Жизнь моя...

–Жизнь моя! Что хочу, то и делаю. Живу, как мне нравится, и вы мне не указ, – Илья Петрович стукнул кулаком по столу так, что на нем подпрыгнула папка с бумагами. Свою мысль он пытался донести взрослому сыну, который в очередной раз приехал в полицию забирать отца после обычной студенческой тусовки в одном из кафе, где студенты нечаянно (да именно так) разбили огромное зеркало, –мне нравится молодежь. Мне с ними интересно. Мне нравится такая жизнь, свободная и веселая. Мне нравится кататься на мотоциклах. Ничего этого я не мог себе позволить. А теперь… 
–Теперь ты ведешь себя неадекватно,- сын сердито топнул, – мы с Маринкой возьмем над тобой шефство. Ты уже старый.
–А вот вам! – Илья Петрович сунул огромный кулак под нос Вадику.
–Да что такое, наконец?! – сын повысил голос. –Что ты творишь?! Ведь всё было хорошо…
–Хорошо?! Для кого хорошо? Для вас или для меня? Да я и не жил вовсе. Что вы знаете обо мне? Вас ничего не интересует совсем, дальше собственного носа и не видите,-Илья Петрович гневную речь продолжил уже на улице.
–Ладно. Потом поговорим, а сейчас мне пора на работу, – сын махнул рукой и направился к трамвайной остановке.


А ведь ещё совсем недавно всё текло своим чередом.  Тихо и мирно. Всё, как говорится, было как у людей.  Была семья, работа, любимая жена, двое детей. Трудился, как вол, чтобы дети ни в чем не нуждались. Они выросли, получили образование, разлетелись.  Это –то и правильно. Так и должно быть, но о родителях –то тоже не следует забывать. А тут и жена велела долго жить, оставила его одного.


В ту переломную ночь Илье Петровичу не спалось. Сон упорхнул, словно стая воробьев. Хоть бессонница и стала явлением совершенно обыкновенным, но не очень нравилось ему вот так валяться и думки думать. А думы, надо сказать, были разные и не самые привлекательные, и копошатся они, словно поросята в корыте. Воспоминания наваливаются, а с ними и радости былые с обидами вспоминаются. А ночью, сами знаете, обиды приобретают размеры Эвереста, если не выше.

Ночь же эта выдалась необыкновенная. Стояла тишина, даже слышно было как перешептываются листочки на росшем под окнами, клене. Одноногий фонарь подслеповато подмигивал, но был тих и спокоен. Молчала и луна, и звезды, рассыпавшиеся по черному небесному бархату, ставшему вдруг похожим на халат волшебника из сказки. Их призрачный свет, как ласковая рука, скользил по окрестностям, придавая нЕкую таинственность. Невесомый ветерок прозрачными пальчиками осторожно перебирал, точно боясь помешать хрупкому сну, легкие занавески, которые повесила ещё жена такая родная и любимая, что забыть про неё не удается. И вдруг ему показалось, будто легкая прохладная ладошка коснулась его щеки. Совсем так, как делала жена, желая успокоить и подбодрить. У Ильи Петровича даже дыхание на мгновение остановилось.
–Тьфу! Надо же пригрезится такое! Вот что значит не спать ночами, – рассердился на себя Илья Петрович.
Теперь мысли потекли в ином направлении. К нему вдруг пришло осознание, что он и не жил вовсе. Да, он дышал, ходил, говорил, любил, работал, но…не жил никогда именно для себя, для своего удовольствия. А теперь в семьдесят пять лет уже поздно… Стало тоскливо и жалко себя…Конечно, поздно, доктора дают ему всего год или полтора…Поздно? Или ещё всё-таки можно.
–Ну нет! – решил Илья Петрович. – Пусть год, но мой. И я проживу его так, как мне хочется. Жизнь у меня одна-единственная. А я хочу, –он даже зажмурился от переживаний и возникших надежд, – хочу в Рио- де-Жанейро!
Почему именно туда, он сам не знал. Это понимание пришло как-то вдруг и сразу.
–Хочу сидеть на балконе, любоваться морем, а лиловый негр подавал бы мне сигары. Хочу! Значит, так и будет. Могу себе позволить первый и последний раз в жизни, – с такими мыслями он неожиданно уснул и спал спокойно до самого утра.
А утром…Звонким от птичьего гама, от шуршащих за окном шин и казавшимся от этого весёлым, он почувствовал неожиданную бодрость во всем теле, свежесть в мыслях. Решение пришло внезапно и наполнило его энергией. Он продаст квартиру, и этих денег хватит ему и на поездку, и на негра, а пока он здесь поживет в свое удовольствие.

И продал, переселился в общежитие к тем студентам, с которыми тусовался уже не раз. Стал бывать вместе с ними на вечеринках, кататься на мотоциклах. Он вдруг почувствовал, как пахнет живая жизнь, как целуется ветер. И ему это нравилось. Ему. Но не детям. Его поступки вызывали у них отторжение. Их злило, что он вместо того, чтобы доживать свою жизнь без проблем, вместо того, чтобы оставить им наследство, проматывает всё, что имел. Его интересы не вызывали у них какого-либо сочувствия и понимания. Даже весть о том, что осталось ему недолго жить, а потому он хочет получить от жизни всё, что недополучил, вызвало бурю негодования.
–Ты же отец, – напоминали они, – ты должен всё оставить нам. Мы ведь твои дети. И у тебя есть внуки. Ты забыл? –вопрошали они.
–Не забыл. Но я дал вам всё. А теперь вам не нужен. Вы ведь ни разу не навестили меня, даже не звоните никогда. А теперь пожелали вспомнить, что я отец. От вас же мне ждать ничего хорошего не приходится. Ведь я знаю, услышал как-то случайно от внука, что вы меня намерены отправить в дурку. Тогда вы будете иметь право на законных основаниях ограбить меня, а теперь… Теперь нет смысла. До денег ведь от продажи квартиры вы не доберетесь.
Дети действительно не желали ничего знать, видеть, понимать. Сам по себе он, и правда, был не важен, да и уже не нужен. Они выросли. А вот наследство уплывало… Да и уплыло.
–Всё, – заявил сын после этой отповеди, – не хочешь по-хорошему, тогда мы умываем руки. Делай, как знаешь.  Но ты для нас больше не существуешь.
 И дочь молча согласилась с братом.

У них свои дела и заботы.