Бедная Маша

Не первой молодости учительница начальных классов Мария Петровна попала в столицу Центрально-европейской страны совершенно случайно, никогда и не мечтая об этом.
Она родилась, выросла и всю свою жизнь проработала в школе-восьмилетке в отдалённой деревне на Среднем Урале. Сирота, жившая вдвоём с бабушкой, Маша всей душой любила простую сельскую жизнь, что почувствовала и поняла, когда её, круглую отличницу, колхоз направил на учёбу в педучилище с наказом непременно вернуться в родную школу. Хотя райцентр, в котором она с отличием закончила учебное заведение, отстоял-то всего в каких-то тридцати километрах от их деревни, а учёба там нравилась способной девчушке с самого начала, да и жизнь в чистеньком общежитии с полюбившимися подружками показалась для неприхотливой Маши каким-то чудом, где не надо было каждый день, как в деревне у бабушки, колоть и таскать дрова, топить печь, носить из обледеневшего колодца воду и всегда, без выходных следовать распорядку, задаваемому уходом за коровой, телёнком, овцами и прочими курами-утками. Несмотря на всё это, она с первых же дней поняла, что именно всего перечисленного-то ей и не хватает, и ни на какие городские соблазны – кино хоть каждый день, а не как у них в клубе – раз в две недели, концерты артистов областной филармонии, которые к ним вообще никогда не добирались, мороженое, горячий душ – не променяет она милую сердцу деревенскую повседневность, которая стороннему, непривычному к ней человеку покажется повторяющейся изо дня в день рутиной, скукой, отсутствием свободы, а для неё составляло простое каждодневное счастье. Как же скучала Маша по своей милой бабушке, по проводимым с ней вдвоём неспешным вечерам после заполненного работой дня; по взращенной с тонконогого телёночка любимой корове, её гладкой, маслянистой шёрстке, доверчивым глазам с синими зрачками и шершавому языку. В минуты, не занятые учёбой и городскими забавами, её память наполнялась живыми картинами деревенских будней в окружении мудро-тихих озёр, полных грибов и ягод окрестных перелесков, крутизны берегов над тягучей речкой. Как же рвалась она в бабушкин дом, первой на каникулах уезжая на попутках, с какой тоской возвращалась в райцентр к началу учёбы, отсчитывая, как наказание, каждый день до её окончания.
Но три года в педучилище, как они не тянулись, прошли, и родная школа встретила свою, казалось бы, совсем недавнюю ученицу в её новом качестве – учительницы первого класса, который ей предстояло вести по четвёртый.
Как-то совсем незаметно для окружения и самой Маши, ставшей, впрочем, уже не только для своих учеников, но всего деревенского окружения – Марией Петровной, она подготовила для перехода в пятый класс целых четыре таких выпуска, в последнем из которых училась уже дочка её самых первых первоклашек. Ушла из жизни бабушка, и Маша в их стареньком домике осталась совсем одна, если не считать кошки с собакой и полдюжины разномастных кур с красавцем-петухом. Времени и сил на скотину не хватало – всё забирала школа и любимые ученики, а потому после естественной убыли постояльцев скотный двор опустел. Да и много ли ей одной надо? Всё потребное к столу она выращивала в огородике, который держала, однако, скорее по привычке, чем по необходимости, молоко-сметану-творог покупала у соседей, чем-то баловала себя в сельмаге. Учительской зарплаты вполне хватало, однако, на скромную одежду и обувь, которые она носила предельно аккуратно и подолгу не из скаредности, а по привитой бабушкой привычке бережно относиться к вещам.
Превратившись в Марию Петровну, Маша посчитала для себя неудобным ходить в клуб на танцы и девичьи посиделки. Избалованных вниманием не уехавших из деревни парней быстренько разобрали в мужья оказавшиеся побойчее сверстницы. Завязавшаяся было переписка с уехавшим в город учиться нравившимся ей молодым соседом постепенно затухла. А через пару лет, после того как она прекратилась, он приезжал на побывку к родственникам с красивой женой из городских.
Мария Петровна не то чтобы свыклась со своим положением, она просто-напросто и не хотела ничего иного, кроме как удовлетворявшей её во всём жизни школьной учительницы, до краёв наполненной заботой о детишках и каждый год обновляемой переходом на очередную программу для взрослеющих учеников. А раз в четыре года вовсе полная смена всего и вся в  её жизни после встречи с новыми  первоклашками, неуёмная энергия которых, восторженные глазки и не растраченное желание учиться всегда удивляли и подпитывали Марию Петровну, придавали ей сил. О своём будущем она никогда не задумывалась, полагая, что вся жизнь так и будет протекать в любимой деревне среди родителей, бабушек и дедушек её учеников, которые постепенно будут прибавляться в своём числе, пока не станут преобладать и доминировать среди сельчан. Так полагала Мария Петровна о себе и своей судьбе, которая, однако, не всегда находится в людских руках и зачастую склонна к кардинальным изменениям, от нас нисколько не зависящим.
