!
      Он взял зеленый карандаш и, почти не отрывая его от бумаги, пририсовал к плечу ведьмы Аглаи большую размером с ворону птицу.

      Увидев внезапно появившегося на плече попугая, женщина в капоте вздрогнула. Осторожно двумя руками сняла его с себя, поставила на стол и, проглотив комок в горле, спросила:
      –   Как... – она поперхнулась, – как тебя зовут, птичка?
      Попугай отряхнул сначала одну лапку, потом другую. Засунул голову под крыло и принялся с невозмутимым видом чистить перышки.
      –   Попка? – прислушиваясь к своему голосу, спросила женщина.
      Попугай не отвечал.
      –   Гоша? Кокоша? Татоша? Как? – женщина вопросительно посмотрела на птицу. Не дождавшись ответа, хлопнула ладонью по столу.
      Попугай нехотя вынул голову из-под крыла. Внимательно посмотрел куда-то в сторону печи, зевнул и как ни в чем не бывало продолжил чистить перышки.
      –   Хорошо, – злорадно произнесла женщина в капоте. – Не хочешь говорить – молчи. Но за это будешь у меня зваться Попка-дурак.
      Попугай задумался.
      –   Кеша меня зовут, – прохрипел он. И чтобы хозяйка окончательно запомнила это имя, добавил: – Кеша хочет есть.
      
      Осмотрев нарисованную ведьму с попугаем на плече, Оля спросила: чем она занимается в лесу.
      –   Колдует, наверное, – зевнул Леха. – Чем еще может заниматься нормальная ведьма?
      –   А как она это делает? У нее же, посмотри, в доме пусто!
      –   Не беда, сейчас всё будет.
      Леха взял с парты карандаш и нарисовал маленькое зеркальце на столе.
      Оля спросила: что это. 
      –   Волшебное зеркальце, – ответил Леха, – а это... – он пририсовал к стене полку, заставленную старыми книгами и глиняными горшками различного размера, – справочная литература с химической лабораторией.
      Подтерев ластиком широкий рукав капота, он аккуратно положил карандаш на место.
      –   Ну вот, теперь, кажется, всё... Колдуйте на здоровье, ведьма Аглая!
      Глядя на то, с каким удовольствием Леха рассматривает свой рисунок, Оля рассмеялась.
      –   Да-да! – сказала она. – Колдуйте!

      С изумлением посмотрев на появившуюся в избе полку, женщина в капоте провела ладонью по корешкам книг. Осторожно взяла в руки один из горшков, открыла крышку и, понюхав его содержимое, аккуратно поставила на место. Подвинула к себе стоявшее на столе зеркальце и, коснувшись пальцем царапин на носу, внимательно осмотрела лицо со всех сторон.
     –   Что тут происходит? – спросила свое отражение. – Я не понимаю.
      В ответ отражение затуманилось. Потом потемнело, а потом в зеркальце появились фигуры мальчика, увлеченно рисующего карандашом, и девочки, внимательно наблюдающей за его работой.
      –   Сразу видно, что это – ведьма, – сказала девочка. – Именно такой, я видела ее, когда она прогоняла тебя.
      –   Как я и обещал, – ответил мальчик.
      –   Чем она занимается в лесу?
      –   Колдует, наверное. Чем еще может заниматься нормальная ведь... Чем еще может заниматься нормальная ведь... Чем еще может заниматься...
      Женщина в капоте осторожно щелкнула длинным кривым ногтем по краю зеркала.
      –   Ну вот, теперь, кажется, всё, – довольно произнес мальчик. – Колдуйте на здоровье ведьма Аглая!
      –   Спасибо, – ошеломленно ответила женщина в капоте.
      Она удивленно покачала головой и, не отрывая от зеркальца напряженного взгляда, принялась наблюдать за детьми дальше.

       Взяв в руки рисунок, Оля спросила:
       –   Леша, скажи, а тебе не жалко?
       –   Чего?
       –   Кого. Ведьму Аглаю! Посмотри на нее. Сидит одна-одинешенька с попугаем на плече в маленькой избушке, словно в пустой темнице, и никого вокруг себя, бедная, не видит.
      –   А кого она должна видеть?
      –   Ну, не знаю. Людей, наверное. Она же хоть и ведьма, но всё-таки человек. Как ты думаешь?
      Леха задумался.
      –   Предлагаешь нарисовать еще кого-нибудь?
      –   Если не трудно.
      Немного поразмыслив, Леха ответил: не трудно. Взял в руки тетрадь, вырвал из середины двойной лист и, посмотрев на Олю, деловито спросил:
      –   Кого будем рисовать на этот раз?
      –   Кого хочешь. Хочешь, какой-нибудь сказочный город с людьми, хочешь, папу ведьмы Аглаи – несчастного старца Револена.
      –   Что у нас со старцем?  – делая первые наброски, спросил Леха.
      –   Бабушка сказала, что ведьма Аглая... то есть, Аглая Револеновна сдала его в дом престарелых.
      Леха огорченно покачал головой. Сказал, что называть ведьму по отчеству, в таком случае, излишне.
      –   Если ей отец не нужен – а он, как я понял из твоих слов, не нужен – то и отчество ей совершенно ни к чему... Готово!
      Оля взяла портрет согнувшегося в три погибели благообразного старца Револена, бородатое лицо которого выражало страдание, причиняемое болезнями и предательством любимой дочери, и недовольно поморщилась.
      –   Опять ты нарисовал человека в воздухе. Опусти его, пожалуйста, на землю.
      –    Ладно. Будет тебе земля.
      Взяв другой карандаш, Леха принялся за изображение города.
      Сначала вокруг старца Револена появились люди. Одни были одеты в тяжелые овчинные тулупы, другие – в отороченные светлой каймой стеганые куртки, долгополые кафтаны и суконные сермяги. Над их головами возвышались заснеженные крыши домов, золотые маковки церквей и сторожевые башни крепостных стен.
      Глядя на рисунок, Оля внезапно вспомнила старинное русское слово, лучше всего, по ее мнению, подходящее для оценки этой картины – лепота.
      Услышав его, Леха засмеялся. 
      –   Понравилось?
      –   Очень! Кстати, что это за город? Что за царство-государство такое?
      Леха пожал плечами.
      –   Не знаю. Ну... Пусть это будет царством славного царя Салтана.
      –   Да ну! – поморщилась Оля. – Пушкин своего царя Салтана придумал лет двести назад, а столько даже в сказках не живут.
      –   Не живут, – согласился Леха. – Поэтому сейчас в царстве Салтана правит его прапрапраправнук.
      –   Кто именно?
      –   Кто именно? Ну, скажем, царь Пантелеймон.
      –   Покажи!
      Леха вытащил из портфеля новую тетрадку. Вырвал из середины еще один двойной лист и снова взялся за карандаш.
       Оле Пантелеймон не понравился сразу. Угрюмый, щуплый, невзрачный, что было отчетливо заметно на фоне окружавших его важных бояр, он показался ей малоподходящей кандидатурой на престол жизнелюбивого царя Салтана, о чем она не преминула сообщить Лехе, едва тот закончил рисовать.
      –   А какого царя тебе надобно? – обиженно спросил тот. – Посмотри на него! И умен, и образован...
      –   Да любого! Лишь бы не был таким некрасивым. – Презрительно кивнув на портрет Пантелеймона, Оля добавила. – Хочу, чтобы он был крепким, сильным, и чтобы у него было открытое русское лицо... Да, чуть не забыла! Еще он должен быть добрым и храбрым!
      –   Так это тебе Борька нужен! – засмеялся Леха.
      Вспомнив о предстоящей поездке в Григорьевку, он украдкой бросил взгляд на наручные часы.
      –   Хорошо! Пусть будет по-твоему – переводим Пантелеймона из разряда царей, в разряд одного из претендентов на это высокий пост.
      –   А кто другой претендент?
      –   Их много. Но главный из них – князь Борис!
      Сыграв пальцем на губе торжественный туш, Леха подвинул к себе коробку цветных карандашей.
      Думая о Борьке, Леха в своем воображении рисовал его таким, каким больше всего любил – отчаянным в минуты опасности, чуть-чуть наивным во время умных бесед и очень-очень добрым. Потом вспомнил своих приятелей-отличников и подумал, что Борька, окажись на их месте, никогда бы не поступил так, как они.
      –   Так это и есть твой друг Боря? – внимательно разглядывая портрет князя, спросила Оля.
      –   Да.
      –   А он ничего... И совсем даже на тебя не похож.
      –   Неправда! Мы с ним, как братья!
      Оля рассмеялась.
      –   Ну, ты скажешь! Посмотри на себя в зеркало. Ты – высокий, серьезный, я бы даже сказала, интеллигентный. А Боря, сразу видно, простой деревенский парень. Сильный, добрый и очень даже ничего – симпатичный, в отличие от некоторых из седьмого «Б».
      Леха обиженно поджал губы.
      –   Ладно, – спросил он. – Что дальше?
      –   Не знаю, – пожала плечами Оля. – Рисуй, что хочешь. А я, если ты не против, просто посижу рядом, посмотрю, как ты это делаешь.
     Немного подумав, Леха взял простой карандаш и принялся выводить на бумаге заснеженный хвойный лес, белую в сугробах полянку, а посредине – маленькую избушку с соломенной крышей, из печной трубы которой, сквозь крупные хлопья падающего с неба снега, валил густой серый дым.
      –   Я бы этот рисунок назвала «Леший лес», – задумчиво сказала Оля.
      –   Тогда уж лучше: «Ведьмина избушка в лешем лесу». Кстати, почему леший?
      –   Потому что так в древности называли дикий лес. Ведь тут, посмотри, никого нет, кроме разве что какого-нибудь лесника да случайно забредших волков...
      –   И разбойников!
      Оля согласилась: и разбойников.
      Леха снова посмотрел на часы, после чего принялся торопливо складывать карандаши в коробку.
      –   Что-то многовато народа для лешего леса, – усмехнулся он. – Не находишь?
      –   Нет, не нахожу. Леснику по должности полагается жить в лесу. Что же касается разбойников, то они, как правило, прячутся там, где их труднее всего поймать. То есть также как и волки – в глухом лесу.
      –   Логично, – рассмеялся Леха. – Беру свои слова обратно.
      Выставляя вперед поочередно то одно, то другое плечо, он тщательно отряхнул пиджак.
      –   Уже уходишь? – спросила Оля.
      –   Уезжаю.
      –   Куда?
      –   В деревню. В Григорьевку. К Борьке.
      Опустив голову, Оля еле заметно пожала плечами.
      –   Ну что ж, счастливого пути! Передавай ему от меня привет.
     Посмотрев на расстроенное лицо шестиклассницы, Леха, немного смущаясь, поблагодарил ее. Улыбнулся и, пообещав позвонить, как только вернется в город, первым вышел из класса.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Сказка

Глава первая
Царство Салтана

      Подождав, когда за Лехой закроется дверь, ведьма Аглая медленно провела ладонью по стеклу волшебного зеркальца.  Изображение исчезло.
      –   Ненавижу мальчишек! – трогая пальцем царапины на носу, процедила она сквозь зубы. – И девчонок тоже. А паче всех – художников! Нет, это ж надо было додуматься – рисовать меня без мово на то ведома! Ну, ладно бы такую, какая есть, не жалко. Так нет же, намалевал черт знает что с двумя царапины на носу. Не прощу! – Заключила ведьма Аглая и решительно подвинула к себе волшебное зеркальце.
      Щелкнув по нему длинным кривым ногтем, приказала:
      –   А ну, покажи-ка мне, чего тут у нас творится!
      В ответ отражение в зеркальце задрожало, зарябило. Потом сквозь дрожь и рябь проявилась площадь, запруженная людьми, одетыми, кто в тяжелые овчинные тулупы, кто в отороченные светлой каймой стеганые куртки, долгополые кафтаны и суконные сермяги...
      –   Видала уже, – сказала ведьма Аглая. – Дальше давай!
      В ту же секунду изображение площади исчезло и появилась фигура князя Пантелеймона. Молодой князь в окружении важных бояр сидел рядом с пустым царским престолом и слушал выступление невысокого сутулого человека.
      –   ... стало быть, – заканчивал свою речь сутулый человек с тяжелой книгой в руке, – огласить имя нового царя можно токмо апосля изучения всей Степенной книги, дабы ненароком ошибки какой не учинить.
      –   Ты, дьяк , не юли, аки змея! – стукнул об пол посохом один из бояр. – Чем тебе не люб князь Пантелеймон? Отвечай прямо!
      Дьяк согнулся в низком поклоне.
      –   Не серчай, Илья Васильич, – сказал он. – Токмо ведь, прежде чем принять решение, разобраться сперва надобно... Старый-то царь-батюшка, царство ему небесное, наследника нам, сиротам, не оставил, вот и выходит, что право на престол имеют все его потомки. А их у нас, благодетель, почитай, не меньше дюжины наберется.
      –   Князя Бориса на царский венец! – встав во весь рост, гаркнул высокий молодой боярин. – Его род самый что ни на есть знатный!
      –   Брешешь, Митяйка! Как лисица, брешешь! – закричал на него боярин Илья Васильевич. – Самый знатный род, ведомо всем, князя Пантелеймона. Мы с им, – добавил он, ударив себя в грудь, – прямые потомки князя Гвидона, а князь Гвидон, всем ведомо, законный сын царя Салтана и одной из трех сестриц, первая из которых была повариха, а вторая – ткачиха...
      –   А третья? – не надеясь услышать ответ, просто так спросила ведьма Аглая.
      –   А третья... – засмущался боярин. – Ну, она это... была мастерицей по другой, по женской части.
      Воспользовавшись заминкой, боярин Митяй Романович – тот, который предлагал отдать царский венец князю Борису – вскочил с лавки. Взмахнул посохом и принялся во весь голос орать о том, что бедное царство Салтана за всю свою многолетнюю историю столько натерпелось от всякого рода самозванцев, что еще одного – князя Пантелеймона, оно просто-напросто не выдержит.
      Это речь вызвала настоящий взрыв возмущения боярина Ильи Васильевича.   
      Никого не слушая, он закричал о том, что Пантелеймон никакой не самозванец, а природный князь, в отличие, кстати, от того же Бориски, чья бабка, как всем известно, еще каких-то полвека назад самолично пасла свиней и ни о каком другом венце, окромя брачного, страхолюдина, мечтать не смела.
      –   Потому как, хоть и была она знатного роду, но, в отличие от своего непутевого внука, шесток свой знала!
      Боярин Митяй Романович в ответ на это нарочито громко расхохотался, как бы давая понять, что не верит ни единому сказанному слову. Ткнул пальцем в князя Пантелеймона и обозвал его малахольным.
      Все ахнули, а боярин Илья Васильевич, тихо вскрикнув, схватился за сердце.
      –   Зато князь Бориска, – жалобно сказал он, отстраняя от себя доброхотов, – сказывают, вовсе скудоумный! И что место ему не на троне Салтана, а на паперти, рядом с такими же, как он, юродивыми.
      –   Он не скудоумный, – миролюбиво возразил Митяй Романович, – и не юродивый, а горячешный. Бог даст, поправится.
      –   А коли не даст?
      –   А коли не поправится, не беда, – безмятежно ответил боярин. – Пущай себе хворает на здоровье. Покуда я жив, будет кому страх на вас наводить. 
      При этих словах боярин Митяй Романович выпятил грудь и строго осмотрел присутствующих.
      Поняв, еще немного и сторонники Ильи Васильевича вцепятся Митяю Романовичу в бороду, думный дьяк, до того скромно стоявший в сторонке, сперва деликатно кашлянул, потом тихо воззвал:   
      –   Бояре! Будет-то вам собачиться! Дозвольте слово молвить.
      Бояре переглянулись. Покряхтели, попеняли дьяку на его неслыханную дерзость, и потихоньку расселись по местам.
     Милостиво разрешили:
      –   Сказывай, чего хотел.
      Дьяк раскрыл толстую книгу, которую всё это время держал в руках. Полистал, затем решительно захлопнул.
      –   Разобраться сперва надобно. Проследить по Степенной книге, кто какого роду есть. И тот, кто окажется самым близким царю-основателю Салтану, будет достоин к миропомазанию  на царство его. А иному, бояре, не бывать.
      –   Так открывай скорей свою книгу да говори: кто там самый близкий, – выкрикнули из дальнего угла.
      –   Правильно, – согласился боярин Митяй Романович. – Князя Бориса на венец!
      –   Не могу я сказать, – опередив возмущенный ропот бояр, ответил дьяк. – Потому как потомками царя Салтана мнят себя почти что дюжина князей. А стало быть, надобно проверить родословную каждого из них, дабы ошибки какой ненароком не учинить.
      –   То есть, ты хочешь сказать, – возмущенно произнес боярин Илья Васильевич, – что новым царем может стать не князь Пантелеймон?
      Дьяк виновато развел руками.
      –   И не князь Борис? – не менее возмущенно спросил боярин Митяй Романович.
      –   Интересно, интересно, – прошептала ведьма Аглая.   
      Протерев зеркальце рукавом кафтана, она с неподдельным интересом принялась наблюдать за событиями, происходящими в покоях царского дворца дальше.
      Однако на этом все закончилось. Задав думному дьяку несколько мало значащих вопросов, бояре, посовещавшись, решили дать ему два дня на то, чтобы проследить родословную каждого, считающего себя потомком царя Салтана, и в назначенный срок поведать Думе о полученных результатах.
      –   Очень интересно, – еще раз задумчиво прошептала ведьма Аглая.
     С досады хлопнув ладонью по столу, громко воскликнула:
      –   Ах, если б я только могла заполучить эту Степенную книгу хотя бы на мгновение!
      –   Не сможешь, – уверенно произнес Кеша.
      –   Это почему?
      Широко зевнув, попугай сказал, что Степенную книгу она никогда не получит, потому что троечница – соображалки не хватит.
      –   А ты кто такой? – обиделась ведьма Аглая. – Отличник, чтобы такое мне говорить?
      –  Я нет, а вот он... – Кеша кивнул на волшебное зеркальце, показывающее спешащего на вокзал Леху, – да. С Борькой они всё что угодно тебе добудут.
      Ведьма Аглая задумчиво посмотрела на мальчика. И в тот момент, когда тот, перейдя улицу на зеленый сигнал светофора, направлялся к зданию автовокзала, вскочила на ноги, подбежала к полке, свалила книги на стол, схватила первую попавшуюся под руку, быстро пролистала и, с ходу наткнувшись на нужное заклинание, прочитала вслух:
                «Вьюга – ведьмина подруга!
                Ты взлети под небо, вьюга.
                Закружи над чистым полем,
                Разнеси беду, напасти.
                Будь моей послушна воле!
                Будь моей покорна власти!»
      В ту же секунду за окном поднялась метель. В горнице стало темно, неуютно, а где-то в сенях, за дверью, тоскливо завыл ветер.
      Вжавшись в табуретку, ведьма Аглая испуганно прислушалась к доносящимся снаружи звукам непогоды. Еще раз заглянув в книгу, закрыла ладонями уши и громко выкрикнула:
      –   Вьюга, доставь мне мальчика-отличника Лешу и его друга Борьку из Григорьевки!
      В оконную раму ударил порыв ветра, отчего та чуть не треснула, в сенях кто-то жалобно ахнул, ухнул, потом с громким стуком что-то опрокинулось на пол, а потом... все стихло.               
      Ведьма Аглая, не шевелясь, сидела на табуретке с закрытыми ладонями ушами и с ужасом ждала, что будет дальше. Через минуту, поняв, что опасаться нечего, опустила руки и вытерла пот со лба.
      И тут раздался стук в дверь.

Глава вторая
В лешем лесу

      Каждый раз, отправляясь на каникулы в Григорьевку сначала к бабушке, потом и к Борьке, Леха испытывал ни с чем ни сравнимую радость. Горы, река, луга, которые деревенские жители называли выпасами, отсюда, из города, казались роскошными декорациями, построенными исключительно ради того, чтобы он, Леха, два раза в год мог позволить себе отдохнуть от тягот и забот городской жизни. Часами просиживая за учебниками, ссорясь с забияками или ловя на себе презрительные взгляды хорошо одетых одноклассников, он утешал себе тем, что однажды уедет на каникулы в деревню – туда, где не придется корпеть над решением нескончаемых задачек, драться, в очередной раз доказывая, что ты не трус, и стыдливо отводить глаза, встречая взгляды одетых еще хуже, чем он сам, деревенских мальчишек.
      «Скорее бы в Григорьевку!» – торопил он время, поглядывая на часы.
      Перейдя улицу на зеленый сигнал светофора, Леха обогнал медленно двигающуюся по узкому тротуару вереницу людей с дорожными сумками в руках и вышел на широкую расчищенную от снега площадку, где в ожидании пассажиров стояли междугородные автобусы.
      «Можно было не спешить, – в очередной бросив взгляд на часы, подумал Леха. – Зря бежал».    
      Он поднял воротник пальто. Засунул замерзшую руку в карман и, с удовольствием отметив про себя то, что до встречи с Борькой осталось совсем немного времени, направился к зданию вокзала.       
      Погода тем временем быстро портилась. Поземка, едва различимая в тесноте городских кварталов, незаметно перешла в легкую вьюгу, вьюга – в сильный буран, буран – в снежную бурю.
      Подняв в небо тучу снега, ветер обрушил его на плечи прохожих. Всё вокруг закружилось, закрутилось, завертелось. Запорошенный с головы до ног Леха почти сразу ослеп и оглох. Из последних сил, удерживая на голове шапку, он то стоял на полусогнутых ногах, то, как ему казалось, летел, подхваченный порывом ветра куда-то ввысь, вслед за выроненным портфелем, то по чьей-то недоброй воле падал на мягкую землю.
      Буря продолжалась недолго. Через минуту также внезапно, как началась, она улеглась, утихла и перешла в легкую поземку, устало перекатывающую из стороны в сторону клубы снега. 
      Осторожно, не делая резких движений, Леха выпрямился. Поправил сбившуюся набекрень шапку, протер запорошенные снегом глаза и ахнул – перед ним точь-в-точь как на его бумажном рисунке стояла маленькая избушка с соломенной крышей, а за ней насколько хватало взгляда, простирался заснеженный лес.
      –   Не может быть, – прошептал он, уже смутно догадываясь о том, кому принадлежит это затерянное в глухом лесу жилище.
      Не зная, что делать дальше, он растерянно осмотрелся по сторонам. Развел руками и с обреченным видом направился в сторону избушки. Поднялся на крыльцо, отряхнул ботинки от налипшего снега и громко постучал в дверь.

Глава третья
Три условия ведьмы Аглаи

      Ведьма Аглая осторожно, на цыпочках, подошла к окну. Увидев на крыльце запорошенного с ног до головы мальчика, радостно, оттого что всё вышло так, как она задумала, захлопала в ладоши. Покрыла голову платком и, придав лицу недовольный вид, отодвинула засов.
      –   Тебе кого? – строго спросила стоявшего на пороге Леху.
      Не зная, что ответить, Леха пожал плечами.
      –   Да вот, шел мимо, дай, думаю, зайду, посмотрю, кто тут в теремочке живет, кто тут в невысоком живет...
      –   Посмотрел?
      –   Посмотрел.
      –   Ну и проходи дальше, – бросила ведьма, захлопнув дверь перед самым Лехиным носом.
     Леха удивленно пожал плечами: как, мол, так. Нерешительно потоптался на крыльце и, поежившись от холода, постучал снова.
      «Н-да... – подумал он, поглядывая на обступивший со всех сторон избушку лес, – это я, конечно, загнул, сказав, что шел мимо... Глупо получилось».
      –   Откройте, Аглая Револеновна! Это я – Леша из седьмого «Б». Мы с вами утром встречались. Помните?
      Дверь тут же отворилась.
      –   Когда это мы с тобой встречались? Ты, как я погляжу, доселе не понял, кто я?
      Не дожидаясь ответа, ведьма Аглая недовольно махнула на мальчика рукой, и велела перед тем, как войти в избу, стряхнуть с обувки снег.
      –   Ну, так как? Догадался, где ты?
      Леха бросил растерянный взгляд на затопленную печь, как две капли воды похожую на ту, что нарисовал для Оли, и удрученно выдохнул:
      –   Ну и дела! Кажется, я в царстве Салтана.
      Ведьма захихикала.
      –   Молодец! Правильно.
      –   А вы, я так понимаю, ведьма Аглая?
      –   Самая что ни есть настоящая, можно даже сказать, потомственная.
      Леха понимающе кивнул.
      –   Ясно. А я как здесь оказался, можете сказать?
      Услышав этот вопрос, ведьма Аглая с довольным видом потерла руки.
      –   Так это я тебя, милок, сюда заманила! Заклинанием, так сказать, и ворожбой.
      –   Зачем?
      –   Затем, чтобы ты послужил мне.
      –   Что значит, послужил? Я вам что, собачка? – обиделся Леха. – Впрочем, кажется, догадываюсь... Вы заманили меня за тем, чтобы я исполнил три ваших желания. Так? И отпустите, разумеется, только после того, как я их выполню?
      –   Вообще-то, я думала токо об одном…
      –   Ну да. Пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что. Но чтобы этого ни у кого, кроме вас не было.
      –   Послушай...
      –   А спеть и сплясать не надо? Я могу! – Леха присел на корточки и выкинул коленце. – Калинка, калинка, калинка моя! – заорал он, размахивая руками-ногами. – В саду ягода малинка, малинка моя!
      А потом, резко бросив петь, топнул ногой.
      –   Немедленно отправьте меня туда, откуда взяли! А лучше – сразу в Григорьевку. Слышите? Немедленно!
      Огорченно покачав головой, ведьма Аглая села на лавку.
      –   Вообще-то, я хотела попросить выполнить одно желание, – нервно забарабанила она пальцами по столу. – Но коли настаиваешь, я согласная. Пусть будет три.
      И так расстроившись из-за своей выходки, грубой, к тому же, как оказалось, бесполезной, Леха чуть не расплакался.
      –   Какие еще три желания! Мне в Григорьевку надо!
      Словно не слыша обращенных к ней слов, ведьма Аглая потрогала пальцем царапины на носу.
      –   Значит, так, слухай меня внимательно. Для того чтоб воротиться домой, тебе надобно... Первое: достать мне Степенную книгу. Второе: пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что...
      –   Но чтобы этого ни у кого не было, – голосом Лехи, ехидно добавил Кеша.
      –   Да. И третье... – задумалась ведьма.
      –   Спеть и сплясать!
      С этими словами попугай поджал лапку и, раскачиваясь из стороны в сторону, принялся фальшиво насвистывать торжественный туш, который Леха играл пальцем на губе, перед тем как начать рисовать портрет Борьки.
      –   Пожалуй, – согласилась с попугаем ведьма. – Спеть и сплясать.
      Услышав последнее требование, Леха гордо выпрямил спину.
      –   Никогда! – сказал он с дрожью в голосе. – Вы слышите: никогда никто не заставит меня петь и плясать против воли. Я вам не собачка! Запомните это, Аглая Револеновна. Или как вас там... Ведьма Аглая!
      С этими словами Леха надел шапку. Повернулся к хозяйке спиной и, громко хлопнув дверью, вышел из избы.

      С негодованием вспоминая унизительные условия, поставленные ведьмой Аглаей, Леха лез через сугробы туда, где лес был реже и светлее, и мечтал о том времени, когда он, преисполненный справедливого гнева, напомнит ей о ее неблаговидном поступке.
      –   Напоминаю! – донесся до него голос вышедшей на крыльцо ведьмы Аглаи. – Степенная книга мне надобна самое позднее послезавтра... На один миг... Принесешь на поварню  царского дворца... Не забудь... Послезавтра... На поварню...
      Она прокричала еще что-то, но разгулявшийся к вечеру ветер унес слова в сторону, туда, где, как подумалось Лехе, находилась дорогая его сердцу Григорьевка. 
      Пройдя еще несколько шагов, Леха выбился из сил. Остановился, уткнулся лицом в снег и закрыл глаза.
      До нового года осталось пять дней.

Глава четвертая
Козьма и Миколка

      –   Смотри-ка, тятя, живой! – раздался похожий на звон колокольчика детский голосок.
      –   Я же говорил: почивает он. Не мешай, – отозвался хриплый мужской голос.
      И снова колокольчик:
      –   А как же, тятя, он почивает, коли у него глаза открытые?
      –   Видать, проснулся.
      До Лехиный ушей донесся звук приближающихся шагов. Прошла секунда, другая и над ним нависла фигура бородатого мужика.
      –   Ну, ты и горазд дрыхнуть! – добродушно рассмеялся он. – Бока-то еще не отлежал?
      Приподнявшись на локтях, Леха обвел мутным взглядом комнату, обставленную примерно так же, как и горница ведьмы Аглаи.
      –   Где я? – спросил он.
      –   Известно где, – ответил бородач, – в лешем лесу.
      Облизав языком высохшие губы, Леха перевел взгляд на сидящего у ног маленького белобрысого мальчика.
      –   А как я попал сюда?
      –   Тебя тятенька подобрал, – зазвенел колокольчик. – Кабы не он, ты б всю ночь провалялся в снегу... Тебя как величать-то?
      –   Леша. А вас?
      –   Меня Козьма, – ответил мужик. – А чадо мое – Миколкой.
      –   Очень приятно.
      Не зная, принято ли здесь пожимать руки, Леха посмотрел на свою ладонь. Немного подумал и убрал под одеяло.
      –   Спасибо вам, – как можно искреннее сказал он Козьме.
      –   Дык! – ответил тот, – завсегда рады помочь хорошему человеку.
      Он нагнулся и, внимательно посмотрев на Леху, спросил:
      –   Чего с лицом? Не обморозил?
      Потрогав щеки, Леха сказал: да вроде нет.
      –   Не успел.
      –   Ну и хорошо! – произнес Козьма. После чего бросил озабоченный взгляд в сторону окна.
      –   Вы тута, ребятки, посидите пока, дров нарубите, а мне за сеном съездить надобно.
      –   Далече? – спросил Миколка.
      –   Дык... версты три в один конец, думаю, будет.
      Миколка сощурил один глаз, мысленно прикидывая, сколько времени займет дорога, и вздохнул-выдохнул:
      –   Тятенька! Возвращайся скорее.
      Козьма подхватил сына на руки. Подбросил под потолок и, смачно чмокнув в лоб, опустил на пол.
      –   Ну, бывайте!
      С этими словами он обул валенки, накинул на плечи овчинный полушубок, нахлобучил на голову мохнатую шапку и, помахав на прощанье, вышел из избы.
    
***

      Лехе нравилось рубить дрова. Наблюдая за тем, как чурбан становится тоньше, а поленница выше, он чувствовал себя человеком, выполняющим хоть и не большую, но крайне важную для общества работу.
      Вытерев пот со лба, он с улыбкой посмотрел на балующегося с рыжим щенком Миколку.
      –   Это что за порода? – спросил его.
      –   Это не порода, – ответил Миколка. – Это волчок.
      –   Да ты что?
      –   Он потерялся. Его тятенька нашел, а я покормил... Подь сюда!
      Щенок, виляя хвостом, послушно подбежал к мальчику.
      –   Надо же! – наблюдая за удивительной парой, покачал головой Леха. – Волчок! Кто бы мог подумать.
      
