Родился? Так будь уродом...

                Сергей Зыков
           «Родился? Так будь уродом…»      




Аннотация: Роман "Родился? Так будь уродом" — это мрачное и психологически напряженное исследование утраты невинности, размывания границ добра и зла под влиянием жестокости мира. История разворачивается в тихом городке Сонный Лист и сосредоточена вокруг двух подростков.
Их случайная встреча в лесу становится роковой. Марк начинает "обучать" Рафаэля своей мрачной истине, вовлекая его в серию все более шокирующих и опасных поступков — от немотивированной жестокости до поджога с человеческими жертвами. Рафаэль, раздираемый внутренней борьбой, страхом и странным притяжением к силе Марка, постепенно теряет связь со своим прежним "я" и отцом.
Роман исследует, как травма, влияние токсичной личности и собственные слабости могут толкнуть человека на путь моральной деградации. Это жесткая притча о выборе, ответственности, цене жестокости и возможности (или невозможности) искупления в мире, где детская идиллия
сменяется беспощадной взрослой реальностью.







 «Родился? Так будь уродом …»

ГЛАВА 1. Сияние любви.

Жизнь начинается с гармонии…
Маленький городок, где живут Мария и Давид, называется Сонный Лист. С населением около 20 000 коренных жителей, он олицетворяет атмосферу уюта и сплоченности, где каждый знает друг друга, а жизнь размеренно течет созвучно с природой.
История появления Сонного Листа насчитывает несколько веков. Когда-то это место было лишь небольшой деревней, основанной смелыми поселенцами, которые искали новые земли для жизни и работы. Они выбрали это живописное место благодаря его близости к густому лесу, полному ресурсов и возможностей. Речка. Вода из чистого ручья, пересекающего территорию, делала жизнь здесь ещё более привлекательной. С течением времени деревня стала расти — сюда приходили новые жители, каждый из которых вносил свой вклад в развитие местной культуры и экономики.
Постепенно Сонный Лист превратился в полноценный городок, где дома не превышали    двух этажей.  Архитектура города была проста, но стильна, с яркими фасадами и уютными дворами, в которых жители собирались, общались и делились новостями. Каждый дом, украшенный цветами и зеленью, вписывался в природный ландшафт, а улицы, вымощенные брусчаткой, манили к прогулкам.               
Город окружал прекрасный густой лес, который наполнял воздух свежестью и зеленью. Здесь было множество тропинок и дорожек, по которым можно было гулять, наслаждаясь звуками природы и прекрасными пейзажами.
 Солнечный день разливался по окрестностям, обвивая природу теплым, золотистым светом. Лучи солнца играли на зеленых полях, пробивались сквозь листву деревьев, создавая причудливые узоры на земле. В воздухе витал сладковатый аромат цветущих лугов, и только изредка нарушался нежной трелью птиц. В центре этого идиллического уголка, в красивом доме, построенном руками Давида, царила атмосфера безмятежного счастья.
Мария, с золотистыми волосами, словно спелая пшеница слилась с окружающей природой. Каждый ее локон, переливаясь на солнце, играл всеми оттенками света — от теплого медового до нежного блонда. Беременность придавала ей особую красоту. Её фигура, напоминавшая песочные часы, казалась еще более гармоничной с округлыми формами, которые обнажали не только женственность, но и материнский инстинкт. Белоснежное платье, облегающее её тело, подчеркивало эту уникальную красоту, а мягкие линии создавали ауру нежности. С каждым движением Мария излучала теплоту, и даже в этой, казалось бы, простой одежде, она оставалась королевой в глазах Давида.
Давид, любящий муж, был воплощением мужества и силы. Высокий, с ухоженной бородой, он вызывал уважение и восхищение. Его мощная фигура прекрасно дополнялась мускулистыми руками, созданными для работы и защиты. Каждый изгиб его тела говорил о трудолюбии и преданности, и было очевидно, что он сам строил этот дом, о котором мечтали оба. Каждый элемент, каждая деталь были сделаны с любовью и заботой — от обширной веранды, где они сейчас сидели, до уютной кухни, где готовились самые вкусные семейные ужины. Эта земля стала для них символом мечты об идеальной жизни.
Сидя на веранде, они наслаждались моментом. Давид тихо брал Марию за руку, и в его взгляде отражались гордость и нежность. Они делились мечтами о будущем, о том, как скоро в их жизни появится долгожданный ребенок — плод их любви и преданности. Глядя на неё, Давид не мог сдержать улыбки — его счастье росло, как и её животик, и с каждым днем они ощущали, как это счастье становится частью их жизни.
С самого детского садика они были неразлучны — двое детей, которые малышами искали укрытие от дождя под одними и теми же крышами. Теперь, спустя годы, с ними остались прежние чувства, но они стали намного глубже и насыщеннее. В их душах горело пламя любви, которое с каждым годом только разгорается, создавая вокруг него волшебный ореол.
Еще одним счастьем стало то, что они работали честно и открыто, без малейшей мысли обмануть кого-то. После окончания школы Мария и Давид пошли работать продавцами в небольшом универсаме «Сияние», находившийся всего в 15 минутах от дома. Каждый день они приходили на работу, зная, что благодаря их усилиям они могут построить будущее, о котором так мечтали. Они улыбались своим клиентам, обсуждая новинки и делясь яркими моментами из жизни, и понимали, что каждое мгновение, проведенное вместе, делает их любовь только крепче.
Едва подняв взгляд на светило, которое на мгновение засияло напротив, Мария и Давид обменялись счастливыми взглядами. Что можно сказать о вечной любви? Спросите их! Они были готовы разгадать все тайны жизни вместе, готовы к новым вызовам и открытиям, которые только начинали открываться перед ними. Каждый миг ставил им задачу, с которой они справлялись, обнимая, поддерживая и позволяя свету любви освещать любую тьму.
И когда они сидели, держась за руки, казалось, что солнце светит ярче, а природа вокруг них наполняется новыми красками радости и счастья.



ГЛАВА 2. Прекрасное начало.

В уютном доме, где царила атмосфера счастья, вечерние лучи солнца пробивались сквозь окна, создавая теплые блики на стенах. Мария, полная нежных ожиданий, сидела на диване, мягко потирая округлый живот придавая ей особое очарование. Она смотрела в окно, где тихо шуршали деревья и нежно пели птицы.
Комната Давида и Марии была настоящим воплощением уюта и стиля, в которой царила атмосфера любви и гармонии. Бирюзовые обои, нежно переливающиеся под светом, создавали ощущение простора и свежести. Этот цвет олицетворял спокойствие и вдохновение, а в сочетании с белыми карнизами добавлял помещению лёгкость и воздушность.
На полу лежал ламинат цвета ореха, тёплый и приятный на ощупь, который придавал комнате нотки элегантности и уюта. Его глубокие и богатые оттенки гармонично сочетались с бирюзовым фоном стен, создавая контраст, который привлекал взгляд и заставлял чувствовать себя комфортно. Каждый шаг по этому покрытию был словно массаж для ног, наполняющий комнату приятным уютом.
Посередине комнаты висела люстра — простая, но в то же время красивая, она была в стиле классики, с изящными линиями и лёгкими изгибами. Мягкий свет, исходивший от лампочек, раскрашивал стены в тёплые тона, заполняя пространство спокойствием и расслабляющей атмосферой.
На полках вдоль стен аккуратно располагались фарфоровые статуэтки. Каждая из них была уникальной, отражая интересы и увлечения пары. Выразительные фигуры, изображающие людей и животных, были выполнены с тончайшими деталями, словно застывшими в моменте. Они придавали комнате личный штрих, рассказывая о дружелюбии и счастье, которое царило в этом доме.
В углу комнаты ярко сверкали хрустальные статуэтки в виде животных. Эти изысканные бронзовые создания отражали свет, вызывая ощущения волшебства и изобилия. Их грациозные формы и утончённые детали были настоящими произведениями искусства.  Эти хрустальные звери были запечатлены в мгновениях, полных жизни и движения, словно они готовы были воспарить.
Комната Давида и Марии была не просто пространством для жизни; это было тихое укрытие, полный любви и заботы, где каждый предмет имел своё значение, а каждый уголок дышал счастьем и согревал сердца их обитателей.
Давид, вернувшись с работы, заметил, как свет теплых лучей освещал лицо Марии, и улыбнулся ей. — Мария, ты готова ко сну? Если что-то нужно, просто скажи, я все сделаю! — спросил он, его заботливый взгляд искал её глаз, как будто хотел узнать каждую тонкую деталь её состояния.
— Нет, все, что мне нужно, это хороший сон и рядом ты, — ответила она, обнимая себя руками, как будто чувствуя тепло их общего будущего. — Спасибо за заботу, милый.
— Хорошо! «Тогда я пойду подышу свежим воздухом перед сном», —сказал Давид, слегка приоткрыв дверь, но задерживаясь на мгновение, чтобы ещё раз взглянуть на неё.
— Не задерживайся! Завтра рано вставать, ты же знаешь, — произнесла Мария, заигрывая с ним, а на губах её появилась игривая улыбка.
Давид вышел на улицу, и отошёл немного дальше в сад. Ночной сад во дворе Давида и Марии был настоящим волшебством, полным таинственной красоты и романтики. Лунный свет нежно окутывал растения, создавая мягкие тени и играя на листьях, словно они танцевали в его свете. Запах цветущих растений витал в воздухе, проникая в душу и подавая чувства умиротворения.
В центре сада величественно раскинулись высокие липы с широкой кроной. Их зелёные листья, словно бархат, переливались в лунном свете, а под нежным ветерком начинали тихо шептать. Смахивая на зелёные вуали, эти деревья создавали атмосферу уединения и покоя. Их мощные стволы поднимались к небу, олицетворяя силу и долговечность, в то время как нежные ветви колыхались в такт ночному ветру.
По дорожкам, выложенным галькой, среди светящихся цветов, замирали только ночные создания. Нежные лепестки цветов, освещенные лунным светом, казались рассыпанными драгоценностями на фоне тёмного неба. Пахучие розы и жасмин остановились в своем танце, наполняя воздух своими сладкими ароматами. Они создавали полотно, в котором каждое растение играло свою уникальную роль, дополняя волшебство сада.
В укрытых уголках сада тихо журчали капли росы, сверкая, как звёзды, и добавляя новый оттенок света, когда сад пробуждался от ночного покоя. Давид и Мария часто находили здесь утешение и вдохновение, чтобы делиться своими мечтами и секретами под покровом ночи.
Когда они выходили в сад, их шаги звучали мягко по земле, нарушая тишину только шорохом листьев.
 Он стоял в тишине, вслушиваясь в ночные звуки: пение сверчков, шуршание листвы, и в него постепенно проникало чувство умиротворения. Блестящие звезды освещали темное небо, и он задался вопросом, каким отцом он станет.
— Я клянусь, делать всё для своей семьи! — прошептал он, глядя на звёзды. — Я сделаю все невозможное ради нас! За вас жизнь отдам! — его сердце наполнилось решимостью и надеждой.
Собравшись с мыслями, Давид глубоко вдохнул свежий воздух, полон планов и мечт, и вернулся в дом, чтобы отдохнуть перед новым трудовым днем.
На следующее утро давящая тишина разорвалась звуками пробуждающегося утра. Давид осторожно открыл глаза, и его первое движение было наполнено радостью. Он поднялся и, не сдерживая улыбки, шагнул к комнате, где его ждала Мария.
— Доброе утро, моя дорогая! Пора вставать! — воскликнул он, входя с подносом, на котором красовалась чаша с кашей и стакан горячего какао. — Завтрак в постель от любящего мужа!
— Спасибо, дорогой! — ответила Мария, её лицо осветилось счастьем. Она потянулась к подносу и начала есть, наслаждаясь каждой ложкой. — Какая прелесть! Это идеальное утро!
— Я сегодня полон сил, просто весь товар готов продать или весь мир перевернуть! — с энтузиазмом восклицал Давид, расправляя плечи и полон готовности к работе.
— Тебе сегодня газон подстригать и веранду красить! — с восхищением сообщила Мария, когда закончила завтрак. — «Что теперь скажешь?»
— Посмотри на меня, — он встал и уточняет, показывая на себя в зеркало, — разве можно вот этого мужчину испугать работой? Нет, не нужно, я сам отвечу. Конечно же, нет! — с улыбкой и задором в голосе воскликнул Давид, его уверенность была заразительной.
Мария засмеялась, и ее смех был как мелодия, наполняя вечернюю тишину радостью. Давид подошел к ней ближе, обнял её и сказал: — Мы сможем всё. Наша жизнь полна чудес, и я готов к любым приключениям, которые ждут нас впереди.
— И я тоже, — тихо, но уверенно ответила Мария, глядя в его глаза. — Мы вместе, и это самое важное.
Они обнялись крепче, и на мгновение всё вокруг исчезло, оставив только их любовь, мечты и уверенность в будущем. Эти моменты, наполненные нежностью и заботой, создавали их уникальную историю, которую они строили вместе. Ведь настоящая жизнь заключалась не только в планах на завтра, но и в том, как они поддерживали друг друга в каждом мгновении.
Давид отправился на работу, а Мария осталась заниматься домашними делами.
Утро в магазине началось с тихого шороха упаковок и легкого буханья кассового аппарата. Давид, самый ранний из троих работников, первым переступил порог небольшого универсального магазина. Он любовно взглянул на пространство, которое так хорошо знал: два этажа, наполненных разнообразными товарами, от садоводства до велосипедов, игрушек и кухонной утвари. Каждое утро для него было как новое приключение, полное возможностей.
Ассортимент здесь был действительно впечатляющим. На первом этаже уютно располагались ряды с садовыми принадлежностями: лопаты, грабли, семена и удобрения, которые приковывали внимание любителей природы. В углу красовались велотренажёры и яркие велосипеды разных моделей, готовые отправиться в путь под солнечное небо. Игрушки для детей занимали аккуратные полки: мягкие мишки, куклы, конструкторы и настольные игры, вызывая восторг у маленьких покупателей. Кухонная утварь с её блестящими кастрюлями и сковородками, всевозможными гаджетами, превращала обычное готовку в настоящую кулинарную магию.
Следом за Давидом пришел его коллега Коля. Он был ленив, но при этом обладал невероятной харизмою и добротой. Его эффектная внешность и улыбка притягивали людей, а те, кто его знал, понимали, что в душе это очень добрый человек. Коля, зайдя в магазин, сразу направился к чайнику и начал готовить себе утренний чай.
— Коля, пять минут тебе! Потом иди на склад товар разбирать! — крикнул ему Давид, проверяя состояние кассы.
— Хорошо! Только пришёл — уже начался стресс, — пробормотал Коля, улыбаясь сквозь пар, поднимающийся от горячей воды.
Уже привычно, оба они не могли дождаться, когда выйдет третий работник — Миша. Его опоздания стали легендой в магазине, и никто не удивлялся, когда он снова не успевал.
Минула минута, и, как всегда, в последний момент в магазин вбежал Миша. На этот раз он выглядел особенно взволнованным и с крупной сумкой в руках.
— Извините, парни! Зацепило меня в пекарне… — выпалил он, ловя ритм.
— Ну, наконец-то, — ухмыльнулся Давид, — мы уже думали, что ты потерялся.
Тем временем к магазину подъехали первые покупатели. Одна пара рассматривала велосипеды для своих детей, а другие рассматривали мангалы.
— Похоже, это будет отличный день, — заметил Коля, покачивая головой и, наконец, принявшись за свой чай.
Когда мимо прошла семейная пара, подавшая интерес к мангалу, Миша без промедлений подошёл к ним.
— Здравствуйте! Ищете хороший мангал? У нас есть отличная модель — она устойчива, с хорошей решеткой и даже с дополнительными аксессуарами, — начал он, широко улыбаясь.
— О, нам это подходит! Мы как раз ищем что-то для пикника, — ответила женщина, разглядывая мангал.
Процесс шёл гладко, а за окнами светило солнце, наполняя магазин ярким светом и создавая атмосферу предвкушения. Улыбки и шутки звучали между коллегами, создавая дружескую атмосферу в их рабочем пространстве.



ГЛАВА 3. И в радости есть горе.

Идиллию вечерней рабочей атмосферы прервал резкий звук звонка на служебном телефоне магазина. Давид машинально взял трубку и ответил:
— Здравствуйте, универсам «Сияние».
В ответ послышался сильный, уверенный голос женщины.
— Алло, это Давид?
— Да, — ответил он.
— Вас с родового отделения беспокоят.
Слова, произнесённые женщиной, пронизали его до самого сердца.
— С родового? Но ведь ещё рано же! — его голос дрожал от удивления и растерянности. Страх медленно начал подкрадываться к нему.
— Да, вам нужно срочно сейчас к нам приехать… — резко закончила она, после чего раздались протяжные гудки, оставив Давида в полном недоумении.
Словно парализованный, он стоял с трубкой в руках, его разум полон паники и неясного страха. Он думал о том, что могло случиться, и его сердце забилось быстрее. Мысли вспыхнули: «Что-то ужасное произошло? Почему они спешат?» Он закусил губу, стараясь привести себя в порядок.
Минуты тянулись как часы, и страх сжимал его в железных тисках. Затем внезапно пришёл в себя. Давид бросил трубку на место и собрался, его разум начал работать. Он пытался успокоить себя, но тревога разрасталась.
— Миша! Коля! Вы за меня остаетесь. «Мне нужно бежать в больницу!» —взволнованно произнёс он, чувствуя, как адреналин пронзает его тело.
— Что случилось? — заинтересованно спросил Миша, поднимая взгляд от своей работы. Его глаза искали подсказки на лице Давида, но не находили.
— Не знаю, но хочется верить в хорошее, — промолвил Давид, быстро собирая свои вещи и пытаясь игнорировать давящее чувство.
Покидая магазин, он ощущал, как напряжение нарастает с каждым шагом. Дорога к больнице казалась бесконечной, её обычная рутина теперь выглядела как лабиринт, наполненный сомнениями и предчувствием беды. Свет фар машин сливался в размытые пятна, и каждый шум на дороге начинал нервировать.
Словно в замедленной съёмке, он наблюдал за миром вокруг: вечернее небо затянуто тёмными облаками, и ветер шептал тревожные предзнаменования. Прохожие проходили мимо, смеясь и общаясь, а он всё больше замирал в своих мыслях. «А если… что-то ужасное? Если Мария…» Эти вопросы не оставляли его в покое, словно непрошенные гости, нарушившие его сознание.
Каждый проезжающий мимо автомобиль казался ему предвестником плохих известий, и при каждой остановке сердце замирало в ожидании.
Он представил себе родильный зал — все эти звуки, отчаянные крики, смех, счастливые слёзы и горькие утраты. Быть может, что-то из этого происходило с ним сейчас? Он попытался сосредоточиться на каждом повороте, каждом светофоре, но предчувствие нарастало, как грозовая туча, готовая разразиться.
И вот, наконец, больница оказалась перед ним, и Давид скошенными шагами направился к входу.