Мария Петровна, для которой каждый выезд в райцентр был событием, а месячные курсы повышения квалификации в областной столице – пыткой и испытанием, которая так и не осуществила заветную мечту посетить с экскурсией Москву и Ленинград, волею начальства оказалась в самом центре Европы, куда её направили учить детей работников советских дипломатических, торговых и прочих представительств. Она слышала о том, что иногда, не очень часто, если не сказать – редко, по линии Министерства образования преподаватели выезжают в такие командировки, что считается чрезвычайно престижным и выгодным с материальной точки зрения. Но применительно к себе она подобную возможность и в мыслях не держала, полагая, что предназначена такая поездка для каких-то особенных учителей, обладающих качествами, недоступными её пониманию. И правильно делала, поскольку кристально честную в большом и малом Марию Петровну ждало бы большое разочарование, узнай она тогда, какими именно свойствами души, а порой и тела, надо обладать, чтобы поработать пару-тройку лет в любой советской школе за пределами страны, хоть в тропической Африке или знойной Азии, не говоря уже о таком «подарочном фонде» как европейская столица. Её идеалистические представления на этот счёт с большим трудом и под воздействием неопровержимых фактов, в которые она долгое время отказывалась верить, развеялись лишь к концу её собственного пребывания за рубежом.
Но обо всём по порядку. Не ведая нависшего над ней громадья судьбоносных решений руководства, Мария Петровна мирно готовилась ранним летом к приёму нового пополнения школяров. А в это самое время в областных образовательных структурах шёл невидимый, но непрекращавшийся ни на минуту бой за единственное место учительницы начальных классов в той самой столице того самого государства. Претенденток было немало. Каждая на свой манер, в меру своих знаний, возможностей и уровня знакомств, используя известные им методы и приёмы – от солений и копченостей собственного производства до посулов исполнить самые нескромные пожелания, в том числе и по части закупок иностранного ширпотреба,  пробирались через бюрократические препоны разного уровня. По прошествии боёв местного, так сказать, значения, в результате которых, оставив позади в слезах, подсчётах материальных и моральных потерь, менее удачливых соперниц, всё ещё разгорячённых и изливавших свою горечь в бесконечных телефонных разговорах с подружками, а кое кто и на страницах анонимок в вышестоящие контролирующие или обеспечивающие безопасность инстанции. В итоге вперёд вырвались две фаворитки с примерно одинаковым набором шансов на успех. Понятно, что на этом этапе в расчёт принимались не педагогический стаж, умение работать в школьном коллективе и такая эфемерная вещь, как  любовь учеников, а ресурс административной поддержки, и он оказался у обеих не только весомым, но и абсолютно равновеликим, что привело лицо, принимавшее самое что ни на есть окончательное решение, вначале в смущение и замешательство, а потом в ярость после того, как оба высокопоставленных отца претенденток вздумали организовать самую настоящую подковёрную борьбу, поднявшую нешуточную волну пыли, привлекшую к себе внимание самого высокого в области начальства, снизошедшего до вопроса: «Что у тебя там за шум?», что в переводе с советско-бюрократического на общечеловеческий могло означать сомнение в соответствии занимаемому посту.
С тем, чтобы полностью обезопасить себя, первое лицо в образовательной структуре области изгнал из списков на командировку за большими деньгами обеих кандидаток с административными ресурсами и принял кардинально-революционное решение – найти абсолютно нейтральное лицо, никогда ни на что не претендовавшее в плане выезда за границу, желательно не обременённое семьёй и из глубинки. Референтам и помощникам на всё про всё было дано два дня. Выбор пал на Марию Петровну, над которой среди ясного неба разразился гром то ли счастья, то ли чего-то иного.
И длился его неумолкаемый грохот всё то довольно продолжительное время, что происходили в жизни Марии Петровны, не переживавшиеся ею ранее вообще, или, во всяком случае, в таких объёмах и одновременно, перемены и события, все как на подбор принципиального свойства.
Судите сами: она впервые собиралась в дальнюю дорогу и к отъезду на длительное время – так что по первому варианту сборов прихватила с собой зимнюю одежду и валенки с красивыми чёрно-блестящими галошами. Обзавидовавшимся коллегам, уже сообщившим ей о своих пожеланиях по части заграничных подарков, с большим трудом удалось уговорить Марию Петровну, неподатливую в вопросах материальных трат, да ещё на себя и на замену того, что, по её представлениям, было ещё вполне пригодно к носке (в крайнем случае – после небольшого ремонта), ограничиться минимумом носильных вещей на самое первое время, но и те немедленно поменять на новые, модные, заграничные, как только получит первую зарплату. В итоге весь скарб Марии Петровны уместился в небольшом, данном соседкой взаймы, чемодане, с которым её сын, служивший в ГДР, вернулся из армии. В отдельной картонной коробке, которую ей ссудили в сельмаге, она везла несколько баночек своего варенья, солёные и сушёные грибы. Кто-то подсказал, что товаркам следует привести в подарок с Родины чёрного хлеба, кусок сала, которое сама Мария Петровна терпеть не могла, палку копчёной колбасы и пару бутылок водки. Она и в этом засопротивлялась было и хотела заменить алкоголь на конфеты и пряники, на что получила детальное разъяснение от знающих подруг, вновь убедивших её в своей правоте. Но с полным недоумением отнеслась к колбасе, сам запах которой уже давно был забыт не только сельчанами, но и жителями райцентра. Решили оставить покупку недостававших продуктов до Москвы, по поводу чего коллеги взяли с неё честное слово, заявив, что иначе им будет неудобно за неё перед теми, с кем ей предстоит работать.