      Закончив рубить дрова, Леха присел на ступеньки крыльца рядом с заскучавшим Миколкой.
      Спросил:
       –   Где твой волчонок? Не сбежал еще?
      Миколка обиженно махнул рукой куда-то в сторону избы.
      –  Умаялся. Не желает больше баловаться.
      –   Понятно.
      Леха закинул голову к небу. Сощурился, глядя на внезапно разволновавшуюся сороку, и спросил: чем они тут в лесу занимаются.
      –   Живем, – ответил Миколка.
      –   Это я понимаю. Что делаете?
      –   Тятенька лес сторожит, я его жду.
      –   Он лесник?
      –    Да. А ты кто?
      –   Я художник.
      –   Художник? Это кто?
      Леха задумался.
      –   У вас дома бумага с карандашами найдутся?
      –   Нет.
      –   Ну, ничего, – хлопнув ладонями по коленям, Леха встал. – Ты пока посиди здесь, а я пойду в избу, возьму в печи уголек, потом приду и покажу тебе, кто такой художник... Договорились?
      Леха вбежал в дом. Вынул из печи остывший уголек и вышел на крыльцо.
      Мальчика на дворе не было.
      Леха спустился вниз. Посмотрел в огород и, к своему неописуемому ужасу, увидел волка, волочившего Миколку за воротник шубы. Миколка, вытянув руки вдоль тела, скользил по снегу на спине и, как показалось Лехе, весело смеялся, думая, что с ним играют.
      –   Не уберег! – взвыл Леха.
      Заметив прислоненные к завалинке  широкие лыжи, схватил их. Нацепил на ботинки и побежал вслед за волком.

Глава пятая
Волки

      Несмотря на то, что волк, проваливаясь в глубоком снегу, бежал не быстро, Лехе никак не удавалось догнать его.
      Они пересекли полянку, углубились в лес, пробежали заросший редким кустарником пологий длинный овраг, поднялись на пригорок и спустились к крутому берегу замерзшей реки. 
      На берегу, волк остановился. Выпустив воротник Миколкиной шубы, положил ему лапу на плечо и с вызовом посмотрел на приближающегося Леху.
      Не успел Леха решить, что делать дальше, как из-за поваленных деревьев вышло еще шесть волков. Неторопливо двигаясь, они окружили его и угрожающе зарычали.
      –   Вы это чего? – испуганно прошептал Леха.
      Обнажив зубы, волки зарычали еще громче.
      –   Вы... вы не подумайте, я вам не враг. Я... я тут случайно... За мальчиком...
      Старая волчица, находившаяся ближе всех к Лехе, выдвинулась чуть вперед. Присела на задние лапы и, сжавшись в тугой комок, приготовилась к прыжку.
      Леха понял, что пропал. Он сорвал с головы шапку и в сердцах бросил себе под ноги.
      –   Ладно! – закричал. – Ели уж вам очень хочется, давайте, нападайте на меня! Только Миколку не трогайте! Без него ваш волчонок пропадет!
      Обескуражено посмотрев на Леху, волчица замерла.
      –   А ведь он такой маленький, такой рыженький! – продолжал вопить Леха. – И он так любит Миколку!
      Услышав свое имя, мальчик заерзал на снегу.
      –   Волчок, должно быть, умаялся, – сказал он. – И баловаться со мной больше не желает.
      Услышав слова ребенка, старая волчица заволновалась. С тоской посмотрела на Леху и жалобно заскулила.
      –   Хочешь, чтобы я показал, где твой щенок? – догадался Леха. – Нет ничего проще, пошли! – Подняв шапку, он развернулся и решительно направился в сторону леса.
      Волки подняли головы и вслед за волчицей, схватившей за ворот Миколку, не спеша, потрусили к избушке лесника.

      Во главе волчьей стаи Леха поднялся на пригорок. Пересек поросший молодняком пологий длинный овраг, вышел из леса и направился к избушке лесника.
      Запах человеческого жилья испугал волков. Достигнув опушки, они в нерешительности остановились, и только старая волчица, волочившая Миколку за воротник шубы, по-прежнему не отставала от Лехи ни на шаг.
      Леха подошел к избе, снял лыжи, прислонил к завалинке, как вдруг... Дверь из сеней с треском распахнулась, и на пороге появился Козьма с ружьем.
       Крикнув: «Не надо!», Леха бросился к нему.
      –   Уйди, Лешка!
      Сделав шаг в сторону, лесник поднял ружье и прицелился. Леха, раскинув руки, снова встал между ним и волчицей.
      –   Она же утащит его! – опустив ружье, в отчаянье закричал Козьма.
      –   Наоборот! Она принесла его!
      –   Дык... – Козьма удивленно посмотрел на Леху.
      Пока он соображал над тем, что означают эти слова, из открытых дверей дома выбежал проснувшийся волчонок. Увидев мать, радостно тявкнул и, размахивая хвостиком, помчался к ней через двор.
      Отпустив воротник шубы Миколки, волчица неподвижно застыла.
      Решив, что игра закончилась, мальчик встал на ноги. Снял рукавички и, присев на корточки, протянул волчонку ладонь.
      –   Подь сюды!
      Однако волчонку было не до Миколки. Он с упоением прыгал вокруг матери и радостно повизгивал, всем своим видом выказывая радость от встречи.
      –   Ишь ты! – хмыкнул Козьма.
      Волчица внимательно обнюхала волчонка. Схватила его за загривок и осторожно понесла в сторону леса. Пробежав несколько метров, остановилась, повернулась всем телом и внимательно посмотрела на людей.
      –   Смотрит, будто сказать чего хочет, – покачивая головой, удивленно пробормотал Козьма.
      –   Она, тятенька, хочет сказать Леше, что когда-нибудь обязательно отблагодарит его.
      Козьма засмеялся. Потрепал сына по плечу и повел греться в избу.

Глава шестая
В избушке лесника

      Подождав, когда Козьма зажжет новую лучину, Леха продолжил рассказ о встрече с ведьмой Аглаей.
      –   Ну вот... После того, как ваша соседка ведьма Аглая потребовала у меня за возращение домой выполнить три ее желания, я, естественно, в ответ хлопнул дверью.
      –   Что за желания? – высунув голову с печи, спросил Миколка.
      –   Достать Степенную книгу – раз. Пойти туда не знаю куда, принести то не знаю что, но чтобы этого, как вы сами понимаете, ни у кого больше не было – два. И, наконец, самое противное, третье – спеть и сплясать... Нет, вы представляете! – обращаясь к Козьме, возмущенно воскликнул Леха. – Она захотела, чтобы я ей спел и сплясал! Каково, а!
      –   Что такое Степенная книга, врать не буду, не скажу, – после небольшого раздумья, ответил Козьма. – А вот что касаемо всего остального... Дык, мог бы и сплясать, чать, не переломился бы.
      –   Ну, знаете ли!
      –   Ты, тятенька, не понимаешь! – зазвенел колокольчик. – Спеть и плясать не долго. Но надо ж и другие желания исполнить.
      –   Вот именно! – обрадовался нежданной поддержке Леха. – А как?
      Козьма еще раз задумался.
      –   Как-как? Не знаю. Надо людей поспрошать.
      –   Каких людей?
      –   Умных.
      –   Да где же в лешем лесу найдешь их, умных-то?
      Козьма обиделся. Не поднимая глаз, встал с лавки, поправил лучину и сел обратно.
      –   Я завтра в город еду, сено на торжище  повезу. Ежели хочешь, айда со мной.
      –   А что, поехали! – обрадовался Леха предложению хозяина. – Ведьма Аглая говорила, что будет ждать меня завтра на поварне царского дворца. А дворец, насколько я понимаю, находится в городе. Так?
      –   Где ж ему еще-то бывать?
      –   Вот. Значит, и Степенная книга должна быть там же. 
      –   Может, и так.
      Козьма с сожалением посмотрел на догорающую лучину. Протяжно зевнул и, перекрестив открытый рот, предложил укладываться спать.               
      До Нового года осталось четыре дня.

Глава седьмая
Дорога

       Удобно устроившись в санях рядом с Козьмой, лениво подергивающим вожжи, Леха всю дорогу до города дремал, мечтая о том, что когда-нибудь обязательно нарисует картину, где будет изображена вьющаяся среди бескрайнего леса узкая дорога, подернутые хрустальным инеем деревья и неказистая крестьянская лошадка, из века в век тянущая наполненные сеном воз.      
       –   Эй, проснись! Глянь-ка! – Козьма кивнул в сторону не до конца замерзшего болотца на краю дороги.
      –   Чего там? – сонно пробормотал Леха.
      –   Утка.
      –   И что?
      –   Как что? Время-то нынче какое? Студень!
      –   Какой еще студень? – открыл глаза Леха. – Ах, да, студень! Декабрь, значит.
      Приподнявшись на локтях, он посмотрел в указанную Козьмой сторону.
      –   И вправду! Чего ж это она, глупенькая, осенью вместе со всеми не улетела?
      –    Видать, не смогла.
      Сани медленно прокатили мимо болотца.
      –   И что теперь с ней будет? – обеспокоено спросил Леха.
      –   Покуда вода не замерзла, думаю, поживет еще.
      –   А потом?
      –   А потом, – Козьма равнодушно пожал плечами, – пропадёт, поди.
      Леха угрюмо насупился. Несколько секунд молча смотрел себе под ноги, затем спрыгнул на дорогу.
      Козьма натянул вожжи.
      –   Куда ты?
      Леха молча подошел к краю полыньи. Стараясь не делать резких движений, опустился на колени, протянул руки к утке и аккуратно, чтобы не повредить крылья, схватил ее.
      –   На кой она тебе? – спросил Козьма.
      Леха отряхнул еле живую утку от воды. Сказал, что негоже оставлять пропадать на морозе живое существо. Вытер мокрые руки о рукава пальто и направился к саням.    

      Они въехали в город через ворота высокой крепостной стены, по краям которой стояли две огромные сторожевые башни.
      –   Просто чудо света какое-то! – потрясенный размерами строений, прошептал Леха.
      Козьма довольно хмыкнул.
      –   Разве это чудо! – сказал он. – Вот, сказывают, есть на свете чудо, так чудо!
      –   Да ну?
      –   А ты послушай-ка! – Понизив голос, Козьма громко зашептал: – В море остров был крутой, не привальный, не жилой; он лежал пустой равниной; рос на нем дубок единый; а теперь стоит на нем новый город со дворцом...
         –   Знаю, знаю! – перебил Леха. – Стены с частыми зубцами, и за белыми стенами блещут маковки церквей и святых монастырей... В пятом классе проходили.
      –   Да, с зубцами, – согласился Козьма. – А ты вот еще послушай... Ель растет перед дворцом, а под ней хрустальный дом; белка там живет ручная, да затейница какая! Белка песенки поет да орешки всё грызет, а орешки не простые, всё скорлупки золотые, ядра – чистый изумруд!
      –   Но, быть может, люди врут? – ехидно поинтересовался Леха. И тут же, не давая Козьме возразить, добавил: – Всё знаю! И про белку, и про тридцать три богатыря, и про их сестрицу – царевну-лебедь. Всё! Но дело в том, что это, – он обвел рукой крепостные стены, – совсем другое. Это настоящее, материальное!
      –   Что, значит, «материяльное»?
      –   Это можно потрогать!
      Леха соскочил с саней. Удерживая полусогнутой рукой утку под пальто, подбежал к стене.
      –   Вот смотрите! Сейчас я протяну ладонь и... дотронусь до нее.
      Он вытянул руку и, закрыв глаза, медленно коснулся стены.
      –   Я же говорил! – разочарованно, оттого что стена, город, а значит, и ведьма оказались настоящими, Леха тяжело вздохнул. Опустил руку и понуро поплелся к саням.
      Козьма тронул вожжи.
      –   А может, и не врут, – задумчиво посмотрев куда-то поверх дороги, возразил он. – Может, та стена с частыми зубцами, тоже, как ты говоришь, материяльная... Кто знает. 
      Козьма замолчал и больше до конца пути не проронил ни звука.
      Лошадка побежала веселее. Ее уже не надо было подгонять – казалось, она сама знала, в каком месте следует повернуть, чтобы добраться до трактира, где, как полагал Леха, Козьма останавливался всякий раз, когда приезжал в город.
      –   Тпру-у-у! – натянул вожжи Козьма. – Ну, всё, Лёшка, приехали. Слазь!
      Сладко потянувшись, Леха вылез из саней.
      –   Сейчас откушаем, – продолжал Козьма, – потом поедем на торжище сеном торговать.
      Похлопав рукавицами о голенище валенок, он расправил плечи и первым направился к дверям трактира.

Глава восьмая
В трактире

      –   Чем прикажете потчевать?  – приветствовал новых гостей хозяин трактира – светлобородый мужик с маслянистыми глазами.
      Козьма в задумчивости разгладил пятерней волосы на голове.
      –   Дык... Что подашь, то, значит, и съедим, авось не побрезгуем.
      –   Есть растягаи, кулебяка, медовая пастила, солененькие огурчики, щи вчерашние...
      –   Вот, вот, – радостно закивал Козьма. – Огурчиков, значит, обязательно подай, кашу и кислых щей. И это... хлебушком, будь добр, не обнеси.
      –   Будет исполнено. 
      Проводив взглядом хозяина трактира, Козьма спросил Леху:
      –   Ну как, согрелся?
      –   Угу, – пробормотал тот, осматривая утку. После чего встал и, не отводя от нее взгляда, подошел к окну.
      Воскликнул:   
      –   Ничего себе!
      –   Что такое?
      –   Посмотрите!
      Леха вернулся к столу. Осторожно положил обессилившую утку на спину, отвел в сторону крыло и показал гнойную рану на боку.
      –   Так вот отчего она не улетела, – задумчиво произнес Козьма. – Обескрылила, значит.
      –   Да. Кто-то ее, бедненькую, цапнул.
      –   Не повезло.
      В этот момент хозяин трактира принес две тарелки каши и миску соленых огурцов.
      –   Скажите, – обратился к нему Леха. – У вас тут где-нибудь поблизости ель растет?
      –   А как же! – ответил тот.
      –   Не могли бы вы принести немного смолы с ее ствола? Если, конечно, не трудно.
      –   Отчего ж не принести. Дело плёвое, сделаем... Чего-нибудь еще желаете?
      –   Нет, это всё. Спасибо.
      Пожелав приятного аппетита, хозяин трактира отошел к соседнему столу.
      Не успели Леха с Козьмой дохлебать щи, как в трактир с заднего двора вбежал пухлый розовощекий мальчик.
      –   Вот, – сказал он, протягивая Лехе щепу, обильно смазанную желтой смолой. – Велено передать.
      Леха взял щепу. Растер пальцами смолу, понюхал. После чего ласково погладив утку по спине, принялся аккуратно втирать смолу в рану под крылом.
      Не прошло и минуты, как немногочисленные посетители трактира собрались вокруг Лехи. Сдвинулись вокруг стола и на все лады принялись обсуждать его действия.
      –   Эх! Надо было бы репейным маслицем...
      –   Или подорожником...
      –   Каким подорожником? Окстись! Зима на дворе!
      –   Деготь, сказывают, шибко помогает...
      –   Аккуратней три! Крыло помнешь, криворукий!
      –   А подорожником, говорю вам, еще лучше...
      –   Еще лучше в чугунок ее да с кашей в печь...
      –   Куды там в чугунок! Тоща больно...
      –   А то! Болезнь, поди, и скотинку не красит...
      –   Нет, братцы, репейным маслицем, доложу вам, было б куда вернее...
      –   Или, на худой конец, дегтем...
      –   Да уж...
      –   А смола – не то...
      –   Не то слово, не то...
      Леха вынул из кармана носовой платок. Сложил вдвое и туго обвязал тело птицы.
      –   Ловко это у тебя получается! – оценили его старание посетители трактира.
      –   Только вместо смолы надо бы репейным маслицем...
      Не успели прозвучать другие советы, как из-за стоящего в самом углу стола поднялся немолодой важный человек. Хлопнул ладонью по столешнице, дескать, будет вам галдеть, балаболки, и не спеша, подошел к Лехе.
      Козьма наклонился к уху хозяина трактира. Спросил: кто это.
      –   Никита Федорыч. – С уважением ответил тот. – Тиун  нарочитого  боярина Митяя Романовича.
      Никита Федорович сурово посмотрел на Леху.
      Спросил:
      –   Кто таков?
      Леха выпрямился. Немного смущаясь взглядов десятков глаз, ответил:
      –   Я? Леха... то есть Алексей.
      –   Чем промышляешь?
      Не зная, что сказать, Леха пожал плечами.
      –   Да вот, – кивнул он на перевязанную птицу. – Утку лечу.
      –   Знахарь, значит. – Никита Федорович с плохо скрываемой неприязнью осмотрел Лехину одежду. – Князя выправить сможешь?
      –   Князя? – удивился Леха. – А что с ним?
      –   Кабы кто знал. Отравили, должно быть, недруги. Горячешный он. Мелет всякую чепуху.
      –   Да ты что! – ахнули посетители трактира.
      –   Я, говорит, не местный! Я, говорит, из Григорьевки, и никакого царства Салтана... – тут Никита Федорович осекся, всем свои видом показывая, насколько ему противно повторять сказанные князем слова, – в упор, говорит, не знаю, и знать не хочу!
      –   Ишь ты!
      –   А завтра нового царя выбирать. Коли не поправится – пиши пропало. Будет тогда Пантелеймон нами править... Али еще кто.
      Лехе стало жарко.
      –   А как... – проглотив комок в горле, спросил он. – Как зовут князя... Борис?
      –   Борис, – подтвердил Никита Федорович. – Только он себя уже не помнит. Никакой, говорит, я не князь, а Борька из седьмого класса...
      –   Одно слово – горячешный! – вынесли заключение посетители трактира.
      После чего удивленно покачали головами и один за другим разбрелись по своим местам.
      –   Ну, так что! – спросил Никита Федорович. – Возьмешься?
      Не в силах вымолвить слова, Леха согласно кивнул. Опустил голову и, изо всех сил стараясь не разреветься, закрыл глаза.

Глава девятая
Знахарь

      «Всё правильно! – думал Леха, шагая за боярином Митяем Романовичем и его тиуном Никитой Федоровичем по узким коридорам царского дворца. – Раз нарисованные мной ведьма Аглая и ее попугай ожили, как и многое из того, что мы с Олей придумали два дня назад, значит, и портрет Борьки в образе князя, вероятнее всего, тоже материализовался... Как я раньше об этом не подумал?»
      Леха удрученно покачал головой. Стараясь успокоиться и успокоить зашевелившуюся под пальто утку, погладил ее по спине. Поднял голову и вопросительно посмотрел на остановившегося перед плотно закрытой дверью боярина.
      –   Ну вот! – сказал Митяй Романович, оборачиваясь к Лехе. – Опочивальня  князя. Входи!
      Он по-хозяйски толкнул дверь ногой и первым вошел в комнату.
      Пропустив Никиту Федоровича вперед, Леха несколько секунд постоял на пороге. Тяжело вздохнул и нехотя последовал за ним.

      Первое, что Лехе бросилось в глаза – кровать. Массивная, сделанная из мореного дуба, она занимала половину комнаты и была не только главным, но и по причине отсутствия другой мебели единственным ее убранством. Второе, что бросилось в глаза, – лежащая на кровати под лисьими одеялами фигура больного человека и две озабоченно снующие вокруг него старушки.
      Маленькие, худенькие, с вострыми носами, старушки-сиделки то накладывали на лоб больного мокрые тряпки, которые тот, бранясь и ругаясь, сбрасывал на пол, то увещевали его ласковыми словами и пели тихие заунывные песни, то наедине с собой вполголоса ругали князя и жаловались друг дружке на неблагодарную работенку.
      –   Как князь? – войдя в опочивальню, строго спросил боярин Митяй Романович.
      Старушки согнулись в низком поклоне.
      –   Всё так же, – сказала одна, – бредит, родимый.
      –   Уж чего мы с ним только не делали, – добавила вторая. – И в баньке-то его по-черному парили, и водой с девяти веретен окатывали, и сквозь потный хомут три раза, горемычного, продевали. Всё без толку... Не иначе, помрет скоро.
      –   Что, значит, помрет! Что, значит, помрет! – забеспокоился Леха. – Что вы такое говорите! А ну-ка отойдите, дайте пройти!
      Отпустив утку на пол, он быстрым шагом подошел к кровати. Рывком скинул с нее ворох одеял и, увидев перед собой знакомое лицо, тихо прошептал:
      –   Борька, ты?
      Больной удивленно приподнял голову.
      –   Леха! Ты откуда...
      –   Тс-с-с... – зашипел на него Леха. И громко, так чтобы все услышали, произнес: – Мне все ясно! Будем лечить!
      –   Как? – пропищали старушки. – Мы уж всё испробовали.
      –   Как, как? Ну, поскольку антибиотиков у нас нет, будем лечить заклинанием и ворожбой.
      –   Да вы чего, сговорились что ли? – вскочив на кровать, воскликнул Борька. – Сколько можно повторять? Я здоров!
      –   Конечно, конечно, – укладывая его обратно в постель, нарочито миролюбивым тоном, произнес Леха. – Вы, больной, совершенно здоровы, вам только немного подлечиться надо.
      –   А ну вас всех! – Обиженно повернувшись лицом к стене, Борька накрыл голову подушкой.
      Подняв с пола одеяла, Леха бросил их обратно на постель.
      –   Жарко тут у вас, – произнес он, расстегивая пальто. – Форточку что ли открыли бы.
      –   Чего открыли? – не понял Митяй Романович.
      Посмотрев на глухие окна, Леха махнул рукой.
      –   Это я так... неудачно пошутил.
      Боярин и его тиун Никита Федорович удивленно переглянулись.
      Леха снял с себя верхнюю одежду. Подошел к кровати и, встав на цыпочки, с согнутыми руками навис над Борькой.
      –   Ветер, ветер! – хищно растопырив пальцы, зашептал он баском. – Ты могуч, ты гоняешь стаи туч, ты волнуешь сине море, всюду веешь на просторе. Не боишься никого, кроме бога одного. Аль откажешь мне в ответе?
      Леха обернулся. Не опуская рук, с удивлением посмотрел на Митяя Романовича с Никитой Федоровичем.
     Спросил:
      –   А вы что тут делаете?
      –   Так ить... – боярин удивленно развел руками. – Страсть как интересно.
      –   Ничего интересного здесь нет. Уходите! Это опасно. Здесь скоро ветер может подняться.
      –   Свят! Свят! Свят! Свят! – сиделки, часто крестясь, выскочили из опочивальни.
      Боярин Митяй Романович хотел было по привычке возразить, но передумал. Махнул рукой и, повернувшись лицом к Никите Федоровичу, бросил:
      –   Что ж, нельзя так нельзя. Была бы честь оказана.
      С этими словами он поправил воротник шубы и, высоко подняв голову, торопливо зашагал к выходу.
      
Глава десятая
Встреча

      Не успела за Никитой Федоровичем и боярином Митяем Романовичем закрыться дверь, как Борька бросился в Лехины объятья.
      –   Привет, друг!
      –   Привет!
      –   Я так рад тебя видеть! Так много надо тебе рассказать, спросить! Слушай, как ты тут оказался? И вообще, где мы?
      –   Потом объясню. Ты-то, скажи, сперва, как? Жив, здоров?
      –   А чего мне, Григорьевскому, сделается. Правда, меня тут немного потрепали, а так ничего, обошлось.
      –   Что-то случилось?
      –   А то! Вышел я позавчера снег во дворе покидать, а тут, откуда ни возьмись, метель налетела! Ужас! – восторженно воскликнул Борька. – Всё вокруг завертелось как внутри взбесившегося сугроба! Но самое интересное было потом. Когда метель утихла, оказалось, что стою я не там, где стоял, и чищу не то, что чистил! Ты понял?!
      –    Понял. Дальше что?
      –   Дальше на меня налетели какие-то бородатые мужики. Лопату отняли, спеленали как младенца и принесли в этот вот дворец. Да еще приговаривали при этом: «Что с тобой, да что с тобой, княже?» Я им: «Какой на фиг княже? Отдайте лопату!» А они мне: «Почто, княже, обижаешь! Ты токмо вели, мы тут враз всё вычистим!» Я им опять: «Вы чего, говорю, пристали, ироды? И вообще, говорю, мне за эту лопату батяня такого дрозда задаст! Верните, говорю, инвентарь, мародеры!» 
      –   Что потом?
      –   Ничего, – насупился Борька. – Который день лечат, изверги... А я, Леха, здоров как бык! Хоть сейчас готов дорожки чистить.
      –   Не дадут!
      –   Почему?
      –   Слушай.
      Леха подвинулся поближе к Борьке и с самого начала, с того момента, когда в его школу пришла фотограф городской газеты Аглая Револеновна, рассказал о событиях, произошедших с ним за последние три дня.
      –   Ну и дела! – Борька почесал затылок. – И что же нам теперь делать?
      –   Перво-наперво, давай-ка, друг, скорей выздоравливай.
      –   А я, что, по-твоему, больной?
      –   Не больной. Но надо, чтобы и другие посчитали тебя здоровым.
      Борька согласно кивнул.
      –   Хочешь, чтобы я прикинулся князем, которого ты нарисовал?
      –   Именно!
      –   Зачем?
     Леха поднялся с кровати. Подошел к двери и, убедившись в том, что их никто не подслушивает, тихо произнес:
      –   Затем, что ты здесь и в самом деле князь. Короче! Знаешь, что такое Степенная книга?
      Борька усмехнулся.
      –   Еще б не знать. Только об этом и разговоры. – Он спустил ноги на пол и пошевелил голыми пальцами. – Если я всё правильно понял, Степенная книга – это книга, в которой собраны документы о рождении всех потомков царя Салтана.
      –   Можно ее взять почитать?
      –   Не знаю.
      –   Ну, так узнай! Ты же князь – претендент на царский престол!
      –   Так вот зачем тебе понадобилось, чтобы я стал князем! – догадался Борька. – Хочешь выполнить требования ведьмы Аглаи, да? Сдаться, да? Без боя, да?
      Леха вспылил.
      –   А ты знаешь, как иначе вернуться домой, да?
      –   Да! То есть, конечно, нет, но...
      –   И я не знаю. Зато знаю, что будет с моей больной мамой, если тридцать первого декабря меня не будет дома! – Леха сжал кулаки и, что есть силы, замотал головой из стороны в сторону. – Я даже думать об этом не хочу! Поэтому я не то, что Степенную книгу, я этой ведьме, если надо, калинку-малинку спою с запевом и спляшу с выходом! Ясно тебе?
      Поняв, что обвинения в трусости были безосновательны, Борька, чтобы скрыть свое смущение, улыбнулся.
      –   Ну, если только ради больной мамы, – как можно миролюбивее сказал он. – Тогда конечно. Какой вопрос... А ведьма Аглая нас не обманет?
      –   Обязательно, обманет! – без тени сомнения ответил Леха. – Она же ведьма!
      Услышав ответ, Борька улыбнулся еще шире.
      –   Ну, тогда совсем другое дело! Получается, что мы не сдаемся, а временно отступаем... Так?
      Не успел Леха ответить, так это или нет, как в комнату без стука вошел князь Пантелеймон – подросток двенадцати лет.
      Угрюмый, щуплый, с крайне невзрачной внешностью, он выглядел слегка взволнованным и даже расстроенным, отчего его лоб покрывала ранее отсутствующая сеть маленьких морщин.
      –   Так это ты знахарь? – обратился он к Лехе.
      «Эх, Пантелеймон, Пантелеймон! – с любовью глядя на него, подумал тот. – Знал бы ты, мартышка, кому обязан своим появлением, не стал бы разговаривать со мной таким тоном».
      –   Я, – склонил голову Леха.
      Князь Пантелеймон недовольно поморщился.
      –   Что-то больно юн.
      Стараясь скрыть распиравшее его веселье, Леха еще ниже опустил голову.
      –   Не сердись, князь. Скоро исправлюсь.
      Почувствовав скрытый подвох в словах знахаря, Пантелеймон обиженно надул губы.
      –   Впрочем, – ответил он. – Это неважно.
      –   А что важно?
      –   Важно, чтобы князь Борис поправился... Выходи его и тогда можешь просить у меня любую награду. Дам чего ни пожелаешь.
      Хорошо зная русскую историю и то, какая беспощадная борьба иной раз велась между претендентами на царский престол, Леха удивился.
      –   А зачем, – вкрадчиво спросил он, – тебе понадобилось, чтобы князь Борис выздоровел?
      Повернув голову, Пантелеймон недобро посмотрел на лежа¬щего в кровати Борьку.
      –   Не знаю, поймешь ли... – сказал он, задумчиво глядя на то, как Борька натягивал на себя кучу одеял. – Дело в том, что я с младых лет учился управлять.
      –   Зачем?
      –   Что значит, зачем? Затем, что царь, кем я скоро стану, должен быть ключником  своего царства. Вот я и готовлюсь стать им – познаю, как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет... Вот ты, знахарь! – князь Пантелеймон ткнул указательным пальцем в сторону Лехи, – знаешь, что надобно сделать для того, чтобы в царстве стало, скажем, больше льна?
      –   Нет, – честно признался Леха.
      –   А я знаю!
      –   Ответь.
      –   Надобно ослабить дань с тех, кто его растит. И тогда другие, те, кто, скажем, выращивали просо или рожь, начнут растить лен.   
      –   А если не начнут?
      –   Начнут! – уверенно заявил князь. – Правило ведения домашнего хозяйства. Наука!
      –   Ну, хорошо, – согласился Леха. – А причем здесь князь Борис?
      –   Как причем? Ежели он помрет, завсегда найдутся недруги, которые обвинят меня в том, что это, дескать, я уморил противника. И тогда в царстве возникнет смута, как это бывало уже не раз. А значит, всё, чему я учился столько лет, окажется ненужным, и мне из ключника государства придется становиться его ратником.
      –   Понятно.
      –   У меня здесь всё посчитано, – князь постучал себя пальцем по лбу. – Выгоднее заплатить одному знахарю, чем тратиться на целую дружину .
      –   Логично, – согласился Леха. – Я тут тоже посчитал, и у меня вышло: дешевле на печи валяться, чем бесплатно князей лечить.
      Не успел Леха договорить, как князь Пантелеймон, гордо выпрямив спину, холодно произнес:
      –   Я же сказал: проси чего хочешь, смерд .
      Нисколько не обижаясь на смерда, Леха попросил Степенную книгу.
      Князь Пантелеймон удивленно вскинул брови.
      –   Зачем она тебе?
      –   Это не мне. Это одна моя знакомая тетка из поварни попросила посмотреть.
      Князь Пантелеймон задумался.
      –   Хорошо, – неуверенно сказал он. – Будь, по-твоему. Пусть глянет. Токмо недолго и токмо из моих рук.
      –   Договорились! – обрадовался Леха.
      –   Ага, – слабым голосом подтвердил Борька. – Договорились.
      Получив согласие знахаря вылечить князя Бориса, Пантелеймон, не теряя времени, направился за Степенной книгой. У порога развернулся и, сощурив глаз, погрозил Лехе пальцем.
      –   Запомни, знахарь: уговор дороже денег!
      –   Конечно, конечно! – согласился Леха. – Какие могут быть деньги, когда есть уговор.
      Увидев, как князь Пантелеймон, выходя из опочивальни, неловко споткнулся о порог, он толкнул Борьку локтем в бок: смотри, мол, какой недотепа этот твой конкурент, и весело рассмеялся.
      –   Бедный пацан! – проводив взглядом князя, вздохнул Борька. – За что ты его так?
      –   В каком смысле? – не понял Леха.
      –   Я спрашиваю, чего ты его таким заморышем нарисовал?
      –   А что?
      –   Как что! Ведь это всё-таки, князь как-никак! Уважать надо.
      Леха засмеялся.
      –   Скажи спасибо, что я тебя похожим нарисовал. А то ходил бы сейчас у меня с двумя носами и вытирал сопли из четырех сопелок, князь Григорьевский!
      –   Спасибо, знахарь! – отвесил поклон Борька. – Кстати! Объясни-ка мне, умник, вот какой момент... То, что портреты ожили, я понимаю – чего только под Новый год не случается! – а вот почему вместо нарисованного князя Бориса в царстве Салтана появился я, убей, не пойму.
      «А ведь и вправду! – задумался Леха. – Если следовать логике событий, то вместо Борьки здесь должен был появиться его двойник с рисунка, в то время как сам Борька – остаться дома и ждать моего приезда».
      –   Откуда я знаю, чего тебя сюда занесло! Скорее всего, ведьма Аглая постаралась. Больше некому.
      –   Ведьма, так ведьма, – согласился Борька. – Только чего нервничать-то?
     С этими словами, он лег на спину. Закинул руки за голову и зевнул.
      –   Слушай! Ты Козьме с Миколкой рассказал, как здесь оказался?
      Леха усмехнулся.
      –   Хочешь, чтобы меня тоже приняли за горячешного? Конечно, нет.
      –   А я всем рассказал.
      –   Ну и дурак.
      –   Так я же не знал, где нахожусь! Думал, где-то поблизости от Григорьевки.
      –   Да уж, поблизости...
      –   Ну да!
      Обменявшись колкими взглядами, мальчишки отвернулись друг от друга. Борька, лежа на кровати, еще раз с грустью подумал о пропавшей лопате, Леха о маме и о сказанных ею словах.
       –   Ты знаешь, – сказал он, подсаживаясь поближе к Борьке, – меня ведь мама предупреждала: нельзя попусту болтать языком и искушать судьбу. Нельзя!
      –   Это ты о чем?
      –   О маме. – Лёха вытащил подушку из-под Борьки и положил на неё голову. – Я ей говорю: не волнуйся, мол, мама, приеду домой из Григорьевки вовремя, если, конечно, волки в лесу не нападут. Она мне и отвечает в том смысле, что нельзя так говорить – сбудется. Я в ответ смеюсь, откуда, говорю, в Григорьевке волкам взяться? Это, объясняю ей, шутка... И вот надо же – дошутился до того, что меня чуть в самом деле не загрызли.
      –   А что ты еще сказал маме? – подозрительно глядя на него, спросил Борька.
      Леха махнул рукой.
      –   Да какая разница, что! Дело ведь не в этом.
      –   А в чем?
      –   В том, что она права. Всё, что мы говорим, придумываем, создаём в мыслях или на бумаге, в итоге где-то когда-то сбывается.
      –   Как это?
      –   Очень просто. Схалтурил, скажем, художник – нарисовал голову человека тыковкой, и в результате где-то появился еще один инвалид. Написал писатель скучный рассказ – и обрек людей из этого рассказа на скучную жизнь. Сказал кто-нибудь своей маме, что на него нападут разбойники и... – тут Леха, о чем-то вспомнив, внезапно замолчал.
      –   И что? – спросил Борька.
      –   Ничего. Сказал, нападут, значит, нападут.
      Приподнявшись над постелью, Борька внимательно посмотрел на Леху. Потом молча лёг на спину и уставился в потолок.
      –   Так может, – сказал после долгой паузы, – нас тоже кто-то нарисовал.
      –   Или написал про нас рассказ...
      –   Или песню...
      –   Или просто сказал: пусть живут они и множатся...
      –   Да уж... – задумчиво протянул Борька. – Чего только не подумаешь, очутившись в нарисованном тобою же мире.
      В эту секунду из коридора раздались громкие шаги. Дверь в опочивальню настежь распахнулась, и на пороге появились: князь Пантелеймон с толстой книгой под мышкой и боярин Митяй Романович, из-за спины которого выглядывали хитрые лица старушек-сиделок.
      Увидев развалившегося на княжеской постели Леху, боярин застыл в изумлении. Протер глаза, проморгался и, убедившись в том, что в кровати действительно лежит приглашенный им знахарь, пришел в ярость.
      Ударив посохом об пол, заорал:
      –   Ты что творишь, пёс шелудивый!
      Леха мигом соскочил с кровати.
      –   Ежели князь помирает, думаешь, можно к нему на одр  с ногами лезть! Засеку-у-у! – взвыл боярин и еще раз, что есть силы, ударил посохом об пол.
      И тут случилось то, чего никто не ожидал. Борька, до этого равнодушно разглядывающий расписанный образами угодников свод опочивальни, вскочил на ноги.
      –   Я тебя сам засеку! – гневно бросил он в лицо Митяя Романовича. Подошел к нему вплотную и добавил, угрожающе раздувая ноздри: – На псарню захотел? Почто ко мне входишь без стука, как в людскую ? Уваженье потерял?
      –   Поправился радетель! – изумленно всплеснули руками старушки-сиделки.
      –   Так я тебе его живо верну!
      С испугу у боярина Митяя Романовича затряслась борода.
      –   А я что, я ничто, – растерянно прошептал он. – Спросил только, чего это он в обувке-то залез...
      –   Тебе какое дело!
      –   Разулся бы.
      –   Разулся бы! – передразнил боярина Борька.
      Грозно осмотрел его с головы до ног и после того, как тот виновато опустил голову, перевел взгляд на князя Пантелеймона.
      –   Ну, а ты что? Принес, чего обещал?
      –   Принес.
      –   Дай сюда!
     Борька решительно протянул руку, намереваясь забрать из рук князя книгу. Однако тот не отдал – спрятал за спину.
      –   Ты это что? – нахмурился Борька.
      –   Ничего. Степенную книгу я взял у думного дьяка под честное слово. Значит, мне и отвечать за нее. Поэтому даже не проси, князь, не дам!
      Не зная, что сказать, а главное, как заставить Пантелеймона расстаться со столь необходимой ему вещью, Борька вопросительно посмотрел на Леху.
      Спросил:
      –   Накостылять ему, что ли?
      Леха отрицательно замотал головой. Громко кашлянул и, сделав шаг вперед, как можно вежливее обратился к Пантелеймону.
      –   Князь! Ответь мне, пожалуйста, на два вопроса. Я больного, как ты просил, на ноги поставил?
      С неприязнью осмотрев Борьку, Пантелеймон, нехотя, согласился.
      –   Ну, поставил.
      –   Я свое слово сдержал?
      –   Ну, сдержал.
      –   Так и ты сдержи своё! Отнеси Степенную книгу куда обещал.
      Переведя взгляд на Леху, Пантелеймон еле заметно пожал плечами.
      –   Так я и думать не думал отказываться от своего слова. Только как мне узнать твою тетку?
      –   И никакая она мне не тетка! – Леха ласково обнял князя за плечо и повлек к выходу. – А узнать ее не трудно. Я покажу.
       С этими словами он открыл перед ним входную дверь. Обернувшись, по-заговорщицки подмигнул Борьке и степенно вслед за Пантелеймоном вышел из опочивальни.