Подойдя к стойке регистрации он назвал свои фамилию и имя:
-Здравствуйте, вы мне звонили. Я Давид Фоминский.
-Здравствуйте, ожидайте к вам подойдут.
Подойдя к стойке регистрации, Давид сжался внутри, словно в предчувствии чего-то ужасного. Его пальцы дрожали от напряжения, когда он произнес своё имя, стараясь сохранять спокойствие:
— Здравствуйте, вы мне звонили. Я Давид Фоминский.
Регистраторша, молодая женщина с выражением профессионального спокойствия, взглянула на него поверх монитора.
— Здравствуйте, ожидайте, к вам подойдут, — произнесла она, не отвлекаясь на него. Её голос звучал рутинно.
Он отступил в сторону и запустил руки в карманы, ощущая, что не может устоять на месте. Сердце стучало как бешеное, мысли путались, накатывая волнами: «С ним всё будет хорошо, с Марией всё будет хорошо» — эти слова вертелись в его голове, надеясь утешить растерянную душу.
Спустя несколько минут по коридору в его сторону направился врач, средних лет, с усталым, но добрым лицом. Давид узнал его по униформе: белый халат, фонендоскоп, тёмные волосы и очки.
— Вы Давид Фоминский? — спросил врач, останавливаясь перед ним, и его голос был упреждающим и уверенным.
— Да, — выдохнул Давид, пытаясь угадать в его выражении лица нечто положительное.
— Пойдёмте в мой кабинет, — сказал врач, мягко, но настойчиво. Давид почувствовал, как в его желудке закружилось от тревоги. Но он кивнул и последовал за ним, не в силах произнести ни слова. Врач шагал медленно, и Давид, стремясь не растерять крупицу надежды, вглядывался в его профиль, как будто у него были ответы на все его вопросы.
Врач остановился у кабинета и, показав жестом, предложил Давиду сесть на стул.
— Прежде всего, — начал врач, тяжелая пауза перед ответом была почти тягучей. — У вас родился сын. Он недоношенный, но его состояние стабильное. Мы сделаем всё возможное, чтобы ему было комфортно.
Слова врача, казалось, обрушились на Давида как разряд молнии. Мальчик. Из всех страданий и переживаний, вот он — обнадеживающий факт. Однако радость слишком быстро разбилась о новый удар.
— С ним всё будет хорошо? — спросил Давид, пока в его сердце раскидывалось цепкое чувство предостережения.
— Да, с ним всё будет в порядке, — покивал врач, однако его лицо осталось серьезным. — Но...
Слово «но» повисло в воздухе, как тень, охватывающая всё вокруг.
— Ваша жена, Мария… — продолжил врач, и его глаза на мгновение встретились с Давидом. — Она умерла при родах.
Эти слова ударили, как молот. Давид почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он не мог поверить, не хотел верить. Глаза врача наполнились сочувствием.
— Нет, нет, нет… — пробормотал он, закрывая лицо руками, его разум пришел в замешательство. — Это не может быть правдой, мы ждали этого малыша вместе!
Врач виновато замолчал, давая место для абсурдного принятия. Он знал, что это — ужасная реальность, которую Давид должен был принять.
— Мне так жаль, — произнес врач, позволяя нотам сострадания проступить в его голосе. — Мы сделали всё, что могли, но… у неё были осложнения.
Словно вялое заблудшее эхо, слова врача звучали у Давида в ушах. Не хватало воздуха, реальность показалась непосильной — он не знал, как двигаться дальше, как жить без Марии.
— Где… где мой сын? — спросил он, глядя в глаза врача. Давид знал, что вся его жизнь, вся любовь теперь сосредоточена в этом маленьком существе, которое лишь только начало своё существование. Врач кивнул и, не желая его оставлять в этом болезненном состоянии, произнес тихо:
— Я проведу вас к нему. Он в палате.
Давид встал, его сердце сжималось от боли, но он знал, что теперь его жизнь соединена с этой крошечной частью Марии. Они все ещё были вместе.
Мне нужно к Марии…
Давид стоял в коридоре больницы, его сердце колотилось, как будто пыталось вырваться из груди. Врач, с добрым, но усталым лицом, кивнул ему, и Давид почувствовал, как внутри него нарастает волна эмоций. Он знал, что сейчас ему предстоит встретиться с Марией, но в то же время его охватывало чувство безысходности.
— Вы можете пройти к ней, — сказал врач, открывая дверь в палату. — Я подожду вас снаружи.
Давид медленно вошел в палату, и его сердце сжалось от увиденного. Мария лежала на кровати, бледная и безжизненная, как будто сон, от которого она никогда не проснется. Он подошел ближе, и его глаза наполнились слезами. Он никогда не плакал при ней, всегда старался быть сильным, но сейчас все его сдерживание рухнуло.
— Мария, — прошептал он, наклонившись к ней. — Прости меня. Прости за все. Я не был рядом…
Слезы катились по его щекам, и он не мог остановиться. Он чувствовал, как его душа разрывается на части. Воспоминания о счастливых моментах с ней, о том, как они мечтали о будущем, о том, как ждали появления их сына, накрывали его, как волны на берегу.
— Я так тебя люблю, — продолжал он, обнимая ее руку. — Ты была светом в моей жизни, и теперь этот свет погас. Я не знаю, как жить без тебя.
Он вспомнил, как они вместе смеялись, как делили радости и горести, как строили планы на будущее. Теперь все это казалось таким далеким, таким недостижимым. Он чувствовал, что потерял не только жену, но и часть себя.
— Я обещаю заботиться о нашем сыне, — сказал он, глядя на ее лицо. — Я сделаю все, чтобы он знал, какая ты была замечательная. Ты всегда будешь в моем сердце, Мария.
Давид прижал ее руку к своей груди, и слезы продолжали течь. Он знал, что это прощание, и это было самым трудным моментом в его жизни. Он не хотел отпускать ее. Не хотел, чтобы она уходила.
— Я буду помнить тебя всегда, — прошептал он, и в этот момент он почувствовал, как его сердце наполняется горечью утраты. — Ты была и остаешься моей любовью.
В этот момент он понял, что любовь не умирает, она просто трансформируется. Он будет жить с этой болью, с этой утратой, но он также будет жить с памятью о ней, с теми моментами, которые они разделили.
Давид встал, вытирая слезы, и, сделав глубокий вдох, вышел из палаты. Врач ждал его снаружи, и Давид почувствовал, что теперь ему нужно быть сильным не только для себя, но и для своего сына. Он знал, что впереди его ждет трудный путь, но он был готов к этому.
— Спасибо вам, — сказал он врачу, и в его голосе звучала искренность. — Спасибо за все, что вы сделали.
Врач кивнул, понимая, что слова не могут выразить всю боль и утрату, которые сейчас испытывает Давид. Но он знал, что жизнь продолжается, и Давид должен найти в себе силы, чтобы двигаться дальше.
Мальчика Давид назвал Рафаэлем.

ГЛАВА 4. Рафаэль.

Прошло шесть лет с того момента, как Давид потерял Марию. Время, как ни странно, не стерло боль утраты, но научило его жить с ней. Он стал отцом для своего сына Рафаэля, который, как две капли воды, походил на него. У мальчика были карие глаза, светло-русые волосы и небольшая родинка возле носа, которая придавала его лицу особый шарм. Рафаэль умный и любознательный ребенок, и Давид гордился тем, что мог быть рядом с ним.
Каждое утро они вместе завтракали, и Давид старался сделать этот момент особенным. Он рассказывал Рафаэлю истории про себя, про маму...  Давид понимал, что, хотя Мария и ушла, ее дух живет в их сыне. Он часто смотрел на Рафаэля и чувствовал, что в нем есть частичка Марины души.
— Папа, а ты помнишь, как мы с тобой строили замок из песка на пляже? — спрашивал Рафаэль, с любопытством глядя на отца.
— Конечно, помню, — отвечал Давид, улыбаясь. — Это был самый большой замок на всем побережье. Мы даже сделали флаг из палочки и кусочка ткани.
Рафаэль смеялся, его смех напоминал звук колокольчиков, и Давид чувствовал, как его сердце наполняется теплом. Он старался быть для сына не только отцом, но и другом, который всегда готов выслушать и поддержать.
— Папа, а ты когда-нибудь будешь жениться снова? — спросил Рафаэль однажды, когда они гуляли в парке.
Давид замер на мгновение. Этот вопрос всегда был в воздухе, но он не знал, как на него ответить. Он понимал, что Рафаэль растет и задает вопросы, которые требуют честных ответов.
— Я не знаю, сынок, — сказал он, наклонившись к Рафаэлю. — Я очень любил твою маму, и она всегда будет в моем сердце. Но я хочу, чтобы ты знал, что ты — моя главная радость и смысл жизни.
Рафаэль посмотрел на отца с пониманием, и Давид почувствовал, как между ними возникла особая связь. Он знал, что должен быть сильным не только для себя, но и для своего сына. Каждый день он старался делать все возможное, чтобы Рафаэль чувствовал себя любимым и защищенным. Давид рассказывал Рафаэлю о своих мечтах, о том, как он хочет, чтобы его сын стал счастливым и успешным. Он делился с ним своими переживаниями и радостями. Давид чувствовал, что жизнь продолжается, и в ней есть место для счастья.
Однажды, когда они гуляли в парке, Рафаэль вдруг сказал:
— Папа, а ты знаешь, что мне нравятся голуби?
— Да, я знаю, сынок. Голуби — это удивительные птицы. Они символизируют мир и спокойствие.
— Почему именно голуби? — спросил Рафаэль, с любопытством глядя на отца.
— Голуби, они летают высоко в небе и приносят радость людям. Когда я вижу голубей, мне кажется, что они напоминают о том, как важно жить в мире и согласии. Они могут быть разными, но все они стремятся к одному — к свободе.
— Давай понаблюдаем за голубями, — предложил Давид, указывая на группу птиц, которые мирно клевали зерно на земле. — Посмотрим, как они общаются друг с другом.
Они сели на скамейку и стали наблюдать за голубями, которые, казалось, были заняты своими делами, не обращая внимания на окружающий мир.
— Папа, а если бы мы были голубями, куда бы мы полетели? — спросил Рафаэль, глядя на небо.
— Я думаю, мы бы полетели к морю, — ответил Давид. — Там много красивых мест, и мы могли бы увидеть, как солнце садится за горизонт.
— Да! И мы бы могли рассказывать другим голубям о наших приключениях, — добавил Рафаэль, его глаза светились от восторга.
Давид улыбнулся, радуясь тому, что его сын так полон жизни и мечтаний …

Прошло несколько дней после того, как они наблюдали за голубями в парке. Рафаэль не мог забыть о своих впечатлениях и каждый раз, когда они проходили мимо места, где собирались птицы, его глаза загорались от восторга. Он стал задавать отцу все больше вопросов о голубях, их жизни и привычках.
— Папа, а ты знаешь, что голуби могут возвращаться домой, даже если их унесут далеко? — спросил он однажды, когда они снова гуляли в парке.
— Да, я слышал об этом, — ответил Давид, улыбаясь. — Это называется "гнездовая привязанность". Голуби очень умные птицы, и они могут запоминать путь домой.
— А давай мы построим голубятник! — внезапно предложил Рафаэль, его глаза светились от идеи. — Я хочу, чтобы у нас были свои голуби!
Давид задумался. Идея была замечательной, и он знал, что это не только развлечение для сына, но и возможность провести время вместе, создавая что-то новое.
— Звучит отлично, сынок! Давай подумаем, как мы это сделаем. «Нам нужно будет выбрать место и материалы», —сказал он, обнимая Рафаэль.
— Может, на заднем дворе? Там много места! — предложил Рафаэль, указывая в сторону их небольшого сада.
— Да, это хорошее место. А теперь давай подумаем, из чего мы будем строить наш голубятник. Нам понадобятся доски, крыша и, конечно, место для кормушки, — продолжал Давид.
— А как мы сделаем крышу? — спросил Рафаэль, его любопытство не знало границ.
— Мы можем использовать шифер. Главное, чтобы крыша была прочной и защищала голубей от дождя, — объяснил Давид.
— А как мы сделаем двери? — не унимался Рафаэль.
— Мы сделаем небольшие двери, чтобы можно было легко заходить внутрь и проверять, как себя чувствуют наши голуби. И мы сделаем несколько окошек, чтобы они могли видеть, что происходит снаружи, — добавил Давид.
— Это будет здорово! Я хочу, чтобы у нас были голуби разных цветов! — воскликнул Рафаэль, представляя, как они будут летать вокруг.
— Конечно, мы можем найти голубей разных окрасов. Это будет интересно! — согласился Давид. — А теперь давай составим список того, что нам нужно купить.
Они вместе сели за стол и начали писать список: доски, гвозди, краска, корм для голубей и многое другое. Рафаэль был в восторге от предстоящего проекта, и Давид чувствовал, как их связь крепнет с каждым моментом, проведенным вместе.
— Папа, а когда мы начнем строить? — спросил Рафаэль, не в силах сдержать свое нетерпение.
— Давай начнем в выходные. У нас будет целый день, чтобы поработать над нашим голубятником, — ответил Давид, улыбаясь.
— Ура! Я не могу дождаться! — закричал Рафаэль, и его смех наполнил дом радостью.
В выходные они действительно начали строить голубятник. Работая вместе, они не только создавали новое место для своих будущих питомцев, но и укрепляли свою связь, наполняя каждый момент смехом и радостью.

ГЛАВА 5. Наши голуби.

В выходные дни, когда солнце ярко светило, а ветер нежно шептал среди деревьев, Давид и Рафаэль вышли на задний двор, готовые приступить к строительству своего долгожданного голубятника. Это был не просто проект — это была возможность создать что-то вместе, что-то, что будет напоминать им о любви и радости, которые они разделяли.
— Папа, ты уверен, что у нас достаточно материалов? — спросил Рафаэль, с любопытством рассматривая кучи досок и металлических конструкций, которые они собрали.
— Да, сынок, у нас все необходимое, — ответил Давид, проверяя список, который они составили. — Мы начнем с каркаса. Я буду использовать сварочный аппарат, чтобы соединить металлические части. Это сделает наш голубятник прочным и долговечным.
Рафаэль с интересом наблюдал, как его отец готовит сварочный аппарат. Он никогда не видел, как работает этот инструмент, и его глаза светились от любопытства.
— Папа, а как это работает? — спросил он, подходя ближе.
— Сварка — это процесс, при котором мы соединяем металлические части, нагревая их до высокой температуры, — объяснил Давид, надевая защитные очки. — Это похоже на то, как мы готовим еду: мы нагреваем, чтобы соединить ингредиенты. Только в нашем случае мы соединяем металл. И запомню, когда я варю нельзя смотреть на сварку.
Рафаэль кивнул, стараясь понять. Он был полон энтузиазма и готов помочь. Давид начал работать, и вскоре из-под его рук начали появляться прочные металлические конструкции. Искры летели в разные стороны.
— Это похоже на фейерверк! — воскликнул он, смеясь.
— Да, но это не совсем безопасно, — сказал Давид, улыбаясь. — Поэтому ты должен держаться на расстоянии и всегда носить защитные очки, когда я работаю.
После того как каркас был готов, они перешли к следующему этапу — обшивке. Рафаэль с радостью помогал отцу, передавая ему доски и гвозди. Каждый раз, когда они забивали гвоздь, Рафаэль чувствовал, как их связь крепнет.
— Папа, а как мы сделаем крышу? — спросил он, когда они закончили с обшивкой.
— Мы используем фанеру, шифер и тент, — ответил Давид... Я покажу тебе, как правильно все закрепить.
Работа шла весело, и вскоре голубятник начал принимать форму. Рафаэль с гордостью смотрел на то, что они создавали вместе. Это было не просто строение — это был символ их совместных усилий и любви.
— Папа, а когда мы сможем завести голубей? — спросил он, когда они сделали перерыв.
— Как только мы закончим, — ответил Давид. — Но сначала нам нужно убедиться, что все готово для них. Мы должны создать комфортные условия.
— Я хочу, чтобы у нас были голуби разных цветов! — воскликнул Рафаэль, его глаза сверкали от восторга.
— Конечно, мы постараемся найти самых красивых, — согласился Давид, чувствуя, как его сердце наполняется радостью от счастья сына.
Время пролетело незаметно. Прошло несколько дней, и вскоре голубятник был почти готов. Давид и Рафаэль стояли рядом, любуясь своей работой. Это было не просто строение — это была их мечта, воплощенная в жизнь.
— Мы сделали это, папа! — сказал Рафаэль, обнимая отца.
— Да, мы сделали это вместе, — ответил Давид, чувствуя, как его сердце наполняется гордостью. — И это только начало. Теперь у нас есть место для наших голубей, и я уверен, что они принесут нам много радости.
С этими словами они вернулись к работе
.
Последние штрихи…
После месяца напряженной работы, Давид и Рафаэль наконец подошли к финальной стадии строительства голубятника. Запах свежего дерева и металла витал в воздухе, а их старания обретали завершенность. Голубятник, красующийся неприметным, но солидным каркасом, отвердел в сердце их заднего двора. Он был довольно большим, чтобы вместить множество птиц, но достаточно скромным, чтобы не бросаться в глаза. Деревянные обшивки слегка скошены, создавая уютный вид, а в центре располагались высокие оконца, через которые солнечный свет заливается внутрь, словно будто приглашая птиц в их новый дом.
— Теперь нам нужно его покрасить, — сказал Давид, отстраняясь на шаг, чтобы оценить свою работу. — Давай сделаем его ярким, чтобы он радовал глаз.
— Я хочу, чтобы верх был голубым, а стены зелеными! — воскликнул Рафаэль, его голос трепетал от восторга.
— Согласен! Пусть будет именно так. Как настоящая картина, — ответил Давид, взяв в руки кисти и ведра с краской.
Они быстро принялись за дело. Рафаэль с азартом разбрызгивал зеленую краску на стенах, к ней добавлял яркие мазки синей на крыше. Каждый штрих был важен для них, и к концу дня голубятник заиграл всеми оттенками, которые они могут себе представить. Это было прекрасно — они выполнили свою общую мечту и создали что-то уникальное.
Когда работа завершилась, Давид и Рафаэль решили, что пришло время отправиться на птичий рынок. Солнце только начинало садиться, когда они сели в старый фургон, полный надежд и волнений. Рафаэль не мог сдержать своего волнения и подбадривал папу короткими фразами, полными нетерпения.
— Ты думаешь, мы найдем самых красивых голубей? — спрашивал он, играя с ремнем безопасности.
— Обязательно, — улыбнулся Давид, — мы подберем самых лучших.
На рынке царила атмосфера живой суеты. Разноцветные пернатые создания издавали удивительные звуки, и запах свежего сена наполнял воздух. Рафаэль был в восторге и как будто шагал по бренному карнавальному шоу. Они обошли множество клеток, останавливаясь около одной из них, когда увидели белоснежных голубей. Их перья переливались на солнце, как струи света, и Рафаэль был убежден, что это именно те птицы, которых он хочет.
— Папа, смотри на этих! Они невероятные! — воскликнул он, не сводя глаз с изящных голубей.
— Да, они действительно великолепны, — согласился Давид, взгляд его останавливался на ярком пестром оперении остальных голубей, но он видел, как сердце Рафаэля отзывается на белоснежных красоток.
После долгих обсуждений они выбрали 15 голубей: самых разнообразных расцветок, чтобы обеспечить атмосферу яркости и жизни в их новом голубятнике. Но Рафаэль всё-таки выделил любимчиков — белоснежных, которые стали центральной частью их небольшой семьи.
Не дождавшись уставших от скуки голосов, они вскоре вернулись домой. Давид аккуратно перенес клетку с голубями в голубятник. Рафаэль с трепетом открыл дверцу, и белоснежные птицы, а также яркие пернатые, с волнением устремились внутрь.
Сначала они немного смущенно облетали пространство, но вскоре, окрыленные новым домом, начали расправлять свои крылья. Рафаэль восторженно наблюдал за тем, как белые голуби виляли и порхали, будто бы радовались своему новому началу.
— Смотри как они счастливы! — тихо сказал Рафаэль, присев на корточки, чтобы рассмотреть своих новых друзей с близкого расстояния.
— Да, мой мальчик, это действительно чудо. Они станут нашей маленькой семьей, — ответил Давид, наблюдая за тем, как голуби осваиваются на новом месте.
На следующее утро, проснувшись рано, Рафаэль выглянул в окно. Голубятник показался ещё больше, чем он его представлял вчера. Каждый новый день приносил радость, и любовь к пернатым друзьям разрасталась, становясь важной частью их жизни.

ГЛАВА 6. Спустя 4 года.

Прошло четыре года с тех пор, как Давид и Рафаэль построили свой голубятник. Рафаэлю исполнилось десять, и он с гордостью окончил начальную школу. В его жизни многое изменилось, но любовь к голубям и природе осталась неизменной. Он проводил много времени, ухаживая за пернатыми друзьями, и, когда у него появлялась свободная минутка, отправлялся в лес, чтобы насладиться уединением и слиться с природой.
Однажды утром, когда небо было затянуто серыми облаками, Рафаэль решил, что пора отправиться в свое обычное путешествие к ручью. Хотя дождь не намечался, воздух был свежим и прохладным, а лес напоминал о том, что природа полна жизни даже в пасмурные дни. Он знал, что в этот раз хочет пойти не по привычной тропинке, а срезать путь, чтобы исследовать неизведанные уголки леса.
Рафаэль шагал по мягкой траве, его ботинки оставляли следы на влажной земле. Он пинал траву, и кузнечики, испуганные его шагами, отпрыгивали в стороны, словно маленькие зеленые стрелы, стремящиеся к безопасности. Лес вокруг него был полон звуков: шорохи листьев, трели птиц и тихий шепот ветра, который пробирался сквозь деревья. Каждый шаг приближал его к ручью, который он так любил.
По мере того, как он углублялся в лес, Рафаэль заметил, как природа меняется. Деревья становились все более величественными, их стволы обвивали лианы, а на земле росли яркие грибы, словно маленькие фонарики, освещающие темные уголки. Он остановился, чтобы рассмотреть одно из сломанных деревьев, которое лежало на земле. Оно напоминало ему о старом корабле, потерпевшем крушение. Его корни, словно обнаженные руки, тянулись к небу, а ветви, покрытые мхом, создавали иллюзию паруса.
Рафаэль продолжал идти, и вскоре услышал звук воды, тихий и успокаивающий. Это был ручей. Он ускорил шаг, и вскоре оказался на его берегу. Вода была прозрачной, и в ней отражались серые облака, словно небо решило заглянуть в этот уголок леса.