В купированном вагоне поезда дальнего следования ехала Мария Петровна тоже впервые, не зная заранее, что придётся отдельно платить за постельное бельё и чай и спать в одном помещении с незнакомыми людьми, двое из которых были мужчинами.
Москва, тоже увиденная ею впервые в жизни, обрушила на неё всё разом: высотные дома, ширину улиц и непрекращающийся гул транспорта, красоту метрополитена (Мария Петровна и в мыслях не могла бы назвать увиденное ею под землёй техническое совершенство и архитектурное великолепие каким-то коротко-пренебрежительным словечком – «метро»), щедрость продовольственных (в другие она и не заглядывала) магазинов и ночное изобилие света. Однако главный город страны скрыл в этот раз свои основные достопримечательности, как рачительная хозяйка не хвастается в суете рабочих дней бабушкиными серёжками и перстеньком, накопленным хрусталём и столовыми приборами из мельхиора. Столичная жизнь поражала, но не притягивала Марию Петровну, а скорее пугала многотысячной толчеёй вечно спешивших людей, часовыми поездками на транспорте, тяжестью непривычного ритма жизни и отсутствием свежего воздуха, отчего у неё часто кружилась, а то и болела голова.
Но больше всего, до дрожи в коленях, Мария Петровна была обескуражена числом и видом начальников, сидевших в кабинетах, где шло оформление документов на выезд, к которым она по своей простоте относила всех там присутствовавших, не различая по рангам и степеням важности. Вначале она обращалась по данной ей в областном центре письменной подсказке в кабинеты, где люди теснились по нескольку человек вместе, но за разными письменными столами. Там было шумно, временами весело, пили чай, поливали стоявшие по подоконникам цветы. Потом она ходила некоторое время по кабинетам, хозяева которых пребывали в одиночестве. Цветов там было поменьше, вместо чайников – графины с водой, и везде портреты больших партийных начальников в скромных рамках. Общим же для всех посещений были пристально оценивающие взгляды с огоньками личного интереса к выезжающему за рубеж, которые, однако, как по команде гасли сразу же после того, как она протягивала свои выездные документы, или переключались на иной лад – немалого любопытства, как к какому-то чуду или диковине, что сопровождалось неизменным полувозгласом: «А, это та самая!», что подразумевало в переводе всё с того же бюрократического языка – «из общего ряда вон выходящая», или того хлеще – «невесть как и какими путями в этот ряд попавшая». А к этому ещё мысленно присовокуплялись эпитеты вроде «деревенской дурочки». Везде ей задавали одни и те же вопросы о её биографии, учительском стаже, желании работать с детьми, ответы на которые переполняли собственноручно заполненные ею анкеты, автобиографию, привезённые с собой многочисленные характеристики и отзывы.
Только в одном кабинете, без цветов, с множеством телефонов и металлическим сейфом, его хозяин вкрадчивым голосом не столько ставил вопросы, сколько рассказывал сам, подводя к  конкретным выводам, на которые ожидал её односложные ответы, похоже, ему понравившиеся. Лишь однажды Мария Петровна не оправдала его ожиданий, когда не смогла назвать фамилию человека, портрет которого висел над головой хозяина кабинета. Она смутно помнила, что где-то уже видела его наверняка, но вот где именно и в связи с чем, так вспомнить и не смогла. Лицо на портрете было не старым, но уже с  бородкой клинышком, узким, без очков и с большими залысинами с двух сторон, свободными от зачёсанных назад волос. Точно не член политбюро, имена которых с привязкой к их официальным фотографиям Мария Петровна, по рекомендации в области, выучила наизусть. Нет, человек на портрете был не из них, да к тому же в военной гимнастёрке или френче. Хотела сказать фамилию наобум из числа первых деятелей революции, но пауза излишне затянулась и хозяин кабинета, немного поморщившись, примирительно махнул рукой со словами: «А, может, оно и к лучшему». Он был единственным, кто в конце встречи встал из-за стола, пожелал ей успешной работы, пожал руку и напутствовал при всех затруднениях обращаться непосредственно к «офицеру безопасности».
Но вне зависимости от того, на каком этаже располагались начальственные кабинеты, качества обивки (или её отсутствия) закрывавших их дверей и табличек на них, количества находившихся там сотрудников, Мария Петровна подходила к ним с одинаковым испугом маленькой девочки перед строгими всезнающими взрослыми, от которых всецело зависела её судьба, и некоторое время приходила  в себя, прежде чем войти.