Глава одиннадцатая
Девица Аглая

      В поварне было душно и шумно. Едва переступив порог, Пантелеймон тотчас выскочил обратно.
      –   Вот так всегда, – вытирая нос рукавом кафтана, прогнусавил он сопровождающему его Лехе. – Стоит подойти к печи, как сразу начинаю плакать и чихать.
      –   Аллергия! – с уверенностью знатока, поставил диагноз Леха.
      –   Чего? 
      –   Аллергия, говорю. Хворь такая.
      –   Я и без тебя знаю, что хворь. Ты бы лучше научил, как с эдакой-то хворью да в поварню войти? Шибко в носу щекочет.
      –   А зачем тебе, князь, в поварню входить. Я здесь.
      Обернувшись на голос, произнесший эти слова, Пантелеймон с удивлением увидел перед собой женщину, одетую в длинную кофту, бесформенную юбку, больше напоминающую кухонный фартук, и теплые валенки.
      Спросил:
      –   Ты кто?
      –   Я – тетка знахаря! – Женщина оттерла Леху плечом и, встав перед Пантелеймоном, низко поклонилась. – Разреши представиться, князь, девица Аглая!
      –   И никакая она мне не тетка! – возразил Леха.
      –   Конечно, конечно, – захихикала ведьма. – Какая я ему тетка! Так, двоюрная!
      Леха хотел было снова возразить, но не успел. Увидев книгу, которую князь держал в руке, Аглая радостно всплеснула руками.
      –   Это мне?
      Пантелеймон вопросительно посмотрел на Леху.
      –   Ей, – подтвердил тот. – Можешь дать.
      Князь равнодушно пожал плечами, как бы говоря, что ему все равно, с кем иметь дело, и осторожно, чтобы не уронить, передал ведьме Аглае.
      –   На, смотри! Но токмо недолго, и токмо при мне.
      Согласно кивнув, ведьма Аглая загадочно улыбнулась. Зажмурила глаза и, испытывая огромное наслаждение, ласково коснулась дрожащими пальцами кожаной обложки.
      –   Шершавая!
      Потом засунула руку в карман фартука, вытащила горсть мелко накрошенных трав и бросила вверх.
     Трава, разноцветным конфетти, взлетела в воздух.
     Ведьма Аглая быстро проговорила:
      –   Не бедная девица, а барыня-царица.
      Едва прозвучало последнее слово, как трава, вспыхнув на лету холодным белым светом, превратилась в снег. Снег медленно покружился в воздухе и плавно опустился на книгу.
      –   Что ты натворила! – вскричал Пантелеймон. – Ей же цены нету!
      –   Ах, простите! – Вытянув рукав кофты, Аглая принялась тщательно сметать с обложки налипший снег. – Ничего, ничего, снег как водица, смоет всё лишнее и будет книга как новая... Вот!   
     Ведьма отряхнула на землю последнюю снежинку. Загадочно улыбнулась и еще раз любовно провела ладонью по шершавой обложке.
      –   Дай сюда! – Выхватив книгу, князь Пантелеймон спрятал себе за спину. – Мы так не договаривались, – сказал он Лехе. – Уговор был поглядеть, и всё!
      –   Не серчайте! – рассмеялась ведьма Аглая. – Я просто хотела вас немного позабавить.
      С этими словами она отвесила вежливый поклон князю. После чего развернулась и, как ни в чем не бывало пошла прочь.
      –   Странная у тебя тетка, – посмотрев ей вслед, сказал Пантелеймон. – И говорит странно.
      –   Ты имеешь в виду стишок?
      –   Да нет... так, вообще.
      –   Вообще, да, странная, – согласился Леха и подумал о том, что, успешно выполнив первое условие ведьмы Аглаи, он на одну треть сократил дорогу к дому.
       До нового года осталось три дня.

Глава двенадцатая
Боярская дума

      С самого утра в тронном зале царского дворца, где по заведенному Салтаном обычаю собиралась боярская дума, стоял невообразимый шум. Бояре, одетые все как один в охабени , едва заняв места, вступили в извечный спор о том, какой род является самым древним, и чей представитель, на их взгляд, более других достоин занять опустевший царский престол.
      Спор был в самом разгаре, когда, одновременно со звоном церковных колоколов, в тронный зал явился думный дьяк.
      Низко ссутулившись, он быстрым шагом прошел на середину зала. Встал напротив царского трона и низко поклонился.
      Бояре спешно заняли свои места.
      Подождав, когда все рассядутся, дьяк открыл толстую книгу, которую принес с собой, и тихо произнес:
      –   Скрепим ум силою своею и с Божьей помощью приступим, бояре.
      –   Приступим! – согласились те.
      –   Рассмотрев, по вашему велению, родословную всех потомков славного царя Салтана, я пришел к мысли о том, что самым близким по родству к основателю династии, согласно Степенной книге, является... – думный дьяк замолчал и, подняв голову, внимательно осмотрел затаивших дыхание бояр. – Самым близким по родству является...
      –   Ну! – в нетерпении выкрикнул боярин Илья Васильевич.
      –   Родная прапрапраправнучка царя Салтана девица Аглая Револеновна!
     Все так и ахнули. Затем зашумели, загалдели, а князь Пантелеймон, сидевший рядом с Борькой и другими претендентами на царский престол, схватился за голову.
     –   Этого не может быть! – вскричал он, вскочив со своего места. – Нету в Степенной книге никакой Аглаи Револеновны! Нету! – После чего выбежал на середину тронного зала и, обращаясь к боярам, воззвал: – Послушайте меня! Я помню всё до последней строчки! Салтан родил Гвидона, Гвидон, взяв в жены царевну-лебедь, родил...
      –   Князя Бориса на венец! – перебил боярин Митяй Романович. – Наш род самый знатный!
      –   Брешешь, как лисица! – вскочив со своего места, закричал боярин Илья Васильевич. – Самый знатный род, ведомо всем, князя Пантелеймона. Мы с князем, – добавил он, ударив себя кулаком в грудь, – прямые потомки...
      –   Слыхали уже! – перебил его кто-то из дальнего угла. – Ты дело говори, не суесловь!
      –   Не было никогда в Степенной книге никакой Аглаи Револеновны! – упрямо повторил Пантелеймон, обращаясь к тому месту, откуда донесся возглас, предлагающий боярину Илье Васильевичу говорить дело. – Не было! Я ее от корки до корки не единожды перечитал!
      –   Правильно! – поддержал боярин Митяй Романович. – Я тоже, хоть и неграмотный, подтверждаю: никого другого, окромя князя Бориса в книге нет, и отродясь не бывало!
     –   Как это нет? – удивился дьяк, обращаясь к князю Пантелеймону. – Я собственными глазами видал. Есть! Аглая Револеновна – родная прапрапраправнучка царя Салтана... А впрочем, коли не верите, проверьте.
      Не в пример боярам, дьяк сказал свои слова тихо, вполголоса, однако даже те, кто сидели в дальнем углу зала, услышали его.
      –   Иди, князь, глянь, чего там понаписано! – обратился боярин Илья Васильевич к Пантелеймону.
      –   Глянь, глянь! – поддержали его другие бояре. – Может, дьяка и впрямь бес попутал.
      Князь Пантелеймон, одетый в штаны из черного бархата, темно-зеленые тимовые сапоги и малиновый плащ, из-под которого выглядывала длинная белая рубаха, поправил янтарную застежку на правом плече и с решительным видом направился к дьяку. Взял из его рук раскрытую в нужном месте Степенную книгу и, не отвлекаясь на шушуканье бояр, пытавшихся по выражению его лица определить, что там написано, углубился в чтение.
      Сперва раскрасневшийся от волнения Пантелеймон излучал уверенность в собственной правоте, однако, чем дольше он читал Степенную книгу, тем больше у него бледнели щеки, и тем меньше у его сторонников оставалось надежды на благоприятный исход.
      Наконец, он поднял голову и, окинув бояр невидящим взглядом, пролепетал:
      –   Этого не может быть... Этого здесь раньше не было... Вроде.
      В ответ бояре еще раз ахнули – но уже не так громко, как в первый раз – а Илья Васильевич, повернувшись к князю спиной, процедил сквозь зубы:
      –   Было, не было, какая теперяча разница!
      –   Никакой, – охотно подтвердил его сосед.
      –   Одна теперяча радость – Бориска царем не станет.
      Не успел боярин Митяй Романович по достоинству ответить на недружелюбный выпад Ильи Васильевича, как в тронный зал, раскрыв настежь двери, вбежал тиун Никита Федорович.
      –   Идут! – крикнул он своему хозяину.
      –   Кто идут? – не понял тот.
      –   Её величество царица Аглая Револеновна идут!
      С этими словами тиун шмыгнул куда-то в сторону, за дверь, а в тронный зал, неторопливо и величаво вошла, будто вплыла по воздуху, ведьма Аглая.
      Красивая, гордая, одетая в роскошное усыпанное изумрудами белое платье с небольшим вырезом чуть ниже тонких ключиц, она в этот момент даже отдаленно не напоминала кухарку с поварни. Ее взгляд, одежда, то, как она двигалась и держала себя в присутствии бояр, казалось, говорило единственно о том, что все эти утомительные споры вокруг выборов нового царя – пустая трата времени. “Я – ваша царица!” – убеждал всех присутствующих на заседании Думы ее вид, и все присутствующие, согнувшись в продолжительном поклоне, разом признали это.
      Ни на кого не глядя, ведьма Аглая прошла несколько шагов вглубь зала. Остановилась возле дьяка и, осмотрев царский трон, спросила:
      –   Мне туда?
     Не зная, как тактичнее отказать, дьяк замялся.
      –   Вообще-то, – осторожно произнес он, – законной царицей вы станете токо апосля чина миропомазания на царство. Но ежели желаете...
      Ведьма Аглая плавным движением руки прервала его.
      –   Нет-нет, – сказала она. – Давайте не делать того, чего нам делать не надлежит. Я не спешу.
      Дьяк почтительно кивнул и, еще раз согнувшись, отступил на шаг.
      –   А впрочем, одно желание у меня все же есть!
      –   Слушаю вас, – встрепенулся дьяк.
      Подойдя к трону, ведьма ласково коснулась его.
      –   Я хотела бы, – медленно проведя ладонью по подлокотнику, сказала она, – в этот торжественный день простить всех, кто провинился и должен быть наказан... Это возможно?
     Дьяк развел руками.
     –   Конечно! 
     –   За исключением... – развернувшись, ведьма Аглая внимательно осмотрела бояр. Остановила взгляд на Пантелеймоне, сидевшим рядом с Борькой, и ткнула в него пальцем. – Князя Пантелеймона с его подельниками: Лехой и Борькой. Их я требую примерно наказать!
      По тронному залу пробежал ропот одобрения.
      –   Правильно! Поделом им! – высказал общее мнение боярин Митяй Романович. – Давно пора!
      –   Воля ваша! – дьяк послушно склонил голову, как бы показывая, что, если надо, готов прямо сейчас выполнить любое пожелание будущей царицы. – Дозвольте только узнать, кто такие Леха и Борька? Где нам искать их?
      –   Да, – присоединился к вопросу боярин Митяй Романович. – Кто эти смутьяны?
      Ведьма Аглая пожала плечами, как бы удивляясь тому, что никто кроме нее не знает столь очевидных вещей, и сказала, что Леха – это тот, который художник и знахарь, а Борька – отрок, выдающий себя за князя Бориса.
     Бояре в ужасе всплеснули руками.
      –   Вы только подумайте! Художник...
      –   Убить мало...
      –   А этот-то, юродивый... Выдавал себя за князя...
      –   Самозванец...
      –   Одно слово – злыдни...
      –   На дыбу их...
      –   На дыбу!
      –   На дыбу! – единогласно потребовала дума. – Пущай признаются, смутьяны, чего учинить замыслили.
      –   На дыбе вздернуть прикажете? – перекрикивая бояр, обратился к ведьме думный дьяк. – Али еще как?
      –   Никаких, как! – возмутились бояре. – Таких только дыба выправит!
      Ведьма Аглая еле заметно взмахнула рукой, и в тронном зале мгновенно установилась тишина.
      –   Ну что ж, можно и на дыбу, – потрогав царапины на носу, задумчиво произнесла она. – Надо подумать. Пока же повелеваю: лишить их состояния и выпроводить куда подальше. В леший лес, например... А там поглядим.   
      С этими словами она гордо выпрямила спину и под возгласы бояр, мягко пенявших ее за излишнюю доброту и милосердие, направилась к выходу.

Глава тринадцатая
В ссылке

     Скор на руку царев суд. Не прошло дня, как князь Пантелеймон, Леха, Борька сидели в избушке лесника Козьмы и вслух размышляли, что делать дальше. Леха с горечью говорил о том, что если не успеет до Нового года вернуться домой, всю последующую жизнь будет мучиться виной перед больной мамой. Пантелеймон говорил, что и с чувством вины можно неплохо жить, в то время как ему, природному князю, жить не хочется вовсе.
     Один Борька сохранял присутствие духа. Он не плакался, не ныл, а пытался разобраться в причинах, по которым Аглая отправила их в ссылку.
      –   Не понимаю! – развел он руками. – И чего эта ведьма к нам прицепилась?
      Козьма поднял с пола ковылявшую мимо утку, которую Леха подобрал по дороге в город, и сказал: на то она и ведьма, чтобы, значит, цепляться к кому ни попадя.
      –   Но почему? – с надрывом в голосе спросил Пантелеймон. – Почему она сделалась ведьмой лишь для нас троих, тогда как для других стала доброй царицей?
     Испугавшись дальнейшего разговора с таким большим человеком, каким, по его мнению, являлся маленький князь, Козьма прошептал:
     –   Не могу знать.
     –   Да чего тут знать! – вскочил с лавки Леха. – Она ведьма не для нас троих, она просто ведьма! Не веришь, – произнес он, обращаясь к князю Пантелеймону, – спроси Козьму с Миколкой. Аглая Револеновна еще до того, как переехать в царский дворец была в лесу их единственной соседкой.
    –   Истинно так, – подтвердил Козьма.
    Услышав о том, что Аглая Револеновна – ведьма из лешего леса, князь Пантелеймон громко ахнул: “Не может быть!”, встал на ноги и, в волнении прохаживаясь по избе, принялся соображать: какие выгоды сулит ему это известие.
    –   Почему в качестве мишени выбраны именно мы? – спросил Борька.
    –   Да потому, – ответил Леха, – что только мы знаем, кем на самом деле является царица Аглая Револеновна, и что царицей она стала, или еще не стала, но скоро станет, благодаря подлому обману.
    –   Какому обману? – не понял Борька. – Разве ведьма Аглая не родная прапрапра, уж не знаю сколько раз пра, внучка Салтана? Или скажешь, нет?
    –   Нет!
    –   Но Пантелеймон об этом сам прочитал в Степенной книге! Лично!
    –   Прочитал, – уныло согласился тот.
      –   Я еще раз вам говорю: нет! Вспомни его слова о том, что раньше в списке Салтановых потомков никакой Аглаи Револеновны не было!
    –   Наверное, я ошибался, – вздохнул князь Пантелеймон.
      –   Ты не ошибался. – Леха сел рядом с Козьмой. Забрал у него утку, погладил по спине и, немного успокоившись, добавил ровным голосом: – Имя ведьмы появилось в книге не далее, как вчера вечером, после того как мы с князем принесли ее на поварню.
      –   Это когда Аглая Револеновна превратила травку в снег и осыпала им книгу? – догадался князь Пантелеймон.
      –   Думаю, да. Она еще какой-то дурацкий стишок прочитала, помнишь? У меня уже тогда возникло подозрение в том, что это было заклинание... Как там? – задумался Леха. – Не... не... не какая-то там девица...
    –   Не бедная, – подсказал князь Пантелеймон.
    –   Да. Не бедная девица, а...
    –   Барыня-царица, кажется.
    –   Точно! Не бедная девица, а барыня-царица.
    –   Понятно, что не бедная, – усмехнулся Борька. – Теперь-то уж она наверняка разбогатеет.
      –   Да еще как! – подтвердил князь Пантелеймон, всем своим видом показывая мальчишкам, что только их вмешательство помешало разбогатеть ему самому.
      Леха и Борька, не зная, что сказать, опустили головы.
      В избе воцарилась тишина.
      –   Тятенька, а что мы будем кушать? – нарушил молчание до этого тихо лежавший на печи Миколка.
    Козьма почесал затылок.
    –   Дык... Затируху  с медом.
    –   А завтра?
      –   А что завтра... – задумался Козьма. – Ну... Чего бог пошлет, то, значит, и будем. Авось, не пропадем.
      Услышав этот разговор, все, кто находился в избе, удивленно посмотрели на хозяина.
    –   А что, – обеспокоенно спросил князь Пантелеймон, – кроме затирухи в доме ничего нет?
      Стыдясь того, что не может предложить гостям другой, более сытной еды, Козьма виновато развел руками.
    –   Так ить, кабы раньше знать. Тады бы я, конечно, расстарался. А так...
      Тут он окончательно смутился. Встал на ноги и, ни на кого не глядя, подошел к печи.
      –   Так я не понял, – князь Пантелеймон повернулся к Лехе с Борькой. – Что мы все-таки будем кушать?
    –   Сказали же тебе: затируху с медом, – ответил Борька.
    –   А потом?
    –   Что потом? Что завтра кушать или что сегодня делать?
    –   Что кушать.
      –   Ничего не будем. Потому что, если сегодня ничего не сделать, завтра кушать будет нечего.
      –   И что ты, князь, предлагаешь?
      –   Я предлагаю, пока не стемнело, быстренько собраться и отправиться куда-нибудь на заработки.    
    Не успел Борька договорить фразу, как князь Пантелеймон в ужасе замахал руками.
    –   Что ты! Что ты! Я работать не могу! Ни-ни!
    И чтобы ни у кого не возникло в этом никаких сомнений, он показал свои пальцы: вот, дескать, глядите, если не верите.
      Увидев нежные ладони с тонкими пальцами, Борька хотел высказать всё, что думал по поводу князей вообще и княжеских рук в частности, но вспомнил, как сам совсем недавно отдал без боя дворцовым слугам свою лопату, и решил оставить Пантелеймона в покое.
      –   Куда, если не секрет, ты собрался идти зарабатывать? – спросил до того долго молчавший Леха.
   –   Не знаю. Пантелеймона спроси. Он у нас профессиональный ключник.
      Давно дожидаясь возможности блеснуть познаниями в управлении хозяйством, князь Пантелеймон живо поднялся с лавки.
      –   Мне что, я скажу!
      –   И скажи.
      –   И скажу! Слушайте меня! Ежели вы вдруг решили быстро разбогатеть, то лучше всего, по моему разумению, заняться торговлей. Что для этого надобно? Для этого надобно, перво-наперво найти то, что можно продать. Затем привести то, что можно продать, туда, где на это есть спрос и, заблаговременно распустив в народе слух о том, что ваш товар не хуже заморского, постараться продать его с немалой выгодой для себя. То есть, запросить за него такую цену, чтоб и покупателям было не накладно и вам самим не в ущерб...
    –   И что, по-твоему, мы можем продать? – перебил Борька.
    Князь Пантелеймон подошел к печи. Присел, бросил в топку полено и, тщательно отряхнув ладони, встал.
      –   Дрова, например. Здесь, в лесу, деревьев много и валить их не возбраняется. А в городе они порублены и оттого дров там вечно не хватает.
      Князь оглядел присутствующих, пытаясь по выражению лиц определить, какое впечатление произвело его выступление, и со словами: “Особливо, ежели на дворе зима”, вернулся на место.
      Выслушав князя Пантелеймона, Борька решительно встал с места. Никому ничего не говоря, взял стоявший в печи топор и направился к двери.
    У порога остановился. Бросив недовольный взгляд на Козьму, буркнул:
    –   Чего стоишь, ждешь?  Давай, запрягай лошадь! Будешь лес возить.
    Козьма сорвался с места.
    –   Бегу!
    –   Постойте, – раздался Лехин голос.
    Все, кто находились в избе, с удивлением посмотрели на него.
      –   Я понимаю, еда дело важное, – тихо сказал Леха. – Только для дяди Козьмы есть дело, на мой взгляд, поважнее дров.
    –   Это какое же? – спросил Борька.
    Опустив утку на пол, Леха встал.
      –   Когда я в первый раз разговаривал с ведьмой Аглаей, она сказала, что является потомственной ведьмой.
    –   И что?
      –   А то, что ее отец – старец Револен, выходит, тоже ведьмак. И он где-то здесь, в городе.
    –   Нам-то что с того?
      –  Ты что не понимаешь?  Он знает – он не может не знать! – заклинания своей дочери, а, значит, может помочь нам вернуться домой.
    –   Как же! Будет тебе ведьмак помогать нам. Держи карман шире!
    Леха развел руками.
      –   Может и не будет. Только Аглая бросила его. А раз бросила, значит, он не такой, как она!
      Пожав плечами, Борька вопросительно посмотрел на Пантелеймона в надежде на то, что тот, как князь князя, поддержит его в споре с Лехой. Однако Пантелеймон решил, что лучше искать старца Револена, чем рубить дрова в зимнем лесу, и отвёл глаза.
      С досады махнув рукой, Борька сказал:
      –   Ладно! Кто хочет, пусть ищет папу ведьмы Аглаи, маму с бабушкой, а я пойду валить лес.
      –   Вот и хорошо, – сказал Леха. – А вы, дядя Козьма, съездите, пожалуйста, в город. Найдите там старца Револена и уговорить приехать к нам... Он, знаете, такой старый, с длинной бородой и больной поясницей... Мы бы сами поехали, да нам дорога в город заказана.
      Выслушав Леху, Козьма согласно кивнул – дескать, дело есть дело, извиняться тут нечего – и, не мешкая, вышел из избы.
      –   Эх! – вздохнул Борька, провожая его взглядом. – Бывают же на свете такие покладистые люди.
      –   Бывают, – согласился Леха. – Вопрос только в том, понимает ли этот покладистый человек, за что берется?
      С этими словами он надел пальто, которое так не понравилось Аглае Револеновне, и, приглашая Борьку выйти первым, открыл перед ним дверь в сени.
    –   Вы куда? – вскочил с места князь Пантелеймон. – Вы что, уходите?
      –   Уходим, – ответил Леха. – А что, у тебя есть к нам вопросы?
    Обрадовавшись возможности завязать беседу и тем самым оттянуть время, князь крикнул:
    –   Есть!
      –   Ну, давай, говори. Я слушаю.
    Не зная, что сказать, князь Пантелеймон замялся.
     –   Что это за имя у отца ведьмы Аглаи? Я такого, признаться, ранее не слыхал. Заморское, что ль?
      Князь вопросительно посмотрел на Борьку, Борька перевел взгляд на Леху, Леха, не на кого не глядя, сунул руку в карман пальто и вытащил шерстяную рукавичку.
      –   Имя Револен, – сказал он, внимательно разглядывая дырочку напротив указательного пальца, – сложное слово, состоящее из двух корней, соединенных буквой о: рев, что означает революция, и лен, что значит Ленин. Если их сложить, получится Рев-о-лен... Понятно?
    Князь Пантелеймон согласно кивнул.
    –   Понятно... А кто такая революция? И что значит ленин?
      Борька, как и в первый раз, перевел взгляд на Леху, Леха на Пантелеймона.
      –   Послушай, князь, – сказал Леха. – Ты давай, дурака не валяй. Хочешь идти с нами – вставай и иди, нет – оставайся с Миколкой, готовь затируху. А мы уходим. Всё! Решай быстро!
      Еще минуту назад князь Пантелеймон даже думать не мог о том, чтобы работать руками. Однако стоило ему представить, как он останется один с ребенком на краю лешего леса и будет варить какую-то затируху, которую ни то, что не варил, даже не пробовал, как тут же выказал желание идти вместе со всеми. Он протяжно вздохнул и со скорбным лицом, глядя на которое можно было составить длинный список принесенных им жертв, принялся одеваться.

