Мозаика жизни. По разные стороны июня

Это тоже был июнь. Один из тех, что отпечатываются в памяти спустя годы. Не по числам, не по событиям, а по ощущениям и теплу.

Комната была залита мягким светом. Полупрозрачные шторы колыхались от ветерка, который врывался лишь ненадолго, стесняясь потревожить. За окном полыхало начало лета: машины, голоса, перезвоны велосипедов, жаркие волны от асфальта, раскалённые крыши домов. Город жил, а внутри царила почти безмятежность. Только золотая капля солнца на стене и тиканье настенных часов напоминали, что время не остановилось.

Они лежали рядом на широкой кровати — в центре тайного мира, куда нет доступа никому. Простыня обнимала лёгкой тканью, а воздух был насыщен сладким ароматом клубники и её кожи. На столике — глубокая миска с клубникой: зрелые ягоды с бархатистыми боками. Она улыбалась, когда он клал ягоду ей на губы, и целовал  её, сперва осторожно, затем увереннее. На спинке стула, что стоял чуть в стороне, было небрежно накинуто её красное платье.

Он взял ещё одну ягоду, размял пальцами и поднёс к её губам. Она подалась вперёд, глядя ему в глаза, без слов, но с доверием. Клубничный сок остался на её губах — он вытер его большим пальцем и задержал руку на её лице. 

— Вкусно, — сказала она, смакуя сочность клубники.
— Вкусно, — ответил он, но не про ягоды.

Она прижалась щекой к его плечу, прячась в этом касании. Его рука скользнула по её спине — медленно, запоминая изгибы на ощупь. Дыхание стало общим. Тишина хранила то, что не выразить словами — ни тогда, ни потом.

Теперь, спустя годы, она вспоминает тот день как мираж, настоянный на аромате клубники и его прикосновениях — ласковых, чуть медленных. Порой ей кажется: если в комнате станет совсем тихо, можно услышать его шёпот: «Не забывай…» Он тоже помнит. Засыпая под шорох вентилятора, порой ощущает её запах — не парфюм, а кожу, волосы, тепло рук. Просыпаясь, он думает: любовь осталась. Не покинула. Просто сменила форму.

Она больше не надевает красное платье. Слишком яркое — оно будто принадлежало другой, той, которая таяла под его взглядом. Но выбросить не могла, не из сентиментальности, а потому, что в каждой складочке шёлка осталось прикосновение его рук. И он всё чаще замечает за собой, что в шуме улицы, в торопливых прохожих, в силуэтах на остановках — ищет её. Неосознанно. Не специально. Просто взгляд цепляется за белокурые локоны, за знакомый изгиб фигуры, за походку. Он не надеется. И всё же каждый раз оборачивается, когда слышит её имя в чужом разговоре или в плейлисте случайно играет та самая мелодия.

Она бережно хранит их общие фотографии и одно голосовое сообщение, где он особенно мягко произносит её имя, где радостно говорит, как они поженятся и будут жить вместе. Его красивый, бархатный баритон до сих пор волнует её. Иногда она включает сообщение лишь ради любимого голоса. Ради тона, в котором больше чувств, чем в любых признаниях. А он иногда идёт той же улицей: вроде бы не смотрит по сторонам, но всё равно замедляет шаг возле дома, где теперь другие окна, другие жизни. И если солнце отражается в стекле под тем же углом, ему мерещится: в комнате вновь колышутся шторы… и она там.

Они не вместе. Но когда сердце вдруг вздрогнет от запаха клубники в июне, они оба улыбаются — по разные стороны города, не зная, что делают это одновременно. Потому что «вместе» — не всегда про расстояние. Оно значит — «вечно».