Удивляясь самой себе, она перестала бояться перед последним огромным кабинетом, который, как ей объяснили много позже, был самым важным и ответственным. Конечно же, не он сам, то есть не помещение, а его хозяин. Но Мария Петровна настолько эмоционально устала к этому моменту, в том числе и от однообразных вопросов, советов и пожеланий, что обратила внимание как раз не на сидевшего в нём, под портретом Брежнева в тяжёлой дубовой раме, представительного мужчину, а на его письменный стол, гораздо больших размеров в сравнении с теми, что она видела прежде у других столоначальников. Однако этот гигант затмевался стоявшим перпендикулярно к нему другим, действительно исполинских размеров столом, за которым, судя по количеству стульев по обеим сторонам, могло поместиться с дюжину гостей, а если попросить их сдвинуться и принести лавки, то и вдвое больше. Но собирались здесь, как поняла Мария Петровна, нечасто: уж больно было чисто и запахов никаких – проветривали значит. Посуду и скатерти хранили, видимо, за деревянными створками в нижней части шкафов, что стояли вдоль стен, поскольку сверху за стеклом стояли десятки книг. А кухня располагалась, как она определила, за неприметной дверью в стене  за главой кабинета. Ну а хозяйничала здесь, судя по всему, дородная, красивая женщина в дорогом шерстяном костюме с высокой, сложной причёской и крупными серьгами – красные камни в золотой оправе, – что сидела тоже в немалой передней и строго поглядывала на затихших в ожидании посетителей. Мария Петровна во время рассказа представительного мужчины о трудностях жизни за рубежом как-то очень явственно представила себе дородную красавицу в белой наколке на взбитых волосах и кружевном фартучке, расставлявшую тарелки на хрустящей скатерти, как в ресторане в областном центре, куда она однажды попала после учительской конференции. Видение неожиданно быстро закончилось добрыми напутствиями и рукопожатием тёплой, пухлой, без мозолей руки хозяина кабинета.
Так и оставшаяся без наколки и передника полнотелая охранница большого начальника выдала Марии Петровне бумаги для передачи их будущему заграничному руководству и авиационные билеты, получив которые, та поняла, что её московские мытарства закончились и обратной дороги нет. У Марии Петровны подкосились ноги и отяжелели голова и всё тело, но вернувшийся страх перед любым начальством заставил быстро прийти в себя и поехать в гостиницу готовиться к отъезду. Собрав свой нехитрый багаж, она так и не сомкнула глаз всю ночь, не раз порываясь убежать на вокзал и уехать в свою любимую деревню. Она так бы и сделала, испугавшись в очередной раз неизвестной дороги, теперь – в незнакомый аэропорт, само словесное обозначение которого пугало её не меньше цен на такси, если бы не строгое предписание ждать служебной машины, на которой её отвезёт сопровождающий (в отправляющей организации уже были случаи опозданий по разным причинам растерявшихся провинциалов к самолёту, и потому с определённого времени они стали перестраховываться).
Но по-настоящему Мария Петровна испугалась и поняла, что все предыдущие её страхи были пустяками и не шли ни в какое сравнение с тем, что она пережила, зайдя в будку паспортного контроля и оставшись один на один с красавцем-пограничником, пристально изучавшим её лицо, проникая всевидящими глазами-буравчиками под кожу и, казалось, внимательно и неторопливо перебирающий в мозгу под шевелящимися на голове волосами все её мысли в поисках самых сокровенных и неблагонадёжных. Это продолжалось мучительно долго, все те несколько минут, показавшихся Марии Петровне немалым отрезком времени, за который она сама, попав на волну военнослужащего, вытянувшись по стойке «смирно» и боясь мигнуть, критически просмотрела всю свою жизнь, а он успел наскоро пролистать её загранпаспорт, поставить нужные штампы и отметки и пожелать ей счастливого пути.
А вот сам полёт на самолёте, который тоже был для неё первым, Марии Петровне понравился: в нём она не почувствовала ничего страшного, о чём её предупреждали опытные подружки. Напротив, она восприняла его как реальный отрыв от земных проблем и забот, одолевавших её в последние недели, а нахлынувшее чувство свободы переполнило её настолько, что к показавшемуся необыкновенно вкусному стандартному воздушному пайку-обеду «Аэрофлота» Мария Петровна, набравшись храбрости, выбрала из предлагавшихся тогда напитков полный бумажный стаканчик красного вина.