Глава четырнадцатая
Разбойники

      Далеко не углубляясь в лес, мальчишки выбрали первую поваленную березу на краю поляны. Обрубили топором ветки со ствола и, сменяя друг друга, распилили двуручной пилой.
      Через полчаса работы князь Пантелеймон под предлогом решения неотложной задачи отошел в сторонку. Взял в руки прутик и принялся выводить на снегу длинные столбцы цифр.
      Борька снял с головы шапку и вытер пот со лба.
      Спросил:
     –   Чего ты там считаешь?
      Не отвечая на вопрос, князь Пантелеймон поднял глаза к небу. Пошевелил губами, подумал и, проведя черту под расчетами, поставил цифру три.
    –   Эй ты, ключник государства! – повысил голос Борька. – Я кого спрашиваю!
    Посмотрев себе под ноги, князь сказал:
    –   Три дня.
    –   Что три дня?
    Князь Пантелеймон стер ногой записи.
      –   Я всё посчитал, – сказал он. – Единственное, что вам теперь осталось сделать: распилить и разрубить четыре дерева... Вот это, – указал он на выбранные им березы, – это и это.   
    –   Не понял! – Борька нахмурил брови.
      –  Можно бы, конечно, и больше, только зачем, коли в сани все одно больше не влезет! Негоже зазря валить лес. Это не по-хозяйски!
      Желая удостоверится в том, что князь не шутит, Борька внимательно посмотрел ему в глаза. Перевел взгляд на Леху, словно спрашивая, доколе они намерены терпеть подобное нахальство, и, чуть склонив голову, сделал шаг по направлению к Пантелеймону.
      –   А ну повтори, что ты сказал! – угрожающе произнес он. – Кому там чего надобно распилить и разрубить? Ась?
      Всецело занятый арифметическими расчетами, князь удивленно посмотрел сначала на Борьку, потом на сжатые им кулаки. Не понимая, но догадываясь, что это могло значить, он отбежал и спрятался за дерево.
      –   Ты, князь, меня, кажется, не расслышал! Ну, так слушай! Ежели как следует поторговаться и покупать самое необходимое: говядину там постную, кур индейских, пирожных разных, фруктов заморских, то денег от продажи одних саней дров хватит, чтобы кушать три дня! 
    –   Ась? – повторил Борька.
      –   Да, да, всего три дня, не больше! – думая, что Борька не расслышал, закричал Пантелеймон. – А чтобы доверху набить сани дровами, вам надобно распилить и разрубить четыре дерева: вот это, – он снова указал на выбранные им березы, – это, это и то. Более не надобно! Зачем зазря лес валить? Это не рачительно, не по-хозяйски!
      Не успел Борька ответить князю Пантелеймону, правильно это или нет, а также объяснить, кто еще, кроме Лехи и его самого должен валить, рубить, пилить деревья, как со стороны полянки раздался слабый человеческий крик. За первым криком последовал еще один, более громкий, а затем из леса выбежал старик странного вида. Одетый в усыпанную золотистыми звездами красную шубу, он на ходу размахивал полным мешком и из последних сил отбивался посохом от наседавшей на него ватаги оборванцев.   
    Заметив мальчишек, старик закричал во все горло:
    –   Спасите, люди добрые! Помогите!
    Леха и Борька удивленно переглянулись.
    –   Что это? – шепотом спросил Борька.
    –   Не знаю, – пожал плечами Леха. – Похоже, грабят.
      –   Грабят! – словно подтверждая Лехины слова, заорал старик: – Ни плуты, ни картежники – ночные придорожники!
    Борька нахмурился.
      –   Точно грабят. – Он сдвинул шапку на затылок и снова посмотрел на Леху. – Чего делать-то?
    Пересчитав нападавших, Леха сказал:
    –   Шестеро. Нам не справиться.
    –   Да, – подтвердил Борька. – Многовато будет.
      В этот момент один из оборванцев вырвал из рук старика мешок, другой схватил за подол шубы и навалился на него.
      Не отрывая напряженного взгляда от упавшего на колени старика, Борька сжал до боли в пальцах Лехин локоть.
      Леха вскрикнул.
      –   Руку сломаешь, медведь!
      –   Леха, они раздевают его!
      –   Боря! – Леха схватил Борьку за плечо. – Не надо!
      –   Они раздевают его, Леха!
        Увидев, как один из нападавших ударил старика кулаком в грудь, Борька оттолкнул от себя Леху, так, что тот отлетел в сугроб, и бросился на помощь.
        Старик продолжал сопротивляться. Сбросив с себя одного из нападавших, огрел посохом другого и вскочил на ноги. Однако в следующее мгновенье на него набросились еще двое, повалили в снег и, гогоча на весь лес, принялись стаскивать шубу.
        Леха вылез из сугроба. Посмотрел в спину Борьки и, схватив лежавший рядом тяжелый березовый сук, побежал следом.
        Борька тем временем опрокинул навзничь первого попавшегося на пути разбойника-оборванца, разглядывавшего содержимое красного мешка и оттого не ожидавшего нападения, налетел на второго. Ударил головой в живот и тут же бросился на третьего, не заметив, как подкравшийся сзади рябой мужик в рваном зипуне  замахнулся на него деревянным колом.
        Получив удар по спине, Борька ахнул и повалился в снег.
        –   Ну что, возгряк ! – спросил его мужик в зипуне. – Шутки шутить со мной удумал! У меня, брат, не забалуешь! Я сам баловать горазд.
      С этими словами мужик оскалился. Сплюнул на рукавицы и снова взмахнул колом.
        Борька в ужасе закрыл глаза, а когда открыл их, на месте разбойника с колом увидел Леху.
        С березовым суком наперевес, Леха белый как снег стоял и во внезапно установившейся тишине смотрел на лежащего без движения рябого мужика.
        –   Я... я не хотел, – прошептал Леха, обращаясь к окружившим его разбойникам. – Он же... он же первым Борьку по спине огрел. Я всё видел... И все видели...
        В этот момент рябой мужик в зипуне зашевелился. Медленно приподнялся и, помогая себе руками, сел на снег. Потрогав шишку на голове, задумался, вспоминая, что произошло с ним мгновения назад, огляделся по сторонам и, остановив свой взгляд на Лехе, злорадно сузил зрачки.
        –   Ах, ты возгряк! – произнес глухим голосом. – Чего удумал? Порешить меня удумал? Да я тебя сам... – С этим словами мужик схватил кол и взмахнул им, целясь Лехе в лицо.
        Леха увернулся. В это время другой оборванец, воспользовавшись суматохой, зашел ему за спину. Борька тут же прыгнул оборванцу под ноги, сбил и, быстро поднявшись, заслонил друга плечом.
        Разбойники на секунду опешили. Затем переглянулись, ухмыльнулись, осклабились и, лениво размахивая кистенями , двинулись на мальчишек.
        Леха с Борькой отступили. Сначала на шаг, потом на два, на три, потом Леха оступился и упал на спину.
        Рябой взмахнул колом и... оцепенел, увидев краем глаза, как на них, едва касаясь лапами наста, летела стая волков во главе со старой волчицей. 
        Выронив кол, рябой закричал от страха перекошенным ртом, всплеснул руками и, увлекая за собой оборванцев-разбойников, побежал прочь от этого места.
      –   Ату их! – в восторге закричал Борька. – Ату!
        Волки удвоили прыть. Старая волчица, напротив, остановилась. Пропустила стаю вперед и внимательно посмотрела на Леху.
        “Ты спас жизнь мне и моему щенку, – говорили ее глаза. – Я спасла тебя и твоих друзей. Теперь мы квиты!”
        Обнажив клыки, волчица зарычала. Развернулась и побежала вслед за преследовавшей разбойников стаей.
        Стало тихо. Ни шороха, ни звука не доносилось из леса. Даже поземка, до этого весь день без устали кружившаяся меж деревьев, прилегла под ногами затаивших дыхание людей.
        Проводив взглядом бесшумно удаляющуюся волчицу, Леха снял шапку и вытер мокрые волосы.
        –   Нет, ребята, – выдохнул он. – Вы, как хотите, а я больше в леший лес ни ногой. Ни-ни, как говорит князь.
      –   Что так? – спросил Борька, помогая встать на ноги старику.
      –   А так... То волки нападут, то разбойники! Сколько можно?
        Старик слабо ойкнул, схватившись за бок. Постоял несколько секунд в наклон и, слегка постанывая, выпрямился.
        –   Да, – сказал дребезжащим голосом. – Народ нынче пошел – ничего святого в душе нет. Лихое лихим избывают.
        С этими словами он огорченно покачал головой и, ни на кого не глядя, принялся собирать выпавшие из мешка вещи.
      Борька поднял красный колпак и подал старику.
      –   Не ушиблись? – участливо спросил его.
      Небрежно нахлобучив колпак на голову, тот махнул рукой.
        –   Не ушибы болят, душа ноет. Я лишь раз на Новый год появляюсь на людях, и то постоянно попадаю в разные переделки. А детишкам каково каждый день из дому выходить? Их-то, малых, кто защищать каждый раз станет?
      –   Так вы Дед Мороз? – догадался Леха. – То-то, я погляжу, мне ваш наряд знакомый.
      –   Да, – вздохнул старик. – Из самого Великого Устюга иду.
        –   Из Великого Устюга! – не поверил своим ушам Леха. – Так вы, выходит, настоящий Дед Мороз? Не из бюро добрых услуг?
      –   Настоящий, – подтвердил старик.
      Увидев под Борькиными ногами книгу, поднял ее. Отряхнул от снега и аккуратно сунул в мешок.
        –   А куда вы, дедушка, направляетесь? – спросил Леха.
        Дед Мороз задумался. Держась за поясницу, внимательно посмотрел по сторонам.
        –   Вообще-то, по дороге, по просёлку к детям я спешил на ёлку, – задумчиво произнес он. – Однако здесь мне бывать, кажется, еще не доводилось... Не подскажите: куда это меня занесло?
      –   В царство славного Салтана, – ответил Борька.
     Услышав название царства, Дед Мороз поморщился.
        –   Не шути, мальчик. Царство Салтана мне знакомо лет, эдак, двести. Там окиян, острова разные, а тут...
      –   Это другое царство Салтана, – тихо сказал Леха.   
        Дед Мороз удивленно посмотрел ему в глаза и задумчиво кивнул. 
      –   Вон оно что, – пробормотал он. – Да, да, понимаю.
        Увидев быстро приближающегося князя Пантелеймона, зашептал Лехе на ухо:
        –   Поздравляю. Очень! – он горячо пожал мальчику руку. – Очень живописно. И главное, правдоподобно. У тебя большой талант. Да... Однако позволь, Алексей, одно замечание.
      –   Конечно.
        –   Зря ты, дружок, разбойников сюда приплёл. Ни к чему это. Их и так пруд пруди, что ни двор, то вор, а тут ты еще со своими. Искусство должно быть прекрасным! – Похлопав по плечу зардевшегося от похвалы Леху, Дед Мороз громко добавил: – А в остальном всё просто замечательно!
        –   Что замечательно? – строго спросил его подбежавший к окончанию разговора князь Пантелеймон.
        –   Дед Мороз говорит, замечательно ты замаскировался, – язвительно ответил Борька. – Не только разбойники, даже мы с Лехой, как тебя не выглядывали, не выглядели.
        –   Ну... – протянул Дед Мороз, укоризненно посмотрев на Борьку – Я говорил совсем про другое.
        –   Я не прятался! – перебил князь Пантелеймон. – Ежели хотите знать, все это время я из последних сил сдерживал себя, чтобы не броситься вам на подмогу!
      –   Да ну! – засмеялся Борька.
      –   Вот тебе и да ну.
      Обиженно отвернувшись от Борьки, князь обратился к Деду Морозу.
      –   Ты кто? Дед Мороз?
      –   Да, – вздохнул тот. – Из самого Великого Устюга иду.
      –   Здорово! А я, знаете, как увидал татей , так сразу хотел кинуться на них. Но потом подумал: ежели они меня побьют, то пользы от этого обществу будет никакой, а вред – немалый.
      –   А, по-моему, всё как раз наоборот! – возразил Борька.
      –   Вот, скажем, ежели бы вы, – не обращая внимание на этот выпад, продолжал князь Пантелеймон, – получили в сраженье кровавые раны, кто б, скажите, омыл их?
      –   Ты?!
      –   Я, – серьезно ответил князь. – Ежели бы, конечно, сумел сохранить себя в целости. А ежели, скажем, я поддался б искушению, не сдержался б и, сломя голову, бросился на татей, а те б побили меня, кто б, в таком случае, сумел помочь вам? А?
      Борька схватился от смеха за живот.
      –   Никто! – громче прежнего захохотал он. – Тогда бы точно – никто!
      –   Вот! – подняв указательный палец вверх, назидательно произнес князь Пантелеймон. – Поэтому-то я и остался сидеть в засаде.
      –   Где, где?!
      Поняв, что с засадой, кажется, переборщил, князь Пантелеймон сказал, что сперва, дескать, надобно подумать и решить, где больше выгоды, а уж потом браться за дело.
      –   Впрочем, – добавил он, на ходу меняя тему неприятного разговора, – не кажется ли вам, господа, что похолодало. Не пора ли возвращаться?
      –   Да, – посмотрев на потемневшее небо, согласился Дед Мороз. – Мороз, как говорится, не велик, да стоять не велит.
      С этими словами он по-дружески толкнул Леху в спину. Закинул мешок за спину и, призывно взмахнув посохом, побежал, опережая мальчишек, к избе лесника Козьмы.

Глава пятнадцатая
Подарки Деда Мороза

      Пока Борька ходил на двор за дровами, Дед Мороз развернул в избе бурную деятельность – подмел пол, поправил лавки, налил в плошку утки свежей воды.
      Миколка, свесившись с печи, внимательно наблюдал за ним, потом не выдержал и спросил:
      –   А скоро мы будем кушать? 
      Словно охотничий пес, почувствовавший дичь в кустах, Дед Мороз настороженно повернул голову в сторону мальчика.
      –   Ты что? – удивленным шепотом спросил его. – Голоден?
      Миколка молча кивнул. Немного подумал и добавил:
      –   Очень.
      Дед Мороз всплеснул руками.
      –   Так что ж ты молчал, бедненький? Что ж ты мне, Деду Морозу, сразу-то не сказал? – Он поднял с пола свой мешок, поставил на стол и стал выкладывать из него продукты. – А я-то, старый пень, тоже хорош. Греюсь и в ус не дую. Сидит Елеся ноги свеся... А ну, давай, Алексей, помогай!
      Деда Мороза передал Лёхе завернутый в газету “Губернские ведомости” за 1861 год каравай ситного  хлеба, вареную курицу, пироги с визигой, балык, пряники, яблоки, восковые свечи и семь расписанных райскими цветами глиняных мисок.
      Накрыв стол, Дед Мороз зажег свечи из мешка. Потом широко улыбнулся и, раскинув руки, закричал, подражая голосу уличных зазывал:
      –   Ешь, дружки, набивай брюшки по самые ушки, точно камешки! Жить весело и помирать не с чего! Хозяева и гости, прошу к столу!
      Хлопнув дверью, в избу вошел Борька. Шуганул попавшую под ноги утку, сложил у печи поленья, поленья подбросил в топку и подошел к столу.
      –   Ух, ты! – воскликнул, потирая замерзшие ладони. – Откуда столько?
      –   Отсюда, вестимо! – взяв в руки мешок, Дед Мороз потряс им в воздухе. – Слышите? По-моему, там еще кое-что осталось!
     Он подошел к Миколке. Щелкнув его по носу, попросил угадать, что внутри.
      Мальчик пожал плечами.
      –   Не знаю.
      –   Подарки! – воскликнул Дед Мороз. – Ведь послезавтра Новый год. А какой Новый год без подарков?
      –    Никакой, – с серьезным видом ответил Миколка.
      –   Правильно, никакой! – Дед Мороз засунул по локоть руку в мешок и, хитро подмигнув Миколке, спросил: – Ты дрова колоть любишь? Только честно?
      Миколка честно ответил:
      –    Нет.
      –   Тогда получай топор-саморуб. – Дед Мороз вынул из мешка тяжелый колун . – Только скажи ему: “На раз, на два наруби дрова”, как он сам, без твоей помощи, разрубит всё, что ни пожелаешь.
      Миколка спустился с печи. Взял колун за топорище, отволок в сторонку и, зажмурив глаза, прокричал тоненьким голоском:
      –   А ну, топор-саморуб, на раз, на два наруби дрова!
      Колун в ту же секунду взмыл под потолок, перелетел через стол и врезался в одно из принесенных Борькой поленьев. Полено с треском раскололось на две равные части, а колун снова поднялся в воздух и угрожающе задрожал.
      –   Ну, хватит, хватит! – Дед Мороз схватил его за топорище и отнес в угол за печь. – Нечего в избе баловаться! Это тебе не игрушка!
      Миколка хотел заплакать, но, увидев, что Дед Мороз снова подходит к своему мешку, передумал.
      –   Тебе чего подарить? – Дед Мороз обратился к князю Пантелеймону.
      Нахмурив лоб, князь задумался.
      –   Впрочем, я и сам знаю. – Дед Мороз вытащил из мешка обыкновенные с виду деревянные счеты. – Счёты-самосчёты называются. Придуманы специально для ключников.
      Взяв счеты в руки, князь внимательно осмотрел их. Спросил: как ими пользоваться.
      –   Очень просто. Наверху откладываешь исчисляемое, внизу получаешь готовый результат. Даже думать не надо.
     Князь Пантелеймон многозначительно кивнул: дескать, понятно. Засунул счеты подмышку и вежливо поблагодарил:
     –   Полезная в хозяйстве вещь. Спасибо.
      Дед Мороз повернулся лицом к Борьке.
      –   Ну а для тебя, дружок, у меня особый подарок. Смотри! – С этими словами он вытащил из мешка большую книгу в яркой обложке. – Энциклопедия для старшеклассников называется. Здесь ты можешь найти всё, что положено знать ученикам с седьмого по одиннадцатый классы... Правда, здорово? – Дед Мороз заглянул Борьке в глаза и тихо добавил: – Прочти. Может, хоть эта книга поможет тебе тройки исправить.
      Поблагодарив Деда Мороза, Борька кисло улыбнулся. Взял энциклопедию и нехотя перелистал.
      –   Хорошо, что вы мне первый том не подарили. А то вместо того, чтобы тройки исправлять, я бы целый год ваши книжки умные читал.
      –   Какой такой первый том? – не понял Дед Мороз. – О чем это ты?
      –   Ну как же! Вот здесь, на обложке, черным по белому написано: “Том второй.” Видите?
      Дед Мороз растерянно посмотрел на обложку, где действительно черным по белому было написано: том номер два, потом на мешок с подарками и снова на обложку.    
      –   Вот я и подумал, – продолжал Борька, упиваясь маленькой местью за никчемный, по его мнению, подарок, – что должен быть еще и первый том... Не так ли?
      Дед Мороз согласно кивнул. Подвинул мешок себе поближе и зарылся в него с головой. Через минуту сел на лавку и бессильно развел руками.
      –   Нету, – огорчено сказал он. – Не иначе, как в лесу обронил.
      Получив один том вместо двух положенных, Борька поначалу хотел обидеться. Потом решил, что из-за такой мелочи не стоит портить вечер и улыбнулся.
      –   Да вы не расстраивайтесь, – сказал он. – У меня вон тоже на днях отцовскую лопату кто-то спёр... И ничего, как видите, не плачу!
      –   Как же так вышло? – покачал головой Дед Мороз. – Ты уж, Боря, прости меня, старого. Чего-то я, видимо, напутал.
      –   Пустяки!
      –   Первый раз со мной такое... Но ты не отчаивайся! Обещаю: без первого тома “Энциклопедии для старшеклассников” ты не останешься!
      –   Да ладно, – смущенно ответил Борька. – Мне и одного второго за глаза хватит.
      –   Нет, нет, нет! – решительно запротестовал Дед Мороз. – Ты его обязательно получишь! Слово даю.
      Борька совсем смутился. Опустив глаза, он махнул ладошкой, как бы говоря, что не стоит беспокоиться из-за таких мелочей. Взял второй том и, всем своим видом показывая, насколько дорог ему этот подарок, крепко прижал к груди.
      Все заулыбались, по достоинству оценив Борькин жест.
      В топке громко затрещали дрова. Мальчишки, разомлев после мороза, почти одновременно повернули головы к печи и зажмурили от удовольствия глаза. Падающий за окном снег, яркий огонь и исходящее от печи тепло, казалось, напомнили о том, что Новый год не за горами, а значит, всё самое лучшее, что есть в жизни у каждого из них, еще не наступило.
      –   Спасибо, дедушка Мороз, – с чувством произнес Борька. – Мне и в самом деле следует подтянуть учебу. Признаться, запустил я ее.
      Понимающе улыбнувшись, Дед Мороз ласково потрепал его по голове.
      Все снова заулыбались, и только Миколка с нетерпением поглядывая на мешок, сосредоточенно ждал показа новых подарков.
      –   А Леше? – спросил он, поймав на себе взгляд Деда Мороза.
      –   Что Леше?
      –   Леше подарок будет?
      Дед Мороз на секунду задумался. Недовольно поморщившись, сунул руку в мешок.
      –   Будет. Только не знаю, нужно ли ему это, – произнес он, вытаскивая маленькую кисточку.
      Чтобы лучше разглядеть, Миколка привстал на цыпочки.
     Спросил:
      –   Что это?      
      –   Это? Волшебная кисть.
      Леха встал со своего места. Вежливо поблагодарив Деда Мороза, взял подарок, вернулся на свое место и там просто так, из любопытства, провел кисточкой по раскрытой ладони.
      На ладони появилась ровная белая полоса.
      –   Ух, ты! – воскликнул он. – Смотри-ка, белым рисует!
      –   А может и желтым, – улыбнулся Дед Мороз.      
      Леха провел кисточкой по ладони второй раз – рядом с белой полосой появилась желтая.
      –   Здорово! А красным может?
      Провел кисточкой в третий раз – рядом с желтой полосой появилась красная.
      –   А зеленым?
      Появилась зеленая.
      –   А цветом морской волны?
      –   И цветом морской волны, – мягко взяв Леху за руку, произнес Дед Мороз, – и речной, и озерной. Какой ни пожелаешь.
      Внимательно посмотрев на свою ярко раскрашенную ладонь, Леха капризно надул губы.
      –   Хочу рисовать!
      –   Хорошо, хорошо, – Дед Мороз подвел его к столу. – Только давай сначала откушаем, наберемся сил, а уж потом будем рисовать, подбирать рифмы к словам и отгадывать загадки... Ты загадки отгадывать любишь? Пошел по тут-тухту, взял с собой тав-тавту, набрёл я на храп-тахту; кабы не тав-тавта, съела б меня храп-тахта.
      Мальчишки засмеялись.
      –   Кто знает отгадку? – спросил Дед Мороз.
      –   Тятенька! – закричал сидящий у окна Миколка.
      –   Причем здесь тятенька? Я вас спрашиваю.
      –   Тятенька приехал! – повторил Миколка и бросился к выходу.
     Через минуту в сенях заскрипела дверь и в горницу, в сопровождении Козьмы, вошел высокий благообразный старец.
      –   Вот, встречайте, дед Револен! – отряхивая рукава полушубка, представил своего спутника Козьма. – На торжище побирался. Насилу сыскал.
     Одной рукой опираясь на деревянную клюку, другой держась за поясницу, старец Револен вежливо поклонился присутствующим. Его осунувшееся лицо, наполовину скрытое длинной белой бородой, выражало, как показалось Лехе, страдание и боль.
      –   С вами все в порядке? – спросил Леха.
      Тяжело вздохнув, старец Револен сел на лавку у порога.
      –   Благодарствую. Живу пока.
      –   Ну и слава Богу! – Раздевшись, Козьма помог раздеться старцу. – Ты, дед, отдохни малость, а я пойду чего-нибудь на скорую руку состряпаю.
      Не успел Козьма договорить, как Миколка схватил его за ладонь и потащил к столу.
      –  Не надобно ничего стряпать! – воскликнул он, показывая на аккуратно разложенную в мисках еду. – Всё, что надобно Дед Мороз уже состряпал. Мы его в лесу встретили... Вот, гляди!
      Увидев белый хлеб, которого не ел много лет, Козьма удивленно воскликнул:
      –   Ух, ты! Откудова богатство-то такое?
      Важно кивнув на мешок Деда Мороза, Миколка ответил:
      –   Из мешка, вестимо.
      –   Да? А как это туда всё впихнулось? Хитро!
      Дед Мороз спрятал мешок под лавку, подальше от посторонних глаз. По выражению его лица было видно, что общение с взрослыми доставляет ему куда меньше удовольствия, чем с их детьми.
      –   Хитрость не в том, чтобы впихнуть в мешок как можно больше, – сказал он, обращаясь к Козьме, – а в том, чтоб как можно больше из мешка выпихнуть... Однако хозяева дорогие и их уважаемые гости, пора вечерять. Не поужинавши, легче, а, поужинавши, лучше, как говорят в народе. Поэтому прошу к столу!
      Пропустив Козьму, Миколку и князя Пантелеймона, Дед Мороз сел рядом с Лехой. Отломил кусочек пирога и, прежде чем положить его в миску, внимательно посмотрел на, казалось, задремавшего у двери старца Револена.
      –   Что, старче, как придет беда, нейдет на ум еда? – спросил его.
      Старец смолчал.
      Дед Мороз покачал головой, как бы говоря, что уж кто-кто, а он прекрасно понимает, какая беда лишила человека аппетита, и добавил:
      –   И всё же, плачь не плачь, а есть-пить надобно. Что пожуешь, то и поживешь. Натощак неспоро и Богу молиться. Поэтому, давай, старче, присаживайся рядом. Не побрезгуй угощеньецем.
      Подняв глаза, старец Револен согласно кивнул. Опершись на клюку, медленно встал и, держась рукой за поясницу, подошел к столу.
      –   Богато живете, – сказал он, равнодушно оглядев его. – Прямо как князья какие.
      –   Это точно, – подмигнул князю Пантелеймону Дед Мороз. – Живем, не мотаем, пустых щей не хлебаем: хоть сверчок в горшок, а всё с наваром бываем!
      Мальчишки прыснули со смеху. Смеясь, и подшучивая друг над другом, они разобрали пирожки из общей миски и принялись за еду.