Рафаэль, погруженный в свои мысли о ручье и природе, вдруг заметил неподалеку парня, который выглядел так, будто только что сбежал из какого-то странного мира. Он был худым и вытянутым, одетым словно бродяга: стоптанные кроссовки, рваные черные брюки, красная футболка и джинсовая жилетка, уставшая от времени и приключений. Рядом с ним лежала пустая двухлитровая бутылка, как будто она была единственным свидетельством его существования.
Парень сидел на закрытом фанерой ведре, упершись подбородком в руку и смотря в низ, словно искал ответы на вопросы, которые никто не задавал. Рафаэль почувствовал любопытство и, не раздумывая, решил подойти к нему.
— Привет, я Рафаэль! «Чем занимаешься?» —спросил он, стараясь сделать свой голос дружелюбным.
Марк, так звали парня, злобно взглянул на Рафаэля, его глаза сверкнули, как острые лезвия.
— Проваливай отсюда, — буркнул он, не скрывая своего раздражения.
Рафаэль, не ожидая такого ответа, начал спешно отступать, но вдруг услышал голос Марка, который окликнул его:
— Хотя, нет! Эй, мелкий, иди сюда!
Рафаэль обернулся, задумчиво посмотрел на него и, несмотря на предостережение, решил подойти ближе.
— Мне не важно, как тебя зовут. «Будешь зваться Мелким!» —произнес Марк с ухмылкой, словно это было его единственное развлечение.
— Ладно, а тебя, тогда как? — спросил Рафаэль, пытаясь сохранить спокойствие.
— Меня, Марк! — ответил тот, его голос звучал так, будто он только что проснулся.
В этот момент Рафаэль услышал шуршание в ведре, как будто кто-то хочет выбраться. Его любопытство возросло.
— Что там у тебя? — заинтересованно спросил он, наклонившись ближе.
— Угадай! — бросил вызов Марк, его глаза блеснули азартом.
— М… Может, какие-то вещи или… не знаю… — начал Рафаэль, но его голос дрожал от волнения.
— Там кошка! — с ухмылкой сказал Марк, и в его голосе звучала нотка таинственности.
Рафаэль приподнял брови, не веря своим ушам. Он не ожидал, что в этом ведре может быть что-то живое. — Кошка? — переспросил он, пытаясь понять, шутит ли Марк или говорит серьезно.
— Да, — подтвердил Марк, его лицо стало более серьезным. — Я ее поймал.
 Рафаэль наклонился к ведру и осторожно заглянул внутрь. В темноте он увидел пару блестящих глаз, которые смотрели на него с любопытством и страхом.
— Привет, малышка, — тихо произнес он, стараясь успокоить кошку. — Я не причиню тебе вреда.
Марк, закрыл кошку и снова сел на ведро.
-Сколько тебе лет?
-Десять, а что? Я достаточно взрослый уже! - Уверенно ответил Рафаэль.
-Взрослый? - С улыбкой спросил Марк.
-Ты ничего не знаешь о жизни. В чем отличие от жить и существовать?
-Не знаю…
-Ты просто еще мелкий придурок. Но!.. Хочешь, измениться? Понять суть жизни? Сможешь ли ты?
Рафаэль растерялся от таких вопросов и просто стоял молча как вкопанный.
-Я покажу тебе, что значат эти слова. Бери бутылку, вот эту которая валяется.
Рафаэль ее поднял и стоит в недоумении.
-Теперь подойди к ручью и набери в нее воды.
-Набрал, что дальше? – Спросил Рафаэль.
-Сейчас я отодвину фанеру, а ты будешь выливать всю воду в ведро. Понял?
-Да, но зачем?
-Ну ты же хочешь понять, как устроен мир?
Руки начинаю трястись, но Рафаэль выливает воду в ведро. Кошка начинает, жалобно мяукать и пытаться выбраться.
Рафаэль, стоя с бутылкой в руках, чувствовал, как внутри него нарастает тревога. Он не понимал, зачем ему это нужно, но голос Марка звучал так уверенно, что он не мог просто отказаться. Кошка, испуганно мяукая, пыталась вырваться из своего временного заточения, и это добавляло напряжения в атмосферу.
Ты ведь не хочешь, чтобы она страдала, правда? - спросил Марк, наблюдая за Рафаэлем с хитрой улыбкой. - Но иногда, чтобы понять, нужно пройти через боль. Это часть жизни.
Рафаэль колебался, но в его голове звучали слова Марка. Он снова посмотрел на кошку, которая, казалось, понимала, что происходит. Её глаза полны страха, и она жалобно мяукала, словно умоляя о пощаде.
Ты ведь не хочешь быть слабаком, верно? - продолжал подстрекать Марк.
— Это всего лишь кошка. Она не человек. Ты должен научиться быть сильным.
Собравшись с силами, Рафаэль подошел к ручью и снова наполнил бутылку. Вода холодила его руки, но он не мог отвести взгляд от ведра, в которое собирался вылить её. Он чувствовал, как сердце колотится в груди, но голос Марка звучал всё громче, заполняя его разум.
Давай, Рафаэль! - подбадривал его Марк. — Это твой шанс понять, что значит быть взрослым. Не бойся! «Родился? Так будь уродом».
Рафаэль, сжимая бутылку, подошел к ведру. Кошка, почувствовав его приближение, начала ещё сильнее мяукать, её маленькие лапки беспомощно царапали фанеру. В этот момент Рафаэль ощутил, как внутри него борются два чувства: страх и желание угодить Марку.
«Просто вылей воду», —сказал Марк, его голос стал более настойчивым.
— Это всего лишь эксперимент. Ты сможешь это сделать.
С дрожащими руками, Рафаэль наклонил бутылку и начал выливать воду в ведро. Кошка, осознав, что происходит, закричала так, что у него в ушах зазвенело. Вода лилась, и с каждой каплей Рафаэль чувствовал, как его сердце сжимается от ужаса.
«Вот видишь?» —сказал Марк, наблюдая за процессом с удовлетворением. - Ты начинаешь понимать. Жизнь — это не только радость, но и страдание. Ты должен научиться принимать это.
Рафаэль, не в силах больше терпеть, резко остановился. Он бросил бутылку и, отшатнувшись, закрыл глаза. Внутри него раздался крик, который он не мог выразить словами. Он не хотел быть частью этого. Он не хотел причинять боль.
«Ты не понимаешь», —произнес он, открывая глаза. — Это неправильно!
Марк, увидев его колебания, лишь усмехнулся.
Ты всё ещё слишком молод, чтобы понять. Но однажды ты поймёшь, что мир полон жестокости. И ты должен быть готов к этому.
-А теперь, подбери бутылку и долей последние два литра в ведро или я тебя сам утоплю. Взялся? Делай до конца! «Родился, так будь уродом «Все прекрасное уже сделано. Почувствуй себя вершителем… - Кричал Марк.
-Рафаэль решился и сделал это.
Они наблюдали за мучениями кошки, оставляя Рафаэля с его внутренними демонами.
Марк восхищался своим новым другом,
«Ты не сможешь убежать от реальности», —произнес Марк, но Рафаэль уже не слушал.

ГЛАВА 7. Упокоение.

Голова была тяжелой, как свинцовый колокол, звенящий в пустоте. Рафаэль стоял над бездной, которую сам же и вырыл. Его руки дрожали, пальцы сжимались и разжимались, будто пытаясь стряхнуть с себя невидимую грязь. Но она въелась глубоко, под кожу, в самое нутро. Он чувствовал, как его душа, некогда чистая и светлая, теперь покрывалась трещинами, как старое зеркало, отражающее лишь искаженные обрывки былого.
Марк, напротив, казался спокойным, почти удовлетворенным. Он держал в руках мокрое, безжизненное тело кошки, ее шерсть слипалась, а глаза, широко раскрытые, смотрели в никуда. Казалось, они все еще видели тот ужас, который ей пришлось пережить. Марк бросил взгляд на Рафаэля, и в его глазах читалось что-то между гордостью и насмешкой.
— Ну что, друг, — произнес он, — теперь ты понял, что такое настоящая сила? Ты сделал это. Ты переступил черту. И знаешь что? Тебе это понравилось.
Рафаэль не ответил. Его голова была пуста, мысли разбиты, как осколки стекла. Он лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Внутри него бушевала буря, но снаружи он был спокоен, как мертвое море.
— Пойдем, — сказал Марк, — нужно найти ей место. Тихое, укромное. Чтобы никто не нашел.
Они шли молча, неся между собой тело кошки, как некий жуткий трофей. Лес вокруг был густой, деревья стояли плотной стеной, словно скрывая их от мира. Ветер шелестел листьями, будто шептал предупреждения, но Рафаэль уже не слышал ничего, кроме звона в ушах. Он шел, как солдат, подчиняясь приказам Марка, который, казалось, знал каждую тропинку.
Наконец, они нашли небольшой участок земли, окруженный корнями старого дуба. Марк бросил тело кошки на землю и начал копать. Лопаты у них не было, поэтому он использовал руки, разрывая землю с какой-то странной одержимостью. Рафаэль стоял в стороне, наблюдая, как его друг роет яму, все глубже и глубже.
— Помоги, — просит Марк, не оборачиваясь.
Рафаэль медленно опустился на колени и начал копать. Земля была холодной, липкой, она прилипала к его пальцам, как будто пыталась утащить его вниз. Он копал, не думая, не чувствуя, лишь механически двигая руками. В какой-то момент он почувствовал, как слезы начали катиться по его щекам, но он даже не пытался их смахнуть.
Когда яма была готова, Марк аккуратно опустил тело кошки внутрь. Он посмотрел на Рафаэля, и в его глазах мелькнуло что-то, что можно было принять за жалость.
— Ну что, скажешь ей последние слова? — спросил он.
Рафаэль молчал. Он смотрел на тело кошки, на ее неподвижные лапы, на шерсть, которая уже начала высыхать. Вдруг он почувствовал, как в его груди что-то сломалось. Он опустился на колени и зарыдал. Слезы текли ручьем, смешиваясь с грязью на его руках.
— Я… я не хотел, — прошептал он. — Я не хотел этого…
Марк стоял рядом, наблюдая за ним с холодным любопытством. Он не сказал ни слова, лишь ждал, пока Рафаэль выговорится.
— Моя мать… — начал Рафаэль, его голос дрожал. — Она умерла, когда я родился. Я никогда ее не знал. Мне всегда говорили, что она была доброй, что она любила животных, что она… — он замолчал, сжав кулаки. — А я… я стал тем, кого она бы ненавидела.
Марк наклонился и положил руку на плечо Рафаэля. Его прикосновение было холодным, как лед.
— Ты стал сильным, — сказал он. — Ты переступил через свою слабость. Ты сделал то, что другие никогда бы не смогли. Ты — вершитель.
Рафаэль поднял голову и посмотрел на Марка. В его глазах читалась смесь ужаса и благодарности. Он не знал, что чувствовать. Он был разорван на части, как будто его душа была разорвана на две половины, одна из которых кричала от боли, а другая молча соглашалась с Марком.
Они закопали яму, аккуратно утрамбовав землю. Марк поставил на могилу небольшой камень, как памятник.
— Никто не узнает, — сказал он. — Это наш секрет.
Рафаэль кивнул, но внутри он знал, что этот секрет будет преследовать его до конца дней. Он чувствовал, как тьма, которую он впустил в себя, начинает расти, заполняя каждую частичку его существования.
Они пошли обратно, оставив за собой тихий лес и маленькую могилку. Рафаэль знал, что он уже никогда не будет прежним. Он переступил черту, и обратного пути не было.
А Марк шел рядом, улыбаясь про себя. Он знал, что его работа почти завершена. Рафаэль теперь был его марионеткой. Навсегда.

ГЛАВА 8. Познание.

Вечерело. Лес, еще недавно наполненный последними лучами солнца, теперь погружался в густую, почти осязаемую тьму. Воздух стал тяжелым, словно пропитанным свинцом, а тени деревьев вытягивались, как длинные, костлявые пальцы, готовые схватить за плечо любого, кто осмелится пройти мимо. Рафаэль чувствовал, как холодный пот стекает по его спине, хотя на улице было тепло. Он шел за Марком, как загипнотизированный, не в силах остановиться, не в силах отказаться. Его мысли были пусты, словно выжженная пустыня, а сердце билось так громко, что, казалось, его слышно даже в этом безмолвном лесу.
Марк остановился возле поваленного дерева, его силуэт выделялся на фоне темнеющего неба. Он обернулся, и его глаза, холодные и пронзительные, как лезвие ножа, уставились на Рафаэля.
— Стой, Рафаэль! «Давай сядем», —произнес он, его голос был спокоен, но в нем чувствовалась стальная нотка, которая не терпела возражений. — Слушай, мне скоро нужно будет уйти, а ты иди домой. — Он прищурился, словно пытаясь разглядеть что-то в глубине души Рафаэля.
Рафаэль кивнул, его голос дрожал, когда он ответил:
— Да, мне тоже нужно идти. Скоро приедет отец.
Он хотел добавить что-то еще, но слова застряли в горле. Марк уже не слушал. Он достал из кармана жилетки пачку сигарет и зажигалку. Пачка была ярко-красной, с изображением дома, над которым висели часы, стрелки которых замерли на полуночи. Надпись гласила: «Time to smoke». Марк повертел пачку в руках, словно демонстрируя трофей, а затем достал зажигалку. Она была металлической, блестящей, с холодным отблеском.
— Смотри, вчера стянул из магазина, — сказал Марк, его губы растянулись в ухмылке. — Дорогая, наверное.
Рафаэль почувствовал, как его пальцы сами потянулись к зажигалке. Она была увесистой и приятной на ощупь.
— Ого, дай посмотреть! — прошептал он, хотя уже держал ее в руках.
Марк не ответил. Он уже достал сигарету, зажал ее между пальцев и поднес к губам. Его движения были точными, уверенными, как у человека, который курил всю свою жизнь. Он щелкнул зажигалкой, и яркое пламя осветило его лицо, подчеркнув резкие черты и тени под глазами. Он затянулся, и дым медленно вырвался из его губ, образуя кольца, которые растворялись в воздухе, как призраки.
— Зажигалку тебе? «Хорошо», —сказал Марк, его голос был спокоен, но в нем чувствовалась угроза. — Тогда на, и сигарету.
Рафаэль почувствовал, как его сердце замерло. Он попытался отказаться:
— Не, я не умею… Я никогда не курил…
Марк не стал его слушать. Он достал одну сигарету и протянул ее Рафаэлю. Его глаза сверкали, как у хищника, который знает, что добыча уже в ловушке.
— Не смей отказываться, пока дают, — прошипел он. — Кто тебя еще научит? Держи.
Рафаэль почувствовал, как его рука сама потянулась к сигарете. Он взял ее, ощутив шершавую бумагу между пальцев. Он посмотрел на Марка, и в его глазах читалась смесь страха и любопытства.
— Ладно, — прошептал он. — Тогда рассказывай, как это сделать.
Марк забрал у Рафаэля зажигалку, он поднес ее к сигарете Рафаэля, и пламя осветило его лицо, делая его почти демоническим в этом полумраке.
— Затянись, — приказал он. — Глубоко. И не выдыхай сразу.
Рафаэль послушался. Он затянулся, и едкий дым заполнил его легкие. Он почувствовал, как горло сжалось, а в глазах потемнело. Он закашлялся, слезы выступили на глазах, но Марк лишь смеялся, его смех был резким, как скрежет металла.
— Ну что, нравится? — спросил он, его голос звучал как шепот змеи.
Рафаэль не ответил. Он смотрел на сигарету, на тлеющий кончик, который светился в темноте, как крошечный адский огонек. Он чувствовал, как что-то внутри него ломается, как будто последние остатки его прежней жизни уходят в дым, растворяясь в этом холодном, безжалостном воздухе.
Марк похлопал по плечу Рафаэля, и его прикосновение было холодное и тяжелое, словно оставило след, который невозможно стереть. Он встал, его тень удлинилась, сливаясь с темнотой леса.
— Давай, Рафаэль, бывай! — сказал он через плечо. Его голос звучал как эхо, которое растворяется в ночи. — Завтра сюда же подходи.
Он повернулся и пошел, его походка была легкой, он был частью этого леса и мрака. Его силуэт быстро растворился среди деревьев, оставив Рафаэля одного.
Рафаэль сидел на поваленном дереве, сигарета давно потухла в его пальцах. Он смотрел в темноту, туда, где исчез Марк, и чувствовал, как что-то внутри него меняется. Его мысли, еще недавно такие ясные и простые, теперь были похожи на клубок змей, которые извивались и шипели, не давая покоя.
«Марк прав, — думал он. — Жизнь — это не то, что показывают в книгах или фильмах. Она жестока, она несправедлива. И если ты не будешь сильным, она сломает тебя».
Он встал, его ноги дрожали, но он заставил себя идти. Лес вокруг был тихим, только ветер шелестел листьями, будто шептал что-то на забытом языке. Рафаэль шел медленно, его шаги были неуверенными, как будто он боялся, что земля уйдет из-под ног.
Дорога домой казалась бесконечной. Каждый шаг был наполнен новыми мыслями, новыми страхами. Он думал о Марке, о его холодных глазах, о его уверенности. Марк был сильным, он знал, как выживать в этом мире. И Рафаэль понимал, что, если он хочет быть таким же, ему нужно меняться. Нужно стать другим.
Когда он наконец дошел до дома, его отец еще не вернулся. Рафаэль остановился у двери, его рука дрожала, когда он брался за ручку. Он вошел внутрь, но вместо того, чтобы идти в свою комнату, он направился к голубятнику.
Голубятник был его убежищем детства, где жили его голуби, был для него местом. В нем он мог быть самим собой. Он открыл дверь, и теплый запах соломы и перьев встретил его.
Голуби встревоженно заворковали, увидев его. Рафаэль подошел к ним, его движения были медленными, осторожными. Он начал убираться, сметая старую солому, наполняя кормушки свежим зерном. Его руки дрожали, но он продолжал, как будто в этом была его последняя надежда.
— Вы не представляете, что сегодня произошло, — прошептал он, обращаясь к голубям. — Я… я сделал что-то ужасное. Но, может быть, это было нужно. Может быть, так и должно быть.
Голуби смотрели на него своими маленькими, блестящими глазами, словно понимая его. Рафаэль открыл дверцу голубятника и выпустил их. Они вылетели в вечернее небо, их белые крылья мелькали в темноте, как призраки.
Закончив дела в голубятнике, нужно было их запустить обратно.
Он поднял руку, щелкнул пальцами, и птицы, словно почувствовав его призыв, начали спускаться. Одна за другой они садились на крышу голубятника, их глаза блестели в свете луны, словно маленькие звезды. Рафаэль открыл дверцу, и голуби, послушные и доверчивые, зашли внутрь. Он закрыл за ними дверь, его пальцы слегка дрожали, но он старался не думать об этом.
Он задержался на мгновение, глядя на голубятник. Это место всегда было его убежищем, где он мог спрятаться от мира, от своих мыслей, от всего.
Рафаэль медленно пошел к дому. Его шаги были тихими, почти неслышными, как будто он боялся разбудить кого-то. Он открыл дверь, и теплый свет лампы в прихожей встретил его. Он разулся, поставил ботинки аккуратно у порога, как всегда, делал, и прошел дальше.
Лестница на второй этаж была узкой, но уютной. Стены вдоль нее были украшены картинами — пейзажами с лесами и реками, которые когда-то казались ему такими далекими и прекрасными. Между картинами висели семейные фотографии: Рафаэль с отцом на рыбалке, мама, которую он никогда не знал, но ее глаза всегда смотрели, словно, на него с этих снимков.
Он поднялся на второй этаж и зашел в свою комнату. Комната была просторной, но уютной, обставленной с любовью и заботой. Письменный стол стоял у окна, на нем аккуратно лежали учебники, тетради и глобус, который он когда-то крутил, мечтая о далеких странах. В углу комнаты был спортивный уголок с турником и гантелями, которые он редко использовал. Диван, детский, синего цвета, стоял у стены, а на полу лежал белый ковер с большим ворсом, таким мягким, что казалось, будто он поглощает все звуки.
На потолке висела люстра в форме планеты Сатурн, ее кольца светились мягким желтым светом. На полках стояли пазлы, которые он любит собирать, и книги.
Он вздохнул и подошел к окну. Вечер был тихий, только ветер шелестел листьями деревьев.
Неподалеку начали виднеться тусклые фары машины, их желтоватый свет пробивался сквозь вечернюю дымку, как два призрачных глаза, медленно приближающихся к дому. Рафаэль, стоя у окна, узнал знакомый рокот двигателя старенького пикапа. Сердце его дрогнуло, но не от радости, а от странного, почти болезненного чувства, которое он не мог объяснить. Он быстро спустился вниз, стараясь сохранить привычное выражение лица — спокойное, почти безразличное.
— А вот и папа! — произнес он про себя, выходя на крыльцо.
Машина остановилась, и из нее вышел Давид. Его фигура, крупная и немного сутулая, казалась такой же надежной, как всегда. Он держал в руках два пакета с едой, запах которой уже начал распространяться вокруг. Рафаэль подошел ближе, стараясь улыбнуться, но улыбка получилась натянутой.
— Привет, пап, — сказал он, принимая один из пакетов.
— Привет, сынок, — ответил Давид, его голос был низким, немного хриплым, но теплым. — Как дела?
— Все нормально, — ответил Рафаэль, стараясь говорить спокойно.
Они вошли в дом, и Давид поставил пакеты на кухонный стол. Рафаэль помог разложить еду: жареная курица с хрустящей корочкой, картофельное пюре с маслом, салат из свежих овощей и еще теплый хлеб, завернутый в фольгу. Запах был таким аппетитным, что даже Рафаэль, несмотря на свое внутреннее напряжение, почувствовал легкий голод.
— Сегодня в кафе новый повар, — сказал Давид, разворачивая фольгу с курицей. — Говорят, он раньше в ресторане работал. Еда теперь почти как домашняя.
Рафаэль кивнул, его пальцы нервно теребили край скатерти. Он смотрел, как отец раскладывает еду по тарелкам, его движения были медленными, точными, как будто он делал это в сотый раз.
— Спасибо, пап, — прошептал он, когда отец поставил перед ним тарелку.
Давид сел напротив, его глаза были усталыми, но добрыми. Он взял вилку и начал есть, не спеша, как будто наслаждаясь каждым кусочком.
— Как дела на каникулах? — спросил он, не поднимая глаз от тарелки.
Рафаэль почувствовал, как его горло сжалось. Он взял вилку, но не стал есть.
— Нормально, — ответил он, стараясь говорить спокойно. — Ничего нового.
Давид кивнул, его взгляд скользнул по лицу сына, как будто он пытался понять, что скрывается за этими словами.
— Ты выглядишь уставшим, — сказал он наконец. — Все в порядке?
Рафаэль почувствовал, как его сердце замерло. Он хотел сказать отцу правду, рассказать ему о Марке, о том, что произошло в лесу, о том, что он чувствует. Но слова застряли в горле.
— Да, пап, все в порядке, — ответил он, наконец поднося вилку ко рту. — Просто много дел.
Давид посмотрел на него еще мгновение, затем кивнул и продолжил есть.
— Не перетруждай себя, — сказал он. — Каникулы для отдыха.
Рафаэль кивнул, его глаза были прикованы к тарелке. Он чувствовал, как что-то внутри него сжимается, как будто он предает отца, скрывая правду. Но он не мог сказать ничего.
Они ели молча, только звук вилок, стучащих по тарелкам, нарушал тишину. Рафаэль старался есть, но еда казалась ему безвкусной, как будто он потерял способность чувствовать что-либо.
Когда ужин закончился, Давид встал и начал убирать со стола.
— Я помою посуду, — сказал Рафаэль, вставая.
Давид кивнул, его глаза были полны благодарности.
— Спасибо, сынок, — сказал он, положив руку на плечо Рафаэля. — Ты хороший парень. Спокойной ночи.
Рафаэль почувствовал, как его сердце сжалось от этих слов. Он хотел быть хорошим, но знал, что это уже невозможно.
Он стоял у раковины, моя посуду, его руки двигались автоматически, но мысли были далеко. Он думал о Марке, о том, что завтра ему предстоит сделать, о том, как его жизнь меняется.
Когда он закончил, он прошел в свою комнату, его шаги были тяжелыми, как будто он нес на плечах невидимый груз.
Он лёг на диван и думал, о сегодняшнем дне. Все это для него выглядело необычным. Чувствуя жажду завтрашнего дня, царство Морфея его поглотило.



