Чеченцы нахче. Военный историк В. Потто

Военный историк Василий Потто в своей книге пишет — Под именем Чечни известна обширная страна, расположенная в неопределённых границах, которые приблизительно совпадают на севере с Тереком и Качкалыковским горным кряжем, отделяющим её от Кумыкской степи, на востоке — с рекой Акташем, за которой начинается уже собственно Дагестан, на юге — с Андийским и Главным Кавказским хребтами и на западе — с верхним течением Терека и Малой Кабардой, представляющей собой по населению уже получеченский, полукабардинский край. И только покорив Чечню, можно было рассчитывать принудить к покорности и мирной жизни горные народы восточной полосы Кавказа. Но ничего не было труднее, как подчинить какой-либо власти не столько полудикий чеченский народ, как дикую природу Чечни, в которой население находило себе непреодолимую защиту. И первые попытки русских посягнуть на неё и проникнуть внутрь страны — экспедиция Пьери при графе Павле Потёмкине и булгаковский штурм Ханкальского ущелья — разрешились кровопролитнейшими эпизодами, а после Булгакова больше уже не возобновлялись. И природа и люди Чечни стояли крепко на страже своей независимости. Топографически Чечня распадается на две весьма отличные друг от друга части: южную — нагорную и северную — плоскую, обе одинаково покрытые вековыми лесами. Здесь же, главным образом, в лесистой Чечне, шла суровая борьба свободных горских племён с северным колоссом, тут, что ни шаг, то след битвы, что ни река или аул, то историческое имя, связанное с кровавым эпизодом и памятное часто не одному Кавказу, тут лежат аулы Герменчуг, Шали, Маюртуп, Большие и Малые Атаги, Урус-Мартан, Алды, Чечен, Белготой и другие, тут несут свои волны Фортанга, Рошня, Гойта, Геха и быстрый Аргун и воспетый Лермонтовым Валерик и много других, оставивших неизгладимые следы в памяти старых кавказцев. Среди этой-то суровой природы жило оригинальное племя, воспитанное вековой борьбой с внешними врагами и закалённое внутренними междоусобиями. Чеченцев обыкновенно делят на множество групп, или обществ, давая им имя от рек и гор, на которых они обитали, или от значительных аулов, обнаруживавших влияние на другие. Таковы алдинцы, атагинцы, назрановцы, карабулаки, джерахи, галгаевцы, мичиковцы, качкалыковцы, ичкеринцы, ауховцы и прочие и прочие. Но это разделение чеченского народа на множество отдельных родов сделано, однако же, русскими и в строгом смысле, имеет значение только для них же. Местным жителям оно совершенно неизвестно. Чеченцы сами себя называют нахче, то есть народ и название это относится одинаково ко всем племенам и поколениям, говорящим на чеченском языке и его наречиях.

Старики чеченцы расскажут вам, что в дремучих, непроходимых лесах богатой плоскости, простирающейся от северного склона дагестанских гор по Сунжи, ещё не так давно рыскали только дикие звери и совершенно не встречалось следов человеческого существования. Лишь назад тому не более двухсот пятидесяти лет на эту плоскость спустилось с гор Ичкерии несколько горских семей и следуя по течению вод, поселились в нынешней лесистой Чечне, на плодородной почве по Аргуну, Гойте, Гехе и другим притокам Сунжи. Чеченцы и поныне считают Ичкерию своей колыбелью и знают имя Начхоо, как имя своего родоначальника. Вот что говорит об этом старинная чеченская песня. Неохотно приближаемся к старости, неохотно удаляемся от молодости. Не хотите ли, добрые молодцы, храбрые потомки Турпаля Начхоо, я спою вам нашу родную песню. Как от удара шашки о кремень сыплются искры, так и мы явились от Турпаля Начхоо. Родились мы в ту ночь, когда щенилась волчица, имена нам даны были в то утро, когда голодный барс рёвом своим будил уснувшие окрестности. Вот мы кто — потомки Турпаля Начхоо. Укрытые от хищных соседей вековыми лесами и быстрыми горными речками, чеченцы долго жили спокойно и мирно, пока хищные кумыки, начавшие распространяться по Сулаку и Аксаю, не встретились с ними на Мичике. Тогда и кумыки, а вслед за ними ногайцы и кабардинцы — народы исконно воинственные, проведав о богатых соседях, сделали их предметом своих постоянных кровавых нападений и грабежей. Эти-то тяжкие обстоятельства, вечная необходимость защиты и отпора, по преданию, быстро изменили характер чеченцев и сделали пастушеское племя самым суровым и воинственным народом из всех племён, обитавших тогда на Кавказе. Но возникшее сознание собственной силы вызвало уже среди самих чеченцев хищнические инстинкты и не довольствуясь обороной, партии смельчаков их стали вторгаться к соседям и опустошать их земли. К этому периоду чеченской истории относится сохранившееся в народе предание о нашествии на них тавлинцев, под именем которых разумелись жители соседней с ними Горной Чечни. Это бывшие одноплеменники, завидуя их благосостоянию, огромным скопищем спустились к ним за добычей. Они вышли на равнину из Аргунского ущелья, где ныне крепость Воздвиженская и направились к ущелью Ханкальскому. Чеченцы не препятствовали их движению вперёд, показывая вид, что спешат укрыть в леса семейства и имущество, но то была только хитрость, позволившая им обойти врага и занять позицию в тылу его, у входа в Аргунское ущелье. Тавлинцы, видя, что им заграждено отступление, пытались пробиться назад, но мгновенно были окружены и рассеяны, причём большая половина их истреблена.