Глава шестнадцатая
Старец Револен

      Собрав хлебные крошки со стола, Миколка бросил их в рот. Взял со стола пряник и подошел к печи. Лениво поскреб ногтем топор-саморуб, после чего нехотя, вернулся к отцу.
      –   Тятенька! Отгадай загадку.
      Вынув изо рта рыбную косточку, Козьма, кивнул.
      –   Давай! Покушали, теперь можно и загадки отгадывать.
      Миколка перевел взгляд на деда Мороза так, будто хотел заручиться его поддержкой. Набрал в рот воздуха и, то и дело сбиваясь, громко пропищал:
      –   Пошел, я, значится, по тут-тухту... взял с собой тав-тавту... набрёл я на эту, как ее... храп-тахту... и кабы не эта – не тав-тавта, съела б меня храп-тахта... Вот! – облегченно выдохнул Миколка. – Отгадай, тятенька, об чем речь?
      Козьма застыл с открытым ртом.
      –   Не понял, как это? Пошел по тут-тухту, взял с собой тав-тавту? Так, что ли?
      –   Так!
      Козьма на секунду задумался и, закрыв рот, хмуро покачал головой.
      –   Нет, не знаю такого.
      –   Вот и я не знаю, – вздохнул Миколка.
      –  Да чего тут знать-то, – старец Револен отодвинул от себя нетронутую миску. – Пошел по тух-тухту, значит, пошел за лошадью. Взял с собой тав-тавту, значит, взял с собой тявкающую собаку. Набрел на храп-тахту, значит, набрёл на медведя. И не просто на медведя, а, по моему скудному разумению, медведя-шатуна.
      Дед Мороз с уважением посмотрел на старца.
      –   Молодец, старче! – сказал ему. – Разгадал, однако.
      –   Это что! – махнул рукой старец Револен. – Вот дочка моя, Аглая, когда была маленькой, бывало, иной раз такую загадку задаст, все мозги набекрень свернёшь, покуда до ответа додумкаешь... Послушайте-ка! Маленько, кругленько, а за хвост не поднять... Что это?
      Все молчали.
      –   Клубок. А вот еще. Черный кочет рявкнуть хочет.
      –   Ведьмак? – высказал предположение Леха.
      –   Почему ведьмак? Ружьё.
      –   Черный, да еще рявкает, как кочет? – желая подвести старца Револена к разговору об интересующем их деле, нарочито удивленным голосом спросил Леха. – Какое же это ружьё? Это ведьмак! Или, по крайней мере, кто-нибудь из этой серии... Не так ли?
      Старец Револен медленно нагнулся. Поднял упавшую на пол клюку, и аккуратно прислонив к стене, сухо ответил:
      –   Не знаю, не встречал.
      –   А ведьм?
      –   Что ведьм?
      –   Ведьм, скажете, тоже не встречали?
       –   Почему не встречал, встречал.
      –   Аглаю?
      –   Да, – опустив голову, ответил старец Револен, – ее, мою Аглаюшку.
      Глядя на то, с какой нежностью старец произнес имя дочери, мальчишки поняли: несмотря на незабытую обиду, он по-прежнему любит ее, переживает за нее, и не сделает ничего, что бы принесло ей вред.
      –   Так вы это из-за неё меня вызвали? – спросил старец.
     Не получив ответа, он удрученно покачал головой и, опустив голову, сказал, что знал: спросится с него за этот грех, вот только не знал, что на этом свете.
      Борька вскочил со своего места.
      –   Мы вам, дедушка, ничего плохого не сделаем! Честное слово! Мы хотим лишь узнать, как нам домой вернуться. Ваша дочь забрала нас от родителей и отправила сюда, в леший лес.
      Старец Револен поднял голову.
      –   Я-то вам к чему?
      –   Ну как же! – вступил в разговор Леха. – Аглая сказала, что вы ведьмак. Значит, вы должны знать, как нам выбраться отсюда.
      –   Это я-то ведьмак? – удивился старец.
      –   Ну да, – уже не так уверенно сказал Леха. – Она говорила, что является потомственной ведьмой.
      Старец Револен удивленно посмотрел на Леху. Затем, догадавшись о том, что имела в виду дочь, понимающе кивнул.
      –   Все верно, – прошептал он. – Аглаюшка права. Я и впрямь, чему надо и не надо, учил ее. Был такой грех. Да только я не ведьмак, а, скорее, дока.
      –   Что такое дока?
      –   Дока, – задумался старец, – это...
      –   Это тот, кто может отвести порчу, – торопясь, чтобы не перебили, произнес князь Пантелеймон, – а напустить ее не может.
      –   Да. Мне это было противно. А вот Аглаюшке... Я, конечно, запрещал ей, только что толку! Быть хорошей ведьмой оказалось для нее куда важней, чем примерной дочерью.
     –   А перестав быть примерной дочерью, она прогнала тебя со двора? Так? –  строго спросил с него Дед Мороз.
      Не зная, что ответить, старец снова стыдливо опустил голову.
      –   Я старый, больной, – еле слышно прошептал он. – Я стал ей в тягость.
      Дед Мороз, еле сдерживая негодование, подошел к окну. Протерев стекло ладонью, прислонился лбом к холодному стеклу и принялся рассеянно наблюдать за тем, как белые снежинки, описывая круги над землей, медленно слой за слоем ложились на полянку, на лес, на пустые сани во дворе... В эту минуту ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы все дети Земли, взяв за руки родителей, подошли к окнам и вместе с ними радовались тому, что идет снег, что на улице зима, что в доме пахнет свежим хлебом и ёлкой.
      Увидев в отражении стекла скрюченную фигуру несчастного старца Револена, Дед Мороз повернулся к нему лицом.
      –   Правильно кто-то сказал: «Те, кому отцы не нужны, отчеств не заслуживают».
     С этими словами он отошел от окна. Сел на лавку и, сцепив над столом пальцы, попросил старца помочь мальчишкам вернуться домой.
      –   Что я могу? – медленно проговаривая слова, ответил старец. – Тут вам настоящий ведьмак надобен. А я дока. Да к тому же старый.
      –   Ясно... Ну а князю Пантелеймону что присоветуешь?
      –   А с ним что за беда?
      Схватив вылезшую из-под печи утку, Дед Мороз взял ее на руки.
      –   Аглая твоя, – сказал он, рассматривая рану под крылом, – подменила записи в Степенной книге. И завтра ее за это провозгласят царицей. А должно было князя Пантелеймона или... – тут Дед Мороз бросил хитрый взгляд на Борьку, – князя Бориса.
      –   Да ты что? – ахнул старец. – Ну, натворит она тепереча делов! Чует моя душа, натворит – ввек не расхлебаешь!
     –   Надо бы восстановить справедливость.
      Старец, кряхтя, повернулся лицом к князю Пантелеймону и попросил рассказать, что приключилась с ним.
      Пантелеймон вскочил на ноги. Торопясь, чтобы не перебили, подробно поведал о том, как придя с благими намерениями к хворобому князю Борису, встретил у его одра знахаря Алексея, и как этот знахарь задурил ему голову пустыми речами, а потом хитростью заставил снести Степенную книгу своей тетке поварихе по имени Аглая.
      –   И никакая она мне не тетка! – фыркнул Леха.
      –   Я и снес. Она взяла ее, осыпала, не спросясь, инеем, и при полном попустительстве свово племянника, прочла над ней страшное заклинание!
      –   Ох, кто-то сейчас получит от племянника по сопатке! – глядя князю в глаза, угрожающе процедил Леха.
      –   Что за заклинание? – положив руку на Лехино плечо, спросил старец.
      Спрятавшись за спину Деда Мороза, Пантелеймон выкрикнул:
      –   Не бедная девица, а барыня-царица!
      –   Не бедная девица, а барыня-царица, – задумчиво повторил старец.
      Встал со своего места и, держась рукой за поясницу, прошелся по горнице.
      –   Интересно, интересно... – прошептал себе под нос. – А иней-то, небось, появился из брошенных в воздух травок, да?
      Внимательно наблюдая за Лехиными перемещениями и готовясь, в случае чего, сменить позицию, Пантелеймон, не поворачивая головы, сказал: да.
      Услышав ответ, по-видимому, окончательно подтвердивший его предположение по поводу того, каким образом Аглая внесла изменения в Степенную книгу, старец Револен с довольным видом погладил себя по бороде.
      –   Всё ясно! – сказал он. – Дабы снять порчу, надобно заклинание повторить задом наперёд. То есть, сказать так: царица, барыня, а, девица и... и что там еще-то?
      –   Бедная, не, – подсказал Борька.
      –   Да... Бедная, не, – подтвердил старец.
     Подумав о том, что, если всё кончится благополучно и имя его дочери исчезнет со страниц Степенной книги, он тем самым искупит малую толику своего большого греха, вернулся на место.
      Мальчишки удивленно переглянулись.
      –   Это всё? – спросил князь Пантелеймон.
      –   Так просто? – удивился Борька.
      Старец грустно улыбнулся. Сказал: когда ты дока в своем деле, всё, что ни делаешь, со стороны кажется простым и легким.
      –   Постойте-ка! – сказал Леха. – Давайте, повторим сначала. А то у нас и вправду что-то всё очень просто получается... Если я вас правильно понял, после того как любой из нас: я, Борька или, скажем, князь Пантелеймон произнесет в строгой последовательности слова: “царица, барыня, а, девица, бедная, не”, имя вашей дочери навсегда исчезнет из Степенной книги... Отвечайте коротко: да или нет?
      Старец Револен обвел мальчишек недоуменным взглядом.
      –   Конечно, нет! Вот кабы эти самые слова произнес тот, кто навел порчу, тогда б, конечно, да – какой разговор!
      –   То есть, в нашем случае, эти слова должна произнести ваша дочь Аглая? – уточнил Леха. – Так?
      –   Так, – старец выпрямился. – А вы что подумали?
      –   А мы подумали: вы и впрямь поможете Пантелеймону вернуться во дворец, – вздохнул Борька. – Хотя... – он задумчиво почесал затылок. – Тут надо покумекать.
      У князя Пантелеймона мелко затряслись губы. Он отошел к окну и, еле сдерживая слезы, прошептал:
      –   Вот и всё. Ни тебе славы, ни будущего, ни надежд. Леший лес с волками да татями теперь моя отчина и дедина .
      Желая хоть как-то утешить князя, старец Револен сказал:
      –   Погоди горе горевать. Авось, образуется.
      Резко развернувшись, князь захныкал:
      –   Что образуется? Ведьма Аглая вернет мне мое царство? Скажет заклинание задом наперед? Вы, вообще, можете представить себе, чтобы она по собственной воле проговорила эту абракадабру: “Царица, барыня, а, девица, бедная, не”? Можете?!
      Стариц Револен виновато опустил голову.
      –  Может, и не проговорит, – тихо произнес он. – А может, и проговорит... Кто знает.
      –   Да ну вас всех! – обиженно махнув рукой, князь Пантелеймон отвернулся к окну.
      Все замолчали.
      Каждый думал о своем. Дед Мороз размышлял о том, как помочь мальчишкам выпутаться из этой на первый взгляд безвыходной ситуации, Козьма, позёвывая, с тоской поглядывал на гору грязной посуды, Борька в уме сочинял песню, Леха придумывал сюжет новой картины.
      Наклонившись к уху сидящего рядом Деда Мороза, Леха спросил:
      –   Простите, в вашем волшебном мешке холста, случайно, нет?
      Дед Мороз с сожалением покачал головой.
      –   Нет.
      –   А у вас? – Леха обратился к Козьме.
      Едва поднявшись из-за стола, Козьма снова сел.
      Спросил:
      –   Много ль надобно?
      –   Где-то с обложку Борькиной книги... Можно больше.
      Козьма оглядел лежащий на лавке второй том “Энциклопедии для старшеклассников”, мысленно сравнил с тем, что у него было, и утвердительно кивнул.
      –   Кажись, найдется.
      Леха обрадовался.
      –   Вы мне не дадите?
      –   Отчего ж не дать? Дам. – Козьма подошел к сундуку. Достал скатанный в рулон отрез льняного полотна и, подобно набивающему цену на свой товар коробейнику  произнес скороговоркой: – Отбелено, выпарено, на солнышке высушено! – Развернул его во всю длину, стряхнул и протянул Лехе. – На, Лешка, бери, не жалко! Дарю!
      Леха улыбнулся. Поблагодарив хозяина, взял в руки полотно.
      –   Еще что-нибудь? – спросил Козьма.
      Леха рассеяно посмотрел вокруг себя.
      –   Да... подрамник бы еще.
      –   Ась?
      –   На что холст натягивают, – пояснил Леха. – Рамка такая.
      Козьма понимающе кивнул. Выйдя в сени, через минуту вернулся, держа в руках топор, и пять гладкоструганных деревянных палочек. Сбил их между собой, натянул полотно на изготовленную рамку, скрепил мелкими гвоздями и, демонстрируя качество работы, постучал по нему, как по барабану, согнутым пальцем.
      Не зная, как выразить благодарность, Леха подошел к хозяину и крепко прижал к груди.
      –   Спасибо, дядя Козьма, – сказал он. – Вы просто волшебник какой-то!
      –   Да ладно! – смущаясь, ответил тот. – Чего уж там! Это ж не миски мыть... Тут делов-то, раз плюнуть.
      С этими словами он снова посмотрел на гору грязной посуды. Тяжело вздохнул и, отойдя к столу, принялся медленно засучивать рукава рубахи.
      Лехе очень хотелось рисовать. Его глаза, помимо воли, бегали по чистому холсту, примеривая к нему сюжет придуманной картины, в то время как совесть, омрачая радость от предстоящей работы, гнала на помощь Козьме.
      Леха подошел к хозяину.
      –   Давайте помогу, – мрачно сказал он. – Вдвоём веселее.
      Тот улыбнулся и с радостью передал грязную миску.
      Пока Козьма с Лехой мыли посуду, Борька сидел у печи и, глядя в одну точку, еле заметно шевелил губами.
      –   Что ты там всё считаешь? – спросил князь Пантелеймон.
      Переведя рассеянный взгляд в его сторону, Борька медленно произнес:
      –   Придумай рифму к слову “вдовца”.
      –   Чего тебе придумать?
      –   Рифму к слову “вдовца”.
      В ответ Пантелеймон высокомерно поднял голову. Он хотел сказать, что ему, природному князю, негоже, уподобляться скоморохам и сочинять песенки. Но, немного поразмыслив, пришел к выводу, что соблюдение дворцовых приличий в лешем лесу выглядит, по меньшей мере, нелепо.
      “Теперь не боярин Илья, а волк тамбовский мне единственный друг и товарищ”, – мысленно добавил он.
      Сказал:
      –   Овса!
      –   Это не рифма.
      –   Тогда овца.
      –   Овца... – задумчиво повторил Борька. Почесал лоб и недовольно покачал головой. – Нет, не годится. Давай другую.
      –   Пожалуйста! Крыльца, скворца, мертвеца, овца...
      –   Овца была.
      –   Пыльца, отца, рыльца...
      –   Не рыльца, а рыльца! С ударением на первый слог, – поправил князя Дед Мороз. И тут же добавил: – Птенца, конца...
      –   Стоп! – крикнул Борька.
      Подождал, когда все замолкнут и, словно пробуя слово на слух, медленно повторил:
      –   Птенца... Очень хорошо. Пожалуй, из этого может что-то выйти.
      Борька еще раз почесал лоб и, не обращая внимания на предлагаемые ему со всех сторон новые рифмы, повернулся лицом к печи.
      Домыв посуду и наведя в избе порядок, Козьма стал укладывать гостей спать. Деду Морозу со старцем Револеном постелил на лавках, мальчишкам – на полу, сам же, растолкав уснувшего Миколку, залез на печь.
      –   Можно, я немного порисую? – робко обратился к нему Леха.
      Повернувшись на спину, Козьма подтянул к подбородку длинный тулуп.
      –   Рисуй, – зевнул он, – мне-то что? Свечи не на мои деньги купленные.
      –   Можно? – Леха перевел взгляд на Деда Мороза.
      –   Только не долго, – пробормотал тот, укладываясь на бок. – Завтра у тебя тяжелый день.
      –   Спасибо.
      Леха осторожно вынул из кармана волшебную кисточку, погрел ее в ладони и медленно подошел к холсту.
      До Нового года осталось два дня.

Глава семнадцатая
Волшебная кисть

      Старец Револен проснулся, когда за окном было еще темно. Растирая ладонью больную поясницу, поднялся с лавки и подошел к Лехе.
     Спросил:
      –   Всё сидишь?
      –   А! Что! – вздрогнул Леха, услышав внезапно раздавшийся над ним голос старца. – Нет. То есть, да... сижу.
      Старец вздохнул. Переставил свечи на столе так, чтобы как можно больше света падало на полотно, и отошел в сторонку. Не спеша оделся, умылся и, тщательно расчесав бороду висевшим на поясе гребнем, сел у окна.
      Следом за старцем Револеном проснулся Козьма. Спрыгнул с печи и на носочках, дрожа от холода, подбежал к вешалке. Накинул на плечи овчинный полушубок, обул валенки и выскочил в сени.
      Тут и Дед Мороз отошел ото сна. Шумно заворочался на лавке, хрустнул суставами, потянулся.
      Спросил:
      –   Сколько времени?
      –   Светает уже, – не отрывая взгляда от окна, ответил старец Револен.
      Пошевелив в воздухе пальцами, Дед Мороз протяжно зевнул.
      –   Солнышко восходит, барских часов не спрашивает... Пора вставать.
      Увидев Леху, воскликнул:
      –   Вот те раз! Ты это что ж, Алексей! Никак всю ночь рисовал?
      Леха рассеянно кивнул.
      –   Ну, это ты зря. Дети по ночам должны спать. Сон лучше всякого лекарства. “Ляг, да усни; встань да будь здоров!” говорят в народе. “Выспишься – помолодеешь!”
      –   А еще в народе сказывают, – вступил в разговор старец Револен. – “Долго спать – с долгом встать. Кто долго спит, тому денег не скопить”.
      Ища свою одежду, Дед Мороз осмотрелся по сторонам.
      –   Ну да. Всем сон хорош, вот только не богатит – что проспано, то прожито.
      Впустив облако холодного пара, в избу ввалился Козьма. Высыпал дрова на пол, подбросил в топку несколько поленьев и, отряхивая ладони, подошел к Лехе.
      –   Всё малюешь? – заботливо спросил его. – Закончишь, покажешь?
      Внимательно посмотрев хозяину в лицо, Леха перевел взгляд на картину. Пожал плечами – ни да, ни нет – и аккуратно накрыл чистым полотенцем.
      –   Уже.
      –   Что уже?
      –   Уже закончил.
      –   А чего не весел, нос повесил? – спросил Дед Мороз. – Аль не понравилась?
      Леха растерянно пожал плечами.
      –   Не знаю. Не понял еще... Необычно как-то.
      Разбуженный голосами, Борька сладко потянулся.
      –   Что там у вас необычного стряслось? Пантелеймоша встал, воды в баню натаскал? Не верю.
      –   Картина необычная вышла, – пояснил Дед Мороз.
      Услышав свое имя, князь шумно заворочался.
      –   Креста на вас, аспиды , нету! – произнес он хныкающим голосом. – Полночи очей не сомкнул. То один до утра свечи жёг, то другой рифмы под ухо бубнил... Дайте ж поспать ладом!
      Борька толкнул его локтем в бок.
      –   Вставай, давай! Пошли Лехину картину смотреть.
      Разгоняя остатки сна, князь Пантелеймон потряс головой. Открыл глаза и удивленно посмотрел на Леху.
      –   Никак закончил?
      Услышав от Козьмы весть о том, что Леха нарисовал необычную картину, вскочил на ноги и принялся быстро одеваться.
    
      Леха нервничал. Пока все собирались вокруг стола, он задул за ненадобностью оплывшие свечи, окинул придирчивым взглядом по-утреннему полутемную комнату и, решив, что лучше того освещения, которое есть, уже не будет, аккуратно снял с картины полотенце.
      Дед Мороз, старец Револен, Козьма, Борька, Пантелеймон и проснувшийся к этому времени Миколка дружно уставились на Лехино творение. А потом также дружно ахнули.
      Картина, на которой была изображена неказистая лошадка, неторопливо тянувшая сквозь зимний лес сани с желтым сеном, казалась живой. Всё в ней шевелилось, двигалось, издавало запахи и звуки. Возница, лениво подергивая вожжи, курил махорку, отчего изба мгновенно наполнилась запахом табака, полозья скрипели на снегу, ветер, шумно раскачивая лапы елей, ронял на дорогу крошки инея.
      –   Да... – придя в себя от потрясения, прошептал старец Револен. – Столько лет живу на белом свете, а о таком чуде ни слыхом не слыхивал, ни видом не видывал... Расскажу кому – не поверят.
      –   Да и как такое словами-то рассказать? – тихо возразил князь Пантелеймон.
      Борька, оттеснив его, подошел к Лехе.
      –   Ну, Леха, – от души хлопнул друга по спине, – попомни мои слова: теперь твои картины, как горячие пирожки в базарный день будут раскупаться. По кило в день. 
      –   Да ладно вам! – Леха убрал плечо из-под Борькиной ладони. – Я-то здесь причем? Это всё волшебная кисточка. А я так... рукой водил.
      –   Ну, не скажи! – возразил Дед Мороз. – Я вот давеча тоже водил этой самой кисточкой по бумаге, водил-водил, а ничего, кроме подмигивающих друг дружке веселых рожиц, не вывел... Тут ведь что? Тут ведь первым делом изрядное мастерство надобно иметь. Ну и, конечно, душа должна при этом обязательно присутствовать.
      –   А то как же! – согласился старец Револен. – Без чистой души творить никак нельзя. Без нее любая красота убожеством оборачивается.
      Не найдя, что еще добавить к словам старца, Дед Мороз повернулся в сторону картины. Улыбнулся и с нескрываемым удовольствием принялся наблюдать за тем, как посреди бескрайнего леса вьется узкая зимняя дорожка, как на плечи возницы падает с ветвей хрустальный иней, а лошадка, махая мохнатой головой, всё тащила и тащит старенькие сани неведомо куда.         
      Втянув в себя исходящие от полотна запахи леса, табака и сопревшего сена, Борька задержал дыхание.
      –   Как настоящие! – выдохнул он. – Даже вкуснее... Я чего говорю-то? – он толкнул локтем Леху. – Такую картину даже ведьме Аглае не стыдно предъявить.
      Все, как один, посмотрели на него.
      –   Чего вы на меня уставились? Забыли, какое условие ведьма Аглая поставила Лехе? Так я напомню. – Борька повернулся к князю Пантелеймону. – Ведьма Аглая потребовала за мое и Лехино возвращение домой, сходить туда, не знаю куда, принести то, не знаю что.
      –   Но чтобы этого ни у кого не было! – пропищал Миколка.
      –   Вот я и подумал, глядя на этот... как его... шедевр... что такой картины здесь, в Салтановом царстве, ни у кого нет и быть не может.
      –   Да это и не картина вовсе, – тихо заметил Леха.
      –   А если это не картина! – воскликнул Борька. – То тогда это то... – он сделал многозначительную паузу.
      –   Не знаю что! – первым догадался Миколка.
      –   Вот именно!
      Согнав с лица улыбку, Борька сказал Лехе, что это, возможно, последняя возможность успеть до Нового года выполнить все условия ведьмы Аглаи.
      Леха согласно кивнул. Перевел умоляющий взгляд на Козьму и, сложив ладошки у груди, попросил отвезти их с Борькой в город.
      –   Дык... я это... – пробормотал Козьма, – такому-то знатному мастеру... Хошь что сделаю.
      –   Правда?
      –   Я это... не понимаю что ль. У самого малый растёт. – Козьма показал двумя руками на Миколку. После чего засмущался не характерного для себя жеста и растерянно посмотрел по сторонам. – Ну, так я это... пойду что ль?
      –   Иди, милый, иди, запрягай, – подтолкнул его в спину Дед Мороз. – Я, кстати, тоже с вами поеду.
      –   Ты-то куда? – спросил старец Револен.
      –   На работу пора. По дороге, по просёлку к детям я спешу на ёлку. Новый год на носу.
      –   Ну и меня тогда забирайте. Я тоже с вами.
      –   Дык... Куды ж ты поедешь-то? – удивился Козьма. – Обратно на торжище побираться?
      Старец Револен в ответ молча опустил голову.
      –   А то оставайся с нами за Миколкой приглядывать... А что? – воодушевляясь сделанным им предложением, Козьма оглядел присутствующих. – Волки-то – слыхали, небось? – совсем расшалились. Да и мальца в случае чего накормить-напоить – тоже дело. Я-то день-деньской на ногах, всё недосуг... Оставайся, старче!
      –   Оставайся! – звонким эхом отозвался Миколкин колокольчик.
      –   Оставайся, – сказал Дед Мороз. – Зима пройдет, а там, глядишь, и Аглая твоя объявится. Ты для нее какой-никакой, а все ж отец родной.
      Старец Револен пожал плечами.
      –   Ну, ежели просите, – робко сказал он. – Тогда ладно, будь, по-вашему, останусь.

Глава восемнадцатая
Прощание с Дедом Морозом

      Ровно в полдень к заднему крыльцу царского дворца подъехали сани, в которых кроме возницы Козьмы, сидели Дед Мороз, Леха с Борькой и, не захотевший оставаться в лесу князь Пантелеймон.
      Высадив ездоков, Козьма попрощался с каждым за руку, и напоследок, как бы между прочим, сказал, что едет в трактир. Поэтому, если кто-то вдруг надумает вернуться, пусть туда и приходит. После чего поднял воротник тулупа и, усевшись удобней, тронул вожжи.      
      Подождав, когда сани скроются из вида, Дед Мороз повернулся лицом к мальчишкам.
      –   Ну что ж: вот и всё, – сказал им. – Пришла пора прощаться.
      –   Как! – воскликнул Борька. – Уже?
      –   Да. Новый год на носу.
      –   Подождите немножко! – Леха схватил его руку. – Не уходите!
      –   Что такое?
      –   Ничего... Расставаться с вами не хочется.
      –   Уф! – Дед Мороз облегченно выдохнул. – А я уж думал, случилось что.
      –   Ты нам понравился, – сказал князь Пантелеймон. – С тобой не скучно.
      Улыбнувшись, Дед Мороз потрепал его по шапке.
      –   Ну, всё, ребятки. Мне надо идти. Бывайте!
      Он закинул мешок с подарками на плечо. Развернулся и, не спеша, направился в сторону от царского дворца.
      Леха с тоской глядел ему вослед. Какой бы непредсказуемой ни была предстоящая встреча с ведьмой Аглаей, он ни капли не сомневался в том, что и у него, и у Борьки хватит ума, силы, мужества пройти все испытания. И вот теперь, когда Дед Мороз внезапно покинул их, его также внезапно покинула уверенность в своих силах.
      –   Постойте! – крикнул он.
      Услышав возглас, Дед Мороз остановился.
      –   Так, значит, мы с вами больше никогда не встретимся? – с нескрываемой надеждой на то, что это не так, спросил Леха.
      Дед Мороз укоризненно посмотрел на него.
      –   Ну почему же не встретимся? Обязательно встретимся!
      –   Когда?
      –   Когда? – Дед Мороз подошел к мальчишкам. Бросил мешок под ноги и обнял их за плечи. – Когда, выглянув вечером в окно, – по-заговорщицки тихо произнёс он, – вы испытаете радость оттого, что просто идет снег, что просто на улице зима, что в доме пахнет свежим хлебом и ёлкой, знайте: я уже рядом... Вот тогда-то мы с вами и встретимся!
       Леха огорченно махнул рукой и со словами: “Долгие проводы – лишние слезы”, первым направился к крыльцу царского дворца.

Глава девятнадцатая
«Барыня-сударыня»

       –   Эх, чую, попадет нам сейчас! – стоя перед закрытыми дверями тронного зала, прошептал Пантелеймон.
      –   Это за что же? – спросил Борька.
      –   Как, за что! Нас же вчера сослали в леший лес. Забыл? А мы взяли да вернулись без спросу... Нехорошо.
      –   Так мы ж не с пустыми руками. У нас вон, – Борька кивнул на завернутую в полотенце Лехину картину, – оправдание имеется... Так что не дрейфь, княже, всё будет нормально.
      В эту минуту двери открылись, и в прихожей тронного зала появился толстомордый лакей в роскошной ливрее. Вытянувшись перед мальчиками в полный рост, он произнес торжественным голосом:
      –   Наследница престола Аглая Револеновна ждут вас! – После чего чинно отошел в сторону и, впустив мальчишек, плотно прикрыл за ними двустворчатые двери.
      Опасение князя Пантелеймона оказались напрасными. Увидев мальчишек, ведьма Аглая не только не разгневалась из-за того, что ее приказ был грубо нарушен, но даже, как показалось Лехе с Борькой, обрадовалась их появлению.
      –   Я уж думала посылать за вами... Подойдите ближе!
      Мальчишки вышли на середину зала. Остановились перед высоким креслом, в котором сидела будущая правительница Салтанового царства, и скромно потупили глаза.
      –   С чем пожаловали? – недовольно покосившись на прыгающего по подлокотнику попугая, спросила ведьма.
      Стараясь не суетиться, Леха сделал еще два шага вперед и, сняв полотенце, протянул наследнице царского престола картину.
      Даже не взглянув на подношение, ведьма Аглая строго спросила: что это.
      Леха задумался. Сначала он хотел назвать свою картину картиной. Потом решил, что картиной ее можно назвать только в том случае, если нет другого более подходящего названия. А раз другого, более подходящего названия нет, подумал он, значит, его картину хоть и с натяжкой, но всё же можно признать картиной, хотя это вовсе не картина...
      Совсем запутавшись, Леха, в ответ на вопрос ведьмы Аглаи: что это, с трудом выдавил из себя воронье: “кар...”, после чего решил, что его картина – не картина и надолго замолчал.
      Ему на помощь пришел Борька. Выглянув из-за спины друга, он всё объяснил.
      –   То, что мы принесли вам – это то, никто не знает что. А сходили мы за ним туда, не знаем куда. И это то, что никто не знает что, и уж, тем более, откуда взялось, ни у кого, как мы и договаривались, нет. Всё!
      Попугай Кеша упал с подлокотника. Тут же вскочил, затряс хохолком и, разобидевшись на мальчишек за слова, от которых голова идет кругом, отвернулся.
      Ведьма Аглая в ответ на Борькину тираду растерянно кивнула. Осторожно взяла картину и, повернув ее так, чтобы на полотно не падало солнце, рассмотрела с расстояния вытянутой руки.
     Щелкнув ногтем по нарисованной лошадке, хихикнула: 
      –   Ишь ты! Морду воротит! Видать, не нравится!
      Кеша из-за спины бросил хмурый взгляд на полотно.
      –   Животное, – брезгливо подернул крыльями. – Потом воняет.
      –   А! – ведьма недовольно махнула на него рукой. – Вечно тебе не угодишь! По-моему, очень даже ничего.
      Все заулыбались.
      –   Берите, картина ваша, – сказал Леха.
      После чего вернулся на место и, покусывая от нетерпения губы, принялся ждать ответного шага.
      Словно не понимая, чего от нее хотят мальчишки, и старательно не замечая того внимания, с каким они наблюдали за ее действиями, ведьма Аглая убрала картину за кресло.
      Леха с Борькой облегченно выдохнули – взяла.
      –   Ну, так что? – радуясь тому, что всё идет, как нельзя лучше, спросил Леха. – Теперь-то, надеюсь, мы с вами в расчете? Не так ли?
      Ведьма Алая потрогала царапины на носу. Бросила на него хитрый взгляд и напомнила о третьем желании.
      Леха перестал улыбаться.
      –   Каком еще третьем?
      Ведьма Аглая укоризненно посмотрела на него.
      –   Спеть и сплясать. Никак забыл?
       Увидев, как менялось выражение Лехиного лица от радостно-удивленного до обиженно-негодующего, Кеша вытянул шею. Свистнул, пискнул и, раскачиваясь по сторонам, просто так, из вредности, принялся требовать исполнения “Калинки-малинки” на бис.
      –   Я вам... – Леха сглотнул комок в горле. – Я вам не собачка какая-нибудь... Я вам...
      –   Уйди! – Борька отодвинул Леху плечом. – Аглая Револеновна! Можно мне спеть вместо Лехи, а то ему в детстве медведь на ухо наступил.
      –   А твое, хочешь сказать, оставил нетоптаным?
      Стараясь вести себя как можно скромнее, Борька снисходительно улыбнулся.
      –   Хвастать не буду, но григорьевским девчонкам вроде нравилось.
      –   Да? Ну-ну. – Ведьма Аглая погрозила Борьке пальцем. – Пой, но гляди у меня! Не понравится, на лопату посажу и в печь отправлю!
      –   Можете не беспокоиться! Исполню в лучшем виде.
      –   Ладно, давай. – Ведьма Аглая отвесила Кеше подзатыльник, чтобы не мешал, и приготовилась слушать.
      –   “Барыня-сударыня!” – Объявил Борька. – Исполняется впервые!
      Подождав, когда все умолкнут, он опустил голову. Сделал долгую паузу и, глубоко вздохнув, запел.
      Его голос был тих и печален. Сначала в нем слышалась безответная жалоба и стенание насильно разлучаемого с родными человека, потом появились твердые нотки, а в начале третьего куплета на словах: “Покорися милая”, зазвучал металл. Борька стоял с высоко поднятой головой и пел широко открытым ртом. Звук, вырывавшийся изо рта, подобно раскаленному пару из клапана, поднимался под потолок, заполоняя всё пространство вокруг себя, и смерчем падал на плечи ошеломленных слушателей. Песня становилась всё громче, всё напряженней, всё больше сил требовалось певцу, чтобы сохранить прежний накал, как вдруг... Резко оборвав верхнюю ноту, Борька замолчал и после небольшой паузы в бессилье уронил голову. “Барыня-сударыня да царица-барыня”, – тихо пропел он последнюю строчку, в которой уже не было ни металла, ни твердых нот, а была безответная жалоба, тихая мольба и стенание разлучаемого с родными человека.
      Все молчали. Несмотря на то, что Борька, закончив петь, стоял с опустошенным лицом, его песня по-прежнему звучала в ушах слушателей, заставляя еще и еще раз переживать её.
      –   Барыня-сударыня, – всхлипнула ведьма Аглая. Смахнув слезинки с глаз, быстрым шагом подошла к Борьке и прижала к себе. – Ублажил! Одно слово – ублажил! Хорошая песня, жалостливая... Сам придумал?
      Борька молча кивнул.
      –   Молодец! Люблю певунов. А вот художников... – косясь одним глазом на Леху, громко зашептала Борьке в ухо: – Скажу как на духу, терпеть не могу! Потому как рисуют! Ну, ладно б похоже, кто б был против? Так нет же, намалюют черт знает что с двумя царапинами на носу, а ты ходи после этого, ищи справедливость.
      –   Бывает, – ответил Борька.
      –   А вот ты не такой – ты не художник. Спой еще!
      –   Еще? – Борька, казалось, глубоко задумался. – А давайте вместе! Так сказать, дуэтом!
      –   Ну что ты, что ты! Я ж простужена! – Смущенно прокашлявшись, ведьма Аглая поправила воротник на горле. – Чего будем петь?
      –   Еще раз “Барыню-сударыню”. Слова запомнили?
      Ведьма Аглая согласно кивнула. Глубоко вздохнула и, дождавшись взмаха Борькиной руки, завела:
Барыня-сударыня,
Да царица-барыня!
                Слышишь: за воротами шум стоит, сударыня.
                Это понаехали гости да сватья.               
                В дом вошли, степенные, речь ведут не попусту;
                Сватают девицу за старого вдовца.               
Барыня-сударыня,
Да царица-барыня!
                А девица, бедная, не сдержалась, кинулась
                Прямо в ноги батюшке и сказала так:      
                «Пожалейте, батюшка, вашу дочь-кровиночку
                Вашу дочь-кровиночку – малого птенца».      
Барыня-сударыня,
Да царица-барыня!
                И ответил батюшка: «Покорися, милая!
                На всё воля Божия, знать, судьба твоя –
                Жить вдали от родины, да в чужом селении
                С нелюбимым мужем до смертного конца».
Барыня-сударыня,
Да царица-барыня.
      Слушая то, как Борька с Аглаей, обнявшись за плечи, хором распевали “Барыню-сударыню”, Леха вдруг с ужасом представил себе, что могло бы случиться, если бы ведьма не согласилась на его замену. Изгнание в леший лес, долгие годы, проведенные вдали от больных родителей и отсутствие надежд на возвращение к ним – вот цена, которую ему пришлось бы заплатить за свою гордость.
      Словно наказывая себя за нежелание унизиться во имя здоровья близких, Леха принялся плясать. С каменным лицом он поднимал то одну, то другую ногу и, касаясь носков ботинок кончиками палец, приседал не в такт.
     “Барыня-сударыня да царица-барыня” – гнусаво подпевал он Борьке с ведьмой Аглаей и чувствовал себя самым несчастным человеком, когда-либо жившим в царстве славного Салтана.
      Закончив петь, ведьма громко вздохнула.
      –   Хорошая песня, – сказала она, обращаясь к Борьке. – Жизненная. Обучишь моих гусляров?
      Не успел Борька дать согласие, как Леха, изливая накопившееся раздражение, решительно возразил:
      –   Некогда ему обучать! Ясно вам? У него других дел по горло!
      Опешив от такой наглости, ведьма Аглая, кивнула.
      –   Куда уж ясней.
      –   Так что говорите скорей, как нам выбраться отсюда, и на этом прекратим наше знакомство. Всё!
      Ведьма Аглая откинулась на спинку кресла. Посмотрела себе под ноги и, нахмурившись, постучала пальцами по подлокотнику.
      –   Всё, да не всё, – сказала она после небольшой паузы.
      –   Что такое? – насторожился Леха.
      Потрогав хохолок на голове попугая, ведьма Аглая задумчиво произнесла:
      –   Нет, я, конечно, могу сказать: для того, чтоб вернуться домой, вам надобно в последний день старого года с первыми лучами солнца пустить за порог яичко, и куды оно покатиться, туды и ступать. Вот только на кой вам это говорить, коли лучей, что первых, что последних из темницы не видать.
      –   А ты всё-таки скажи! – желчно проскрипел Кеша.
      Ведьма Аглая недовольно скривила губы.
      –   Да нет. Им это уже без надобности.
      Кеша хрипло засмеялся.
      –   Ну и правильно! Пусть, тупицы, до конца своих дней не узнают обратной дороги домой.
      Обуреваемый самыми дурными предчувствиями, Леха задумался.
      –   О чем это вы? – на всякий случай спросил ведьму Аглаю.
      –   О боярах, вестимо! О чём же еще-то?
      –   О каких боярах?
      –   О тех, что пришли ко мне давеча утром и потребовали заковать вас в кандалы. “Милуй, говорят, матушка, кого хошь: хошь душегубцев всем скопом, хошь насильников с грабителями по отдельности, но токмо этих троих отправь от греха подальше на дыбу. Пущай, дескать, признаются, смутьяны, чего учинить замыслили”.
      –   Ничего мы не мыслили, – испуганно прошептал Леха.
      –   Так и я им об том же! Да разве бояр, уж если им чего втемяшилось в башку, переубедишь? У них одни страсти на уме! – Ведьма пренебрежительно махнула рукой. – В общем, ребятки, как не выгораживала вас, как не защищала, а только потащат вас завтра после заутрени  на дыбу.
      Ведьма Аглая перевела взгляд на Борьку. Усмехнулась и, не в силах скрыть торжествующей улыбки, спросила:
      –   Ну, так как? Сам обучишь песне моих гусляров, али попозже в темнице заплечных дел мастеру  напоешь?
      –   Это подло с вашей стороны! – не выдержал Леха. – Мы так не договаривались! Мы честно выполнили все ваши условия! А вы...
      –   А что я? – Перестав улыбаться, ведьма Аглая встала и высокомерно посмотрела на мальчишек. – Как снять заклинание, я вас научила. Сумеете воспользоваться им – пользуйтесь, нет – не мое дело! Спасать от дыбы я никому не обещалась. Так что подите прочь!
     С этими словами она взмахнула рукой и дважды хлопнула в ладоши.
      В ту же секунду двери в тронный зал открылись, а на пороге в сопровождении вооруженной стражи появился боярин Илья Васильевич.
      –   Аглая Револеновна! – сказал боярин, склоняясь в низком поклоне. – Для чина миропомазания на царство всё готово. Народ покорно ждет вашего появления... Ступать-де надобно.
     Ведьма Аглая поправила платье. Высоко подняла голову и, вслед за взлетевшим под потолок попугаем, неторопливо прошествовала мимо мальчишек.
      –   Мы все равно вернемся домой! – крикнул ей Борька. – Как бы вы нас не обманывали!
      Ведьма Аглая остановилась. Потрогала царапины на носу и насмешливо произнесла:
      –   Ну, тогда не ешьте на ночь глядя много яиц.
      Двери за ней закрылись, и на тронный зал опустилась гнетущая тишина.