Глава 9. Место встречи.


Туманное утро окутало землю плотным, молочным покрывалом, сквозь которое едва пробивались лучи солнца. Воздух был влажным и тяжелым, словно сама природа затаила дыхание, ожидая чего-то. Марк стоял на крыльце своего дома, его фигура выделялась на фоне тумана, как темный силуэт, вырезанный из серого холста. Он затянулся сигаретой, дым смешивался с туманом, растворяясь в нем, как его мысли, которые крутились вокруг вчерашнего дня.
Дом, в котором он жил, был массивным, четырехкомнатным, построенным из красного кирпича, который со временем потемнел, приобретя оттенок старой крови. Крыша, остроконечная и высокая, напоминала конус, устремленный в небо, как будто дом пытался дотянуться до чего-то недосягаемого. Окна, выполненные в форме полуарок, смотрели на мир с холодной элегантностью, словно глаза древнего существа, наблюдающего за происходящим.
Во дворе, затянутом туманом, виднелись теплицы, где его мать и бабушка выращивали овощи и зелень. Баня, еще пахнущая свежей древесиной, дровяник и сарай стояли в стороне, как немые свидетели его жизни. Марк бросил взгляд на теплицы, где в тумане мелькали силуэты женщин, занятых своим делом. Он не стал с ними прощаться — зачем? Они все равно не поймут.
Он взял с собой пакет с едой и бутылку воды, закинул их через плечо и вышел за ворота и пошел туда, где он попрощался с Рафаэлем. Там не далеко от того места есть его шалаш. Это было его место уединения с душой.
 Туман окутал его, словно пытаясь скрыть его от мира. Дорога, ведущая к шалашу, была узкой, извилистой, как змея, ползущая через лес. Земля под ногами была мягкой, пропитанной влагой, и каждый его шаг оставлял след, который тут же исчезал в тумане.
Марк шел медленно, его мысли были ясными, как никогда. Он размышлял о Рафаэле, о том, как тот смотрел на него вчера — с ужасом, но и с восхищением.
— Интересно, этот Мелкий придет или нет? — пробормотал он себе под нос, затягиваясь сигаретой. — Может, зря так сразу с кошки… Да и ладно.
Он бросил окурок в сторону, и тот исчез в тумане, как маленький метеор, сгорающий в атмосфере.
Дорога становилась все уже, деревья смыкались над головой, их ветви, покрытые каплями тумана, напоминали руки, пытающиеся схватить его. Воздух был наполнен запахом мха и сырой земли, а где-то вдалеке слышался крик птицы, одинокий и тревожный.
Марк знал эту дорогу как свои пять пальцев. Он шел, не глядя под ноги, его мысли были заняты другим. Он думал о том, как жизнь, такая простая и предсказуемая, вдруг становится снова интересной.
— Люди слишком слабы, — рассуждал он про себя. — Они живут в своих маленьких мирах, где все просто и понятно. Но настоящая жизнь — это не их мир. Настоящая жизнь — это борьба! Это боль! Это выбор! И только сильные могут пройти через это.
Он остановился на мгновение, чтобы перевести дыхание. Туман вокруг него был таким густым, что казалось, будто он находится в другом измерении.
— Рафаэль… — прошептал он, обращаясь к самому себе. — Ты хочешь быть сильным? Тогда ты должен понять, что доброта — это слабость. Мир не прощает слабости.
Он продолжил путь, его шаги стали увереннее. Шалаш был уже близко. Это было его тайное место, его убежище, где он мог быть самим собой, где он мог думать, планировать, мечтать.
Когда он наконец дошел до шалаша, туман начал рассеиваться, и сквозь него пробились первые лучи солнца. Они падали косыми полосами, освещая шалаш, который выглядел как нечто, выросшее из самой земли, как будто лес породил его в своей глубине, чтобы скрыть тайну. Шалаш, собранный из веток, листьев и досок, казался одновременно хрупким и нерушимым, как будто его стены держались не на гвоздях, а на чем-то более древнем и мощном.
Марк остановился у входа, его глаза скользили по конструкции, изучая каждую деталь. Он знал это место как свои пять пальцев, но каждый раз, когда он сюда приходил, его охватывало странное чувство — будто он входил не просто в шалаш, а в другое измерение, где время текло медленнее, а воздух был гуще, насыщеннее.
Он толкнул дверь, скрипящую на ржавых петлях, и шагнул внутрь.
Внутри стояла самодельная лавочка, прижатая к стене. Она была сколочена из грубых досок, и ее поверхность была испещрена царапинами и следами от ножа. Над лавочкой висел маленький топор, его лезвие блестело в тусклом свете, проникающем через щели в стенах. Топор казался игрушечным, но Марк знал, что он острый, как бритва.
Прямо в углу стояла тумбочка, больше похожая на столик, с выдвижным ящичком, который всегда заедал. На тумбочке стоял облезлый эмалированный чайник, его поверхность была покрыта сколами и пятнами ржавчины. Чайник выглядел так, будто его вытащили из руин старого дома, но Марк знал, что он все еще служит — в нем можно вскипятить воду, если развести костер снаружи.
Рядом с тумбочкой стоял сундук, массивный и тяжелый, с толстыми металлическими полосами, скрепляющими его углы. Когда-то он хранил в себе снаряды от пушки, а теперь внутри лежали старые тряпки, веревки и другие вещи, которые Марк считал полезными. Над сундуком, у самого потолка, было узкое решетчатое окошко, через которое проникал слабый свет. Они напоминал глаза, наблюдающие за всем, что происходит внутри.
У другой стенки стояла табуретка, такая древняя, что казалось чудом, как она еще держится. Ее ножки были покороблены, а сиденье покрыто глубокими трещинами. Но Марк знал, что она выдержит его вес — он проверял это много раз.
В другом углу, прислоненные к стене, стояли удочки и саперная лопата. Удочки выглядели новыми, их лески были аккуратно намотаны, а крючки блестели. Лопата же, напротив, была старой, ее лезвие покрыто ржавчиной, но она все еще острая и надежная.
На полу была постелена металлическая решетка, посыпанная щебенкой и листвой. Она скрипела под ногами и создавала ощущение твердости.
К потолку была прикреплена керосиновая лампа, ее стекло было закопченным, но внутри все еще виднелся фитиль. Марк знал, что, если зажечь ее, свет будет тусклым, но достаточным, чтобы осветить этот обитель.
Он сел на лавочку, положив пакет с едой рядом с собой.
— Здесь все, как всегда, — прошептал он, его голос звучал тихо, почти благоговейно.
Марк развернул пакет с едой, достал оттуда батон, нарезанный толстыми ломтями, и несколько кусков колбасы. Запах свежего хлеба и копченостей заполнил шалаш, смешиваясь с запахом сырой земли и старого дерева. Он положил колбасу на хлеб, небрежно сложив бутерброд, и откусил большой кусок. Жевал медленно, почти механически, его глаза блуждали по стенам шалаша, словно он искал что-то, что могло бы отвлечь его от мыслей.
Он запил еду глотком воды из бутылки, жидкость была холодной, почти ледяной, и это слегка взбодрило его. Но ненадолго. Усталость, которую он не замечал раньше, начала подкрадываться к нему, как тень, ползущая по стенам шалаша.
Марк положил остатки бутерброда на тумбочку, рядом с облезлым чайником, и потянулся, его кости хрустнули, как сухие ветки. Он почувствовал, как тяжесть опускается на его плечи, словно кто-то невидимый положил на них груз.
— Черт, — пробормотал он, потирая глаза. — Сколько можно…
Но закончить фразу он не успел. Его тело, казалось, решило за него. Он опустил голову на руки, опершись локтями о столик. Сначала он просто сидел так, закрыв глаза, пытаясь собраться с мыслями. Но постепенно его дыхание стало глубже, медленнее.
Сквозь щели в стенах шалаша пробивался слабый свет, играя на его лице. Тени от решетчатого окошка падали на его щеки, создавая причудливые узоры. Его губы слегка шевелились, как будто он что-то говорил во сне, но звуков не было.
В какой-то момент его рука соскользнула со стола, повиснув в воздухе, но он не проснулся. Его сон был глубоким, почти беспробудным.
Шалаш затих, только тихий скрип дерева нарушал тишину. Керосиновая лампа, висящая над головой, слегка раскачивалась, отбрасывая причудливые тени на стены.
Марк спал, его лицо, обычно нахмуренное, теперь выглядело беззащитным. Но даже во сне его пальцы слегка шевелились, как будто он продолжал держать что-то в руках.
Часы тянулись медленно, словно ночь затягивала утро в свои холодные
объятия, и мир вокруг Рафаэля квартиры был мрачным и чужим. Каждый миг был пропитан невыразимой тяжестью. Смотрел он на голубятник из окна, и его глаза, когда-то полные тепла и жизни, стали холодными, как безжизненный лед.
Он уже собирался уйти в лес, к Марку, к тому месту, когда его остановил отец на пороге.
— Рафаэль, ты собираешься гулять? — спросил Давид, его голос был умиротворяющим, но в нём звучала тревога, словно над ним кружила неведомая угроза.
— Да, пап, — ответил Рафаэль.
— А как насчет голубей? Неужели ты собираешься оставить их без внимания? Глаза отца полны недоумения впивались в него и искали ответ.
Рафаэль замер, проникаясь весом вопроса. Он хотел отказаться, сказать, что на это нет времени, но в глубине души зашевелилась старая, почти забытая часть его, заставившая его кивнуть.
— Ладно, — пробормотал он, голос звучал глухо, будто бы слова вырывались с криком из мрака.
Он повернулся и неохотно направился к голубятнику, каждый шаг словно тянул его вниз, погружая в бездну.
— Долбаные птицы, — прошипел он сквозь сжатые зубы, злоба внутри него разгоралось, как пламя, ненавидя самих себя за это.
Открыв дверцу голубятника, он был встречен теплым, затхлым запахом соломы и перьев. Голуби заворковали, они не предчувствовали его гнев, но их звуки раздражали его, словно скрип ножа по стеклу. Налив воду в поилку и бросая горсть зерна, его движения напоминали яростные удары, полные презрения.
— Нате, ешьте, — пробормотал он с сарказмом, внутренний злобный смех иронично разносился в его голове.
Он открыл дверцу, чтобы выпустить голубей. Один из них, белый с серыми пятнами, сел ему на руку, его маленькие глаза смотрели на Рафаэля с доверием. — Убирайся, — прошипел Рафаэль, сбрасывая птицу с руки.
Голубь взмыл в воздух, его крылья вспорхнули, и он присоединился к другим, которые кружили над домом. Рафаэль, смотря на них, почувствовал, как его лицо искажается в гримасе ненависти.
— Летите, летите, — прошептал он, и его слова напоминали укол яда, который пробуждал в нём мрак.
Закрыв дверцу голубятника, он снова повернулся к дому. Отец, стоя на крыльце, наблюдал за ним с легкой тревогой, как будто предчувствовал надвигающуюся бурю.
— Все сделал? — спросил Давид, его голос оставался спокойным, но у него на лбу блестела капля пота.
— Да, — отозвался Рафаэль.
Он прошел мимо отца, шаги его становились всё быстрее, почти бегущими, в то время как привычное чувство непокорности поднималось в его груди.
Выбравшись за ворота, он устремился в лес, где деревья стояли, как незримые стражи, отбрасывающие длинные, искаженные тени, напоминали чьи-то руки, тянущиеся за душой, вытягивая её с каждой кислотной каплей неминуемого ужаса.

Рафаэль шагал быстро, его ноги едва касались земли, словно он боялся, что она уйдет из-под ног. Мысли путались, накатывая волнами, каждая из них была обрывистой, как будто его сознание разрывалось на части. Он не мог сосредоточиться, не мог понять, что именно он чувствует — страх, злость, а может, даже странное предвкушение.
Дорога до места встречи пролетела незаметно, время сжалось, оставив только ощущение движения. И вот он увидел его — то самое павшее дерево, огромное, с корнями, вывернутыми из земли, как когти мертвого великана. Но вокруг было пусто. Только тишина, которая давила на уши.
Рафаэль сел на дерево, его пальцы нервно сжимали кору. Он опустил взгляд и заметил муравьев, которые суетились у его ног, строя свои бесконечные тропы. Взял палку, лежащую рядом, и начал водить ею по земле, преграждая путь насекомым и давить их один за другим, и он представлял это как игру, где он — главный герой, вершитель судеб.
Вдруг где-то неподалеку раздался шорох. Рафаэль замер, но звук не повторился. Он снова погрузился в свою игру, не замечая.
Марк проснулся от странного чувства, будто кто-то наблюдает за ним. Он прислушался и услышал едва уловимые звуки — шуршание листьев, легкие шаги.
— Кажись, мелкий пришел, — прошептал он, его голос был тихим, как шелест ветра.
Он встал, отряхнулся от крошек, оставшихся после завтрака, и глотнул воды из бутылки. Его движения были медленными, точными, как у хищника, готовящегося к прыжку. Он тихо вышел из шалаша, его глаза сразу нашли Рафаэля, сидящего на дереве.
Рафаэль был увлечен муравьями, его лицо выражало странную смесь сосредоточенности и равнодушия. Он не слышал, как Марк подкрадывается к нему сзади, не замечал, как тени вокруг него сгущаются.
Марк подошел вплотную, его дыхание было почти неслышным. Он протянул руку и резко потянул Рафаэля за шиворот назад.
Рафаэль упал навзничь, его глаза широко раскрылись от испуга. Он смотрел вокруг, пытаясь понять, что произошло.  Стоял над ним силуэт Марка, смотрящий с ухмылкой на Рафаэля.
-Вставай, что разлегся!
-И тебе привет- недовольно сказал Рафаэль.
-Да ладно ты не обижайся! Нужно быть наготове, всегда.
Рафаэль, встав с земли, избавился от страха и почвы.
— Ты что, решил меня испугать до смерти? — спросил Рафаэль, пытаясь скрыть смущение, но в глазах его всё ещё трепетал след тревоги.
— Прости, мелкий, — Марк поднял ладонь в знак примирения. — Но мы должны быть на чеку. Лес не ждёт, пока ты поиграешь в свои игрушки.
Рафаэль, вдохнув свежий воздух, почувствовал, как вокруг всё ещё царит таинственная тишина. Он кивнул, соглашаясь, и побежал за Марком, который уже направлялся к укромному месту, поросшему зеленью и скрытому среди деревьев.
.
— Вот, — сказал Марк, открывая вход. — Входи.
Грязь на щетинистом деревянном полу шалаша напоминала о том, что он только что вырвался из мира неведения. Он потёр затёкшую шею и взглянул на Марка, чьё лицо всё ещё светилось ухмылкой.
Рафаэль перешагнул через порог, и темнота внутри приняла его, как давний знакомый. Он быстро адаптировался к тусклому свету, играющему в верхней части шалаша.
Марк, не дожидаясь, с лёгкостью уселся на жесткий табурет, скрипнувший под его весом, и вытащил из кармана пачку сигарет.
— Что ты собираешься делать, курить здесь прям? — с любопытством поинтересовался Рафаэль, присаживаясь на небольшую лавку, покрытую потертым покрывалом.
— Успокойся, — посоветовал Марк, зажигая сигарету. Дым, медленно поднимаясь в воздух, окутывал их, становясь отражением растущей настороженности. — Нам нужно кое-что взять. Я собирался зайти к одному такому знакомому — Марату. Он может помочь с тем, что мне нужно.
— А что именно? — не удержался Рафаэль. Вопрос, легкий как перо, вызвал у него желание узнать больше.
А лес, казалось, затаил дыхание, наблюдая за ними.



ГЛАВА 10. Теперь неизбежно.

