Случай в электричке

Происходило всё увиденное в идущей в столицу  электричке совсем ещё ранней весной, когда о ней с надеждой, тоской и нетерпеливой требовательностью вспоминают тёмным ранним утром по дороге на железнодорожную станцию аккуратного районного центра, кутаясь в тёплый шарф, намотанный поверх воротника зимнего пальто или куртки, понимая умом, что она должна неминуемо придти, но всё ещё не веря в это до конца остывшим за зиму сердцем.
Звенящая капелью безрассудно-бесшабашная радость ещё не переступила порог, а стояла бедной родственницей перед ледяной дверью, затворявшей души промёрзших за многие месяцы людей, уставших ежеутренне протаптывать глубокие тропы в заметаемых по ночам дорожках-направлениях к станции, расчищаемых каждый вечер как будто бы специально под места упокоения снега, уставшего от бега позёмкой по уже полностью засыпанным им полям.
Ещё не прошло ни одного дождя, к утру лужи привычно возвращались в скользкую окаменелость катков, сугробы поверху почернели, отяжелели, но не собирались сдаваться, слегка подтаивая на короткое время после полудня.
Так случилось, что обстоятельства заставили воспользоваться ранней электричкой, затемно везущей в столицу студенчество и офисных сотрудников (планктон?), вслед за двумя уже прошедшими перед ней с теми, кому на работу надо ещё раньше, чтобы позаботиться об удобстве ехавших только сейчас, мысленно жаловавшихся на свою судьбу и недовольных уже тем, что пришлось вставать в такую рань, нисколько не думая о тех, кто вынужден был подниматься и ехать ещё раньше, кто был для них первопроходцем на заснеженной целине и мыл полы, вытирал пыль, включал электричество и вставал на охранные посты там, куда они только ещё ехали.
Сумрачность утра, предваряющего заведомо хмурый день, и слабость затягиваемого рваными тучами и без того вялого, угнетённого, едва угадываемого солнца, усугублялись чёрно-серым  облачением публики, заполнившей до отказа вагон электропоезда, заняв, вопреки предписанным противопандемийным правилам,  все скамьи в нём, плотно столпившись остатками в тамбурах и около них. На заполовиненных масками лицах оставались открытыми только глаза под нахлобученными шапками. Нежная на дневном свете голубизна ставших обязательными медицинских атрибутов не оживляла общую унылость картины, превращаясь в серую мертвенность в вагоне, слабо освещённом в предрассветном тумане. Маски радикально-чёрного цвета и вовсе дополняли мрачности в обстановку, создавая видимость склепа с погруженными в неподвижность фигурами, приходившими в движение лишь на остановках.

В полной соразмерности с окружавшей обстановкой, нисколько не нарушая её, а являясь полноправной составной частью, на лавочке в самом центре вагона, на крайнем к проходу месте, сидела девушка, казавшаяся в своём бесформенном зимнем наряде из тёмно-серого синтетического материала, плоском, неопределённо-грязного цвета берете, несколько старше своего возраста. Её лицо, как и у всех пассажиров, загораживала чёрная, с претензией на индивидуальность, маска, над которой полузакрытые глаза в полном согласии с хозяйкой и при её попустительстве делали вид, что борются с дрёмой. Их едва коснулись своим присутствием морщинки-лучики, видимые по причине косого света на фоне теней, выдававших усталость девушки, простительную в конце зимы, замучившей милое создание ранними подъёмами, неурочной работой, дополнительной учёбой и ещё Бог знает какими заботами, скопившимися или навалившимися разом. Черты её лица надёжно скрывались под плотной материей, выдававшей, однако, миловидный абрис высоких скул, прямого носа и твёрдого решительного подбородка, дававших стороннему воображению обоснованную надежду на присутствие дополняющих их красивого рисунка губ. Крепко завязанный пояс-кушак обозначал необыкновенную узость талии, а тонкая ткань чёрной юбки скромным фартучком прикрывала в меру острые колени над стройными в чёрных колготах голенями.
Электропоезд плавно остановился, в самой лёгкой степени вдавив сидевших в спинки скамеек (или уже диванов, поскольку обиты слегка умягчённым искусственным материалом?) и чуть-чуть толкнул стоявших, стараясь никого не потревожить в их спокойствии и дремоте, что сделал за него всполошно вскинувшийся взбалмошный пассажир, сидевший напротив девушки. Проспавший свою остановку, он взлетел волчком вверх и понёсся к выходу, спотыкаясь о сидевших и расталкивая стоявших.
Место освободилось и на него сел молодой человек, приблизительно тех же лет, что и девушка: оба явно не вчерашние выпускники средней школы, а, скорее всего, уже дипломированные специалисты. Высокий, широкоплечий, в чёрной вязаной шапочке, которую он снял и держал в руках, а потом сунул в карман такой же черноты короткого пальто.