Заграничный пограничник, в сравнении с нашим подтянутым молодцем, показался ей вовсе не страшным, а помятым и уставшим служакой, без должного внимания следившим за пересекающими границу. Столица Центрально-европейского государства, промелькнувшая увиденными в путеводителе историческими памятниками, произвела впечатление городка скромного, но очень чистенького и небольшого, наподобие их областного центра. Так же, не по-советски, ухоженно, всё аккуратно и разумно расположено оказалось и в том закрытом от посторонних глаз квартале, где жили, работали и куда водили в школу своих детей наши граждане, временно командированные в эту страну. Однокомнатная квартирка, в которой разместили Марию Петровну, была выше всяких похвал для неизбалованной хозяйки. А то, что располагалась она на первом этаже перед небольшим газончиком с жидкими кустиками и чахлыми цветочками, предавало ей дополнительную прелесть, поскольку напоминало о родной деревне, чего Мария Петровна наверняка лишилась бы, будь та хотя бы этажом выше. 
На её счастье, Мария Петровна приехала в самый канун начала нового учебного года, что отсекло время на раскачку, ненужные переживания по поводу переезда, вхождения в незнакомый коллектив, что никуда не делось, но оказалось отодвинутым на второй план главным делом её жизни – учительством. Первоклашки показались ей сходными с деревенскими ребятишками в желании учиться и познавать новое, сохранить что в них до выпуска из начальной школы она считала для себя самым главным. И не сразу, за единой по тем временам школьной формой – серо-голубыми костюмчиками для мальчиков и коричневыми платьицами с чёрными каждый день и белыми по праздникам фартучками для девочек – обнаружила она неведомое ей раньше неравенство между ними, про которое сейчас бы сказали  «социальное расслоение». Мария Петровна столкнулась с неведомым ей, советскому человеку из глубинки, явлением поразившим, заразившихся им от взрослых малышат, воспринимавших, как губка, разговоры старших и воспроизводивших в своей среде увиденное ими размежевание на категории высших, куда входили дипломаты и сотрудники важных ведомств, и низших – обслуживавших их внутреннюю жизнедеятельность технических работников с примыкавшими к ним учителями. Воспитанная в других правилах, она не могла потворствовать тому, чтобы дети видели друг в друге не просто добрых товарищей, первенство между которыми может устанавливаться исключительно по принципу их способностей и отношения к учёбе, и всячески противилась проявлениям угодничества перед выходцами из семей руководства и унижением детишек из среды техперсонала. Она категорически восставала против заведомо негодного, но нередко практиковавшегося в школе мнения о том, что, дескать «на осинке не растут апельсинки», а «яблоко от яблоньки недалеко падает». И немало удивляло Марию Петровну, что поддержки коллег в своих намерениях установить равенство среди детей, руководствуясь исключительно принципами советской школы, почти не находила, за малым исключением и то в скрытом виде. Чаще же дети из высшего разряда пользовались у командированных в Центрально-европейскую страну преподавателей явной симпатией и некоторой поддержкой, видимо, с расчётом на поддержку их родителей в том случае, когда встанет вопрос о продлении их пребывания здесь. К остальным же отношение строилось в лучшем случае на нейтральной основе, а порой и с элементами непозволительного предубеждения, если не пренебрежения.
За делами Марии Петровне всё было недосуг выйти в город. По правде говоря, свободный выход, как таковой, для той части сотрудников, к которой она была отнесена, предусмотрен не был по соображениям безопасности, что является повсеместным правилом почти у всех иностранных представительств. Организовывались время от времени коллективные выезды, но не на ознакомительные экскурсии, куда она непременно поехала бы, а в крупные магазины, находившиеся за пределами города, что её мало интересовало. Всё необходимое для пропитания, да и кой-какую одежду она приобретала в магазинчике на внутренней территории, смешно называвшемся «коммиссор», что выдавало в нём, помимо кооперативной  природы, на которой он, как официально декларировалось, был основан, ещё и коммерческую. Но как бы там ни было, всё нужное ей Мария Петровна там находила: хлеб, молоко, яйца, иногда – мясные продукты; изредка баловала она себя иноземными овощами, фруктами, пробовала местные сладости. С удивлением рассматривала на полках банки в ассортименте с чёрной и красной икрой, вкуса которой она, выросшая в деревне, вовсе не знала. Или вот запаянная в большие  жестянки свежайшая вобла, вся как одна с икрой, что Мария Петровна позволила себе попробовать. Ну и там водки разные, вина, отборный армянский коньяк, что её, по правде говоря, мало привлекало, но вызывало чувство гордости за само наличие и разнообразие.