Когда Рафаэль и Марк вышли из шалаша, лес предстал перед ними в своем полном великолепии. Утреннее солнце прокладывало тонкие дорожки света сквозь листву, а звуки природы накладывались друг на друга, создавая мелодию, полную жизни. Но путь к окраине городка оказался не таким простым. Они двигались по узкой тропе, закрученной и запутанной, упрямо раскапываемой корнями деревьев и булыжниками, которые путались под ногами.
— Осторожнее, тут можно споткнуться, — предостерег Марк, уверенно шагая вперёд. Его ноги без труда преодолевали препятствия, в то время как Рафаэль, чуть отставая, старался следовать за другом.
— Ну что, Мелкий, как спалось? Не мучили кошмары? — поинтересовался Марк, бросая взгляд через плечо.
— Нет. Наоборот, я, наверное, рад, что произошли изменения, — удивил его Рафаэль своей откровенностью.
Марк кивнул, хмуря брови. В его размышлениях это прозвучало слегка странно, но тем более интересно.
— Ясно. Я тут у матери денег взял. Марату их нужно отдать. Он нам за это даст то, что отвлечет от обыденности, — сказал Марк, уверенно шагая вперёд, стараясь не отвлекаться на корни.
— Если это что-то… — начал Рафаэль, но его слова прервал голос Марка.
— Да хватит ныть. Хочешь — иди домой, — резко произнёс он, не собираясь давать возможность сомнениям занять место в разговоре.
Рафаэль сморщил губы, но промолчал. Он вздохнул и стал сосредоточенно смотреть под ноги, внимая каждому шагу, чтобы не потерять равновесие. Дальше они шли в полном молчании, и шум леса был единственным свидетелем их раздумий.
Их ноги продвигались к окраине городка, и их начинали окутывать знакомые мелодии, свидетельствующие о том, что там, на горизонте, жизнь бурлила, как быстро текущая река. Дома, улицы, люди — всё то, что выглядело такой обычной реальностью, ушло на второй план, пока они полностью погруженные в себя.
Пока они шли, пролетали мимо машины, незнакомые лица встречных прохожих казались стертыми.
— Мелкий, смотри, вон зелёный домик в форме кубика, видишь? — спросил Марк, указывая на здание, которое выделялось среди прочих.
— Да. Там Марат? — ответил Рафаэль, его голос звучал с ноткой волнения.
— Говори дядя Марат. Я тебе не сказал, он старый, — с ухмылкой добавил Марк.
Рафаэль сделал удивленное лицо. Помимо этого, он был здесь первый раз. Окраина другого города всё-таки.
Они подошли к дому Марата. На их пути стоял косой синий забор, который мог рухнуть от ветра в любой момент. Этот дом с момента постройки не знал, что такое ремонт. Просевший фундамент, треснутые окна. Во дворе лежало много всякого хлама: какие-то доски, железки, куча старой щебенки, которая заросла мхом и сорняком. Рядом с входом в дом стоит хорошо и аккуратно построенная будка для собаки, в ней жила маленькая дворняжка бурого окраса. Она сидела с радостными глазами и даже не лаяла на прибывших гостей.
— Пошли в дом. Собака не кусается, она добрая. Привет, Бурка! — сказал Марк, наклонившись к собаке.
Рафаэль наблюдал, как Марк сел перед ней на корточки, и Бурка, словно почувствовав его доброту, запрыгнула к нему на колени. Марк погладил её, и, взглянув на Рафаэля, жестом показал: «Пошли за мной».
Они вошли в дом, и Рафаэль ощутил, как воздух внутри был насыщен запахом старого дерева и чего-то ещё, трудноуловимого, но знакомого. Внутри царила полутень, и лишь несколько лучей света пробивались сквозь пыльные окна, создавая причудливые узоры на полу.
— Дядя Марат, ты дома? — громко позвал Марк, его голос эхом разнесся по стенам, создавая иллюзию просторного пространства, хотя на самом деле комнаты были довольно тесными.
— Дома! Проходи ко мне в лабораторию, — крикнул Марат с хрипловатым оттенком, его голос напоминал свист ветра, пробивающегося сквозь трещины старого здания.
В самом доме, на удивление, не оказалось столь пугающей атмосферы, как могло показаться снаружи. Да, здесь всё было старое и немного не убрано, но вещи находились на своих местах, будто тщательно расставленные работником, который каждую минуту мог вернуться к своему делу. Запах дрожжей напоминал о домашней кухне, но здесь же он имел более таинственный оттенок, словно сам воздух был пропитан секретами.
Марк отодвинул плотную штору, и в полутьме комнаты открылся пейзаж, который тысячи раз видел саморазрушение, но не утрачивал своей функции. За шторой стоял Марат, занятия которого из всех домашних дел были наиболее странными. Он трудился у своего самодельного самогонного аппарата, который казался настоящим произведением искусства, собранным из самых неожиданных деталей.
Аппарат был устроен из металлических труб, сваренных с большой небрежностью, но с целью, родившейся из умелых рук. На его верхней части, чуть притянув к себе свет, стояла массивная чаша, напоминающая старую кастрюлю, которая была связана с длинным вытянутым холодильником: патрубок, изогнутый так, что его можно было отличить от обычного трубопровода только по ржавчине. Внутри аппарата пары закручивались и поднимались, превращаясь в жидкость, которая пряталась под серебристым покрытием. Март пытался добиться идеального брожения, и каждый его шаг выглядел так, словно он выстраивал не просто аппарат, а целый мир.
Марат, сильно погружённый в свою работу, не сразу заметил заходящих. Он был на вид пятидесяти лет, ростом выше среднего, что создавало впечатление о некой властности. Его тело было обнажено по пояс, что показывало измождённую, покрытую пятнами кожу, на которой виднелись непонятные размытые наколки — крошечные символы, казалось, рассказали о его прошлом, наполненном порой непредсказуемых историй. Легкая небритость придавала ему вид усталости, а волосы были седыми.
Глаза Марата были впалыми, как ямки, из которых никак не вытекала светлая искра. Худощавое тело подчеркивало его жилистость.
— Эй, наконец-то, — произнёс Марат, вытирая руки о неопрятную тряпку. — Что вы там, в самом деле, забыли у меня? У меня здесь работа.
Внутри лаборатории раздавались звуки, которые нарушали тишину. Бульканье жидкости в аппарате, треск огня под котлом, прокладывающим путь к выпуску крепкого алкоголя. Журнал был растянут на столе, мятежный свиток, заполненный записями, подмигивал допотопным стилем написания, где каждая буква словно жаждала внимания.
Рафаэль и Марк стояли на пороге, наблюдая за ним.
— Идите на кухню, я сейчас подойду, — сказал он, его голос был низким, с хрипотцой, как будто он всю жизнь провел в дыму и пыли.
Марк, не дожидаясь, первым направился вглубь дома. Он шел уверенно, как человек, который знает каждый уголок этого места. Его шаги были твердыми, а взгляд — холодным и расчетливым. Рафаэль же, напротив, двигался медленно, оглядываясь по сторонам. Ему было не по себе в этом доме, где воздух был пропитан запахом старого дерева, табака и чего-то еще, чего он не мог определить.
Кухня была небольшой, с низким потолком и обшарпанными стенами, на которых висели старые календари с изображением полуобнаженных женщин. Посередине стоял деревянный стол, покрытый клеенкой с выцветшим узором. Марк сел на стул, откинувшись на спинку, как будто он был здесь хозяином. Рафаэль опустился напротив, его руки нервно теребили край стола.
Марк нахмурился, засунув руку в карман. Он перебирал деньги, которые должен был отдать Марату, но в его голове уже зрел план.
«А что, если сделать так? Пусть он мне платит. Рафаэль мне поможет, даже ничего не поймет», — подумал он, и уголки его губ дрогнули в едва заметной ухмылке.
В этот момент в кухню вошел Марат. В его руках была бутылка без этикетки, наполненная прозрачной жидкостью. Деревянная пробка, плотно закупоривающая горлышко, выглядела старой, почти древней. Он поставил бутылку на стол.
Марк, не теряя времени, достал деньги и положил их перед собой.
— Дядя Марат, а где табак? — спросил он, его голос звучал почти небрежно, но в глазах читалась настороженность.
Марат молча подошел к кухонному шкафчику, открыл его и достал стеклянную банку с надписью «Соль». Он протянул ее Рафаэлю, который взял ее в руки с явным недоумением.
— Держи, — сказал Марат, его голос был грубым, но в нем чувствовалась странная теплота.
Рафаэль посмотрел на банку, затем на Марка, но тот лишь кивнул, как будто говоря: «Не задавай вопросов».
Марат сел за стол, его массивная фигура заняла почти все пространство. Он взял другую початую бутылку из-под стола, вытащил пробку и налил три рюмки. Запах самогона, резкий и обжигающий, заполнил комнату.
— Ну что, пацаны, выпьем? — спросил он, его глаза блестели, как у человека, который знает, что делает.
Марк взял свою рюмку, не раздумывая. Рафаэль колебался, но под взглядом Марка и Марата тоже протянул руку.
— За знакомство, — сказал Марат, поднимая рюмку.
Они выпили залпом. Рафаэль почувствовал, как огонь разливается по его горлу, а затем опускается в желудок. Он закашлялся, но Марк и Марат лишь рассмеялись.
— Нормально, — сказал Марат, его голос был полон одобрения.
Затем он достал из кармана пачку бумаги для самокруток и положил ее на стол. Марк взял банку с табаком, открыл ее и насыпал немного на бумагу. Его движения были точными, уверенными, как у человека, который делал это всю жизнь.
— Смотри, Рафаэль, — сказал он, сворачивая бумагу в аккуратную трубочку. — Вот так это делается.
Рафаэль наблюдал, как Марк ловко скручивает самокрутку, затем зажигает ее и затягивается. Дым, густой и терпкий, заполнил комнату.
— Теперь твоя очередь, — сказал Марк, протягивая самокрутку Рафаэлю.
Тот взял ее в руки, чувствуя, как его пальцы дрожат. Он затянулся, и едкий дым заполнил его легкие. Он закашлялся, но Марк и Марат лишь смеялись, как будто это было частью ритуала.
— Ничего, скоро привыкнешь, — сказал Марат, его голос был полон странной теплоты.
Марк встал из-за стола, его движения были резкими, почти грубыми. Он потянулся за тряпичной сумкой, которая висела на спинке стула, и начал укладывать в нее бутылку с прозрачной жидкостью и банку с табаком. Его лицо было непроницаемым, но в глазах читалась холодная решимость.
— Ладно. Мы пойдем, —сказал он, его голос звучал как приказ.
Рафаэль, чуть покачнувшись, поднялся со стула. Его голова была тяжелой от самогона, а ноги — ватными. Он посмотрел на Марка, затем на Марата, но ни в чьих глазах не нашел ответа на свои невысказанные вопросы.
— Рафаэль, иди пока на улицу. Я сейчас приду, — сказал Марк, не глядя на него.
Рафаэль кивнул, его шаги были неуверенными, как будто он шел по зыбкому песку. Он вышел из кухни, его шаги отдалялись, пока не стихли совсем.
Как только дверь захлопнулась, Марк повернулся к Марату. Его лицо, до этого спокойное, теперь было напряженным, а глаза горели холодным огнем. Он подошел ближе, так близко, что Марат почувствовал его дыхание.
— Знаешь, дядя Марат, отдай мне деньги назад, — сказал Марк, его голос был тихим, но каждое слово звучало как удар молота.
Марат нахмурился, его брови сдвинулись, образуя глубокую складку на лбу.
— Что? Тогда вот что я тебе дал, положи на стол и иди, откуда пришел. Совсем уже что ли? Денег все стоит же. И так дешево для тебя… — начал он, но Марк резко перебил его.
— Ты не понял. Я еще приду завтра. И ты дашь мне столько же. А потом еще через неделю.
Марат замер, его глаза сузились. Он смотрел на Марка, как будто видел его впервые.
— Не понял, это почему? — спросил он, его голос был полон усмешки, но в нем уже чувствовалась тревога.
Марк не отвел взгляда. Он знал, что делает.
— Все же мы знаем, что ты в тюрьме сидел, — сказал он, его голос был ледяным. — Ты моего друга видел? Ему почти одиннадцать лет, а тут ты с непонятным интересом к нему.
Марат побледнел. Его руки, до этого спокойно лежавшие на столе, сжались в кулаки.
— Чего? Ты про что вообще? —  спросил он, его голос дрожал от гнева.
— Этот пацан из семьи неполной. Мать умерла при родах. Живет с отцом. А тут ты, да еще и пристаешь… — Марк не закончил фразу, но ее смысл был ясен.
Марат вскочил со стула, его лицо было искажено яростью.
— Иди отсюда и не приходи больше, — сказал он, его голос был низким, почти рычащим. — Я думал, ты нормальный парень.
Марк не дрогнул. Он стоял, как скала, его глаза были полны презрения.
— Родился? Так будь уродом, — бросил он, его голос звучал как приговор.
Марат не выдержал. Он схватил Марка за грудки и с силой откинул его к стене. Марк ударился спиной, но его лицо оставалось спокойным, даже злобным.
— Зря ты так, Марат, — сказал он, его голос был полон угрозы. — Я приду завтра в десять.
Марат отпустил его, его руки дрожали. Он сел на стул, его взгляд был пустым, как будто он только что потерял что-то важное. Он схватился за голову, его пальцы впились в волосы.
— Иди, — прошептал он, его голос был полон отчаяния.
Марк поднял сумку и направился к двери. Он не оглянулся, не сказал ни слова. Его шаги были твердыми, уверенными, как будто он только что выиграл битву.
А Марат сидел за столом, его голова была опущена, а в глазах читалась пустота. Он знал, что Марк вернется. И он знал, что ничего не сможет с этим поделать.
Рафаэль сидел на пеньке, его фигура выделялась на фоне ярко-зеленой травы двора. Солнце палило беспощадно, и он чувствовал, как пот струится по его лбу, но это не имело значения. В этот момент его мысли были заняты чем-то другим. Вдруг он заметил Марка, который шагал к нему с легкой улыбкой на лице. Рафаэль встал, потянувшись, и направился к нему.
— Всё нормально. «Пошли прогуляемся», —произнес Марк, и его голос звучал уверенно, как будто он знал, что именно им нужно.
— Куда пойдем дальше? — спросил Рафаэль, и его глаза блеснули любопытством.
Они вышли со двора, и горячий воздух обнял их, словно невыносимый одеяло. Дорога, по которой они шли, была знакома Рафаэлю — асфальт под ногами был потрескавшимся и выжженным солнцем. С одной стороны тянулись невысокие заборы, за которыми прятались старые дома, а с другой — редкие деревья, которые, казалось, тоже страдали от жары, их листья свисали, как усталые руки.
Шаг за шагом они двигались к гаражам, и с каждым мгновением разговор становился всё более непринужденным. Они обсуждали мелочи, которые не имели значения, но в этом и была прелесть — возможность забыть о мире на мгновение. Вдруг впереди показались гаражи, и один из них привлёк их внимание.
Гараж был металлическим, его поверхность блестела под солнцем, но в то же время выглядела потертой, как будто пережила множество бурных дней. Дверь была приоткрыта, и изнутри доносился странный звук — храп. Рафаэль и Марк обменялись взглядами, полными недоумения и любопытства.
— Ты слышал? — тихо спросил Рафаэль, наклонившись к Марку.
— Да, давай заглянем, — ответил тот, подталкивая его к открытой двери.
Осторожно, они подошли ближе и заглянули внутрь. То, что они увидели, заставило их замереть. В гараже, под тусклым светом, пробивающимся сквозь щели, лежали четверо мужчин. Их тела были разбросаны по полу, словно куклы, забытые в углу. Все они крепко спали, их лица покраснели от выпитого алкоголя, а из открытых ртов доносился храп, который напоминал рев диких зверей.
— Ну и дела, — прошептал Марк, его голос был полон сарказма.
Рафаэль стоял рядом, его лицо было бледным, а глаза широко раскрытыми. Он смотрел на спящих мужчин, и в его голове крутились мысли, которые он не мог выразить словами.
Вокруг них валялись пустые бутылки водки, которые блестели. Остатки закуски — недоеденные бутерброды с колбасой и крошки чипсов, рассыпанные по полу. Всё было небрежно, перевернуто. По среди гаража стоял автомобиль, заваленный коврами, а также старый диван. В воздухе витал запах алкоголя, смешанный с чем-то сладковатым и приторным, что вызывало бурное отвращение.
Рафаэль и Марк стояли в дверях, не в силах отвести взгляд от этой странной картины.
— Вот это находка. Бери все, что хочешь, им больше ничего не понадобится, — сказал Марк, его голос звучал спокойно, но в нем чувствовалась странная уверенность, как будто он уже видел конец этой истории.
Рафаэль кивнул, его глаза скользили по хаосу внутри гаража. Он взял складной ножик и фонарик, его пальцы дрожали, но он старался не показывать этого.
— Хорошо, я возьму складной ножик и фонарик, — сказал он, его голос был тихим, почти шепотом.
Марк обошел машину, его глаза искали что-то. Он заметил канистру, прижатую к стене, и сел на корточки, чтобы открыть ее. Запах солярки ударил ему в нос, резкий и едкий.
— Мелкий, — крикнул он, не оборачиваясь.
— Я взял, что хотел, сейчас подойду, — ответил Рафаэль, его голос звучал издалека.
Когда Рафаэль подошел, Марк уже стоял, держа в руках открытую канистру.
— Что, Марк? «Ты канистру себе заберешь?» —спросил Рафаэль, его голос был полон недоумения.
— Канистра… Да мне то зачем… Сейчас будет очищение, — ответил Марк, его глаза блестели, как у человека, который видит что-то, что другим недоступно.
— Не пойму пока, — задумавшись, сказал Рафаэль.
— Мы здесь. И мы могли пойти в любое другое место, но наша миссия — помочь этим заблудившимся человекоподобным существам, — с восхищением произнес Марк, его голос звучал как проповедь.
Он встал, взял канистру и начал поливать все, что могло загореться. Солярка лилась на пол, на ящики, на старый диван, на тела спящих мужчин. Запах стал еще сильнее, почти удушающим.
Рафаэль наблюдал за этим, его лицо было бледным, а глаза широко раскрытыми. Он понимал, что сейчас произойдет, но не мог отвести взгляд.
Марк поставил канистру рядом с пьяными мужиками и пнул ее. Солярка разлилась под их тела, образуя темные лужи, которые блестели в тусклом свете гаража.
— Я надеюсь, ты готов? — с улыбкой спросил Марк, протягивая Рафаэлю спички.
— Да. Я не боюсь, — ответил Рафаэль, его голос был тихим, но твердым.
— Ты меня очень удивил, — сказал Марк, его глаза блестели.
Он отошел и добавил:
— Поджигай. Как загорится все, то беги за мной.
— Понял… — прошептал Рафаэль.
Он зажег спичку, ее пламя было маленьким, но ярким. Он бросил ее на пол, и солярка вспыхнула мгновенно. Пламя поднялось вверх, как живое существо, его языки лизали стены, пол, тела мужчин.
Тела охватило пламенем, их одежда загорелась, а храп превратился в хрипы, затем в крики. Но было уже поздно. Огонь пожирал все на своем пути, его свет был ослепительным, а жар — невыносимым.
Рафаэль и Марк выбежали из гаража, захлопнув дверь. Марк быстро нашел ключ, лежащий на столе, и запер дверь.
— Беги! — крикнул он, и они бросились прочь.
Пламя вырывалось из щелей гаража, его свет освещал улицу, а дым поднимался в небо, как черный столб. Рафаэль бежал за Марком, его сердце билось так сильно, что он боялся, что оно вырвется из груди.
Марк знал, куда бежать. Они свернули в переулок, затем в другой, пока не оказались в заброшенном сарае.
— Здесь, — сказал Марк, его голос был спокойным, как будто ничего не произошло.
Рафаэль сел на пол, его дыхание было тяжелым, а руки дрожали. Он смотрел на Марка, и в его глазах читалась смесь ужаса и восхищения.
— Мы сделали это, — прошептал он.
— Да, — ответил Марк, его глаза блестели. — Мы очистили их.
И в этот момент сарай, казалось, затаил дыхание, наблюдая за ними. Огонь, который они разожгли, был не просто пламенем — он был символом, концом и началом.
А где-то вдалеке горел гараж. Слышались крики и вопли.
Марк и Рафаэль сидели в темном углу заброшенного сарая, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за дверей. В воздухе витала напряженность, и каждый шорох казался им предвестником раскрытия.
— Ты слышал? — прошептал Рафаэль, его голос дрожал от волнения. — Они кого-то ищут. Кто-то видел, как двое бежали оттуда.
Марк, напротив, казался спокойным. Его лицо светилось внутренним миром, словно он переживал большее, чем просто страх.
— Да, я слышал, — ответил он, с легкой улыбкой на губах. — Но разве это не прекрасно? Мы все еще здесь, а они ищут кого-то другого.
Рафаэль с недоумением посмотрел на него.
— Ты не понимаешь, Марк. Это может быть конец для нас. Они могут найти нас в любой момент.
— Может быть, — согласился Марк, — но разве это не дает жизни особый смысл? Мы находимся на грани, и именно в такие моменты мы понимаем, кто мы есть на самом деле.
Рафаэль закатил глаза.
— Ты говоришь как помешанный, — произнес он с горечью. — Это безумие. Мы должны думать о том, как выжить, а не о том, как найти смысл в этом хаосе.
Марк наклонился ближе, его глаза блестели.
—  Это философия, а не безумие. А что, если смысл именно в хаосе? — произнес он, словно открывая новую истину. — Мы всегда искали порядок в мире, который никогда не был упорядочен. Может, именно в этом беспорядке мы найдем свою свободу.
Рафаэль вздохнул, его разум метался между страхом и недоумением.
— Ты не понимаешь, что мы находимся на краю пропасти? — произнес он, пытаясь донести до Марка всю серьезность ситуации.
— Я понимаю, — ответил Марк, — но именно эта пропасть и делает нас живыми. Мы можем либо сдаться, либо научиться летать.
Рафаэль отвернулся, его мысли были полны мрачных предчувствий.
— Летать? — повторил он, словно это слово было для него чужим. — Мы не птицы. Мы всего лишь люди. А есть ли предел?
— Пределы? — Марк усмехнулся. — Мы сами ставим себе эти пределы. Что если мы сможем их преодолеть? Что если мы можем стать чем-то большим, чем просто выжившими?
Рафаэль уставился в темноту, его разум продолжал кружиться, но он не мог игнорировать искру, которую Марк зажег в его душе.
— Ты действительно веришь в это? — спросил он, его голос стал мягче.
— Я верю, что в каждом из нас есть сила, о которой мы даже не подозреваем, — ответил Марк. — И сейчас, когда мир вокруг нас рушится, мы можем либо сломаться, либо подняться над этим.
Рафаэль задумался, и на мгновение, среди всей этой безумной неопределенности, он почувствовал, как его страх начинает отступать.
— Может быть, ты прав, — произнес он тихо. — Может быть, в этом хаосе есть шанс на новую жизнь.
Марк улыбнулся, и в его глазах зажглось что-то большее, чем просто радость. Это было осознание возможности.
— Давай сделаем шаг вперед, Рафаэль. Давай выберемся из этого темного угла и найдем свою свободу.
Рафаэль медленно кивнул, и в этот момент, среди звуков хаоса, они оба почувствовали, что, возможно, именно сейчас начинается их истинное путешествие.