Движение после остановки началось с лёгкого толчка, как если бы электропоезд поддался общему настрою везомых пассажиров и на какое-то время впал в сонливое забытьё, по прошествии которого, ещё не проснувшись до конца и не рассчитав своих сил, желая скрыть допущенную оплошность и показать бодрость, дёрнул сверх меры, заставив проснуться всех, кто привычно добирал минуты сна в дороге. В том числе и девушку, резко, как фарфоровая кукла, она открыла большие красивые глаза, впервые увидев спутника напротив.
Молодой человек был виден со спины, но по тому, как глаза девушки вынырнули из сна и решительно отказались вновь впадать в сонливое состояние по примеру многих из проснувшихся рядом, он был недурён собой и симпатичен, то есть держался не высокомерно-неприступной букой, а свободно-приветливо, зная толк в общении с девушками. Как и абсолютное большинство присутствовавших в вагоне, он был в маске, естественно чёрного цвета, и на обозрении, так же, как и у всех, оставались только глаза, лоб и жёсткие, слегка волнистые короткие волосы насыщенного каштанового цвета.
Трудно сказать, что именно привлекло девушку: внимательный прищур голубых глаз молодого человека, чистый, ещё не захваченный морщинами лоб, неподвижная щётка жёстких волос; а, может быть, статный рост и ширина плеч или присущее ему обаяние в сочетании с оригинальным парфюмом, но в красивых глазах девушки мелькнула звёздочка, и она не отвергла, какими бы они ни были,  первые слова незнакомца, приглашавшие к общению.
Похоже, что он был несомненным мастером ведения бесед и умел точно попадать в волнующие потенциальную собеседницу темы, распознавая взгляды, уровень образованности и круг интересов по её манерам, одежде, внешнему виду и мимике, вынужденно сосредоточившись  в это утро самого начала пандемии почти исключительно на глазах девушки, считывая в них основную массу важных для него сведений. Во всяком случае молодой человек успешно провёл первую часть общения, самую трудную и не всегда имеющую продолжение, ловко перескакивая с одной кочки внимания среди зыбкой болотной тины равнодушия на другую, едва видимую в густом тумане недоверия, который имел, однако, явную тенденцию рассеиваться, показывая всё большее число кочек, уверенно выводящих на твёрдую почву ближайшего берега продолжительного разговора. Но весь этот кордебалет с прыжками по кочкам в тумане быстро  бы закончился конфузным падением в остужающую болотную жижу с ушедшего под воду, казалось бы, безошибочно-твёрдого кусочка суши, если бы не поддержка девушки, позволившей увлечь себя в неясные для обоих топкие дали, из которых умно, рассудительно, не без уместного юмора помогла партнёру выбраться на бережок, где беседа могла принять уже более осмысленный и последовательный характер.
Большинство соседей молодых людей по скамьям справа и слева, а также через проход их словесная капель, постепенно превратившаяся через устойчивую морось в полноценный и всё усиливающийся дождь, не отвлекала своим постоянством и возрастающим шорохом, нисколько не мешая их глубокому погружению в обычный для этого времени и положения сон, а те, кто не спал, так же привычно ушли из постылой мрачной действительности в виртуальную реальность, где что-то смотрели, слушали или в лучшем случае – чем-то обменивались. Со стороны создавалось впечатление того, что эти двое – девушка и молодой человек – общаются в каком-то закрытом для всех остальных пространстве: они были для всех видимы, за ними можно было наблюдать, но не слышать того, о чём они говорят между собой, а временами казалось, что их общение происходит уже не на языковом уровне грубого обмена словесными образами, а на каком-то ином, доступном только им. Их уже мало интересовала окружавшая  обстановка, и они пребывали в своём, не менее реальном, но лишь для них двоих, мире, где они, уже уверенно и крепко держась за руки, шли по видимой только им дорожке среди покрытых цветами лугов, глубоко дыша свежим воздухом неоглядных далей под светлым, ласковым солнцем, а не укоренившимся в плотно замкнутом объеме пригородной электрички смрадом вынужденно собравшихся тел.
Они говорили уже не останавливаясь, много, со страстью и восхищением, но не прерывая друг друга, а внимательно выслушивая партнёра до конца, и только после этого вступая с выражением собственных мыслей и чувств. Ещё некоторое время тому назад, вовсе не знавшие о существовании друг друга, молодые люди торопились поделиться накопившимся в их жизни до встречи. И было бы, наверное, забавным узнать, а что же в действительности сообщали они друг другу, и вдруг выяснить, что их разговор касался каких-то далеко отстоящих от их личной жизни тем, и через день-другой они даже не могли бы вспомнить, о чём именно шла речь, что в тот самый момент было для них и вовсе не важно, поскольку передавали они друг другу не смысл слов, а накал переполнявших их чувств и эмоций через мало что значащие слова. И в своём мире они уже не шли, а бежали, временами отрываясь от бренной поверхности, какой бы она там ни была – тропинка в разнотравье, песчаная, накатанная дорога или берег моря, и взмывали над ней, вначале понемногу, отрываясь на пару-тройку шагов, наподобие непродолжительного прыжка, а потом, осмелев, и вовсе уже не касаясь ногами тверди, а по своей воле поднимаясь всё выше и переходя в настоящей полёт, но всегда вместе, рядом и крепко держась за руки.