За пределы их мини-городка, где присутствовала вся необходимая для безбедного проживания инфраструктура, включая парикмахерскую и спортзал, она стала выходить через несколько месяцев после своего приезда, ближе к весне. Неподалёку находился громадный лесопарк, простиравшийся на многие километры вдоль  обводного, на случай наводнения, относительно широкого канала, закрытого без нужды до особого случая с двух сторон дамбами со шлюзами, и превратившегося оттого в тихий, основательно зарыбленный пруд. Гулять туда Марию Петровну пригласили её новые (а старых-то у неё и не было) знакомые – молодые супруги-учителя, недавно родившие прелестную дочку. Так втроём с детской колясочкой они и прогуливались по широким асфальтированным дорожкам вдоль канала. Однажды молодые коллеги под каким-то предлогом оставили её одну с коляской, что потом превратилось в часто повторявшуюся практику. Возвращались они возбуждённо-радостные с пакетами покупок, которые тщательно скрывали в закрытом шторками пространстве под коляской внизу, между колёс, где предполагалось место для детских игрушек. Позже выяснилось, что приглянувшаяся ей молодёжь беззастенчиво использовала подругу-недотёпу для того, чтобы по-быстрому смотаться в близлежащий район портовой полулегальной торговли, где нашим гражданам появляться было категорически запрещено, но было страшно выгодно, если задумывать спекулятивные покупки, а то и сделки обмена дефицитного в Союзе товара на водку, а ещё прибыльнее – на икру. Предприимчивую пару разоблачили и с позором отослали домой, досрочно прекратив им командировку и конфисковав весь накопленный для спекуляции товар. Под сурдинку хотели было привязать к этому делу и Марию Петровну, едва ли ни как соучастницу, но, поразмыслив, оставили её в покое, как человека предельно честного, искреннего и где-то по-детски наивного, что подтвердили и сами неудачливые скупщики дефицита.
Мария Петровна была поражена случившимся и долго потом устранялась от внерабочих контактов с коллегами и другими сотрудниками, опасаясь подвоха и неприятностей.
Но ей явно не хватало совместных и одиночных с коляской прогулок вдоль канала, с которыми у неё оказалось связано немало приятных воспоминаний, в частности о встречах  с живностью, в изобилии обитавшей по его берегам. Бесчисленные стаи птиц: от всякой щебечущей мелочи, наподобие той, что селилась в садах и палисадниках её деревни, до венценосных удодов и красавцев-фазанов, неспешно разгуливавшихся по лужайкам. Показывались порой шустрые норки, и проворные на суше и смирно-спокойные в воде бобры. Привыкла она и к всплескам немалого размера рыбин в вечерних, цвета тёмного золота, заводях. А однажды, когда, как казалось, она уже пообвыклась к жизни рядом с миром животного изобилия, Мария Петровна совершенно неожиданно для себя пережила едва ли не шок, когда с пешеходного мостика через канал, привлечённая возбуждённой толпой гуляющих, с недоумением и едва ли не с тревогой, всматривавшихся в глубь воды, она вместе со всеми увидела там неторопливо двигавшееся чудовище в полтора-два десятка метров длиной и не менее полутора-двух – в объёме. Монстр лениво извивался, уходил ко дну и поднимался к поверхности, будоража воображение собравшихся, видевших в нём гигантского ящера, пока не поняли с облегчением причину своего заблуждения: перед ними предстал во всей красе не один-единственный организм, наподобие касатки, а ныряла, всплывала и синхронно двигалась стая рыб, что не вызывало бы недоумения и выглядело совершенно естественно, если бы не размеры каждой из них – в те же полтора-два метра длиной в сочетании с полуметровой, а то и больше толщиной. Позже, уже в совколонии, знающие мужики-рыболовы  объяснили Марии Петровне, что увидела она скопление амуров, завезённых сюда из России для чистки канала от излишка водорослей и выраставших тут до невиданных размеров по причине обилия корма, отсутствия естественных врагов и полного игнорирования ими приманок рыбаков.
А ещё эти прогулки запомнились Марии Петровне тем, что как-то раз со своими новыми знакомыми они зашли, отойдя немного в сторону от привычного маршрута в местный магазин, где она впервые увидела Их. Все остальные товары её мало интересовали, несмотря на настойчивые рекомендации знающих в покупках толк молодых супругов, обращавших её внимание на кофточки в подарок, электронные часы дешевле пачки мороженого, чайную посуду из тёмно-коричневого стекла. Мария Петровна оставалась совершенно равнодушной как к самим предлагаемым товарам, не видя в них надобности, так и к ценам на них, которые знающие в этом толк заядлые покупатели, называли смешными. Но вдруг где-то в самом дальнем углу она увидела Тех, что поразили и привлекли её настолько, что она готова была к покупке сразу же, не узнавая цену и не торгуясь. Там стояли неподвижно, но в таких жизненно-динамичных позах, как только что сошедшие с красочного, любимого ею с детства мультфильма Диснея о Белоснежке – все семь гномов: в широченных штанах, из-под которых едва виднелись носки башмаков, в разноцветных курточках и шапочках. Шестеро – с бородами, седьмой – как и положено, бритый (или молодой ещё). Оказалось, что местные жители украшают ими свои сады и огороды. Но Марии Петровне это было всё равно, как и протесты сопровождавших её молодых коллег. Гномы были куплены, тщательно упакованы и принесены в квартирку Марии Петровны, где заняли почётное место на пустующей книжной полке. Её счастью не было конца, хотя его природу не понимала ни она сама, ни её подруги-коллеги. Впрочем, сама счастливица и не пыталась выяснить причину своего спонтанного побуждения, а в учительской среде всё отнесли на счёт одиночества и длительного отсутствия у Марии Петровны мужика. Но фигурки выглядели безобидными, стоили, в принципе, недорого, и одинокой женщине быстро простили маленькую блажь. Она же по вечерам чаще смотрела на милых сердцу бородачей, чем на экран стоявшего ниже телевизора, видя едва ли не в каждом из них образ дорогих её сердцу людей – деда и отца, которых знала только по старым, висевшим в единой рамке на стене в избе фотографиям, и двоюродных братьев и их отца – её дяди. Безбородый был похож на её неудавшегося жениха, а тот, что со светлой бородкой и голубыми глазами, – на приходского священника, жившего с матушкой и двумя ребятишками в дальнем селе, куда они с бабушкой, а потом она одна ежегодно приезжала на престольный праздник. Мария Петровна боялась и самой себе признаться, что он ей нравится больше всех других знакомых ей мужчин и гнала от себя эти греховные мысли, ограничивая всё их общение покаянием под епитрахилью.