Глава двадцатая
Происшествие в соборе

      Одновременно с пушечным выстрелом со сторожевой башни, из парадного подъезда царского дворца вышла пышно одетая ведьма Аглая. Поддерживаемая за руку старейшим из бояр Ильей Васильевичем, она неторопливо спустилась вниз и по покрытой красным сукном деревянной дорожке с перилами по бокам в конце торжественной процессии прошествовала к собору.
      Для церковного обряда миропомазания на царство внутри собора был изготовлен обитый бархатом с золотыми галунами  помост, к которому вели двенадцать ступеней. На помосте стояло украшенное драгоценными каменьями царское кресло древней работы, а над ним на золотых шнурах висел расшитый золотыми гербами балдахин . Вправо от помоста находился длинный покрытый зеленою парчой стол с царскими регалиями, слева – обитые дорогим сукном скамьи для иерархов , по стенам – галереи для приглашенных на церемонию почетных гостей.
      Прогремел еще один выстрел из пушки, после чего в широко раскрытые двери собора, под звон многочисленных колоколов, вошла торжественная процессия. Ведьма Аглая, пройдя мимо встретивших ее церковных старейшин, поднялась на помост и заняла приготовленное для нее кресло.
      Все сели.
      Подождав, когда установится тишина, боярин Илья Васильевич вышел на видное место. Прокашлялся и, обращаясь к иерархам, громко произнес:
     –   Понеже установлено, что ближайшей наследницей славного царя Салтана является его прапрапраправнучка девица Аглая Револеновна, того ради извольте короновать ее по чину церковному.
      Закончив краткую речь, Илья Васильевич с важным видом отошел в сторону.
      Его место занял думный дьяк.
      С намерением принародно огласить родословную вступающей на трон девицы Аглаи Револеновны, он раскрыл Степенную книгу. Несколько секунд его глаза, выискивая нужное место, бессмысленно прыгали со строчки на строчку. Затем, словно вспомнив о своих обязанностях, он встрепенулся и принялся лихорадочно перелистывать страницы. Не найдя, чего искал, вернулся назад и открыл книгу в том месте, где, по его мнению, должна была начинаться родословная Аглаи Револеновны. Пробежал глазами текст и жалобно посмотрел в сторону боярина Ильи Васильевича.
      В соборе зашумели. Приглашенные на церемонию гости зашушукались, пытаясь догадаться о причинах неожиданно возникшей заминки.
      Бояре торопливо поднялись со своих мест, и подошли к дьяку, что-то спросили у него. Выслушав объяснение, заставили еще раз пролистать книгу. А когда всем, и даже тем, кто находились на последних местах галереи, стало ясно, что дьяк по неизвестной причине не может огласить родословную девицы Аглаи Револеновны, объявили перерыв.
      –   Всех господ бояр прошу на совет! – громко воззвал Илья Васильевич.
      Не отвечая на вопросы, посыпавшиеся на него с разных сторон, он гордо выпрямил спину и торопливо вышел из собора.

Глава двадцать первая
Заседание боярской думы

      Леха, Борька и князь Пантелеймон грустно стояли у окна, когда в тронный зал один за другим входили возбужденные бояре. Не успев отдышаться, они делились своими впечатлениями и приводили самые разнообразные предположения по поводу происшествия в соборе. Одни говорили, что думный дьяк ослеп на буквы, другие – разучился грамоте, третьи, те, кто знали, что случилось, по секрету рассказывали другим о том, что упоминаний о девице Аглаи Револеновны в Степенной книге нет.
      –   Это как так? – имея в виду последнюю версию, строго спросил боярин Митяй Романович думного дьяка, едва тот появился в тронном зале.
     Выйдя на всеобщее обозрение, дьяк растерянно посмотрел по сторонам. Стараясь унять дрожь в коленях, виновато развел руками.
      –   Бес попутал, – прошептал он.
      –   Когда?
      Не понимая, что именно имеет в виду Митяй Романович, дьяк вопросительно поднял на него воспаленные глаза.
      –   Я спрашиваю: когда он тебя попутал? Тогда ли, когда ты сказывал, что девица Аглая Револеновна – прапрапраправнучка царя Салтана, али сейчас, когда не можешь сыскать ее имя в книге? Отвечай, как на духу!
      Пока дьяк думал, несколько бояр, из тех, кто был обучен грамоте, забрали у него Степенную книгу и принялись перелистывать.
      –   Я думаю, – тихо ответил дьяк, – тогда, когда говорил, что Аглая Револеновна – прапрапраправнучка царя.
      –   Объясни!
      Облизав сухие губы, дьяк жалобно улыбнулся.
      –   Так ведь давеча, – сказал он, – до того дня, как вы мне повелели проследить родословную каждого, мнящего себя потомком Салтана, я такого имени-то, признаться, даже не слыхал.
      Бояре возмущенно зашумели.
      –   Так чего ж ты, пёсий хвост, в таком разе, огласил её? А? – спросил Митяй Романович и для острастки замахнулся на дьяка посохом.
      –   Виноват! – испуганно вжав голову в плечи, крикнул тот. – Бес попутал!
      Пока бояре на все лады пытали бедного дьяка, князь Пантелеймон протер кулаком глаза. Поморгал и, словно отказываясь верить происходящему, недоуменно посмотрел по сторонам.
      –   Ничего не понимаю!
      –   Я тоже, – сказал Леха.
      –   А ты? – обращаясь к Борьке, спросил князь Пантелеймон.
      –   А что я? – всем своим видом показывая, что он тут не причём, Борька еле слышно принялся насвистывать мотив придуманной им песни.
      –   Как?! Как имя ведьмы исчезло из Степенной книги? – не унимался князь Пантелеймон. – Я же видел его там! Собственными очами!
      Еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Борька захихикал.
      –   Вы помните второй куплет “Барыни-сударыни”? – спросил он.
      –   Ну?
      –   Напойте. Только тихо.
      Леха и князь Пантелеймон удивленно переглянулись.
      –   Ладно... Давай ты, – сказал Леха.
      Собравшись с мыслями, князь произнес речитативом:
      –   Тут девица красная...
      –   Не так, – перебил Леха. – “Тут девица бедная” надо.
      –   Нет, красная!         
      –   Сам ты красная! “Тут девица бедная не стерпела, кинулась” – я хорошо помню!
      –   Я тоже хорошо помню: “Тут девица красная не сдержалась, бросилась!”
      –   Постойте, постойте! – Борька положил ладони на плечи спорщиков и, подождав, когда те успокоятся, тихонечко напел:
      –   Барыня-сударыня, да царица-барыня! А девица, бедная, не сдержалась...       
      –   Слыхали уже! – перебил Пантелеймон. – Только ведь оттого, что у отца-батюшки дочь – девица, еще ни одна письменная строка сама по себе не пропадала!
      Леха задумчиво кивнул. Мысленно сопоставил пропетые Борькой слова с заклинанием ведьмы Аглаи и понял, как и почему исчезла фальшивая запись в Степенной книге.
      –   Ну не скажи! – ответил он князю. – Если ведьма Аглая пропела песенку про девицу бедную не, да к тому же царицу-барыню а, то тогда её имя действительно могло исчезнуть.
      Почувствовав скрытую подсказку в Лехиных словах, князь Пантелеймон задумался.
      –   ...девица бедная не... – прошептал себе под нос, – наоборот будет: не бедная девица... Потом царица-барыня а... Переворачиваем и получаем: а барыня-царица... И что?
      –   Ладно, не мучайся, – сжалился над ним Леха. – Заклинание ведьмы Аглаи: “Не бедная девица, а барыня-царица”, если прочитать задом наперед, будет звучать точь-в-точь, как начало спетого Аглаей второго куплета Борькиной песни. – Леха набрал в рот воздуха и тихонько прогнусавил: – “Царица-барыня! А девица, бедная, не...” – Резко оборвав песню, Леха снисходительно похлопал князя Пантелеймона по плечу: – Вот так-то!
     После чего перевел взгляд на Борьку и, восхищенно покачав головой, признался в том, что, несмотря на давнюю дружбу, оказывается не знает и малой толики всех его талантов.
      Борька засмущался. Опустив глаза, махнул рукой.
      –   Да ладно тебе.
      В этот момент обученные грамоте бояре закончили листать Степенную книгу. Захлопнули ее и вернули дьяку со словами о том, что ни Аглаи Револеновны, ни какой другой Револеновны там нет.
      –   Да, кстати, – вспомнили бояре. – Где Аглая-самозванка? Пущай теперь ответ за свой обман перед нами держит!
      Илья Васильевич хотел было послать за ней, однако узнав о том, что ее видели идущей в сторону городских ворот, решил, что искать девицу Аглаю бесполезно.
      “Сбежала!” – справедливо решили бояре. Немного посокрушались над тем, что какая-то глупая девица чуть было не обвела их вокруг пальца и стали думать о том, что делать дальше.
      –   Так кто у нас теперяча царем-то будет? – первым задал интересующий всех вопрос краснорожий боярин, до этого тихо сидевший в дальнем углу тронного зала.
      –   Как кто? – искренне удивился Митяй Романович. – Князь Борис, вестимо! Его род самый знатный!
      –   Враки вракаешь, Митяйка! – вскочив на ноги, закричал на него боярин Илья Васильевич. – Самый знатный род, ведомо всем, князя Пантелеймона. Мы с князем, – он ударил кулаком себя в грудь, – прямые потомки князя Гвидона, а князь Гвидон, всем ведомо...
      «Хватит! – взмолились бояре. – Хватит! Еще одно слово и выгоним вас отседова обоих! Надоели хуже горькой редьки!»
      Митяй Романович и Илья Васильевич замолчали. Отвернулись друг от друга и, обиженно надув губы, сели на свои места.
      «Говори ты теперь! – приказали бояре дьяку. – Кто будет новым царем?»
      Отрыв Степенную книгу, дьяк пробурчал:
      –   Кто окажется самым близким Салтану, тот и будет.
      «А кто самый близкий?» – зашумела Дума.
      –   Князь Пантелеймон? – с нескрываемой надеждой спросил боярин Илья Васильевич.
      –   Князь Борис?
      Не успел дьяк ответить на вопрос Митяя Романовича, как из дальнего угла опять раздался голос краснорожего боярина.
      –   Погодьте, бояре! Прежде чем выбирать царя, объяснили б сперва... Вот тута все говорят о князьях Пантелеймоне и Борисе, – неторопливо начал он свою речь. – А я слушаю и никак не могу взять в толк: как так? Вы ж сами не далее, как нонешним утром признали их смутьянами и приговорили к лютой казни! А теперяча чего? Выходит, они уже не смутьяны? Или как? Непонятно!
      С этими словами краснорожий боярин, озабоченно покачав головой, сел на свое место.
      В тронном зале установилась тишина. Стараясь не встречаться взглядами с князьями, бояре опустили глаза и все как один принялись старательно разглядывать убранство пола.
      Прошло немало времени после заданного краснорожим боярином вопроса, когда Илья Васильевич смущенно прокашлялся, поднял голову, затем, кряхтя и охая, робко поинтересовался: кто, когда, а главное, зачем приговорил князей к лютой казни.
      –   Я-то ничего об том не слыхал... А вы, бояре?
      –   И я не слыхал, – немного подумав, неуверенно произнес сосед слева.
      –   И я... – подтвердил сосед справа.
      «И я!» – зашумела боярская дума.
      –   А уж как я-то не слыхал! – сокрушенно развел руками Митяй Романович. – Даже обидно! – И со свойственной ему прямотой заявил: – Но коли разузнаю чего, самолично зубы тому повышибаю, не побрезгую.
      Недовольные слишком мягким, по их мнению, наказанием для наветчика, бояре возмущенно затрясли бородами. Повернули головы в сторону краснорожего и поинтересовались, от кого он узнал про то, что князей, славящихся на весь мир кротостью нравов, объявили смутьянами.
      –   Может, это ты и есть? – подозрительно глядя на него, спросил Илья Васильевич.
      –   А? – сдвинул брови его сосед слева.
      –   Чего молчишь? – спросил сосед справа.
      –   Сказать нечего? – не отводя сурового взгляда от бороды краснорожего боярина, угрожающе процедил Митяй Романович.
      «Отвечай, когда тебя спрашивают! – единогласно потребовала дума. – Не то хуже будет!»
      Толком не понимая, что происходит, краснорожий боярин слегка опешил.
      –   Вы чего, бояре? Вы же сами надысь у Аглаи Револеновны...
      Не успел он договорить о том, что надысь случилось у Аглаи Револеновны, как сидящий рядом здоровый боярин со всего размаха ударил его кулаком в лоб.
      «Так его!» – заулюлюкали одни.
      «Бей шибче!» – потребовали другие.
      Не доверив расправу одному человеку, бояре гурьбой навалились на краснорожего и принялись мутузить его.
      –   Знатно! – захохотал Митяй Романович. – Попомнит теперь, злодей, как на князей наговаривал!
      Надавав тумаков, краснорожего взашей выгнали из тронного зала.
      Приказав страже не впускать его ни под каким предлогом, бояре продолжили совет.
      –   Итак, – довольно потирая руки, Илья Васильевич обратился к думному дьяку. – Говори, кто там у нас следующий на очереди в цари.
      Митяй Романович в ту же секунду сорвался с места с намерением подсказать дьяку правильный ответ, однако, вовремя вспомнив угрозу бояр, в испуге закрыл ладонью рот.
      Дьяк, между тем, неторопливо пролистал Степенную книгу. Найдя нужное место, разгладил страницу вдоль корешка.
      –   Ну что ж... Скрепим ум силою своею и с божьей помощью приступим, бояре.
      «Давай!» – охотно согласились те.
      –   Рассмотрев, по вашему повелению, родословную всех потомков славного царя Салтана, я пришел к мысли, что самым близким по родству к основателю династии, согласно Степенной книге, является... – тут думный дьяк замолчал и, подняв голову, внимательно осмотрел затаивших дыхание бояр. – Самым близким по родству является, – медленно и громко повторил он.
      –   Ну же! – в нетерпении выкрикнул боярин Илья Васильевич. – Не томи!
      –   Родной прапрапраправнук царя Салтана князь... Борис!
      Под восторженные крики бояр Митяй Романович вскочил на ноги и победоносно вскинул вверх руки. Погрозил кому-то посохом и вернулся на место.
      –   Ну, то-то же у меня! Теперь не забалуете! 
      В ответ на низкий поклон соседа, он презрительно кивнул ему в ответ и еще раз погрозил посохом кому-то из дальнего угла тронного зала.
      Услышав заключение думного дьяка, боярин Илья Васильевич встал. Еле сдерживая кипящую желчь, крикнул в сторону соперника:
      –   Рано радуешься! Мы еще проверим, кто там самый близкий! Небось, опять дьяка бес попутал! Бывало уже с ним! Знаем!
      –   Проверяй! – Митяй Романович равнодушно махнул рукой. Насмешливо посмотрел на проходящего мимо князя Пантелеймона и язвительно добавил: – Можешь это дело малахольному своему поручить. Ему теперяча, окромя как быть на побегушках у нового царя, дела другого нету.
      Не поднимая глаз, князь, еще более некрасивый, чем обычно, подошел к боярину Илье Васильевичу. Сказал, что проверять ничего не надо.
      –   Князь Борис по праву займёт трон Салтана. Дьяк не ошибся.
      Стоявший рядом Митяй Романович, снисходительно похлопав князя по плечу, засмеялся.
      –   Ну и правильно! Проверять – зазря время терять! Мы вот лучше созовем назавтра иерархов и, не откладывая на потом, проведем честь по чести обряд миропомазания на царство Бориса Первого! Так я говорю?
      «Так!» – радостно закричала дума.
      –   А раз так: ура!
      «Ура! – дружно подхватили бояре. – Слава новому самодержцу! Да здравствует царь Борис Первый! – и снова. – Ура! Ура! Ура!»
      Пока счастливые бояре кричали “ура” и выкрикивали здравицы в Борькину честь, сам Борька, глядя в потолок, готовил тронную речь.
      Терпеливо переждав, когда бояре успокоятся, поднял руку.
      –   Тихо! – рявкнул Митяй Романович. – Его величество царь Борис Первый говорить изволят!
      Бояре замолкли и, раскрыв рты, приготовились слушать.
      Нисколько не смущаясь того, что несколько десятков взрослых мужчин готовы внимать каждому его слову, Борька выпрямил спину, высоко поднял голову и оглядел присутствующих строгим взглядом.
      –   Ну что вам сказать, бояре? – произнес он после небольшой паузы. – Побыл я тут, у вас, поглядел, что к чему, и понял: хорошо здесь, красиво, но... запущено.
      Леха прыснул со смеху, но тут же осекся, поймав на себе тяжелый взгляд Митяя Романовича.
      –   Посудите сами, – продолжал Борька. – Куда ни кинь, всюду разруха! Медицинское обслуживание на нуле, лекарств нет, разбойников в лесу развелось – Деду Морозу пройти негде; волки совсем озверели – на детей бросаются. Старики по папертям побираются. Лопату, и ту без присмотра оставить нельзя – сопрут! Разве это дело, спрашиваю я вас?
      –   Всё так! – горестно закивал головой один из бояр. – Пропадаем.
      –   А что творится с законностью? Ни судов тебе, ни судей! Я уж не говорю про защитников с адвокатами. Ведь что получается, бояре: любого человека, будь то знахарь или даже, страшно подумать, князь, ни за что ни про что без суда и следствия можно запросто отправить на дыбу! Куда это годится?
      –   Да, да, – чуть не плача закивал всё тот же боярин. – Кругом беззаконие. Прямо беда!
      –   В общем, так! – Борька рубанул ребром ладони воздух. – Моё мнение таково: в руководстве царством назрели серьезные перемены!   
      Увидев, как бояре напряглись при этих словах, Леха коснулся Борькиного рукава.
      –   Заканчивай, – прошептал ему. – Пора уходить.
      –   Погоди! – Борька одернул руку. – Я считаю, что к власти должны прийти новые люди – молодые, грамотные...
      Бояре напряглись еще больше.
      –   ...способные изменить веками сложившийся уклад и повернуть страну лицом к цивилизации!
      –   Куды, куды её родимую повернуть? – недобро улыбаясь, переспросил Илья Васильевич. – К циви... к циви... Чаво?
      Бояре недобро засмеялись.
      –   Борька, брось, пошли! – зашептал Леха.
      –   Что я такого сказал? – удивился тот. И словно ожидая разъяснения по поводу неуместного, на его взгляд, смеха, повернулся лицом к Митяю Романовичу.
      Поняв, что ситуация выходит из-под контроля, Митяй Романович вышел вперед. Развел руками и, широко улыбнувшись, заговорил:
      –   Бояре! Будьте снисходительны! Князь токо-токо с одра поднялся! Хворобый еще! Потому и мелет, что ни попадя!.. Погодите, вот завтра миропомажем его чин по чину...
      –   Ну, уж нет! – запротестовал Илья Васильевич. – Пущай сперва скажет, куды он собрался поворачивать нас! Мы хотим знать!
      «Да! – поддержали его остальные бояре. – И что значит “придут молодые и грамотные”? А нас куда же?»
      –   Борька, пошли отсюда! – заныл Леха.
      Недовольно нахмурившись, Борька обвел бояр долгим взглядом.
       –   Цыц у меня! – внезапно гаркнул он.
      Все удивленно замолкли.
      –   Цыц!! – гаркнул во второй раз.
      В тронном зале стало еще тише.
      Борька перевел взгляд на Леху и погрозил ему пальцем.
      –   На дыбу захотел? Почто, смерд, князя перебиваешь!
      Леха вытер выступившую испарину со лба.
      –   Ты чего, Боря?
      –   Цыц, я сказал!!
      Все: и бояре, и Леха с Пантелеймоном вздрогнули, а затем, боясь пошевелиться, затаили дыхание.
      Борька еще раз грозно осмотрел присутствующих. Остановил свой взгляд на Лехе и, щелкнув ногтем большего пальца по его подбородку, расхохотался.
      –   Саичка за испуг!
      –   Фу ты, дурак! – отмахнулся Леха.
      Не успели бояре перевести дух, как Борька снова поверг их в смятение. Подойдя к князю Пантелеймону, он взял его за руку и вывел на середину тронного зала.
      –   Вот тот, о ком я вам говорил! Молодой и грамотный. Он теперь будет вашим новым царем.
      «Как! – хором ахнули бояре. – А ты?»
      –   А что я? – Борька насупился. – Я бы, конечно, годик-другой, ради любопытства поцарствовал вами, да, чувствую, хлопотное это дело. Тут надо знать, как государство богатеет и чем живет и то да сё, а мне некогда обучаться всей этой премудрости, мне свои тройки исправлять надо.
      Схватившись за голову, боярин Митяй Романович со стоном повалился на лавку.
      –   А вот Пантелеймон в этом деле мастак! – Борька с уважением похлопал князя по спине. – В хозяйстве разбирается, как заправский ключник! Всё, что надо знает: когда просо сеять, когда рожь. Словом, с ним вы не пропадете. – После чего он тяжело вздохнул и, нахмурившись, погрозил боярам пальцем. – Пацан он правильный. Так что, смотрите у меня, не обижайте! А то ведь случись чего я и вернуться могу!
      Ошарашенные известием об очередной смене власти, бояре перевели взгляд с Борьки на князя Пантелеймона. Встали и вслед за Ильей Васильевичем, один за другим, низко поклонились ему.
      –   Ну что, Леха? Пошли, что ли? – спросил Борька.
      –   Пошли!
      Однако уйти просто так мальчишкам не позволил князь Пантелеймон. Подозвав к себе казначея, он приказал принести ларец изумрудов с лукошком куриных яиц.
      –   У князя Гвидона в приснопамятные времена белка жила, – вручая мальчишкам принесенные казначеем подарки, пояснил Пантелеймон. – Так она ему изумрудов этих из золотых орехов полсокровищницы нагрызла. И нам кое-что от ее щедрот осталось... Последнее отдаю.
      Леха вежливо поблагодарил князя за доброту и ласку, взял в руки ларец, инкрустированный слоновьей костью и перед тем, как уйти, поинтересовался о причинах столь щедрого подарка.
      –   Да ладно тебе! – вступился Борька за князя. – Какие тут могут быть причины? Человек, может, впервые в жизни чувство благодарности к ближнему испытал, а ты с такими вопросами лезешь. Стыдно о людях плохо думать.
      Несмотря на то, что князь Пантелеймон, судя по выражению лица, ничего не понял из того, что сказал Борька, он согласно кивнул – дескать, подожди, сейчас всё узнаешь – достал подаренные Дедом Морозом счёты-самосчёты и вкратце объяснил мотивы своего поступка.
      –   Я всё просчитал! – сказал он, щёлкнув первой костяшкой. – Дабы люди, не щадя живота своего, служили тебе верой и правдой, надобно тех, кто показал личную преданность время от времени самолично награждать, и тогда, – князь щёлкнул другой костяшкой, – всего за один небольшой ларец мелких изумрудов можно обрести неоценимую выгоду для себя.
      После этих слов Леха наотрез отказался от подарка. И только после того, как Борька напомнил ему о том, что на деньги, которые они выручат от продажи изумрудов, можно будет сделать маме дорогую операцию в Москве, изменил свое решение.
      Он сухо поблагодарил князя Пантелеймона за подарки. Взял ларец с лукошком, и чтобы не чувствовать себя обязанным, оставил ему на память нарисованную для ведьмы Аглаи картину. После чего коротко попрощался со всеми и с гордо поднятой головой вышел из тронного зала.

Глава двадцать вторая
Снова в лешем лесу

      Стемнело. Козьма, Леха и Борька, распевая на весь лес “Барыню-сударыню”, подъехали к избушке лесника. Гурьбой вбежали в избу, поздоровались со старцем Револеном, с Миколкой и, побросав в угол одежду, принялись варить в чугунке подаренные князем Пантелеймоном куриные яйца.
      –   Вы одно коко забыли! – Показывая на оставшееся в лукошке яичко, Миколка протянул к нему руку.
      –   Не трожь! – Борька хлопнул его по ладошке. – Нельзя!
      Не успел Миколка обидеться, как Борька схватил из стоявшего рядом ларца крупный изумруд и сунул ему в руку.
     –   На вот! Поиграй. Только не реви!
     После чего вытащил ухватом из печи чугунок с яйцами, поставил на стол и, подражая Деду Морозу, закричал голосом уличных зазывал:
      –   Ешь, дружки, набивай брюшки по самые ушки, точно камешки! Жить весело и помирать не с чего!.. Прошу угощаться!
      Козьма, старец Револен, Миколка, а вслед за ними Леха с Борькой, смеясь и подшучивая друг над другом, сели за стол.
      Пока все ели, Леха с Борькой наперебой рассказывали о событиях прошедшего дня – о встрече с ведьмой Аглаей, о несостоявшимся обряде миропомазания, выборах нового царя и его щедром подарке.
      –   Но самое главное, – похвастался Борька, – мы теперь знаем, как вернуться домой! Вот! – он приподнял над столом лукошко с оставшимся яичком. – Пустим его в последний день старого года, то есть завтра, с первыми лучами солнца за порог и всё: можно сказать, мы уже дома!
      Покосившись на Борьку, слишком небрежно, по его мнению, обращающегося с единственным яйцом, Леха недовольно поморщился.
      –   Ты поосторожнее там! – погрозил ему пальцем. – Не разбей!
      Снисходительно улыбнувшись, Борька аккуратно поставил лукошко на место. Взял из чугунка сваренное яичко и, как ни в чем не бывало, продолжил рассказывать о том, как и благодаря кому ведьма Аглая не стала царицей Салтанового царства.
      Закончив ужин и вымыв совместными усилиями посуду, Леха с Борькой еще раз специально для старца Револена с Миколкой спели “Барыню-сударыню”. Затем постелили на полу возле печи старый тулуп и, попросив разбудить на рассвете, завалились спать.
      До Нового года остался один день.

Глава двадцать третья
Утро

      Старец Револен проснулся, когда за окном было еще темно. Поднявшись с лавки, он потёр больную поясницу и, припадая на одну ногу, подошел к мальчишкам.
      –   Пора подыматься, – затряс за плечо Леху. – Скоро светать начнет.
      –   А! Что! – вздрогнул Леха, услышав раздавшийся над ним голос старца. Провел ладонью по лицу и, повернувшись к Борьке, толкнул локтем в бок. – Хватит дрыхнуть! Вставай!
      В ответ Борька сладко застонал. Повернулся лицом к печи и попросил дать ему еще пять минуточек.
      –   Никаких минуточек! Дома доспишь.
     Леха окинул взглядом горницу. Не увидев лукошка на столе, вскочил на ноги. 
      –   Где яичко?!
      –   Что? – высунув голову с печи, испуганно спросил Козьма.
      –   Я спрашиваю: яичко где?!
      –   Да вот оно, тута! – старец Револен достал из-под лавки лукошко. Согнал с него утку и достал яйцо. – Ничего, целехонькое.
      Оказавшись на холодном полу, утка отряхнулась. Беспокойно крякнула и, переваливаясь с боку на бок, залезла обратно под лавку.