ГЛАВА 11. Пути.



Они сидели в заброшенном сарае, где воздух был пропитан запахом старого дерева, пыли и чего-то еще, чего нельзя было назвать. Свет, пробивающийся сквозь щели в стенах, был тусклым, почти призрачным. Он падал на их лица, подчеркивая каждую морщинку, каждую тень. Время текло медленно, как будто сама вселенная замерла в ожидании.
Рафаэль сидел, прислонившись к стене, его руки лежали на коленях, а глаза были устремлены в пустоту. Он чувствовал, как что-то внутри него меняется, как будто старая кожа содрана, а под ней оказалось что-то новое, темное и незнакомое.
Марк сидел напротив, его лицо было спокойным, но в глазах читалась странная смесь удовлетворения и ожидания. Он смотрел на Рафаэля, затем на стены сарая, как будто видел что-то, что другим было недоступно.
Они смотрели вокруг, и их глаза встретились. Марк улыбнулся, его губы растянулись в широкой, почти зловещей ухмылке. Он начал смеяться, сначала тихо, затем громче, но сдерживаясь, как будто боялся, что его услышат.
Рафаэль нахмурился:
— Ты чего? — спросил он, его голос звучал глухо, как будто слова вырывались из него против воли.
— Видел бы ты сейчас свою рожу, кочегар… — ответил Марк, его смех стал еще громче.
Рафаэль взглянул в осколок разбитого стекла, который лежал на полу. Его отражение было искаженным, почти гротескным. Он увидел свое лицо — бледное, с темными кругами под глазами, и засмеялся. Его смех был странным, почти истеричным, как будто он не мог остановиться.
Самому богу было не известно, что в их головах творится.
Страшно даже представить их деяния, но они сидели и просто ждали, когда легкий вечер накроет улицы.
Этот день тек, как капля густого меда с ложки: долго, густо, насыщенно. Каждое мгновение растягивалось, будто время решило замедлить свой бег, чтобы дать им возможность осознать все, что произошло. Но осознание не приходило.
Рафаэль сидел, уставившись в одну точку. Его мысли были тяжелыми, как камни, которые он не мог сдвинуть с места. Он чувствовал, как что-то внутри него меняется, но не мог понять, что именно.
— Мелкий, — окликнул его Марк, его голос звучал тихо, но в нем чувствовалась странная твердость.
Рафаэль поднял взгляд. Его глаза были пустыми, как будто он смотрел сквозь Марка, в какую-то далекую, недосягаемую точку.
— Темнеет. Уходи. Иди домой… —сказал Марк, его слова звучали как приказ, но в них чувствовалась странная забота.
— А ты? — спросил Рафаэль, его голос был тихим, почти шепотом.
— Я здесь. Потом выберусь, — ответил Марк, его глаза блестели в полумраке.
— Завтра там же? — спросил Рафаэль, его голос дрожал.
— Нет. Я тебя сам найду, — сказал Марк, его голос был полон уверенности.
Рафаэль встал, его движения были медленными, как будто каждое из них давалось ему с трудом. Он подошел к Марку и пожал ему руку. Его рука была холодной, но крепкой.
— Пока, — сказал он, его голос звучал глухо.
— Да. Пока, Мелкий, — ответил Марк, его глаза были полны странного тепла.
Рафаэль аккуратно выбрался из сарая, его шаги были тихими, почти неслышными. Он шел просто, придерживаясь плана. Его фигура растворилась в застенках.
Марк остался один. Он сидел в углу сарая, его глаза были закрыты, но он не спал. Его мысли крутились вокруг одного — смерти.
Началась тишина, которая была настолько густой, что казалось, будто сам воздух замер в ожидании. Марк лежал в темноте заброшенного сарая, его тело было расслаблено, но мысли были ясными, как никогда.
«Что такое смерть? — думал он. — Это просто сон. Он вечен и бесподобен. Ведь жизнь не одна! А вдруг я буду в следующей жизни орлом, гордо летать над землей.»
Его мысли крутились вокруг этого вопроса, как будто он пытался разгадать великую тайну. Он представлял себе, как его душа освобождается от тела, как она поднимается вверх, к небу, где ее ждет новая жизнь.
— Смерть — это не конец, — прошептал он, его голос звучал как молитва. — Это последняя глава и начало новой книги.
Он закрыл глаза, его дыхание стало глубже, медленнее. Он чувствовал, как тьма окутывает, она несет его с собой.
— А вдруг я буду в следующей жизни орлом, — подумал он, его глаза блестели в темноте. — Я буду парить над землей, чувствуя ветер под своими крыльями. Я буду свободен, как никогда.
Он представлял себе, как его душа превращается в птицу, как она взлетает в небо, оставляя позади все, что было раньше.
— Жизнь не одна, — прошептал он, его голос звучал как откровение. — Мы просто меняем форму, как вода превращается в пар, а пар — в облака.
Он чувствовал, как его мысли становятся все более психоделическими, как будто он погружается в другой мир, где все возможно.
— А вдруг я буду в следующей жизни деревом, — подумал он, его глаза блестели в темноте. — Я буду стоять на земле, чувствуя корни, которые уходят глубоко в почву. Я чувствую, как солнце согревает мои листья, как дождь омывает мою кору.
Он представлял себе, как его душа превращается в дерево, как она растет, становится сильнее, выше.
— Жизнь — это круг, — прошептал он, его голос звучал как совесть. — Мы рождаемся, умираем, и снова рождаемся.
Он чувствовал, как его мысли становятся все более философскими, как будто он пытается понять смысл всего.
— А вдруг я буду в следующей жизни звездой, — подумал он, его глаза блестели в темноте. — Я буду светить в ночном небе, давая свет тем, кто потерялся во тьме.
Он представлял себе, как его душа превращается в звезду, как она светит в ночном небе, как она становится частью вселенной.
— Смерть — это не конец…
— Это начало перерождения.
Он закрыл глаза, его дыхание стало глубже, медленнее. Чувствовал, как тьма окутывает его, как будто она хочет унести его с собой.
Прошло около часа.
Марк встал, его движения были медленными, почти механическими, как будто его тело двигалось само по себе, а разум оставался где-то далеко, в другом измерении. Он вышел из сарая, и холодный ночной воздух ударил ему в лицо, но он не почувствовал этого. Его тело и душа были разделены, как будто они существовали в разных мирах.
Он шел по улице, его шаги были тяжелыми, но бесшумными, как будто он был призраком, скользящим по земле. Фонари, тусклые и мерцающие, отбрасывали длинные тени, которые тянулись за ним, как черные нити, связывающие его с этим миром.
Марк не видел дороги перед собой. Его глаза были открыты, но они смотрели внутрь, в глубину его сознания, где царил хаос. Он видел образы, которые сменяли друг друга, как кадры в психоделическом фильме.
Он видел пламя, которое пожирало гараж, его языки лизали стены, пол, тела мужчин. Он видел их лица, искаженные ужасом, их глаза, полные отчаяния.
Он видел себя, стоящего над ними, его глаза блестели, как у хищника, который знает, что добыча уже близко.
Остановившись, он поднял взгляд и понял, что дошел до дома.
-Странно, а я и не заметил. Но я уже дома…


ГЛАВА 12. Тот, кто не хочет быть должен.

Утро началось с резкого, надрывного кашля, который прорвался сквозь тонкие стены дома, как нож сквозь бумагу. Марк проснулся, его тело напряглось, а глаза мгновенно открылись, хотя сознание еще цеплялось за остатки сна. Кашель был знакомым — это его мать. Ее астма, как незваный гость, всегда приходила без предупреждения, наполняя дом звуками, которые казались криками о помощи.
Марк лежал, прислушиваясь. Кашель стих, сменившись хриплым, прерывистым дыханием. Он вздохнул, повернул голову и взглянул на настенные судовые часы, которые висели над его кроватью. Они были массивными, с латунным корпусом и стрелками, которые двигались с точностью, достойной корабля, бороздящего океан. Эти часы подарил ему отец, когда уходил в последний рейс. «Чтобы время не потерял», — сказал он тогда.
— 12:40, — прошептал Марк, его голос был хриплым от сна.
Он усмехнулся, потянулся и сел на кровати.
— Эх, как долго я спал, — сказал он себе, его смех был коротким, почти беззвучным.
Но улыбка быстро сошла с его лица, как только он вспомнил о Марате.
— Сегодня же я должен прийти за данью к этому старику, — подумал он, его глаза сузились, а губы сжались в тонкую линию.
Марк резко встал, его тело было легким, но голова — тяжелой. Он потянулся, почувствовав, как мышцы напрягаются, а суставы хрустят.
Он вышел из комнаты, его шаги были быстрыми, но бесшумными, как будто он боялся разбудить кого-то. На кухне было тихо, только тиканье часов нарушало тишину.
Марк открыл холодильник, его глаза скользили по содержимому. Он достал пачку масла, кусок хлеба и банку варенья. Его завтрак был простым, почти аскетичным, но он не обращал на это внимания.
Он сел за стол, его движения были медленными. Он намазал хлеб маслом, затем вареньем, и начал есть, не торопясь.
Марк не думал, что так сломает волю Марата.
В доме Марата сейчас царила своя атмосфера. Он сидел за кухонным столом, его руки дрожали, а глаза были красными от бессонницы и алкоголя. На столе перед ним лежал самодельный пистолет — грубо сколоченный, но смертоносный. Он смотрел на него, как будто это был не просто предмет, а символ его прошлого, его грехов, его падения.
— Ну что, старик, — прошептал он, его голос был хриплым, как будто он не говорил много часов. — Дожил.
Он взял пистолет в руки, его пальцы обхватили холодный металл. Он чувствовал его вес, его смертоносность.
— Ты думал, что сможешь начать все заново, — сказал он себе, его голос звучал как обвинение. — Но ты ошибался.
Он вспомнил, как Марк и Рафаэль ушли, оставив его одного с его мыслями, с его страхами.
— Этот мальчишка, — прошептал он, его голос дрожал. — Он думает, что может меня сломать.
Положив пистолет на стол, его руки дрожали.
— Но он ошибается, — сказал он себе стиснув зубы.
Он взял бутылку водки, налил себе стакан и выпил залпом. Огонь разлился по его горлу, а затем опустился в желудок, но он не почувствовал облегчения.
— Ты думал, что сможешь убежать от своего прошлого, — сказал он себе, его голос звучал как приговор. — Но оно всегда найдет тебя.
Он вспомнил, как сидел в тюрьме, как смотрел на стены, которые казались ему последним, что он увидит в этой жизни.
— Ты думал, что сможешь начать все заново, — прошептал он, его голос был полон отчаяния. — Но ты ошибался.
 Взяв пистолет снова, его пальцы обхватили холодный металл.
— Ты думал, что сможешь жить, как нормальный человек, — сказал он себе, его голос звучал как обвинение. — Но ты ошибался.
Поднеся пистолет к виску, его пальцы дрожали.
Закрыв глаза, его дыхание стало глубже, медленнее.
— Ты думал, что сможешь начать все заново, — сказал он себе, его голос звучал как клятва. — Но ты ошибался.
Он нажал на курок.
Выстрел был громким, оглушительным. Звук разорвал тишину дома, как раскат грома в ясный день. Тело Марата упало на пол, тяжелое и безжизненное. Его глаза были закрыты, а лицо — спокойным, как будто он наконец нашел то, что искал. Кровь медленно растекалась по полу, образуя темную лужу, которая отражала тусклый свет из окна.
В то время, как Марат покончил с собой, Марк был уже почти на полпути к его дому. Он шел быстрым шагом, его лицо было напряженным, а глаза — холодными. Он не знал, что произошло, но что-то в воздухе, что-то в этой тишине, которая вдруг стала еще глубже, заставило его ускорить шаг.
Он представлял себе, как придет к Марату, как тот будет смотреть на него с ужасом, как он отдаст все, не говоря ни слова.
Подойдя к дому Марата, его шаги были быстрыми, но бесшумными. Он толкнул дверь, и она открылась с тихим скрипом.
Внутри было тихо, только тиканье часов нарушало тишину.
— Марат? — крикнул он, его голос звучал громко, но в нем чувствовалась странная тревога.
Ответа не было.
Войдя на кухню, его глаза сразу нашли тело Марата, лежащее на полу.
— Черт, — прошептал он.
Он подошел ближе, его глаза скользили по телу, по луже крови, по пистолету, который лежал рядом.
Марк стоял в полутемной комнате, где когда-то царила жизнь, а теперь лишь безмолвие и тень. Труп Марата, безжизненно раскинувшего руки, казался частью этого мрачного пейзажа. Марк не испытывал ни жалости, ни страха — только холодное любопытство. Он медленно обошел вокруг, его шаги были бесшумны, как шорох листьев под ногами.
Комната была завалена старыми газетами и пыльными книгами. На стенах висели картины, которые когда-то радовали глаз, но теперь выглядели как призраки прошлого. Марк подошел к столу, на котором лежали разбросанные вещи: пустые бутылки, недочитанные книги и старый блокнот с записями Марата. Он открыл его и быстро пролистал страницы — ничего интересного. Закрыв блокнот с легким разочарованием, он продолжил поиски.
В углу комнаты стоял старый шкаф с потемневшими дверцами. Марк приоткрыл одну из них и увидел там несколько потертых рубашек и пару старых джинсов. Он не стал задерживаться на одежде и направился к комоду, который выглядел более многообещающе. Открыв ящики один за другим, он наткнулся на несколько мелочей: старые монеты, которые могли бы пригодиться в будущем, и пачку табака — именно то, что ему нужно. По пути заметив синюю фарфоровую статуэтку в виде волшебника, она ему приглянулась, выглядела, как изысканное произведение искусства, которое сочетает в себе элементы магии и элегантности. Завороженно посмотрев на нее, он забрал ее с собой.
Собрав все в свою небольшую сумку, он вспомнил о том месте, где Марат хранил свои деньги. Это был тайник под полом в коридоре — Марк знал об этом благодаря случайному разговору. Он быстро вышел из комнаты и направился к коридору. Пол скрипел под его ногами, но он был слишком сосредоточен на своей цели.
Наклонившись к полу, он нашел небольшую щель между досками и аккуратно приподнял одну из них. Внутри лежала небольшая пачка купюр — не так много, как он надеялся, но все же достаточно для того, чтобы обеспечить себе несколько дней безбедной жизни. Он положил деньги в сумку и снова закрыл тайник.
На выходе из дома Марк остановился у двери и оглянулся вокруг. Внутри было тихо; единственным звуком был его собственный дыхание. Он знал, что не может задерживаться здесь дольше — нужно уходить незаметно.
Открыв дверь чуть шире, он выглянул на улицу.
Убедившись в том, что никого нет поблизости, Марк вышел наружу и закрыл за собой дверь так осторожно, как будто это было дело жизни и смерти.
Он быстро направился по узкой улочке к заднему двору дома — там всегда было меньше людей. Пройдя мимо нескольких заброшенных зданий и стараясь не привлекать внимания прохожих, он чувствовал себя призраком в этом мире: невидимым и незаметным.
Когда он наконец вышел на главную улицу города, сердце колотилось от адреналина. В руках у него была сумка с добычей — маленькая победа в этом жестоком мире. Но внутри него не было радости; только холодная решимость продолжать жить дальше — несмотря ни на что.


Глава 13. Трофей.