На этой стадии развития политического и общественного быта застали чеченцев русские. Они нашли в них упорного, неукротимого врага, которого и физические силы и чисто демократические обычаи и весь образ жизни, словом, дышали войной и волей. Чеченец красив и силён. Высокого роста, стройный, с резкими чертами лица и быстрым решительным взглядом, он поражает своей подвижностью, проворством, ловкостью. Одетый просто, без всяких затей, он щеголяет исключительно оружием, соревнуясь в этом отношении с кабардинцами и носит его с тем особенным шиком, который сразу бросается в глаза казаку или горцу. По характеру чеченец имеет много общего с другими горными племенами Кавказа, он также вспыльчив, неукротим и легко переходит от одного впечатления к другому, но в его характере нет той благородной открытости, которая составляет характерную черту, например, кровного кабардинца, они коварны, мстительны, вероломны и в минуты увлечения опасны даже для друга. Собственно военные способности народа были невелики, но этот недостаток с лихвой вознаграждался у него необыкновенной личной храбростью, доходившей до полного забвения опасности. Русские войска, вступая в Чечню, в открытых местах обыкновенно совершенно не встречали сопротивления. Но только что начинался лес, как загоралась сильная перестрелка, редко в авангарде, чаще в боковых цепях и почти всегда в арьергарде. И чем пересечённее была местность, чем гуще лес, тем сильнее шла и перестрелка. Вековые деревья, за которыми скрывался неприятель, окутывались дымом и звучные перекаты ружейного огня далеко будили сонные окрестности. И так дело шло обыкновенно до тех пор, пока войска стойко сохраняли порядок. Но горе, если ослабевала или расстраивалась где-нибудь цепь, тогда сотни шашек и кинжалов мгновенно вырастали перед ней, как из земли и чеченцы с гиком кидались в середину колонны. Начиналась ужасная резня, потому что чеченцы проворны и беспощадны, как тигры. Кровь опьяняла их, омрачала рассудок, глаза их загорались фосфорическим блеском, движения становились ещё более ловки и быстры, из гортани вылетали звуки, напоминающие скорее рычание тигра, чем голос человека. Такими они были, по рассказам очевидцев, во время резни в Ичкерийских лесах. Таким образом, чеченцы являлись, в сущности, в обыкновенном смысле этого слова, разбойниками, варварами, действовавшими на войне с приёмами жестоких и хищных дикарей. Кто-то справедливо заметил, что в типе чеченца, в его нравственном облике, есть нечто, напоминающее волка. И это верно уже потому, что чеченцы в своих легендах и песнях сами любят сравнивать своих героев именно с волками, которые им хорошо известны, волк — самый поэтический зверь по понятиям горца. «Лев и орёл, — говорят они, — изображают силу: те идут на слабого, а волк идёт и на более сильного, нежели сам, заменяя в последнем случае все безграничной дерзостью, отвагой и ловкостью. В тёмные ночи отправляется он за своей добычей и бродит вокруг аулов и стад, откуда ежеминутно грозит ему смерть… И раз попадёт он в беду безысходную, то умирает уже молча, не выражая ни страха, ни боли». Не те же ли самые черты рисуют перед нами и образ настоящего чеченского героя, самое рождение которого как бы отмечается природой, в одной из лучших песен народа говорится, что «волк щетинится в ту ночь, когда мать рожает чеченца». При таких типичных свойствах характера, понятно, что чеченец и в мирное время, у домашнего очага, выше всего ставил свою дикую, необузданную волю и потому никогда не мог достичь духа общественности и мирного развития. Естественно, что быт чеченцев отличался обычной простой, патриархальностью самых первобытных обществ, родовое начало было в нём преобладающим элементом и при том настолько сильным, что каждое общество, каждое селение жило своей особенной самостоятельной жизнью. Это были отдельные независимые мирки, в которых адат (обычай) заменял закон, а старший в роду был в одно и то же время военным предводителем, судьёй и первосвященником. Каждая деревня имела свои обычаи, сохраняла свои предания и старалась не иметь никаких общих интересов даже с соседними аулами. Но, конечно, столкновения были неизбежны и прямым последствием их являлись ссоры, оканчивавшиеся нередко убийствами и грабежами, потому что пылкий чеченец никогда не прощал обиды. Тогда начинался длинный ряд кровомщений, ведший к истреблению целых семей и даже аулов. Не лишнее сказать здесь, что обычай кровомщения, бывший причиной постоянных междоусобий в чеченской земле, был лучшим союзником русских, которые нередко прямо пользовались им, как средством бросить в страну семена розни и внутренней вражды.

На почве именно обычая кровомщения выработался в Чечне, как и в других кавказских странах, особый, любопытнейший тип людей, называвшихся абреками. Название это обыкновенно присваивалось русскими всем отважным наездникам, пускавшимся в набеги небольшими партиями, но, в сущности, абрек есть нечто совершенно иное, это род принявшего на себя обет долгой мести и отчуждения от общества вследствие какого-нибудь сильного горя, обиды, позора или несчастья. И нигде абречество не принимало такого удручающего характера, как у чеченцев. Эти люди становились одинаково страшными и чужим и своим, отличаясь жестокой, беспощадной ненавистью ко всему человеческому. Слово «абрек» значит заклятый. И никакое слово так резко не высказывает назначения человека, разорвавшего узы дружбы, кровного родства, отказавшегося от любви, чести, совести, сострадания, словом — от всех чувств, которые могут отличить человека от зверя. И абрек поистине есть самый страшный зверь гор, опасный для своих и чужих. Абреки нередко составляли небольшие партии или шли во главе партий, перенося всю силу своей ненависти на русских. И встреча с ними войск неизбежно вела за собой кровопролитные схватки. Абреков можно было перебить, но не взять живыми.

(СМОТРИТЕ — Василий Потто. Кавказская война. Том 2. Ермоловское время.)