      Приведя себя в порядок, Леха сел за стол и стал смотреть в окно.
      –   Ну что там, долго еще до рассвета? – спросил Борька.
      –   Не знаю. – Леха еще раз похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли волшебная кисточка. – Ты книгу, смотри, не забудь!
      –   Не забуду.
      –   И изумруды.
      –   Да помню я.
      –   А лучше мне их дай. Я не потеряю
      Леха подвинул к себе ларец. Открыл его и, полюбовавшись содержимым, предложил Козьме со старцем Револеном выбрать любые понравившиеся камни.
      –   Берите, берите! – поддакнул Борька. – Нам не жалко.
      Козьма и старец, не зная, как поступить, смущенно переглянулись.
      –   Ну, разве что только один, – застенчиво произнес лесник. – На память.
      –   Конечно-конечно! – Леха подвинул ларец к нему поближе. – Смелее!
      То и дело поглядывая на мальчишек, Козьма выбрал самый маленький изумруд. Вежливо поклонился и, не зная, куда от стеснения спрятать глаза, перевел взгляд на старца Револена.
      Старец нахмурился.
      –   Через золото слезы льются. Уберите, чтоб глаза мои этого не видали! Не надобно!
      –   Ну, как хотите. – Леха вернулся на место. Не зная, чем занять себя, вопросительно посмотрел на Борьку. – Ты чего с подарками делать-то собираешься?
      Борька равнодушно пожал плечами.
      –   Не знаю. Книгу, если смогу, прочту, изумруды батяне отдам, чтоб за лопату не ругался... А ты?
      –   А я? – зажмурив глаза, Леха мечтательно улыбнулся. – Я много чего собираюсь сделать.
      –   Например?
      –   Например, написать отцу, чтоб как можно быстрей возвращался домой.
      –   А потом?
      –   Потом продам изумруды и отвезу маму в Москву на операцию... Пока она будет лечиться, я куплю просторную квартиру, а затем... – Лехина рука непроизвольно потянулась к карману, – возьму волшебную кисточку и сяду писать картины! Ах, как я буду писать! – восторженно прошептал он. – Красиво! Ни на кого не похоже! Так, чтобы люди, глядя на мои полотна, увидели, какой прекрасный мир окружает их... Впрочем, нет – сперва я, пожалуй, обойду модные магазины и куплю всем – папе, маме, себе – самую дорогую одежду. И только потом сяду за картины... Да, именно так! Сначала – одежду!
      Борька улыбнулся.
      –   С такими запросами, боюсь, тебе мешка изумрудов не хватит.
      –   Ошибаешься! Мне их хватит даже на то, чтобы в Григорьевке рядом с тобой дом поставить!
     –   Вот это было бы по-настоящему здорово!
      Все засмеялись. И только старец Револен, слушая разговор мальчишек о деньгах, по-прежнему недовольно хмурил брови.
      –   Ну, ладноть! – хлопнул ладонями по коленам. – Пора вам.
      Словно солдаты на привале, услышав сигнал к походу, Леха с Борькой принялись торопливо одеваться.
      Взяв со стола ларец с изумрудами, Леха сунул его за пазуху.
      –   Ну, что ж! Спасибо за гостеприимство, за любовь, за ласку, – обратился он к Козьме. – Будьте здоровы и счастливы!
      –   Миколка проснется, передавайте ему от нас большой привет, – добавил Борька.
      Прощаясь с полюбившимися ему мальчишками, Козьма смахнул слезинку с глаз.
      –   Вам спасибо, – сказал он, согнувшись в низком поклоне. – Коли окажитесь в наших краях, милости просим, завсегда рады видеть!
      –   До свидания! Если что не так – простите! – Леха с Борькой помахали сидящему у окна старцу Револену и выжидающе посмотрели друг на друга.
      –   Ну что, пошли?
      –   Вперёд! – Леха достал из лукошка яичко и открыл ведущую в сени дверь.

***
      
     Одетая в длинный капот, бесформенную юбку, больше напоминающую кухонный фартук и теплые валенки, ведьма Аглая, сидела за столом и внимательно глядела в волшебное зеркальце.
      –   Ненавижу мальчишек, ненавижу девчонок, ненавижу художников, – не разжимая губ, шептала она, наблюдая за тем, что происходило в избе лесника Козьмы. – А уж как я ненавижу певунов – словами не передать! Напридумывают черт знает что в своих песнях, а ты прозябай из-за этого в нищете и холоде! Ну, ничего, ничего, они еще пожалеют, что связались со мной.
      Зеркало показало то, как Леха засовывал ларец с изумрудами себе за пазуху.
      «Спасибо за гостеприимство, за любовь, за ласку...»
      –   Да ладно! – потрогав царапины на носу, хихикнула ведьма Аглая. – Скоро сочтемся!
      «Если что не так – простите!»
      –   Всё не так! – хлопнув ладонью по столу, воскликнула ведьма. – И посему я вас ни за какие коврижки не прощу! Даже не просите!
      Мальчишки выжидающе посмотрели друг на друга.
      «Ну что, пошли?» – спросил Борька.
      «Вперёд!» – Леха достал из лукошка яичко и открыл ведущую в сени дверь.
      Усмехнувшись, ведьма Аглая погрозила ему пальцем.
      –   Ишь, озорники, чего удумали! Удрать от меня! Ну, ничего, ничего. Ужо я вас! – Она приподнялась над столом и щелкнула кривым ногтем по зеркальцу.
      В ту же секунду яйцо выскользнуло из Лехиной ладони и с треском шмякнулось об пол.
      –   Ах, какое несчастье! – Всплеснула руками ведьма Аглая и громко на весь лес захохотала.   
      Вволю насмеявшись, вытерла подолом выступившие на глазах слёзы. Удовлетворенно вздохнула и, посоветовав мальчишкам боле не связываться с ней, отправилась досыпать.

***

     Леха застыл с вытянутой рукой, в которой еще мгновение назад находилось яйцо. Не отрывая глаз, он с удивлением наблюдал за тем, как неимоверно долго из разбитой скорлупы вытекали на пол желток с белком.
      –   Что ты наделал! – Борька снял шапку и упал на лавку у двери.
      –   Я... я... нечаянно. – Леха опустил голову. – Я... я... не хотел...  Правда...
      Борька вскочил на ноги и заорал, размахивая руками:
      –   Ты понимаешь, что ты наделал, а?! Понимаешь?!
      Леха поднял на него пустые глаза.
      –   Ты понимаешь, – продолжал орать Борька, – что из-за тебя мы застряли здесь на целых двенадцать месяцев, до еще одного последнего дня старого года! Ты это понимаешь?!
      –   А как же мама?  – словно очнувшись и вспомнив о самом главном, внезапно встрепенулся Леха. – Она-то как теперь?
      Услышав про маму, Борька схватился за голову.
      –   Она же этого не переживет, – прошептал Леха. – Она же больная... у нее сердце...
      Борька обнял Леху за плечо.
      –   Ничего, ничего, всё будет хорошо, – сказал он, похлопывая его. – Ты только, пожалуйста, не убивайся так, ладно?
      –   Она же этого не переживёт... ей же врачи запретили волноваться...
      –   Всё будет хорошо... не убивайся... мы сейчас что-нибудь придумаем, мы сейчас что-нибудь обязательно придумаем... Ну, помогите же! – повернувшись лицом к Козьме и старцу Револену, закричал Борька. – Чего сидите?!
      Козьма недоуменно пожал плечами.
      –   Дык... Чем помочь-то?
      –   Привезите откуда-нибудь яйца! Ну же, скорее!
      –   Поздно, – ответил старец. – Светает.
      Все повернули головы в сторону окна и увидели, как небо, еще недавно казавшееся непроглядно черным, посветлело настолько, что на его фоне можно было разглядеть очертание окружавшего избушку темного леса.
      –   Всё, – выдохнул Борька. – Опоздали.
      Леха поднял на него глаза, полные слез.
      –   Что же будет с мамой? – снова спросил он.
      –   Кря! 
      Утка, которую Леха несколько дней назад подобрал по дороге в город, вылезла из-под лавки. Переваливаясь с бока на бок, не спеша, вышла на середину избы и направилась к стоящей у порога плошке с водой.   
      Старец Револен, Козьма, Борька с Лехой посмотрели в ее сторону и, не сдержав возгласа удивления, ахнули – на том месте, где она только что сидела, лежало яйцо.
      –   Снеслась, – прошептал Козьма.
      –   Это ж надоть! – покачал головой старец Револен. – Зимой. Ну, чудеса!
      Борька хотел заметить старцу, что чудеса под Новый год – обычное дело, как в это мгновение с криком, в котором перемешались торжество справедливости и надежда на спасение, Леха сорвался с места. Схватил с пола утиное яйцо и выскочил за порог.
      –   Меня подожди! – крикнул Борька. Помахал Козьме со старцем Револеном рукой и, на ходу надевая шапку, выбежал вслед за другом.

Глава двадцать четвертая
Новая встреча с разбойниками

      Леха вышел за порог и осторожно опустил яйцо на нижнюю ступеньку крыльца. Яйцо тут же спрыгнуло с него и, петляя из стороны в сторону, покатилось по едва заметной тропинке вглубь леса. То и дело меняя направление, оно уверенно перескакивало через маленькие ямки, огибало глубокие овраги и продолжало двигаться дальше.
      Так длилось до тех пор, пока Леха с Борькой не наткнулись на ночной лагерь оборванцев-разбойников.
      –   Этого нам еще не хватало! – прошептал Борька.
      Увидев мальчишек, рябой мужик, сидевший в центре ватаги , присвистнул от удивления.
     –   Вот те на! – воскликнул он, поёжившись от внезапного порыва ветра. – Гляньте, братцы, кто к нам пожаловал!
      –   А где старик с мешком? – узнав Леху с Борькой, громко крикнул один из оборванцев. – Мне его колпак шибко пондравился!
      Мужики загоготали. Затем один за другим поднялись из-за костра и взяли в руки кистени.
      –   Щас узнаем.
      Яйцо, между тем, проскочило незамеченным между ног рябого мужика и, обогнув костер, покатилось дальше в лес.
      –   Что будем делать? – медленно отступая, спросил Леха. – Назад пойдем – маму погубим; вперед пойдем – сами пропадем.   
      –   Да... – Озадаченно покачал головой Борька. – Что-то мне твоя сказка нравится всё меньше и меньше. Сам решай.
      –   Ладно... Эй, вы! – крикнул разбойникам Леха. – Отгадайте, что у меня здесь?
      С этими словами он вынул из-за пазухи ларец с изумрудами и открыл его.
      Увидев камни, подобно зеленым искрам засверкавшим в сумерках серого утра, оборванцы застыли на месте.
      –   Смарагд! – как один восхищенно выдохнули они.
      –   Пусть будет смарагд! – согласился Леха. – Теперь внимательно следите за моими руками! – Он зачерпнул полную горсть изумрудов и со словами: – Вот это могло быть операцией моей мамы и квартирой для родителей! – швырнул в глубокий сугроб.
      Половина оборванцев, давя друг друга, бросилась за ними.
      –   А это могло быть Борькиной долей! – Леха швырнул оставшиеся изумруды в другую сторону, куда секундой позже бросилась вторая половина оборванцев. – А это! – Он с жалостью посмотрел на инкрустированный слоновьей костью пустой ларец. – Могло быть подарком для Оли.
      Запустив ларец в лоб стоящего перед ним рябого мужика, Лёха бросился вперед.
      Не оглядываясь, мальчишки перепрыгнули сначала через упавшего оборванца, затем через костер и, никем не преследуемые, углубились в лес.
      –   Где яичко? Видишь? – Леха в нетерпении посмотрел вокруг себя.
      –   Вон оно! – Показав пальцем на яйцо, застывшее перед глубоким оврагом, Борька бросился к нему.
      Однако не успел ни он, ни Леха сделать и пяти шагов, как в лесу разразилась страшная буря.
      Подняв в небо тучу снега, ветер обрушил его на плечи мальчишек. Всё вокруг закружилось, закрутилось, завертелось. Леха с Борькой почти сразу ослепли и оглохли. Из последних сил, удерживая шапки, они то стояли на полусогнутых ногах, то, как им казалось, летели, подхваченные порывом ветра куда-то ввысь и снова по чьей-то недоброй воле падали на землю.
      Буря продолжалась недолго минуты. Также внезапно, как началась, она улеглась, утихла и незаметно превратилась в легкую поземку, устало перекатывающую из стороны в сторону клубы снега.
      Еще не веря в то, что всё закончилось, Леха осторожно выпрямился. Протер запорошенные снегом глаза и, оглядевшись по сторонам, вскрикнул от изумления – перед ним простиралась широкая расчищенная от снега площадка, на которой стояли готовые к оправке автобусы.
      –   Дома! – прошептал Леха. – Мы дома!
     Он подскочил к Борьке и, визжа от радости, бросился ему на шею.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Послесказие

Глава первая
В городе

      Шагая по празднично убранным улицам города, Леха не мог нарадоваться тому, что успел к назначенному мамой сроку вернуться домой. Постоянно заглядывая в лицо Борьке, он торопливо говорил о том, что за последние дни настолько свыкся со страхом застрять в Салтановом царстве, что до сих не может поверить в то, что всё самое страшное осталось позади.
      –   Я бы на твоем месте подождал радоваться, – осадил его Борька. – Вот узнает Аглая, что мы сбежали, и решит вернуть нас. “А ну, скажет, кам бэк, френды. Будьте любезны пройти ко мне в леший форест!”
      –   Да ну!
      –   Вот те и да ну! Стоит ей поколдовать, как мы вприпрыжку помчимся туда, не знаю куда, за тем, не знаю чем! Можешь не сомневаться.
      Леха нахмурился. Размышляя над словами друга, он несколько секунд шагал молча. Потом остановился и сказал:
      –   Не завернет.
      –   Откуда такая уверенность?
      –   Всё просто. Как придем домой, я позвоню Оле и расскажу продолжение нашей сказки... Так, мол, и так, после того как ведьма Аглая вернулась из царского дворца в леший лес, она пересмотрела свои взгляды на жизнь, бросила колдовать-хулиганить и занялась разведением... ну, скажем, цветов.
      –   Вместе со своим отцом старцем Револеном!
      –   Да! И вообще, скажу я, она теперь никакая не ведьма, а наоборот – принципиальный борец с колдовством и всякого рода суевериями.
      –   Точно! – Бросив взгляд на яркую витрину ювелирного магазина, мимо которого они проходили, Борька остановился. – И вот еще что. Не забудь в разговоре с Олей Пантелеймошку упомянуть. Скажи ей, что царь Пантелеймон, прозванный в народе Ключником, правил до глубокой старости, а Миколку, то есть, Миколку Козьмича сделал своим главным министром.
      –   Ладно, скажу. – Леха задумчиво почесал переносицу. – Хорошо бы еще для подстраховки несколько картин написать.
      –   Напиши. Я уже, кстати, и название одно придумал. “Девица Аглая со старцем Револеном выращивают цветы в лешем лесу”.
      –   Я тоже придумал, – засмеялся Леха. – “Царь Пантелеймон Ключник награждает проявившего личную преданность министра Миколку Козьмича самыми что ни на есть распоследними изумрудами”.
      –   И еще! “Царь Пантелеймон прикидывает на счётах-самосчётах будущую прибыль со своих щедрот”.   
      Не обращая внимания на осуждающие взгляды прохожих, мальчишки громко расхохотались.
      Поиронизировав над страстью князя Пантелеймона везде, где только можно, выискивать выгоду, Борька поправил вылезший из-под телогрейки второй том энциклопедии для старшеклассников. Тяжело вздохнул и, посмотрев на витрину ювелирного магазина, сказал, что всё хорошо, вот только изумрудов жалко.
      –   Чем я теперь перед батяней за потерянную лопату рассчитаюсь?
      –   Придумаешь что-нибудь.
      –   Придумаешь! – Борька недовольно покосился на Леху. – Тебе хорошо говорить, у тебя вон, волшебная кисточка осталась, ты теперь такие картины рисовать станешь, что к тебе покупатели меньше чем со сторублевкой подходить постесняются. А у меня что есть? Книга, которую еще надо прочесть, да песня, которую уже петь надоело.
      –   Не завидуй. У тебя мама не болеет и отец дома.
      –   Это да.
     Оглядевшись по сторонам, Борька заинтересовался небольшим старинным особняком, на фасаде которого было написано: “Картинная галерея”.
      Задумчиво почесав подбородок, он предложил Лехе заглянуть в нее.
      –   Ты что, живописью увлекся? – удивился Леха. – Вот уж не знал, что тебя это интересует.
      Борька усмехнулся.
      –   Зато я всё про тебя знаю. 
      –   Что ты знаешь?
      –   Всё! Например то, что ты беспомощный. Нарисуешь картины и будешь сидеть, ждать, когда к тебе придут, попросят продать их.
       –   А что я, по-твоему, должен делать? Идти на базар и торговать ими, как горячими пирожками?
       –  Именно! – воскликнул Борька. – Как пирожками!.. Я тут недавно по этому вопросу с Пантелеймошей советовался, – произнес он, открывая перед Лехой дверь в галерею. – Так он мне так прямо и сказал. Мол, без разницы какими холстами торговать: чистыми или малёванным, главное: знать – где торговать, кому торговать и почём. Ясно? Пошли!
      –   Ты чего задумал?
      –   Пошли, пошли! Сейчас узнаешь. – Борька затолкал Леху в дверь и сам, наступая ему на пятки, вошел следом.

Глава вторая
Младенцы, истину глаголющие

      В просторном зале галереи, кроме двух немолодых мужчин, тихо разговаривающих друг с другом, никого не было.
      Подойдя к висевшей у самого входа картине, Борька прочитал ее название, рассеянно посмотрел по сторонам и после некоторого раздумья пришел к выводу, что самое интересное в галерее – ее посетители.
      Особенно его заинтересовал один из них – одетый в строгий костюм толстый господин с умными глазами. Он стоял в расслабленной позе и, молча слушая своего собеседника, казалось, терпеливо ждал, когда тот соберется и скажет что-нибудь действительно стоящее. Весь его вид, от модных ботинок до идеальной прически выражал терпение и спокойствие. “Всё, о чем рассуждает мой собеседник, конечно, банально и скучно, – говорили его глаза, – однако было б гораздо скучнее, если б он стал умничать передо мной”.
      Второй, невысокий мужчина, одетый в толстый свитер и мятые брюки, всем своим поведением, казалось, хотел опровергнуть мысли толстого господина. Засунув руки глубоко в карманы, он то и дело кивал носом в сторону картины, на которой была изображена сирень, и, иронично поджимая губы, пытался что-то втолковать своему собеседнику. “Возможно, я говорю банальности, – слышалось за его словами, – но это только потому, что всегда стараюсь разговаривать с людьми на понятном им языке”.
      Заметив интерес, с которым Борька наблюдал за ними, невысокий мужчина прервал разговор.
      –   Доброе утро! – поздоровался с мальчиками строгим голосом. – Я вас слушаю, молодые люди.
      Борька растерялся.
      –   Да вот, – разведя руками, сказал он. – Решили зайти... Новый год, как-никак.
      Бросив быстрый взгляд на одежду мальчишек, невысокий мужчина поджал тонкие губы.
      –   В нашей галерее выставлены исключительно авторские работы, – сказал он. – Для новогодних подарков вам лучше пройти в универмаг. Как выйдете, сразу направо. Большое спасибо за то, что посетили нас.
      Впервые столкнувшись со столь изысканной грубостью, Борька решил сделать всё, чтобы назло невысокому мужчине в толстом свитере задержаться в галерее как можно дольше. Словно не слыша предложения покинуть ее, он неторопливо повертел головой из стороны в сторону и подошел к картине, на которой был изображен сиреневый куст.
      –   Леха, иди сюда! Тут если часок-другой потусоваться, можно кое-что для новогодних подарков подыскать. Недорого!
      Стоявший неподалеку толстый господин с умными глазами, рассмеялся.
      Спросил:
      –   Вам помочь?
      Борька недовольно покосился на него.
      –   А вы что, тоже продавец?
      –   Нет, что вы. Я коллекционер из Москвы – Красновский Владимир Сергеевич. А это мой друг, Петр Ильич, – кивнул в сторону невысокого мужчины – хозяин галереи. Прошу простить его за не гостеприимство. Он сегодня не в духе.
      –   Борис, – немного смягчившись, назвался Борька. – А это Алексей – мой друг, художник.
      –   Очень приятно! – Красновский приветливо кивнул Лехе. – Если понадобится моя помощь, всегда готов помочь вам.
      В этот момент к ним подошел хозяин галереи Петр Ильич. Посмотрев на Борьку, громко спросил:
      –   Желаете приобрести?
      Не отводя глаз от сиреневого куста, Борька отрицательно замотал головой.
      –   Что так? – ехидно поинтересовался Петр Ильич. – Не хватает наличности? Ничего страшного, у нас можно расплатиться картами "Visa" и "MasterСard".
      –   Мне картина ваша не нравится.
      –   Что вы говорите! И в каком это месте, если не секрет?
      Поняв, что выгонять его пока не собираются, Борька решил немного поговорить. Стараясь быть предельно вежливым, спросил Петра Ильича: видел ли он когда-нибудь настоящую сирень.         
      –   Что за вопрос? Конечно видел!
      –   А если видели, чего тогда спрашиваете?
      –   Понятно, – усмехнулся Петр Ильич. – Вопросов к вам больше нет!
      –   У меня есть! – Владимир Сергеевич весело посмотрел на Борьку. – Скажите, пожалуйста, а что конкретно вам не понравилось в этом полотне? Ваше мнение.
      Борька, уже направившийся к следующей картине, вынужден был остановиться.
      –   Да так... Не понравилось, и всё.
      Услышав ответ, Петр Ильич хлопнул себя по бокам.
      –   Ему, видите ли, просто не понравилось! – возмутился он. – Ты бы, Володя, еще уборщицу нашу, бабу Фросю, попросил высказать свое мнение. Она бы высказала. Она бы тебе такое высказала!
      Владимир Сергеевич засмеялся.
      –   Нет, ну это ты, Петя, зря! Устами младенца, как говорится, глаголет истина... А вы что думаете по поводу обсуждаемой нами картины? – обратился он к Лехе.
      Леха пожал плечами.
      –   Неплохая работа, – задумчиво произнес он. – Полотно интересно по фактуре письма...
      –   Так, – ободряюще кивнул Владимир Сергеевич.
      –   Передана глубина цвета...
      –   Хорошо.
      –   Тон теплый, приятный...
      –   Прекрасно.
      –   Но... – Леха на секунду задумался, – вместе с тем, существует, на мой взгляд, некая дисгармония между кустом – центральной фигурой картины, и его окружением, то есть, садом.
      –   Вот! – обращаясь к Петру Ильичу, радостно воскликнул Красновский. – Вот! А я что тебе говорил! Хромает компоновка пространства! Хромает! Младенцы и те заметили!
      Услышав про младенцев, Борька презрительно усмехнулся.
      –   Вы, Боря, кажется, не согласны с нами? – мгновенно переключил на него свое внимание Владимир Сергеевич.
      –   Нет, что вы! Я ж понимаю: дисгармония и компоновка важны, кто спорит. Но разве главное в настоящей картине это?
      –   А что, по-вашему, главное в настоящей картине? – подыграл ему Красновский.
      –   Главное, чтобы всё было натурально – без дураков. – Борька повернулся лицом к Петру Ильичу. – Вот что это такое? – спросил его. – Скажете: сирень?
      –   Сирень, – сказал тот.
      –   Да никакая это не сирень! Сирень должна пахнуть, понимаете? Пахнуть! А это не пахнет.
      Петр Ильич удивленно покосился на него. Нахмурил брови и, скрестив руки на груди, перевел взгляд на картину. Не шелохнувшись, долго разглядывал ее так, будто видел впервые, после чего огорченно выдохнул:
      –   Да, действительно, дрянь... Не пахнет.
      –   Ну, не то, чтобы дрянь, – возразил Владимир Сергеевич, – но компоновка пространства хромает однозначно.
      –   Ладно! – Петр Ильич нетерпеливо махнул рукой. – Компоновка, не компоновка, что теперь говорить.
      Он перешел к следующей картине, на которой была изображена тяжелая, выполненная в серых тонах фигура женщины, состоящая из разнообразных треугольников и квадратов.
      –   Ну а про это полотно что можете сказать? – обратился Петр Ильич к мальчишкам. – Тоже не нравится?
      Выглянув из-за его спины, Борька удивленно присвистнул.
      –   Ничего себе тетенька!
      –   Это кубизм, – шепнул Леха.
      –   Чего?
      –   Кубизм, говорю! Авангардистское течение в живописи.
      Недовольный столь откровенной подсказкой, Борька нахмурил брови.
      –   Сам вижу, что кубизм, не слепой.
      –   Итак, ваше мнение, – улыбнулся Владимир Сергеевич.
      Борька сделал шаг назад. Сложил руки на груди так, как это несколько минут назад проделал Петр Ильич, когда рассматривал картину с сиреневым кустом, и слегка задумался.
      –   Ну что вам сказать, – сказал важным голосом. – Вроде всё на месте. Компоновочка, правда, так себе, но главная беда не в этом. Беда в другом.
      –   В чём же, позвольте узнать?
       Борька перевел взгляд на Владимира Сергеевича, задавшего вопрос, поднял указательный палец вверх и произнес назидательным тоном подслушанную у Деда Мороза фразу о том, что искусство должно быть прекрасным.
      –   А вот можно ли эту геометрию назвать прекрасной? Не знаю... Сам я её еще с пятого класса на дух не переношу.
      Всё то время, пока Борька с умным видом размышлял о картине, Владимир Сергеевич слушал и довольно улыбался. Однако стоило тому заговорить об искусстве, как лицо коллекционера приобрело серьезный и слегка задумчивый вид.
      С уважением посмотрев на умолкнувшего Борьку, он одобрительно похлопал его по плечу. Согласно кивнул и, ничего не говоря, неторопливо направился к следующей картине.
      –   А тебе-то самому понравилось? – спросил Петр Ильич.
      Не останавливаясь, Красновский прошел мимо двух полотен и остановился у третьего.
      –   Что тебе, Петя, сказать? Ты же знаешь, я не столь категоричен по отношению к авангарду вообще и к кубизму в частности, – произнес он, разглядывая морской пейзаж в голубых тонах. – Однако, согласись, найти заслуживающую внимания работу, выполненную в жанре, где прекрасное, – при этих словах Владимир Сергеевич отвесил вежливый поклон в Борькину сторону, – можно обнаружить, только обладая недюжинным воображением, достаточно сложно.
      –   Понятно, – вздохнул Петр Ильич. – Все вы ретрограды! И говорить мне с вами после этого решительно не о чем... Ну, разве что еще об одной картине, – миролюбиво добавил он, встав перед портретом красивой женщины.
      Владимир Сергеевич подошел к нему.
      –   “Дама в черном”, – не отводя от нее задумчивого взгляда, произнес он название картины. – Сколько ни смотрю на это полотно, никак не могу понять: нравится мне оно или нет.
      –   А в чем дело?
      Владимир Сергеевич пожал плечами.
      –   Сам не пойму. С одной стороны портрет выполнен, безусловно, мастерски, а с другой... Что-то с ним, Петя, не то.
      Петр Ильич хотел было возразить, однако Красновский опередил его.
      –   Что-то есть в нем такое... странное... Не знаю, как объяснить...
      –   Не знаешь – спроси у младенцев, истину глаголющих! – усмехнулся Петр Ильич. – Они, уверен, мигом всё объяснят.
      –   А что! Давай, попробуем. – Владимир Сергеевич повернулся к Борьке. Подозвал его к себе и попросил дать оценку картине “Дама в черном”.
      Первое Борькино впечатление от портрета было положительным. Холодное и вместе с тем выразительное женское лицо, черное в воздушных складках платье, нервные пальцы, сжимающие скомканный платок, – всё говорило о бесспорном мастерстве художника. Однако вскоре Борька отметил про себя некоторую странность – чем больше он всматривался в лицо красавицы, тем меньше оно ему нравилось. Он попытался понять, кто она такая, чем занимается, хотел угадать, какие цвета, кроме черного идут ей, и не мог. На все его вопросы она отвечала пустым непроницаемым взглядом.
      Борька передернул плечами.
      –   Сейчас скажет, что опять чего-то не достаёт, – с неприязнью посмотрел на него Петр Ильич.
      –   Не достает, – не заставил себя ждать Борькин ответ.
      –   Чего на этот раз? – спросил Красновский. – Освещения?
      –   Души.
      –   Чего? – думая, что ослышались, почти одновременно воскликнули мужчины.
      –   Души! – удивляясь непонятливости взрослых, повторил Борька. – Нет, картина, конечно, красивая, кто спорит, не кубизм какой-нибудь. И мастерство чувствуется, и компоновка. Но ведь, кроме мастерства, у художника еще и душа должна присутствовать, правильно? А без нее любая красота убожеством оборачивается! Или я не прав?
      Не зная, что ответить, мужчины переглянулись.
      –   М-да... – почесал щеку Владимир Сергеевич. – Загнул. И возразить-то, в сущности, нечего.
      –   Слушай! – Петр Ильич положил Борьке руку на плечо. – А тебе вообще кто-нибудь нравится? В глобальном масштабе. Ну, Леонардо там, например, или Пикассо? А то тебя послушаешь и, честно скажу, жить не хочется: это тебе не то, то, другое...
      –   Мне Алексей нравится! – быстро ответил Борька.
      –   Алексей? – Петр Ильич задумался, вспоминая художника с такой фамилией.
      –   Это потому, что он ваш друг? – догадавшись, о ком идет речь, спросил Красновский.
      Борька отрицательно замотал головой.
      –   Нет. Потому, что он рисует не так, как другие... Понимаете?
      –   Если объяснишь, может, и поймем. Что значит, “не так, как другие”?
      Борька задумался.
      –   Как вам сказать? Я, конечно, не большой знаток...
      –   Ну да! – усмехнулся Петр Ильич.
      –   ...но уверен, что всё это, – он обвел рукой зал галереи, – уже было!
      –   Сомнительное утверждение, – покачал головой Владимир Сергеевич. – А, впрочем, у каждого свое мнение. Продолжайте.
      –   Леха же рисует совсем не так! У него сани если катятся, то со скрипом, а если цветет сирень, так уж будьте уверены, – с запахом!
      –   Так уж и с запахом? – улыбнулся Владимир Сергеевич.
      –   Точно! – сказал, как отрубил, Борька.
      Красновский рассмеялся. Покачивая головой, вопросительно посмотрел на Петра Ильича.
      –   Посмотреть надо, – догадавшись, что означает этот взгляд, ответил Петр Ильич. – Может, и в самом деле, что-то стоящее. Чего только в жизни не бывает.
      Не ожидая, что ему удастся с такой легкостью уговорить людей, от которых, как он считал, во многом зависела Лехина карьера художника, Борька решил не останавливаться на достигнутом. Приняв озабоченный вид, повернулся лицом к другу и спросил, успеет ли тот к завтрашнему дню нарисовать новую картину.
      –   Нет, нет, нет! – Петр Ильич замахал руками. – Только не завтра! Завтра первое января, праздник. Давайте перенесем нашу встречу на послезавтра, на это же время.      
      –   Хорошо, – с готовностью согласился Борька. – Пусть будет послезавтра.
      –   Договорились! – Увидев вошедшую в галерею немолодую супружескую пару, Петр Ильич пожал мальчишкам руки и торопливо направился к новым посетителям.
      Борька хлопнул Леху по плечу.
      –   Ну что? Пойдем и мы что ли?
      –   Пойдем.
      –   Ну, значит, пока! – Борька протянул Красновскому ладонь. – С Новым годом вас!
      –   Вас также! – Красновский ответил Борьке крепким рукопожатием. – Приятно было с вами познакомиться.
      –   Нам тоже.
      Едва мальчишки сделали шаг по направлению к выходу, как Владимир Сергеевич окликнул их:
      –   Да, кстати! Я тут подумал над вашими словами, – сказал он, обращаясь к Борьке, – и знаете, пришел к выводу, что, пожалуй, вы правы. Этой картине, – он кивнул в сторону “Дамы в черном”, – действительно, не хватает того, что вы назвали душой... Еще раз примите мое почтение.