Воздух в доме Фоминских сгустился, как бульон, оставшийся на плите. Рафаэль вернулся с «прогулки» под вечер, принеся с собой не только пыль лесных троп, но и тяжелый, чуждый запах гари, въевшийся в ткань куртки. Он прошел мимо отца, сгорбившись, словно неся невидимый груз камней, и бросил короткое: «Я дома». Голос его звучал глухо, лишенный прежней звонкой нотки.
Давид, чинивший замок на веранде, замер, отвертка застыла в его руке. Он почувствовал ледяной укол тревоги. Не запах гари – городок был маленьким, пожары случались, – а что-то в самом сыне. В его опущенных плечах, в избегающем взгляде, в этой новой, неестественной тишине, окутавшей его. «Рафаэль?» – окликнул он, но мальчик уже скрылся на втором этаже, шаги его по лестнице были тяжелыми, как шаги чужого.
Наверху Рафаэль запер дверь. Он стоял посреди комнаты, глотая воздух, который казался густым и невыносимым. Образы вспыхивали в сознании: кричащие языки пламени, сливающиеся с криками; доверчивые глаза Бурки; холодная усмешка Марка. Он схватился за голову, пытаясь выгнать эти картины, но они въелись, как смола. «Родился? Так будь уродом...» – шепот Марка эхом отдавался в тишине. Он сжал кулаки, ногти впиваясь в ладони. Боль была реальной. Она помогала.
На следующее утро, когда Давид ушел на работу, оставив на столе записку и завтрак, Рафаэль сидел у окна, бессмысленно глядя на голубятник. Белоснежные птицы кружили в чистом небе – символ мира, который теперь казался насмешкой. Вдруг в поле зрения метнулась тень. Марк перелез через калитку заднего двора, двигаясь с привычной хищной грацией. В руках у него была холщовая сумка, бесформенная и подозрительная.
Не дожидаясь приглашения, Марк вошел в дом. Его появление наполнило кухню напряжением, как перед грозой. Он швырнул сумку на стол с глухим стуком.
– Вставай, Мелкий. Принес тебе сувениры, – его голос звучал бодро, но глаза, холодные и оценивающие, сканировали Рафаэля. – От нашего доброго дяди Марата.
Рафаэль медленно подошел. Марк вытащил из сумки сначала синюю фарфоровую статуэтку волшебника. Она была изящной, с тонкой работой, но казалась чуждой в этой обстановке, как артефакт из другого мира.
– Красиво, да? – Марк повертел ее в руках, потом небрежно поставил на стол. – Думал, тебе понравится. Безделушка. А вот это – настоящее. – Он выложил пачку купюр, перетянутых резинкой. Деньги были мятые, разного достоинства. – Наш вклад в общее дело. И… – он достал стеклянную банку с темно-коричневой смесью. – Табак. Настоящий. Не то дерьмо, что в магазинах.
Рафаэль смотрел на разложенное перед ним. Статуэтка – напоминание о человеке, которого он видел живым всего сутки назад. Деньги – плата за что? За молчание? За соучастие? Табак – ключ к тому оцепенению, в котором он так отчаянно нуждался сейчас. Он почувствовал тошноту.
– Где… Марат? – спросил он, голос едва слышным.
Марк усмехнулся, коротко и резко.
– Ушел. Освободил пространство. Не выдержал перспектив нашего сотрудничества. – Он посмотрел прямо в глаза Рафаэлю. – Слабак. Не смог быть уродом до конца. А ты? – Вопрос повис в воздухе, острый как лезвие. – Ты смог поджечь. Смог взять то, что хочешь. Чувствовал силу? Чувствовал, как дерьмо этого мира плавится у твоих ног?
Рафаэль молчал. Да, он чувствовал. Ужас. Восторг. Пустоту. Все сразу. Силу? Может быть. Силу разрушения.
– Он… сам? – наконец выдавил Рафаэль, глядя на деньги.
– Выбор у него был, – парировал Марк, пожимая плечами. – Как и у нас. Сидеть и ждать, пока мир сожрет тебя с потрохами, или брать свое. Деньги – это свобода, Мелкий. Возможность. Возможность не зависеть ни от кого. Ни от магазина, ни от отца… – Он сделал паузу, подчеркивая. – Ни от совести, которая только мешает дышать.
Он взял банку с табаком, вскрыл крышку. Резкий, сладковато-терпкий запах заполнил кухню. Марк достал пачку бумаги для самокруток.
– Вот она, настоящая правда жизни. Не в книжках, не в голубях твоих. Здесь. – Он ловко насыпал табак на бумагу, свернул аккуратную «цигарку». – Она очищает мозги от шелухи. Помогает видеть мир таким, какой он есть. Серым. Жестоким. Грязным. И прекрасным в своей наготе. – Он протянул самокрутку Рафаэлю. – Хочешь увидеть правду? Или будешь и дальше прятаться в своей раковине?
Рафаэль колебался. Образ отца, его усталые, но добрые глаза, всплыл перед ним. Голуби. Дом. Все, что было "до". Все, что казалось таким прочным и настоящим. А потом – пламя. Крик кошки под водой. Холодные глаза Марка. Пустота внутри, которая зияла, как черная дыра.
Он протянул руку. Пальцы слегка дрожали, когда он взял самокрутку. Запах табака ударил в нос, обещая забвение.
Марк чиркнул зажигалкой – той самой, блестящей, украденной. Пламя осветило его лицо, сделав его похожим на демона из старой гравюры.
– Добро пожаловать в реальный мир, Рафаэль, – прошептал он, пока Рафаэль делал первую, глубокую, обжигающую горло затяжку. Дым заклубился, заволакивая комнату, голубятник за окном, прошлое. Кашель душил Рафаэля, слезы выступили на глазах, но он затянулся снова. И снова. Стремясь заполнить дымом ту пустоту, что разъедала его изнутри. Стремясь стать тем уродом, которым, как шептал Марк, ему суждено было быть. Родился? Значит, теперь путь только один. В дым. В огонь. В ничто.
А Марк наблюдал, довольный, поправляя свою джинсовую жилетку. Голубь, вырвавшийся из клетки, уже не вернется. Он научился летать в другом небе. Темном и бескрайнем.
- Что дальше? Куда пойдем, есть мысли? – спросил Рафаэль, его голос звучал глухо, словно эхо в пустой комнате. В глазах мелькало что-то неуловимое – остаток ли тревоги или проблеск азарта после гаражного кошмара.
Марк хмыкнул, лениво вытягиваясь на стуле. Его взгляд скользнул по Рафаэлю, оценивающе, как хозяин смотрит на подобревшего зверя.
- Пойдем на озеро. У меня там плот притоплен, самодельный. Не "Титаник", конечно, – он усмехнулся, – но не утонет. Могу потом научить строить плот, если хочешь – потом и свой сколотишь. Возьмем табака, обсудим дела... на вольном воздухе.
Рафаэль машинально кивнул, но взгляд его уперся в окно, за которым белел знакомый силуэт голубятника. Старая привычка, якорь в рушащемся мире, дернула его:
- Ладно... Но сперва голубятник. Привести в порядок надо, накормить...
Марк резко вскинул брови, его лицо исказила гримаса неподдельного презрения.
- Что?! – он фыркнул, будто услышал нелепую шутку. - Делов-то! Эх ты, нянька пернатая! Сейчас покажу, как надо! Пошли, Мелкий!
Он вскочил, снося стул, и вылетел во двор стремительно, как порыв ветра. Рафаэль, ошарашенный, поплелся следом. Марк, не глядя, выхватил из сарая охапку пыльного, местами подопревшего сена. Распахнул дверцу голубятника – внутри запахло теплом, пером и жизнью, которую Рафаэль так тщательно оберегал. И с размаху швырнул сено внутрь. Оно грузно шлепнулось на пол, подняв тучу пыли. Несколько голубей взметнулись к решеткам с испуганным воркованием.
- Готово! Чистить? Зачем? Пусть живут как хотят! – Марк отмахнулся, будто от назойливой мухи. Его глаза бегло скользнули по Рафаэлю, ищущему оправдание своему беспокойству. - Где зерно? Вода? А ну-ка, показывай!
Рафаэль молча ткнул пальцем в сторону сарая. Марк рванул туда, через мгновение выскочил обратно с переполненным черпаком зерна. Не заходя внутрь голубятника, он с высоты высыпал все содержимое прямо на пол, поверх свежего сена. Зерна рассыпались, смешиваясь с пылью и трухой. Птицы робко спустились, начиная клевать.
- Вода! – скомандовал Марк, уже хватая валявшийся шланг. Он с силой дернул вентиль – струя хлынула с напором. Марк сунул шланг в первую попавшуюся поилку. Вода перелилась через край, заливая пол, превращая сено и зерно в грязную кашу. Он перебросил шланг в следующую поилку – та же история. Плескалась уже не вода, а мутная жижа. Голуби отпрянули к стенам.
- Готово! – Марк с триумфом выдернул шланг, забрызгав себя и Рафаэля. Он с силой закрутил вентиль. - Видал, Мелкий? Минута! Не то что ты, часами там копошишься. Он презрительно ткнул пальцем в сторону Рафаэля. - Ну ты и тормоз!
Рафаэль стоял, сжимая кулаки. В груди клокотало: возмущение, стыд за своих птиц, жалких и испуганных в этом внезапном хаосе, и горечь от того, что его заботу, его маленький островок порядка, так грубо растоптали. Запах сырости, пыли и мокрого сена ударил в нос.
- Да... быстро... – прошипел он сквозь зубы. - Но так... так нельзя. Они...
- Нельзя?! – Марк резко обернулся, его глаза сверкнули холодным огнем. Он шагнул вплотную к Рафаэлю, заслоняя голубятник. - С чего это вдруг? Птицы твои? Пусть радуются, что вообще кормят! Кому надо чистоту – пусть сам убирает! – Он язвительно оглядел Рафаэля с ног до головы. - Ты не для того создан, Мелкий, чтобы за кем-то убирать. Ни за птицами... – его голос стал тише, но жестче, – ...ни за людьми. Понял? Всё! Хватит ныть! Пошли на озеро!
Марк резко толкнул Рафаэля в плечо, направляя прочь от голубятника, прочь от его прежней жизни. Он шел впереди, расправив плечи, не оглядываясь, уверенный в своей победе. Рафаэль, отбросив последний взгляд на захламленный, мокрый птичник и перепуганных голубей, поплелся следом. Внутри него что-то окончательно надломилось и замолкло. Путь назад был завален мокрым сеном и презрением. Оставалось только идти вперед, туда, куда вел Марк, к озеру и самодельному плоту, в дымную неизвестность их "дел". Влажный, гнилостный запах из голубятника еще долго стоял в ноздрях, смешиваясь со сладковатой горечью нового табака и запахом озера впереди.

Глава 14. Круги на воде.

Они шли быстро, почти бежали по тропинке, пробитой в высокой прибрежной траве. Воздух был густым и влажным, словно озеро дышало на них горячим паром. Солнце палило безжалостно, заставляя пот стекать по вискам. Марк, шедший чуть впереди, бормотал что-то себе под нос, временами резко ухмыляясь каким-то своим мыслям. Его плечи подрагивали от сдержанного смеха, казавшегося в этой тишине неестественным, зловещим. Рафаэль шел следом, чувствуя знакомую тяжесть в груди – смесь усталости, смутной тревоги и странного, почти наркотического возбуждения, которое всегда приходило после действий Марка. Голубятник с его хаосом и запахом гниющего сена стоял перед глазами, но мысль о нем теперь вызывала лишь раздражение – слабость, которую нужно было преодолеть.
– Мелкий, – обернулся Марк, его глаза блестели лихорадочным огоньком. – Сейчас отвлечешься по-настоящему. Плот… он даст ощутить новое. Свободу. Как птица над водой. – Голос его звучал навязчиво, как обещание, которое нельзя было отвергнуть.
До зеркальной глади озера оставались считанные шаги. Пахло влажной землей, нагретой хвоей и чем-то глубинным, илистым. Тишина была почти звенящей, нарушаемая лишь стрекотом кузнечиков да редким всплеском рыбы.
– Кстати, – выпалил Рафаэль, внезапно осознав опасность, – я не умею плавать. Вообще. – В его голосе прозвучала нотка страха, стыдная и непроизвольная.
Марк фыркнул, махнув рукой, будто отмахиваясь от назойливой мошки.
– Мы на плоту будем, дубина! Зачем тебе плавать? – Его усмешка была снисходительной. – А если что… – Он повернулся, и его взгляд стал холодным, оценивающим. – Я тебя вытащу. Доверяешь? – Вопрос повис в воздухе, больше похожий на испытание, чем на заверение.
Рафаэль промолчал, лишь кивнул. Доверие здесь было не главным; главным было не показать слабость.
– Вон он! – Марк резко указал в густые прибрежные кусты, где угадывались контуры чего-то темного и угловатого. – В кустарнике! Спрятан хорошо. Пойдем, вытащим.
Работа закипела. Несмотря на грубость конструкции – старые, потемневшие бревна, скрепленные ржавой проволокой и гвоздями, – они действовали удивительно слаженно. Молчаливое понимание, выработанное за последние дни, руководило их движениями. Марк брал на себя рывки, Рафаэль подставлял плечо и направлял. Четкость была почти военной, лишенной лишних слов. Тяжелый, пропитанный водой плот с глухим стуком и брызгами съехал в озеро. Вода приняла его, закачала на мелкой волне.
Рафаэль окинул взглядом окрестности. Берега, поросшие соснами и ивами, отражались в чуть мутноватой воде. Озеро казалось спокойным, даже сонным, но в его глубине чувствовалась скрытая мощь.
– Глубина тут – до чертиков, – сказал Марк, следя за его взглядом. Он плюнул в воду. – Вот если бы нырять умел – увидел бы его величие. Или дно… или бездну. – В его голосе звучал странный вызов.
– Как-нибудь научусь, – пробормотал Рафаэль, стараясь звучать уверенно, но внутри сжимаясь от представления этой темной пустоты под собой.
В этот момент тишину разрезал шорох – не птицы, не зверь. Четкие, намеренные шаги по траве позади них. Они обернулись почти одновременно.
На берегу стоял мальчик. Лет тринадцати. Он казался нездешним: белоснежные, почти фосфоресцирующие волосы, неестественно бледная кожа, на которой яркими пятнами выделялись веснушки. Одежда – простые шорты и светлая футболка. Его большие, очень светлые глаза смотрели на них с наивным любопытством и легкой улыбкой.
– Ты кто? – Резко, как щелчок кнута, буркнул Марк. Его тело мгновенно напряглось, глаза сузились, сканируя незнакомца, ища подвох. – Заблудился? – Вопрос прозвучал как обвинение. Никого здесь не ждали.
Мальчик не смутился. Улыбка стала шире, открывая ровные зубы.
– Привет! – Голос его был звонким, чуть высоковатым. – Я просто гулял, случайно увидел, как вы спускаете плот. Он такой классный! А места, кажется, хватит и для меня? – Он сделал шаг к воде. – Друзья зовут меня Волан. Это как бы мое имя… – Он представился легко, будто они были старыми приятелями.
Рафаэль, все еще находящийся под влиянием относительного спокойствия озера и недавней слаженной работы, машинально ответил улыбкой:
– Привет, Волан. Да, конечно, места хватит. Будет веселее. Я – Рафаэль, а это Марк. – Он кивнул в сторону напарника.
Марк резко повернулся к Рафаэлю, его лицо исказила гримаса недоверия и раздражения.
– Ты что, совсем? – прошипел он так, чтобы слышал только Рафаэль. – Зачем он нам? Лишний рот, лишние глаза… – Взгляд его был колючим, предостерегающим.
Рафаэль отвел глаза, промолчал. Сказать "будет веселее" было глупостью, он понял это мгновенно. Но слово было сказано, и отступать было поздно.
Марк замер на секунду, его взгляд скользнул с Рафаэля на Волана, потом вдаль по озеру. В глазах мелькнул холодный расчет.
– Хм… – он выдохнул, разводя руками в фальшиво-покорном жесте. – Ну ладно. Раз уж так… Запрыгивай, Волан. Поплыли. – Его голос звучал неестественно ровно.
Они разместились на ненадежном настиле. Марк у кормы, где было крепление для импровизированного рулевого весла. Рафаэль ближе к носу. Волан неуклюже уселся между ними, на самом шатком месте. Плот, приняв дополнительный груз, осел глубже, вода зачерпнула через щели между бревнами, замочив ноги. Марк оттолкнулся длинной жердью от дна, и они заскользили по воде в сторону дальнего, заросшего камышом берега.
Тишина повисла снова, но теперь она была гнетущей, натянутой как струна. Лишь плеск воды о бревна да скрип старой проволоки нарушали ее. Рафаэль чувствовал неловкость, виноватость перед Марком за свою спонтанную глупость. Марк молча, с сосредоточенным видом правил плотом, но Рафаэль улавливал жесткость в его движениях, напряжение в сжатых челюстях.
Тишину нарушил Волан. Он повернулся к ним, его светлые глаза сверкали наигранным, слишком живым интересом.
– Эй, парни, а вы слышали? – начал он с интонацией, будто делился последней сплетней. – Вот недавно, на окраине… В гаражах. Люди сгорели заживо. Четверо. Страшно же? – Он смотрел на них в упор, улыбка не сходила с его лица.
Рафаэль почувствовал, как кровь отхлынула от лица. В ушах зазвенело. Он уставился в воду, стараясь не смотреть на Марка.
– Нет, – коротко, как удар топора, отрубил Марк. Его голос был абсолютно ровным, но рука, сжимавшая шест, побелела в костяшках.
И тогда Волан засмеялся. Смех его был высоким, тонким, неестественным, как скрип несмазанной двери. Он смеялся, захлебываясь, показывая все свои белые зубы, трясясь всем телом.
– Ха-ха-ха! Я же видел! – выдохнул он наконец, переходя на шепот, который был громче крика в этой тишине. Он наклонился вперед, к Рафаэлю, потом к Марку, его глаза сузились до щелочек. – Я видел вас там! Все видел… Как вы поджигали… Как бежали… – Шепот был полон злорадства и непонятной радости.
Марк и Рафаэль замерли. Их глаза встретились на долю секунды – в глазах Рафаэля был немой ужас, паника, вопрошание. В глазах Марка – лишь мгновенная вспышка ярости, тут же погашенная ледяной ясностью. Это был взгляд хищника, оценившего угрозу.
Марк медленно, очень медленно опустил шест на дно плота. Он повернулся к Волану всем корпусом. Его лицо было каменным, непроницаемым.
– Так… – протянул он тихо, почти ласково. – И зачем ты это нам сказал, Волан? – Он сделал паузу, давая вопросу повиснуть. – Ты что-то хочешь? Денег? Игрушек? – Вторая пауза была короче, жестче. – И почему… пока никому не рассказал?
Волан перестал смеяться. Его лицо снова стало наивным, почти невинным. Он пожимал плечами, игриво болтая ногами над водой.
– Это же будет наша тайна! Самую страшную тайну на свете! – Он таинственно понизил голос. – А вы просто… будите мне должны. Как герои в кино – должники. Пока я не знаю, чего хочу… Но придумаю! Обязательно придумаю что-то… очень интересное. – Он улыбнулся во весь рот, и в этой улыбке было что-то бесконечно чужеродное и пугающее.
Марк не шевелился. Казалось, он даже не дышал. Его глаза были прикованы к лицу Волана, читая, оценивая, приговаривая. Рафаэль видел, как мышцы на скулах Марка напряглись, как медленно, почти незаметно, он перераспределил вес тела. Вечность длилась эта пауза. Рафаэль понял, что должно случиться, за секунду до того, как это произошло. Он хотел крикнуть, вскочить, но тело не слушалось, скованное ледяным ужасом и странным, парализующим ожиданием.
Движение Марка было стремительным, точным и невероятно жестоким в своей простоте. Не вставая, лишь резко выпрямив ногу, он с силой пнул Волана в грудь. Не крик, а скорее хриплый выдох вырвался у мальчика. Его легкое тело, не встретив сопротивления, перелетело через край плота и с глухим всплеском начало барахтаться темной воде.
– Греби! Быстрее, Мелкий! К берегу! – Рык Марка вырвал Рафаэля из оцепенения. Не думая, повинуясь инстинкту и этому приказу, Рафаэль схватился за шест, валявшийся рядом, и с отчаянной силой начал толкать дно. Плот резко дернулся вперед.
За их спинами раздался отчаянный плеск. Волан вынырнул, захлебываясь, глаза дикие от ужаса. Он пытался крикнуть, но вода хлестала ему в рот, превращая звук в бульканье. Он бешено замахал руками, пытаясь удержаться на поверхности, но его движения были беспомощны, паника его охватила. Он снова скрылся под водой, показался еще раз, уже слабее, хватая ртом воздух, полный немого ужаса. Рафаэль видел это мельком, через плечо, и каждый раз сердце его сжималось как от удара, но руки продолжали яростно работать, гоня плот вперед. Марк стоял на корме, как капитан на мостике, его взгляд был устремлен только вперед, к берегу. На его лице не было ни тени сомнения или жалости – только холодная целеустремленность.
Плеск стих. Озеро успокоилось. На том месте, где исчез Волан, остались лишь расходящиеся круги на воде. Они были почти красивы в своей правильной геометрии, симметричные и безмятежные, медленно растекающиеся по глади. Последние свидетельство того, что здесь только что билось, боролось и исчезло чье-то "я". Круги становились шире, слабее, сливаясь с рябью от их плота, и вот уже ничего не напоминало о случившемся. Только абсолютная тишина и спокойствие озера.
Рафаэль перестал грести, тяжело дыша. Он смотрел на воду, на эти исчезающие круги. В груди бушевал ураган: дикий страх, острое чувство вины, физическая тошнота. Но сквозь этот хаос пробивалось и другое – оглушительное облегчение. Угроза устранена. Свидетель уничтожен. Тайна спасена. И сделал это Марк. Быстро, решительно, без лишних слов. Как всегда. Рафаэль поднял взгляд на своего наставника. Марк стоял, опершись на шест, и смотрел на него. Не укоряя за ту глупую пригласительную фразу. Скорее с… удовлетворением? Одобрением?
– Никто не видел, – тихо сказал Марк, его голос звучал спокойно, почти обыденно. – Озеро глубокое. Берег пустой. – Он плюнул в воду туда, где исчезли круги. – Он был слаб. И глуп. Играл с огнем.
Рафаэль кивнул. Слова Марка ложились на сознание как целебная мазь, оправдывая ужас, превращая его в необходимость, в акт силы и защиты. Да, Волан был слаб. Он сам полез в пасть ко льву. Он шантажировал их. Он угрожал их свободе, их будущему. Марк был прав. Как всегда прав. Это был не убийца. Это был защитник. Их защитник. Его защитник.
Чувство глубокой, почти животной благодарности к Марку смешалось с остаточным страхом и заглушило голос совести. Рафаэль выпрямился. Он посмотрел на Марка не с ужасом, а с новым, леденящим душу пониманием и признанием.
– Да, – хрипло выдохнул он. – Ты… ты сделал правильно. Он… это было необходимо. – Слова давались тяжело, но они были искренними в этой новой, страшной правде его мира. Поступок Марка был не просто смелым. Он был единственно верным. И Рафаэль принял это. Потому что иного пути назад уже не было. Только вперед, по темной воде, в компании того, кто знал, как выжить любой ценой.