Через какое-то время Мария Петровна поддалась уговорам и поехала на специально выделенном для этого автобусе в большой торговый центр за городом, где следовало, по советам коллег, приодеться перед летним сезоном. Когда все нехитрые покупки были уже сделаны, нелёгкая на пути к стоянке автобуса провела её мимо витрины большого хозяйственного центра, где красовались на её беду, подготовленные к началу садово-огородных утех Они. Всё те же семь развесёлых гномов в ярких одеждах, но вдвое больших в сравнении с прежними. Мария Петровна не могла удержаться, да и не хотела этого, всецело поддавшись стремлению приобрести новую партию любимцев с более выразительными чертами лица и отличной проработкой всех складочек на одежде, всех деталей инструментов. Аргументы сопровождавших не действовали, цена не останавливала. Глиняные идолы, уже приличного веса были тщательно упакованы, положены каждый в отдельный пакет и с помощью товарок перенесены в автобус, а из него в квартиру Марии Петровны, где разместились вдоль стены под подоконником. Соседство младших собратьев их нисколько не смущало, а те милостиво отвечали им тем же.
Через пару недель в огромном садовом центре Марии Петровне попалась на глаза новая семёрка гномов ещё больших размеров, краше и выразительнее, чем все предыдущие. Обращаться с ними было много проще, поскольку они были не из керамики, а пластиковыми, для устойчивости же в нижней их части предусматривались специальные объёмы с крышечками, куда после установки заливалась вода. Мария Петровна не смогла устоять и на этот раз, хотя стоимость каждого приближалась к малоформатному телевизору. Онемевшие от обилия красочных однотипных коробок соседи по автобусу, на котором наших граждан привезли в торговый центр, по сияющему лицу Марии Петровны и рекламным картинкам на упаковке поняли, что речь идёт об очередной покупке любимых ею гномов, и, молча подвинулись в сторону, предоставляя место для всех семерых вместе с хозяйкой.
Новички расположились почётным строем вдоль коридорчика от самой прихожей до кухонки. Радости Марии Петровны не было конца, хотя, исключая даже намёк на сожаление по поводу предыдущих покупок среднего и совсем малого размеров своего семейства, она начала испытывать неопределённое беспокойство  от мысли о том, как она их всех повезёт на Родину.
Отрезвление пришло к ней после того, как она, увлекшись по примеру многих просмотром каталогов выписываемых по почте товаров, наткнулась на совершенно уникальный набор гномов, предлагавшихся в комплекте или поштучно, поскольку далеко не каждый садовод смог разместить на своём участке всех героев знаменитого мультфильма едва ли ни в рост самой Марии Петровны, не говоря уже об их нескромной цене. На этот раз никуда ходить не надо было: веселенький микроавтобус привёз заказ к самым воротам их закрытого места обитания, а два знакомых сотрудника – родители её учеников – помогли донести заказ до её жилья. Так вот, это самое отрезвление или падение с глаз Марии Петровны любовной пелены к истуканам произошло как раз в тот момент, когда он поняла, что места для них в её квартирке нет. То есть поместить все объёмные коробки с пластиковыми куклами там можно было, но уже только за счёт её собственного жизненного пространства.
И как-то вдруг и сразу, увидев себя как бы со стороны, Мария Петровна с горечью поняла, что её запоздавшее увлечение то ли бесчувственными мужчинами, то ли детскими игрушками привело её, взрослую женщину, пользующуюся авторитетом в коллективе и любовью обожаемых ею учеников, к безрассудным, произведённым исключительно по своей воле тратам, а по сути – к разбитому корыту там, где при её скромности и непритязательности она могла бы обеспечить себе безбедную жизнь на годы вперёд. Но даже не то убивало Марию Петровну больше всего, что выставила себя посмешищем в глазах всей совколонии, в которой ходили о ней нелицеприятные пересуды; и не потеря практически всех сделанных ею за месяцы работы накоплений; а то, что приедет она в родную деревню на зависть многим в окружении множества упаковок с лежащими в них истуканами, которых она побоялась бы даже показать односельчанам; и вряд ли, как и коллеги  по школе здесь готовы будут понять там то, что она учудила, как и то, что у неё не осталось никаких средств для подарков им и тем, кто помогал в оформлении командировки в областном центре и Москве; и что не сможет она никого порадовать, начиная с деда Никиты, недвусмысленно вспоминавшего перед её отъездом о понравившемся ему самогоне из абрикосов, который они пробовали с товарищами после освобождения столицы этого самого Центрально-европейского государства.