Глава третья
Дорожное происшествие

      Закрыв за собой дверь, Борька вслед за Лехой вышел из здания картинной галереи. Остановился на крыльце и, прикрыв от наслаждения глаза, шумно втянул в себя морозный воздух.
      –   Хорошо!
      –   Да, – согласился Леха. – Здорово.
      –   Я думаю, Пантелеймоша мной был бы сейчас доволен. Пусть мы еще не выяснили “почём”, зато точно знаем “где”, а скоро будем знать “кому”.
      –   Я так тебе благодарен, Боря. Без тебя бы я вряд ли решился на это. Спасибо.
      Борька снисходительно улыбнулся.
      –   Да ладно, чего уж там, пользуйся мной, пока я здесь.
      С этими словами, он застегнул телогрейку на все пуговицы и, оглядевшись по сторонам, соскочил с крыльца.
      –   За мной!
      Весело переговариваясь, они пересекли площадь. Прошли по тротуару до перекрёстка и остановились перед красным сигналом светофора.
      –   Как придём домой, – сказал Борька, – ты сразу позвонишь Оле, расскажешь окончание своей сказки и сядешь рисовать. Ясно тебе?
      –   Так точно, товарищ командир!
      –   И смотри у меня, рисуй красивей! Чтоб мне потом перед людьми за тебя краснеть не пришлось.
      Не дожидаясь зеленого света, Борька спрыгнул с бордюра на дорогу, не обратив внимания на то, как из-за разворачивающегося автобуса на перекресток выскочил легковой автомобиль.
     Увидев перед собой подростка, водитель нажал на тормоза и резко вывернул руль. Потеряв управление, автомобиль скользнул по снегу и ткнулся бампером в придорожный сугроб.
      Леха подбежал к Борьке. Развернул к себе за плечо и спросил: все ли с ним в порядке.
      Борька очумело затряс головой.
      –   Что это было? – спросил он.
      –   Что-что!  Ты чуть под колеса не попал! Вот что!
      –   Уф-ф-ф! Я уж было подумал: всё...
      Борька бросил взгляд на чуть не сбивший его автомобиль и осекся.
      –   Что с тобой? – обеспокоено спросил Леха.
      –   Смотри.
      Леха повернул голову туда, куда смотрел Борька и, увидев лицо выходящей из автомобиля женщины в серебристой шубке, испуганно прошептал:
      –   Ведьма Аглая.
      Осмотрев слегка помятый бампер, женщина громко выругалась. Огляделась в поисках того, кто являлся виновником дорожного происшествия, и с решительным видом направилась в его сторону.
      –   Нет, не она, – облегченно выдохнул Леха. – Это журналистка, о которой я тебе рассказывал.
      –   Ты уверен?
      –   Посмотри на нос. Видишь, царапин нет... Ну, а теперь держись!
      Подойдя к Борьке, Аглая Револеновна вцепилась ногтями в воротник телогрейки.
      –   Ах ты, мерзавец!
      –   Тетенька, пустите! Больно!
      –   Я ж тебя чуть не сбила!
      –   Я больше не буду!
      –   Ты ж мне машину помял! Мне ж теперь за ремонт платить! А какая у меня зарплата, знаешь? – Аглая Револеновна что есть силы, тряхнула Борьку. – Знаешь, я спрашиваю?
      –   Что здесь происходит?
      Обернувшись на строгий голос, мальчишки увидели подошедшего к ним молодого полицейского.
      –  Старший лейтенант Макаров. Предъявите, пожалуйста, ваше водительское удостоверение! – обратился он к Аглае Револеновне.
      –   Я требую, чтобы этих мерзавцев посадили в тюрьму!
      –   За что?
      –   За побитую машину! – Не обращая внимания на Борькины протесты, Аглая Револеновна потащила его к автомобилю. – Вот, полюбуйтесь! Бампер помят! Краска побита! Вы знаете, сколько стоит ремонт?
      –   Знаю, – ответил Макаров.
      –   А какая у меня зарплата?
      –   Нет.
      –  В общем, так! Или они мне оплачивают ремонт и компенсируют моральный ущерб, или я подаю на них в суд!
      –   У нас нет денег, – тихо произнес Леха.
      –   Меня это не касается! Пусть мамочка платит!
      –   Не надо маму... Пожалуйста! Мама болеет...
      Аглая Револеновна отпустила Борькин воротник и накинулась на Леху. Брызжа слюной, стала кричать о том, что ей нет дела до чужих проблем и что она не намерена покрывать кого бы то ни было, а уж тем более его, Айвазовского, который, как она хорошо помнит, попортил ей достаточно нервов.
      –   Не надо маму, – еще раз умоляюще прошептал Леха. – Мы с вами расплатимся.
      –   Чем?
      Леха с Борькой переглянулись. Не зная, что сказать, низко опустили головы.
      –   Вот. – Леха вытащил из кармана единственно ценную вещь, которая у него была – волшебную кисть. – Возьмите. Только маму не трогайте... Пожалуйста.
      Борька вынул из-под телогрейки второй том “Энциклопедии для старшеклассников”. Прощаясь с книгой, ласково провел ладонью по обложке и вслед за Лехой протянул Аглае Револеновне.
      –   Пожалуйста! Маму не надо.
      Лейтенант Макаров посмотрел на бедно одетых мальчиков. Перевел взгляд на женщину в золотистой шубке и спросил:
      –   С какой скоростью вы выехали на перекресток?
     Та хотела сказать: с небольшой, но потом, то ли поняв, что лгать бессмысленно, то ли испугавшись дальнейших разбирательств, в ответ махнула рукой и со злостью схватила волшебную кисть.
      –   Ладно, на первый раз, так и быть, прощу! Но в следующий раз обязательно подам в суд!
      Она села в свою машину. Завела двигатель и, опустив боковое стекло, высунула голову.
       –   Была б моя воля, – добавила она, – загнала б я вас всех – тех, кто не знает правил уличного движения в дремучий лес и не выпускала оттуда до тех пор, пока дорогу переходить не научатся.
      –   Спасибо, – прошептал Леха.
      Стараясь не разреветься, он уткнулся носом в воротник пальто и до боли прикусил нижнюю губу.

Глава четвертая
Новый год

      «С новым годом!» – горела неоновая надпись на фасаде дома.
      «С новым счастьем!» – было кем-то аккуратно выведено на снегу у Лехиного подъезда, куда после дорожного происшествия подошли мальчишки.
      «И вам того же!» – мысленно отвечая на эти поздравления, Леха глотал слезы и искренне желал всем вокруг, чтобы в новом году удача не отворачивалась от них так, как она только что отвернулась от него самого.
      «Пусть у вас всё сбудется! С новым годом вас, люди! С новым счастьем!»

***

      –   А я вас ждала только вечером! – Анна Даниловна – Лехина мама, чмокнула сына в щеку и, приветливо улыбнувшись, потрепала Борьку по голове. – Что, в Григорьевку пустили дополнительный автобус?
      –   Нет. – Повесив телогрейку на вешалку, Борька аккуратно положил второй том энциклопедии на тумбочку перед зеркалом. – Мы, теть Ань, до города попутным ветром, в смысле, на попутке добрались.
      –   Это не дорого?
      Виновато посмотрев на Леху, Борька вздохнул.
      –   Да как вам сказать...
      –   Нет, мама, не дорого, – вступил в разговор Леха. – По крайней мере, меньше того, что у нас было, не стало.
      –   Это точно! – приободрился Борька. – Со всеми сполна рассчитались.
      –   Ну и хорошо.
      Увидев, что раздевшиеся в прихожей мальчишки собрались войти в комнату, Анна Даниловна перегородила им дорогу.
      –   Ты чего? – удивился Леха.
      –   Подождите минуточку, ладно? Не входите!
      Пожав плечами, Леха растерянно постоял перед закрытой дверью, куда прошмыгнула мама. Потом вспомнил, что надо позвонить Оле и направился к телефону.
      Едва он успел рассказать девочке окончание придуманной ими сказки, как из-за двери, где скрылась Анна Даниловна, раздался голос:
      –   Можете входить!
      Мальчишки вошли в комнату. Увидев в углу переливающуюся яркими огнями нарядную ёлку, вежливо улыбнулись.
      –   С новым годом, ребята! – Анна Даниловна бросила в них горсть конфетти. – С новым счастьем!
      –   Спасибо, мама!
      –   Вас тоже с Новым годом! – засмеялся Борька.
      –   Ну а теперь подарки! – Наклонившись, Анна Даниловна достала из-под ёлки полиэтиленовый пакет и большую книгу в яркой обложке. – Пока вы были в Григорьевке, приходил Дед Мороз и оставил кое-что для вас. Вот... – Она передала пакет Лехе. – Здесь кисти, краски, холст. Всё как ты просил.
      –   Папа прислал? – догадался Леха.
      –   Да. А еще Дед Мороз просил передать, чтобы ты следил за своей речью и всегда думал, что говоришь.
      –   Спасибо, мама.
       Поцеловав сына, Анна Даниловна повернулась к Борьке. Протянула книгу, которую держала в руке, и произнесла торжественным голосом:
      –   А тебе Дед Мороз просил передать “Энциклопедию для старшеклассников”. Том первый... Извини, Боря, на второй у меня денег не хватило.
      Взяв книгу, Борька восхищенно покачал головой.
      –   Ну, Дед Мороз дает! Выполнил-таки своё обещание – не забыл.
      –   Нравится?
      –   Очень! Вы не поверите, но из всех существующих в мире книг мне не хватало именно этой!
      Анна Даниловна зарделась от удовольствия.
      –   Ну а теперь у нас будет праздничный обед. Я сейчас... – С этими словами она отряхнула ладони от конфетти и быстрым шагом направилась на кухню.
      Леха, не спеша, прошелся по комнате. Глянул в окно, сел на диван и нехотя вынул из пакета кисти.
      –   Хорошие, – разглядывая их, вздохнул он. – Почти как та, волшебная.
      Борька присел рядом.
      –   Ты уж прости меня, Лёха. Сам не пойму, чего это меня на дорогу вдруг понесло.
      –   Ничего, бывает. Я ж тоже сегодня утром последнее яйцо разбил.
      –   Да. И всё-таки...
      –   Знаешь, о чем я подумал? – Леха небрежно бросил кисти в пакет, пакет – на пол. – То, что нам подарили дорогие подарки и то, как мы их растеряли –звенья одной цепи.
      –   Как это?
      –   Это просто сказка такая. С таким вот концом.
      –   Не понял.
      –   Послушай меня... Мы считали, что сами придумывали себе истории. Так? А на самом деле, их придумывал кто-то другой. Понимаешь? Поэтому сколько бы раз я не звонил Оле и не рассказывал о том, что стану известным художником, что вылечу маму, куплю родителям просторную квартиру, ничего этого может не быть, потому что конец этой истории зависит не от меня.
      –   То есть, ты хочешь сказать, – наморщив лоб, медленно произнес Борька, – что даже если бы я, как последний дурак, не выскочил раньше времени на дорогу, мы бы волшебную кисточку всё равно потеряли?
      –   Мне кажется, да. А, впрочем, не знаю. – Леха встал с дивана. – Как бы там ни было, но сказка, согласись, получилась интересной.
      –   Да, – согласился Борька. – Особенно в том месте, где я двум мужикам накостылял...
      –   А я тебя от третьего спас...
      –   И где я песню хитрую придумал...
      –   Как ты её спел! Чудо!
      –   А какую картину ты нарисовал!
      –   И не картина это вовсе...
      –   Но самое смешное, это когда ты у меня саичку за испуг получил. Помнишь?
      –   Было дело, – хихикнул Леха. – Променял ты, дурачина-простофиля, саичку на царский трон. И чей трон!
      «Славного царя Салтана!» – хором крикнули мальчишки и, обнявшись за плечи, дружно во весь голос захохотали.
    
      Вот так прошел Новый год. Стараясь лишний раз не вспоминать о пропавших изумрудах и волшебной кисточке, Леха с Борькой, как ни в чем не бывало весь день смеялись, шутили, и только под вечер, когда у Анны Даниловны в очередной раз заболело сердце, пожалели о том, что не сумели сохранить дорогие подарки.

Глава пятая
Автопортрет

      Обнаружив, что кисточкой, взятой у мальчика в качестве символической компенсации за побитый бампер автомобиля, можно рисовать без красок, Аглая Револеновна – журналист вечерней газеты – достала из ящика альбом с чистыми листами. Села за письменный стол и, крутя головой, принялась искать натуру для картины. Не найдя в комнате ничего примечательнее попугая Кеши, приказала тому повернуться анфас.
      Перестав чистить перышки, Кеша поднял голову. Пытаясь понять, чего хочет хозяйка, вопросительно посмотрел на нее.
      –   Вот так. Хорошо, не двигайся! 
      Она раскрыла альбом и, не отрывая взгляда от попугая, взялась за кисть.
      С самого начала работа у Аглаи Револеновны не ладилась. Нарисованная птица, несмотря на все старания, принимала то форму зеленого злого стервятника, то крылатого козла, а то какого-то рогатого существа с острым и длинным, как у аиста, клювом.
      Не добившись желаемого сходства, Аглая Револеновна швырнула кисточку на стол. Не зная, что еще предпринять для того, чтобы изображение на картине не было столь пугающе похожим на чудищ из её ночных кошмаров, сложила руки на груди и пригорюнилась.
      Между тем, нарисованное существо, улучив момент, когда Аглая Револеновна отвернулась, открыло один глаз, другой, потом осторожно высунуло голову из альбома и клюнуло ее в лицо.
      Ахнув, Аглая Револеновна в испуге захлопнула альбом. Убедившись в том, что чудище, зажатое листами, не представляет опасности, подошла к трюмо, внимательно осмотрела себя и ахнула – её слегка горбатый нос пересекали крест-накрест две большие царапины. 
      –   Ну, я тебя! – Аглая Револеновна открыла альбом и в ярости изодрала лист с неудавшимся портретом попугая.
      –   Пр-равильно! – поддержал ее Кеша. – Искусство должно быть пр-рекр-расным!
      Аглая Револеновна повернулась лицом к трюмо.
      –   Прекрасным, говоришь? – задумалась она, с любовью глядя на свое отражение. – Тогда надо рисовать автопортрет.
      –   Я сказал: пр-рекр-расным!
      –   Так и я о том же!
      Мило улыбнувшись, Аглая Револеновна взяла альбом с волшебной кисточкой и села перед трюмо.
      Весь вечер Аглая Револеновна рисовала автопортрет. Высунув кончик языка, она то старательно наносила мазки на бумагу, то поднимала голову и, приняв томный вид, смотрела на себя в зеркало.
      По мере того, как продвигалась работа, и на бумаге всё явственней проступали черты лица, Аглая Револеновна становилась всё более мрачной. Внезапно она отложила кисть в сторону и, склонившись над портретом, внимательно вгляделась в него.
      –   Этого не может быть! – прошептала она. – За что?!
      Морщась от исходящих от портрета запахов серы и паленой шерсти, Аглая Револеновна схватила кисть и принялась торопливо закрашивать его. Однако чем толще становился слой краски, тем отчетливей проявлялось лицо страшной женщины.
      С распущенными волосами и длинными кривыми ногтями, нарисованная женщина беззвучно открывала рот и, обнажая два острых клыка, корчилась в страшных судорогах. Вокруг нее разгоралось жаркое пламя, а невидимый хор, скрытый за завесой огня, хрипло орал:
      «Ведьма Аглая! Ведьма Аглая! Ведьма Аглая! Ведьма Аглая!..»
      В следующую секунду Аглая Револеновна уронила кисть и потеряла сознание.
      
      Придя в себя, Аглая Револеновна – журналист Вечерней газеты, сожгла в кухонной раковине альбом вместе с волшебной кистью. Подошла к трюмо и, равнодушно осмотрев поседевшие волосы, погрозила себе пальцем.

Глава шестая
Ссора

      Утро второго января началось с того, что Леха, бесцельно прослонявшись по комнате в ожидании того, когда Борька проснется, решительно взял в руки пакет с принадлежностями для рисования и сел за мольберт. Закрыл глаза и, задержав дыхание, представил себе заснеженный хвойный лес, утонувшую в сугробах полянку и избушку с соломенной крышей, из печной трубы которой, сквозь рой белых бабочек, валил густой серый дым.
       Леха работал быстро. Игнорируя мамины вопросы и редкие Борькины замечания, он наносил на холст мазок за мазком, боясь за пустыми разговорами растерять в себе ощущение красоты и безысходности, которое овладело им в тот момент, когда он впервые оказался в лешем лесу.
     Не отрывая взгляда от полотна, Леха осторожно отложил кисть в сторону.
      –   Всё, – выдохнул он. – Кажется, готово.
      –   Да ты что! – обрадовался Борька. – Правда? Дай посмотреть?
      Получив разрешение, подошел к мольберту. Сложил руки на груди и вместе с Анной Даниловной принялся внимательно изучать картину.
      –   Ну как? – стараясь казаться равнодушным, спросил Леха. – Ничего?
      Склонив голову вбок, Борька сделал два шага назад.
      –   Ничего, – задумчиво произнес он. – Интересно: если смотреть издали, снежинки кажутся бабочками... а если вблизи, – Борька приблизил лицо к картине, – бабочки кажутся снежинками... Забавно.
      –   Не нравится? – горько усмехнулся Леха.
      Борька почесал затылок.
      –   Что тебе, Леша, сказать? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Хорошие бабочки, красивые, но...
      –   Что “но”? Давай, давай, договаривай!
      –   Не летают. И деревья на ветру не колышутся.
      –   Понятно. – На секунду задумавшись, Леха размахнулся и что есть силы ударил ладонью по картине.
      Перевернувшись в воздухе, картина упала на пол изображением вверх.
      –   Ты чего? – опешил Борька.
      –   Если не летают, значит, дрянь! Дешевка! – Леха схватил кисточки, тюбики с красками, швырнул в пакет и передал матери. – На! Забирай обратно! Я больше никогда не буду рисовать! Всё! Кончено!
     С этими словами он взмахнул рукой, словно разрубил невидимый узел, связывающий его с прошлым и, в сердцах хлопнув дверью, выскочил из комнаты.
      –   Чего это он? – повернувшись к Борьке, удивленно спросила Анна Даниловна.
      В ту же секунду из-за двери высунулась Лехина голова и посоветовала Борьке собираться домой.
      –   Не разбираешься в живописи – сиди у себя в деревне и дорожки чисти! Бабочки у него, видите ли, не летают! Эксперт!
      –   Ну и ладно! – вспылил Борька. – Буду чистить! А что касается картины, то она мне, между прочим, понравилась!
      –   Если понравилась – забирай! – Леха открыл дверь и, выйдя за порог, крикнул: – Мне ничего этого теперь даром не надо! Ясно вам! Я лучше в музыкальные критики пойду! А то тут, понимаешь, некоторые певуны возомнили о себе невесть что!
      Борька огорченно махнул рукой и, чуть не сбив Леху с ног, выбежал из комнаты.
      –   Что с тобой? – не понимая, что происходит, Анна Даниловна обратилась к Лехе.
      –   Ничего! Кроме того, что я, как выяснилось, не Рафаэль Айвазовский, и волшебной кисточки у меня больше нет!
    В комнату вернулся Борька. Схватил со стола свои книги и, коротко попрощавшись с Анной Даниловной, направился к выходу.
      –   Лешин подарок не забудь!
      Подняв с пола картину, Борька огорченно покачал головой. Внимательно оглядел ее – нет ли царапин на полотне, – сунул в пакет и вышел.

Глава седьмая
Нежданные гости

       Весь следующий час Леха просидел на подоконнике. Не отрывая глаз от окна, смотрел, как белые пушистые снежинки, откружив своё, падали одна за другой вниз.
      “Вот так и я, – думал он. – Пока витал в облаках, считал себя единственным и неповторимым. А спустился на землю – понял: таких, как я, миллионы”.
      В прихожей раздался звонок.
      –   Леша, иди, открой, – крикнула с кухни мама. – У меня руки в тесте!
      “Интересно, каково полетавшим среди звезд снежинкам в общем сугробе? Должно быть, так же, как и мне сейчас... плохо?”
      –   Я кому сказала!
      Леха повернул голову в сторону прихожей. Тяжело вздохнул и слез с подоконника.
      На пороге стояли Борька, Петр Ильич и Владимир Сергеевич Красновский.
      –   Можно? – вежливо улыбаясь, спросил Красновский.
      –   Кто там? – крикнула мама.
      –   Это ко мне! – Леха сделал шаг в сторону. – Проходите, пожалуйста.
      Поздоровавшись с вышедшей из кухни Анной Даниловной и чинно представившись ей, мужчины сняли с себя верхнюю одежду.
      –   Прошу прощения, что без приглашения, – улыбнулся Владимир Сергеевич. – Мы ненадолго.
      –   Ну что вы! – засмущалась Анна Даниловна. – Чувствуйте себя как дома.
      –   Спасибо. – Красновский с явным удовольствием посмотрел на нее. – Итак, перейдемте сразу к делу. Итак... Нас с Петром Ильичем заинтересовала одна из работ вашего сына. И мы, в связи с этим, решили познакомиться с ним поближе, так сказать, в неформальной обстановке.
      –   Да, – вступил в разговор Петр Ильич. – Нам понравилась его последняя картина. Мы бы хотели приобрести её.
      Часто заморгав, Анна Даниловна растерянно улыбнулась.
      –   Простите, я, кажется, не расслышала, – сказала она после небольшой паузы. – Что бы вы хотели сделать?
      –   Приобрести, – нетерпеливо повторил тот. – Купить, иными словами.
      –   Послушайте! – Владимир Сергеевич кончиками пальцев коснулся локтя Анны Даниловны. – Друг вашего сына, Борис, предложил нам от вашего имени новую работу Алексея.
      –   Вот эту, – подойдя к мольберту, Борька поставил картину, на которой была изображена избушка в лешем лесу.
      –   Да. – Подтвердил Владимир Сергеевич. – Мы, как уже сказал уважаемый Петр Ильич, хотели бы приобрести ее. Если, разумеется, сойдемся в цене.
      –   Вы хотите купить её? – удивилась Анна Даниловна.
      –   Да, я хочу.
      Услышав слова Красновского, Петр Ильич обиженно нахмурился.
      –   Что, значит, “я хочу”? А я, по-твоему, нет?
      –   Давай, обсудим это после, – бросил Владимир Сергеевич. – Итак, – обратился к Анне Даниловне. – Какова ваша цена?
      –   Что значит, после! Когда? Тогда, когда ты увезешь ее в Москву?
      –   Петя, я прошу тебя!
      –   Нет! Давай, договоримся сразу! На берегу!
      –   Анна Даниловна! Даю двести! – Не обращая внимания на недовольство Петра Ильича, Красновский широким жестом вытащил портмоне из внутреннего кармана пиджака и, принялся перебирать пальцами купюры.
      –   Тогда я даю триста! – выпалил Петр Ильич.
      Владимир Сергеевич осуждающе посмотрел на него.
      –   Четыреста! – выкрикнул Петр Ильич. – Нет, пятьсот!
      Красновский захлопнул портмоне и, опустив глаза, задумчиво почесал подбородок.
      –   Всё, угомонился? – спросил он после небольшой паузы Петра Ильича.
      –   Всё, – выдохнул тот.
      –   Тогда я даю шестьсот.
      –   Семьсот!
      –   Тысячу!
      Хлопнув себя по бокам, Петр Ильич отскочил в сторону.
      –   Ну, – замахал кулаком в воздухе. – Ну...
      –   Что “ну”, что? Слабо перебить?
      –   Да... да... Да вас, москалей, только обухом перебить можно!
      Красновский рассмеялся.
      –   То-то же! Тягаться вздумал!.. Ну, так как? – повернулся лицом к Анне Даниловне. – Согласны?
      Анна Даниловна быстро кивнула.
      –   Сколько вы сказали, – робко поинтересовалась она. – Тысяча рублей?
      Владимир Сергеевич вытащил из портмоне десять стодолларовых банкнот и еще раз тщательно пересчитал их.
      –   Если бы, – вздохнул он. – Долларов, матушка, долларов.
      Он передал Анне Даниловне деньги. После того, как та взяла их, подошел к картине. По-хозяйски осмотрел ее и, довольно потерев ладони, обратился к Петру Ильичу.
      –   Ну как? Нравится?
      –   Нравится, – буркнул тот.
      Красновский примирительно похлопал его по плечу.
      –   Мне тоже... Глядя на нее, прямо-таки чувствуешь, как тебя охватывает холод и страх. А еще, – на секунду задумался он, – восторг. Да, да, не знаю отчего, но это именно восторг!
      –   Особенно бабочки хороши, – покачал головой Петр Ильич. – Как живые. Того и гляди, упорхнут.
      –   Это тем более удивительно, что близи они кажутся снежинками!
      –   Да. – Петр Ильич перевел взгляд на Анну Даниловну, растерянно пересчитывающую деньги, и, не сдержавшись, громко выкрикнул: – Даю тысячу тридцать! Нет, тысячу пятьдесят!
      Красновский громко рассмеялся.
      –   Петя, веди себя прилично! Сделка состоялась и обратной силы не имеет. Тю-тю!
      –   Тогда я оставляю за собой право первой покупки следующих картин!
      Владимир Сергеевич нахмурился.
      –   С какой это стати?
      –   А вот с такой! Не позволю растаскивать культурные ценности нашего города! Имею право!
      –   Не имеешь!
      –   Нет, имею!
     Слушая то, как Владимир Сергеевич спорил с Петром Ильичем, Леха смотрел на Борьку и думал о том, что каким бы хорошим он, Леха, не был, как бы часто его не приводили в пример другим детям, ему никогда не стать таким, как его лучший друг, потому что лучше людей просто не существует.
     С этими мыслями он подошел к Борьке и, словно извиняясь за своё поведение, обнял за плечо.

Глава восьмая
Эпилог.

Год спустя

      Утром тридцать первого декабря в квартире, где жил Леха, раздался звонок.   
      Посмотрев в глазок и увидев стоявшую на площадке немолодую женщину в черном платке, Анна Даниловна открыла дверь.
      Спросила:
      –   Вам кого?
      Женщина в черном платке представилась Аглаей Револеновной.
      –   Я бы хотела бы поговорить с Алексеем. Можно?
      Анна Даниловна вежливо посторонилась.
      –   Конечно.
      Аглая Револеновна вошла в холл, сняла с себя шубку и огляделась.
      –   Просторно тут у вас, светло. Только краской немного пахнет.      
      –   Что делать! Дом новый. У всех ремонт. У нас, кстати, еще тоже.
      –   Понятно.
      –   Да вы на пороге-то не стойте, проходите.
      Войдя в большую комнату, обставленную новой мебелью, Аглая Револеновна остановилась перед одной из Лехиных картин. Спросила: где Алексей.
      –   Его нет, но он скоро придет... Они с мужем отправились на рынок за продуктами. Хотя на самом деле, – засмеялась Анна Даниловна, – они пошли покупать мне новогодний подарок. Такие смешные. Думают, будто я ни о чем не догадываюсь. А я даже знаю, что они хотят подарить мне!
      –   Что?
      –   Лыжи!
      –  Вы любите кататься на лыжах? – посмотрев на грузную фигуру Анны Даниловны, удивленно спросила Аглая Револеновна.
      –   Не знаю, еще не пробовала. Я, знаете ли, долго болела и почти не выходила из дома.
      –   А сейчас, я так понимаю, выздоровели?
      –   Тьфу-тьфу-тьфу! – Анна Даниловна трижды постучала по деревянному подлокотнику кресла. – Мне полгода назад сделали операцию в Москве, и теперь со мной вроде всё в порядке.
      –   Ну и слава Богу.
      –   Может, чайку? – предложила Анна Даниловна. – Тут недавно к сыну приезжали гости из какого-то пекинского музея, подарили настоящий китайский чай. Вы такого не пробовали. Пойдемте!
      Женщины вышли из комнаты. Прошли длинным коридором и оказались на кухне.
      –   Тут у вас заблудиться можно, – глядя по сторонам, сказала Аглая Револеновна.
      –  Ой! И не говорите! Одно слово – хоромы... Еще когда квартиру покупали, я, помнится, говорила Леше, зачем, дескать, столько комнат? Убираться-то, спрашиваю, кто будет? Он мне и отвечает, хочу, мол, чтобы всем в доме места хватило. Вот с тех пор и ходим втроем из одной комнаты в другую, аукаемся.
      Анна Даниловна открыла форточку. В ту же секунду кухня наполнилась музыкой, доносящейся из близлежащего парка, и визгом работающей у подъезда циркулярки.
      Поставив чайник на плиту, она достала из холодильника торт.
      –   Угощайтесь! Со сливками.
      –   Нет, нет, нет! – замахала руками Аглая Револеновна. – Спасибо. Я скоромное не ем.
      –   Ну, как хотите. – Анна Даниловна села за стол и отрезала себе небольшой кусочек. – Вы, если не секрет, по какому вопросу? Картину хотите купить? Так он уже вроде обещал нескольким...
      –   Нет. Я по другому делу. – Аглая Револеновна тяжело вздохнула. – Я, Анна Даниловна, завтра уезжаю. А перед этим хотела бы перед Алексеем покаяться, прощение попросить.
      Перестав жевать, Анна Даниловна с удивлением уставилась на гостью.
      –   Обижала я его, – сказала та. – Волшебную кисточку как-то отобрала. Да и вообще, много согрешила перед ним. Каюсь... И вы тоже простите меня.
      –   Да ладно! – Анна Даниловна махнула рукой. – Не расстраивайтесь. У него этих кисточек, знаете, сколько? – Наклонившись над столом, она тихо прошептала: – Вы только не смейтесь, но мне иной раз кажется, что у него все кисточки волшебные. Ведь, чего не нарисует, всё покупают. А деньжищи-то какие платят? Ужас! Нам с мужем столько за жизнь не заработать.
      –   Да, я знаю, – сказала Аглая Револеновна. – Наша газета писала об успехах вашего сына.
      –   Так вы из газеты?
      –   Да.
      –   И куда уезжаете? В командировку?
      Бросив взгляд на часы, Аглая Револеновна встала.
      –   Нет. Мы с папенькой решили на Рождество в Саров съездить. Потом, Бог даст, в Козельск отправимся.
      Увидев, что гостья собирается уходить, Анна Даниловна обиженно нахмурилась.
      –   А как же чай?
      –   В другой раз, хорошо?
      Аглая Револеновна улыбнулась: светло и кротко. После чего поправила на голове платок и, еще раз попросив у всех прощение, вышла.
      
      Ветер стих. Снежинки, еще минуту назад белыми бабочками кружившие в сером небе, словно связанные невидимой нитью падали одна за другой вертикально вниз. Снегопад с каждой секундой становился всё сильнее, Аглая Револеновна с каждым шагом уходила всё дальше, и Анне Даниловне, наблюдавшей за ней из окна, вдруг показалось, будто фигура ее недавней гостьи зависла в воздухе между небом, где гремела торжественная музыка, и землей, где неумолчно визжала и стонала циркулярка. Аглая Револеновна обернулась, помахала рукой и, сделав шаг, исчезла в белой мгле.