А в то же самое время в их земной жизни руки обоих трепетали в такт ходьбе, бегу и полёту, всё ускоряясь в движениях кистей и отдельных пальцев, летавших между их телами трепетными бабочками, но при этом умудрявшихся целомудренно не соприкасаться друг с другом. Их тела выпрямились и подвинулись навстречу так, что плотно сжатые колени девушки, обнажившиеся из-под узкой юбки, оказались между широко расставленными коленями молодого человека. Бессознательно следуя логике происходящего с ними в обоих мирах, оба почти соприкоснулись лицами, насколько позволяли им это надетые поверх них маски. Вдруг молодой человек, прервав обоюдную скромно-невинную сдержанность  и переступив порог телесной неприкосновенности,  собрал воедино разлетевшиеся было в разные стороны тонкие пальцы девушки и крепко сжал их в своих ладонях, от чего та вздрогнула всем своим хрупким телом, как от резкой боли, но её глаза, полностью заполнившие всё оставленное им над маской пространство,  переполнились не страданием, а искрящейся радостью и почти счастьем. Молодой человек, почувствовав порыв спутницы, и, предотвращая его излишнее внешнее проявление, неминуемо привлекшее бы стороннее внимание,  сжал своими коленями её, ещё более подвинувшиеся в его сторону и продолжавшие освобождаться от юбки ноги. Девушка напряглась в его почти объятиях и, услышав по внутренней связи громкое объявление о следующей остановке, о которой она, надо полагать, уже знала от своего спутника, как о станции, на которой он, не доезжая, как большинство пассажиров, до конечной, выходит, внезапно обмякла. Но тут же взяла себя в руки, иначе, наподобие тряпичной куклы, свалилась бы, наверное, со скамьи, поскольку молодой человек уже совсем освободил её то ли от объятий, то ли от поспешного шага в неверном направлении, и мгновенно вернулась из приятной во всех отношениях прогулки в заоблачных грёзах в земную реальность.
Остановка электропоезда произошла как-то нереально быстро, без прелюдии продолжительного торможения. Он также без промедления встал и стремительно направился к выходу, сопротивляясь вдавливавшейся в вагон очередной порции пассажиров. Напоследок молодой человек на мгновение повернулся и махнул на прощание крепкой рукой с длинными пальцами, один из которых, называемый безымянным, блеснул незатейливым обручальным кольцом.
Девушка, успевшая уже полностью вернуться в реальность трудового будничного дня, втянулась в глубину вагонного дивана, сев  исключительно прямо вдоль его спинки, слегка прикоснувшись к ней кончиками обеих лопаток. Юбка вернулась на прежнее место, аккуратно прикрыв колени, на которые спокойно опустились красивые руки с тонкими пальцами, только что помахавшие в ответ уходившему молодому человеку, на безымянном пальце одной из которых прочно обосновалось обручальное кольцо. Глаза потухли и прикрылись веками, изображая уход в сон.
Вошедшие в вагон серо-чёрные пассажиры, воспринимавшие  его уже частью самого что ни на есть внутригородского транспорта, привычно заполнили всё внутреннее пространство и напрочь загородили сидевшую девушку, превратившуюся в обычную миловидную соседку по электричке, выглядевшую чуть старше своего возраста из-за морщинок-лучиков, обозначившихся вокруг глаз.

Пустынный перрон вокзала, на плиточной обледенелости которого хозяйничали потерявшие видовую принадлежность городские птицы, радовавшиеся и брошенному окурку, с появлением электрички собрался с силами и приготовился к приёму на свои плечи-сваи многотонной  тяжести понуро торопящегося людского потока, сладостно переживая  принадлежавшие  ему последние мгновения свободы, оставшиеся до открытия дверей остановившегося состава.
Сосредоточенно-молчаливая, чёрно-серая масса привычно выпотрошилась из нездоровой теплоты вагонов в привокзальную сумрачность и без наставительных команд единым строем потекла к выходам в город. Толпа, либеральная  в начале своего зарождения, сопровождавшегося первыми глотками дурманящего холодного городского воздуха, уже через пару-тройку десятков метров заставляла всех её составлявших придерживаться усреднённой скорости, останавливая торопившихся и подталкивая задерживавшихся. Она беззлобно бурлилась у турникетов и  перед входами в подземные переходы, послушно выстраиваясь в безропотные очереди перед бессмысленно-бдительными охранниками, делавшими вид, что защищают безопасность вокзальных помещений.
Девушку с красивыми глазами было непросто идентифицировать на выходе из вагона, а уж тем более на перроне, к тому же со спины, и не ставя перед собой специально подобной задачи. Но совершенно случайно она обратила на себя внимание необыкновенной стройностью, несмотря на мешковатое тёплое пальто из синтетического материала, и осиной талией, перепоясанной широким кушаком. Увиденный ранее образ был выигрышно дополнен изумительной красотой точёных ног, обёрнутых в чёрную материю ещё тёплых по-зимнему колготок, но обутых уже в вызывающе лёгкие туфли весеннего сезона.








Июль-август 2021 г.
П. Симаков