Проплакав всю короткую летнюю ночь, Мария Петровна с самого утра уже была в кабинете директора школы и с порога бухнулась перед ним на колени, как если бы пришла на нечастую исповедь к тому самому женатому батюшке, доверяя ему все свои горести, проступки и раскаяния. Директору с разных сторон понемногу сообщали о странном поведении Марии Петровны, и потому рассказанное ею не было для него большим откровением. Конечно же, он сразу же поднял её с колен, усадил в кресло, дал воды и попытался успокоить, что, впрочем, ему слабо удавалось. Слёзы текли ручьём по миловидному лицу Марии Петровны, не знавшему косметики, но пребывавшему всегда в таком порядке, как если бы его хозяйка понимала толк в этом и умело, без излишеств, могла подчеркнуть присущие ему достоинства и убрать недостатки. Эта стройная, всегда державшая себя с большим внутренним достоинством женщина нравилась уже немолодому начальнику, напоминая ему своим скромным видом, терпеливым спокойствием, отрешённостью от внешних соблазнов и отношением к учительству, как высокому призванию, его первую, несостоявшуюся любовь. И он решил помочь Марии Петровне, просившей только об одном – продлении командировки ещё на один год. Просьба была обычной, если не сказать тривиальной: мало кто из вкусивших прелестей заграничной жизни добровольно расставался с ней. На его памяти только один учитель из детдома в дальнем сибирском городке попросил откомандировать его домой через три месяца работы, прямо заявив, что не может жировать здесь, когда его воспитанникам многого недостаёт из необходимого. Директору немало сил стоило тогда уговорить толкового преподавателя математики дослужить до летних каникул, аргументируя тем, что заработанные им за этот срок немалые средства он сможет пустить во благо детского дома. Все остальные просили оставить их ещё на годик-другой, прямо заявляя, что не успели накопить на машину или загородный домик, а то и намекая на встречные услуги. Последних директор отправлял в Союз без промедления, за что получил прозвище  «безжалостный». Марии Петровне он симпатизировал ещё и потому, что, не смея сам напрямую высказываться на тему расцветшего пышным цветом социального расслоения между школьниками, а тем паче явно противодействовать ему, директор, коря себя за то, что угодничал перед руководством совколонии всё с теми же «яблоком от яблоньки» и «осинками с апельсинками», радовался тому, что рядом с ним работает человек  принципиальнее и смелее его, думающий не о личной выгоде через конформизм, а о нежных душах детишек и их бережном воспитании.
Директор своей властью продлил командировку Марии Петровны на год и не отправил её, как всех прочих учителей, домой на каникулы, взяв на должность библиотекаря и помощника воспитателя в летнем лагере для школьников, оставшихся на лето в Центрально-европейской стране. При его непосредственном содействии шустрым ребятам из Торгового представительства удалось вернуть последний, самый затратный заказ Марии Петровны, за который возвратили все деньги, за исключением оплаты доставки.  Семейку тех, что поменьше, выкупил за полцены завхоз Посольства и разместил их на громадной территории личной дачи посла. Вторую по счёту покупку Мария Петровна подарила детскому саду, оставив на книжной полке самых давних своих знакомцев из почти оживших героев мультика.
Полученных денег ей как раз хватило на покупку всех запланированных подарков, чем она, не откладывая этого дела в долгий ящик и полностью переборов в себе приближавшуюся к зависимости нездоровую тягу к гномам, целенаправленно сразу же занялась. И, как оказалось, правильно и весьма своевременно сделала, поскольку одного распоряжения директора её судьбою оказалось недостаточно. На место Марии Петровны была прислана едва закончившая пединститут дочка какого-то высокопоставленного чиновника.
Однако этому обстоятельству Мария Петровна была почти рада, поскольку с приобретением всего комплекта подарков и сувениров посчитала свою миссию в Центрально-европейском государстве полностью завершённой и с лёгким сердцем вернулась домой.

Через пару лет, овдовевший к тому времени директор, сильно загрустивший в однообразии столичной жизни и за малым не начавший по этому поводу попивать, решился кардинально изменить судьбу и без предупреждения отправился как-то в лютые январские морозы в дальнюю деревеньку к Марии Петровне, душевная чистота которой, простосердечие, доходившее до детской наивности, облеклись в его памяти в образ, напоминавший о первой любви.
Но это уже совсем другая история.






Сентябрь-октябрь 2021 г.
П. Симаков