Глава 15. Злая шутка
Тишина прибрежных зарослей казалась гулкой после озера. Плот, грубое сооружение из потемневших бревен, они втащили в самую гущу кустарника, прикрыв сломанными ветками. Обратного пути не предполагалось. Воздух был тяжелым, пропитанным запахом влажной земли и тины. Марк вытер ладонью лоб, оставив грязную полосу. Его лицо, обычно несущее маску циничной уверенности, было напряжено.
– Все-таки… его будут искать, – проговорил он неожиданно тихо, глядя не на Рафаэля, а куда-то сквозь листву, в сторону озера, где исчезли последние круги. – Волан. Тут недалеко мой дом. Отправимся ко мне. Побудем там немного. – Он повернулся к Рафаэлю, и в его глазах мелькнуло незнакомое беспокойство. – Хоть кто-то нас будет видеть в этот день. Свидетели. Что мы… в доме были.
Рафаэль с удивлением наблюдал за переменами в напарнике.
– Не видел тебя, чтобы ты так волновался, – заметил он осторожно.
Марк резко махнул рукой, отгоняя невидимую муху или собственные мысли.
– Плохое предчувствие. Если кто еще… что видел? – Он замолчал, сжал кулаки, потом выдохнул, пытаясь вернуть себе привычную браваду. – Ладно, ерунда это все… Походу видно будет. Пошли за мной.
Дорога до дома Марка пролегала через редколесье. Они шли молча, потом заговорили о чем-то постороннем – о прочности плота, о том, какая рыба водится в озере, о том, как лучше ловить окуня. Слова звучали неестественно громко в давящей тишине, пустые и натянутые, как струны. Рафаэль ловил себя на том, что постоянно оглядывается, прислушивается к малейшему шороху. Тень Волана, его тонкий смех и последний, захлебывающийся всплеск, висели в воздухе тяжелым саваном.
Дом Марка предстал перед ними неожиданно – массивный, из темного кирпича, с остроконечной крышей, напоминавшей шапку волшебника. Он выглядел крепким, но слегка запущенным. Перед калиткой Марк резко остановился, сбросил с плеч небольшой рюкзак и сунул его в густые заросли малины у забора.
– На всякий, – буркнул.
Участок встретил их тишиной. Только стрекот кузнечиков да далекий крик птицы нарушали покой. Огород аккуратно поделен на грядки, теплицы блестели поликарбонатом. Рафаэль, привыкший к уютному домику отца и голубятнику, невольно ахнул:
– У тебя… хороший дом. Огород… Не думал, что так у тебя… хорошо здесь.
Марк резко обернулся. В его глазах вспыхнуло что-то злое, уязвленное.
– Чего? – он шикнул, как на назойливую собаку. – Заткнись лучше. «Удивился он» … – Голос его был полон презрения, словно Рафаэль коснулся чего-то запретного, личного.
Они вошли в сени – небольшое, прохладное помещение, пахнущее землей, резиной сапог и старым деревом. На полу – грубый половик, на стене – крючки с рабочей одеждой. Дальше – узкий коридор, стены которого были оклеены старыми, местами отклеившимися обоями с незамысловатым цветочным узором. Пол скрипел под ногами. Коридор вел на кухню.
Кухня была просторной, но тесной от вещей. Массивный деревянный стол посередине, застеленный клеенкой с выцветшим узором. На плите – старые, но чистые кастрюли. Полки, ломящиеся от банок с консервацией – огурцы, помидоры, варенье. Запах тушеных овощей, лука и чего-то сладковато-приторного – лекарственного. На подоконнике – герань в горшке. И на краю стола, рядом с сахарницей, стоял предмет, который сразу привлек внимание Рафаэля – небольшой пластиковый ингалятор с белым баллончиком. Карманный спасатель.
Марк заметил его взгляд. Лицо его озарила внезапная, странная искра – не радости, а скорее азарта, смешанного с цинизмом.
– А, ингалятор, – протянул он, беря его в руки, вертя, как игрушку. – Обычно мама его с собой таскает… Забыла. – Он усмехнулся. Потом взгляд его скользнул к Рафаэлю, стал хищным, заговорщицким. – Думаю, чтобы разбавить обстановку… нужно её разыграть. Освежить нервы. Ты как? Поможешь?
Рафаэль, все еще находящийся под впечатлением от озера и напряженной дороги, машинально кивнул. Любое действие казалось лучше томительного ожидания и тягостных мыслей.
– Да! «Что делать?» —спросил он, стараясь звучать бодро.
Марк огляделся. Его взгляд упал на старую тумбочку в углу, рядом с холодильником.
– Вот! – Он подошел к тумбочке, приподнял ее край. Снизу была щель между ножками и полом. Марк ловким движением швырнул ингалятор туда. Пластик глухо стукнул о доски и закатился вглубь, в пыль и паутину. – Теперь не достать. – Марк выпрямился, довольный. – Пошли в дальнюю комнату. Я ее крикну. Она подойдет, поймёт откуда голос, заходит… а там ты стоишь спиной. Незнакомый парень в доме! Она офигеет! А потом… – Глаза Марка блеснули. – Я выскачу из-за двери и заору как резаный! Двойной удар! Тем более ты незнакомый, она вообще в шоке будет! Представляешь? – Он уже хихикал, предвкушая «шутку».
Рафаэлю стало не по себе. Образ задыхающейся женщины мелькнул перед глазами, но он отогнал его. Марк знает, что делает. Это же просто шутка. Мама привыкла. Они спрятались в небольшой комнате, вероятно, гостиной. Комната была заставлена мебелью: диван, покрытый вязаной салфеткой, шкаф с книгами и фарфоровыми безделушками, телевизор старого образца. Они втиснулись за дверь, ведущую обратно в коридор.
– Ма-ам! – закричал Марк неестественно громко, голосом, полным мнимой паники. – Иди сюда! Срочно!
Тишина. Потом – отдаленные шаги. Неторопливые, тяжеловатые. Потом ближе. Женщина (ее голос был хрипловатым, усталым) окликнула из коридора:
– Марк? Ты где? Что случилось?
Шаги приближались к комнате. Рафаэль почувствовал, как у него вспотели ладони.
Дверь открылась. В проеме стояла женщина лет сорока, с усталым, но добрым лицом, в простом домашнем платье. Она увидела Рафаэля, стоящего посреди комнаты спиной к ней. Ее глаза округлились от неожиданности и вопроса. Кто этот незнакомый мальчик в ее доме?
– Марк? Что это…? – начала она.
В этот момент из-за двери, как черт из табакерки, выскочил Марк. Он вскочил прямо перед матерью, дико завопил, размахивая руками:
– АААРРРГХХ!!! БУУУ!!!
Эффект превзошел все ожидания. Женщина вскрикнула – негромко, но пронзительно, отшатнулась так резко, что споткнулась. Лицо ее побелело, как мел. Глаза, секунду назад удивленные, наполнились чистым, животным ужасом. Но это был не просто испуг. Это было нечто большее. Рот ее открылся в беззвучном крике, грудь судорожно вздыбилась, пытаясь втянуть воздух. Вместо вдоха раздался страшный, хриплый, свистящий звук – как будто внутри нее рвалась тонкая, натянутая струна. Она схватилась руками за горло, глаза выкатились, полные паники и непонимания. Она не могла дышать.
Марк и Рафаэль замерли. Их смех, готовый было вырваться наружу, застрял в горле. Марк все еще держал глупую гримасу, но она сползла с его лица, сменившись сначала недоумением, потом – нарастающим ужасом. Рафаэль смотрел на задыхающуюся женщину, чувствуя, как холодный ужас сковывает его тело. Это было не смешно. Это было чудовищно.
– Мам? – голос Марка прозвучал тонко, неузнаваемо. – Мама, что с тобой? – Он сделал шаг к ней.
Женщина не отвечала. Она согнулась пополам, оперлась руками о дверной косяк. Свист в груди стал громче, прерывистее. Цвет лица превратился из белого в серый, потом в синюшный, особенно вокруг губ. Пальцы, вцепившиеся в горло, побелели. Она медленно, как в страшном замедленном кино, сползла по косяку на колени. Глаза, полные немого ужаса и мольбы, были прикованы к Марку. В них читался один вопрос: «Почему?»
– Ингалятор! – прохрипел Марк, очнувшись. Его лицо исказилось паникой. – МЕЛКИЙ! ИДИ НЕСИ ИНГАЛЯТОР! НА КУХНЕ! НА СТОЛЕ! БЫСТРО!
Рафаэль рванул как ошпаренный. Он влетел на кухню, затормозил у стола. Ингалятора не было. Там, где он стоял минуту назад, лежала только сахарница.
– Нет его! – закричал он в пустоту, голос сорвался. – Марк! Его нет! Ты же…
– ЗА ТУМБОЧКОЙ! Я БРОСИЛ ЕГО ЗА ТУМБОЧКУ! ДОСТАВАЙ! – заорал Марк из комнаты, его голос был диким от ужаса.
Рафаэль бросился к тумбочке в углу. Она была тяжелой, дубовой. Он схватился за край и рванул на себя. Тумбочка сдвинулась на пару сантиметров, скрипнув по полу. Он заглянул в щель. Темнота. Пыль. И там, в глубине, у стены, блеснул белый пластик. Достать рукой было невозможно.
– Марк! Я не могу достать! Он завалился далеко! – завопил Рафаэль, чувствуя, как слезы подступают к горлу от бессилия и страха.
На кухню ворвался Марк. Лицо его было искажено гримасой, которую Рафаэль никогда не видел – смесь паники, ярости и животного ужаса. Он молча вцепился в тумбочку вместе с Рафаэлем. Они тянули изо всех сил, мышцы горели. Дерево скрипело, ножки царапали пол. Тумбочка сдвинулась еще, открыв больше пространства. Марк рухнул на колени, сунул руку в пыльную паутину, нащупал гладкий пластик и выдернул ингалятор.
Они помчались обратно. Каждая секунда тянулась вечностью. В комнате их встретила тишина. Страшная, звенящая тишина. Женщина лежала на боку на полу, возле двери. Поза была неестественной. Синева губ и мочек ушей казалась фиолетовой в полумраке комнаты. Глаза были открыты. Широко открыты. И в них застыло нечто невыразимое – последний миг непостижимого ужаса, бесконечного вопроса и… обвинения. Этот застывший взгляд, полный немой муки, впился в Марка, пронзил его насквозь, навсегда врезался в самое нутро.
Марк застыл на пороге. Ингалятор выпал у него из ослабевших пальцев, глухо стукнув о пол. Он смотрел на мать. Смотрел на эти глаза. Весь его мир рухнул в одно мгновение. Цвета потускнели, звуки исчезли. Остался только этот взгляд и оглушающая тишина. Его руки начали трястись мелкой, неконтролируемой дрожью. По лицу, по шее, по спине градом покатился ледяной пот. В глазах Марка, всегда таких уверенных, хищных, расчетливых, поселилась абсолютная, всепоглощающая безысходность. Пустота. Как в озере после кругов.
Рафаэль стоял позади, не в силах пошевелиться, сжатый тисками ужаса. Он видел спину Марка, видел его трясущиеся руки, видел эту неподвижную фигуру на полу и застывший взгляд. Воздух в комнате стал густым, как сироп, и невыносимо тяжелым.
– Что… что делать теперь? – его шепот прозвучал как скрежет по стеклу, разрывая мертвую тишину. Голос был чужим.
Марк не повернулся. Он продолжал смотреть в пустоту перед собой, туда, где была «шутка». Его плечи содрогнулись. Когда он заговорил, голос был плоским, лишенным каких-либо интонаций, глухим, как стук земли о крышку гроба:
– Ничего… Уходи… – Пауза. Он сделал над собой нечеловеческое усилие. – Я сам… найду тебя.
Рафаэль не заставил себя ждать. Он развернулся и почти бегом выскочил из комнаты, из коридора, из сеней, на свежий воздух. Он бежал, не оглядываясь, по знакомой теперь тропинке, задыхаясь, как будто и его собственные легкие отказывались работать. Голова была пуста, мысли разбиты. Ему казалось, что это кошмар. Жуткий, нелепый, невозможный сон. Вот сейчас он проснется в своей комнате, под потолком в виде Сатурна, и все будет по-прежнему.
Он вышел на дорогу, ведущую к дому. Дыхание постепенно выравнивалось, но тяжесть в груди не проходила, а лишь сгущалась. Он машинально свернул к озеру. Подошел к тому самому месту, где они прятали плот. Вода была спокойной, темной, безмятежной. На ее глади не было ни кругов, ни ряби. Абсолютная гладь. Как зеркало, отражающее свинцовое небо.
Он смотрел на воду. На то место, где исчез Волан. А теперь… теперь исчезла мать Марка. Из-за шутки. Из-за ингалятора, брошенного в пыль за тумбочку. Из-за глупого, жестокого розыгрыша. Мысли накатывали волнами, каждая – осколок кошмара. Синие губы. Застывший взгляд ужаса. Трясущиеся руки Марка. Свист в груди, превратившийся в тишину. Быстрая, неумолимая перемена событий, которая затягивала все глубже и глубже в какую-то темную, ледяную бездну. Из которой, казалось, уже не было выхода. Ни для кого. Вода молчала. Бездна смотрела в него.

Глава 16. Разлом.

Рафаэль вернулся домой, когда длинные тени вечера уже сливались в одну сплошную синеву. Дом, обычно такой теплый и ожидающий, сегодня казался чужим, слишком тихим. И слишком освещенным. Он открыл дверь, и первое, что увидел – спину отца. Давид стоял у окна в гостиной, неподвижный, как статуя, вглядываясь в сгущающиеся сумерки за стеклом. Он не обернулся сразу, лишь напряглись его широкие плечи. Он ждал. Ждал долго.
– Привет, – голос Рафаэля прозвучал глухо, натянуто. Он попытался пройти к лестнице, избегая встречи.
Давид медленно повернулся. Его лицо, обычно открытое и доброе, было усталым, изборожденным глубокими складками тревоги. Глаза, такие похожие на глаза сына, но сейчас – мудрые и печальные, изучали Рафаэля с ног до головы, будто ища следы невидимой битвы.
– Ты сегодня рано, – заметил Рафаэль, пытаясь заполнить тягостную паузу фальшивой легкостью.
– Раньше тебя, – поправил Давид тихо. Его голос был низким, чуть хрипловатым от напряжения. Он сделал шаг навстречу, но не приблизился, словно боялся спугнуть. – Ты дома теперь не бываешь, сынок? – Вопрос повис в воздухе, тяжелый, как камень. – А голуби? – Он кивнул в сторону окна, за которым виднелся силуэт голубятника. – Мы строили им дом. Вместе. Выбирали их на рынке, помнишь? Тот белоснежный, твой любимец… – В голосе Давида дрогнула нота боли. – Теперь я вижу их кормушки пустые. Вода застоявшаяся. И взгляд у тебя… – Он замолчал, ища слова. – Виноватый. Появилась тревога в голосе, когда говоришь. Тень какая-то за тобой ходит. Что происходит, Рафа? – Последнее слово – детское прозвище – сорвалось с губ невольно, обнажив всю отцовскую беспомощность и страх.
Рафаэль почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он отвел взгляд, уставившись в узор на ковре. Внутри все сжалось: и стыд за заброшенных голубей, и страх перед Марком, и эта невыносимая тяжесть отцовского взгляда, который видел слишком много.
– Ничего… – пробормотал он, голос едва слышным. – Я просто гуляю. Повзрослел, наверное. – Отговорка звучала плоской, фальшивой даже в его собственных ушах.
– Гуляешь, – повторил Давид без интонации. Он подошел ближе, теперь запах его рабочей рубашки, древесины и пота был отчетлив. – С кем, Рафа? Кто этот… взрослый друг? – Он произнес слово "взрослый" с особой интонацией, подчеркивая его неестественность по отношению к десятилетнему сыну. – Кто он такой, что заменил тебе голубятник? Отца? Кто учит тебя приходить затемно с пустым, потерянным взглядом?
Рафаэль резко поднял голову. В глазах вспыхнул огонек неповиновения, наведенный Марком. "Не слабак. Не раскрывай. Должен быть сильным".
– Не твое дело! – вырвалось у него резче, чем он хотел. – Просто друг! И он… он понимает меня!
– Понимает? – Голос Давида дрогнул, но не от злости, а от горького недоумения. – Понимает, как прятать глаза? Как забывать тех, кого любил? Понимает, как стать чужим в собственном доме? – Он сжал кулаки, борясь с волнением. – Рафаэль, я твой отец. Я вижу, как ты тонешь. Дай мне руку! Дай мне помочь тебе выбраться, пока не поздно!
– Я не тону! – крикнул Рафаэль, отступая на шаг. Голос его сорвался. – Со мной все в порядке! Ты не понимаешь ничего! Ты живешь в своем маленьком мирке с голубями и работой, а мир… он другой! Большой! Жесткий! И он учит быть сильным! – Слова Марка лились из него, как заученный урок. Он чувствовал себя одновременно виноватым и праведно злым. Отец был слабым звеном, сантиментальным, как та мать Марка…
Давид смотрел на него, будто видя впервые. Боль в его глазах сменилась ледяной пустотой. Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами перед последним рывком, но рывка не последовало. Плечи его опустились.
– Хорошо, – сказал он тихо, сдавленно. – Хорошо, Рафа. Не мое дело. – Он повернулся и пошел на кухню. – Пойду ужин готовить. Ты, наверное, голоден.
Ужин прошел в гнетущем молчании. Давид поставил на стол Рафа любимое блюдо – картофельную запеканку с мясом, которую когда-то часто готовила Мария. Запах, обычно такой уютный, сегодня казался укором. Рафаэль ел молча, не поднимая глаз от тарелки, чувствуя на себе тяжелый, скорбный взгляд отца. Каждый кусок становился комом в горле. Давид почти не притрагивался к еде. Он сидел, опершись локтями о стол, и смотрел на сына. Этот взгляд говорил больше любых слов: "Куда ты уходишь? Кто украл моего мальчика?"
– Спать иди, – наконец произнес Давид, когда Рафаэль отодвинул почти полную тарелку. Голос его был безжизненным. – Ты устал.
Рафаэль не стал спорить. Он встал, пробормотал что-то невнятное и быстро поднялся по лестнице в свою комнату. Дверь за ним тихо щелкнула. Давид сидел за столом еще долго, глядя в пустоту.
Потом Давид встал. Медленно пошел в гостиную, сел в кресло Марии. Старое, потертое, но хранившее отпечаток ее формы. Он закрыл глаза, пытаясь представить ее совет. Ее мудрость, ее спокойную силу. Доверия к нему, что он справится, вырастит их сына хорошим человеком. Горечь подступила к горлу.
За окном совсем стемнело. Из комнаты Рафаэля не доносилось ни звука. Давид встал, прошел на кухню, поставил чайник. Пока он ждал, пока вода закипит, его взгляд упал на голубятник за окном, едва видный в лунном свете. Обычно в это время там уже горел тусклый свет, Рафаэль возился с птицами перед сном. Сегодня – темнота и тишина. Еще один маяк погас.
Он заварил крепкий чай, сел за стол. Пар поднимался от кружки, рисовал причудливые узоры в воздухе.
Чай остыл, недопитый. Усталость, тяжелая, как свинец, навалилась на плечи. Физическая – от работы в магазине, душевная – от бесконечного круга тревожных мыслей. Он погасил свет на кухне, прошел в спальню. Лег, уставившись в потолок. Тени от веток деревьев за окном танцевали на нем, как чертики. Он слушал тишину дома. Тишину, которая теперь казалась зловещей, полной невысказанных ужасов.
"Завтра, – подумал он, стиснув зубы. – Завтра поговорю. Найду слова. Должен найти." Он мысленно перебирал возможные подходы, фразы, но все они казались фальшивыми, бесполезными перед стеной, которую возвел его сын. Чувство вины грызло изнутри. Он упустил момент. Погрузился в работу, в рутину скорби, а сын... сын уходил в какую-то другую реальность, страшную и непонятную.
Сон не шел. Мысли метались: отчеты в магазине, лицо Коли, который сегодня что-то шептал Мише, глядя на него искоса; недовольство хозяина "Сияния" из-за падающих продаж; пустой голубятник; мертвенно-бледное лицо Рафаэля за ужином.
Постепенно, под гнетом усталости и беспомощности, сознание начало отключаться. Тревожные мысли спутались, превратились в обрывки снов.
Утро пришло серое, промозглое. Первый луч света, пробившийся сквозь щель в шторах, упал на лицо Давида, как ярким фонариком в ночи. Он открыл глаза, чувствуя, будто не спал вовсе. Голова гудела, тело ломило. Тишина в доме была гнетущей. Рафаэль еще не вставал.
Давид поднялся, движимый привычкой сильнее воли. Автопилот. Душ не смыл усталости, только подчеркнул тяжесть в мышцах. На кухне он поставил чайник, механически нарезал хлеб, достал сыр. Готовил завтрак на двоих, хотя сомневался, что Рафаэль выйдет. Его движения были точными, выверенными годами рутины, но души в них не было. Он был пустой оболочкой.
Пока закипал чайник, он подошел к окну. Голубятник стоял печальный и заброшенный в утренней дымке. Ни движения, ни звука.
Он налил себе чаю, крепкого, почти черного. Выпил залпом, обжигая горло. Горячая жидкость ненадолго прогнала оцепенение. Время. Нужно на работу. "Сияние" не ждет. Там – понятные проблемы: товар, отчеты, капризные покупатели, ленивые Коля и Миша. Проблемы, которые он умел решать. Проблема же за стеной, в комнате сына, была неподъемной глыбой.
Он оставил завтрак для Рафаэля на столе, прикрыв тарелку другой тарелкой, чтобы не остыл. Написал на клочке бумаги: "Поешь. Поговорим вечером. Люблю." Слова "люблю" дались тяжело, показались неуместными, но он написал их. Мария бы настояла.
На пороге он замер, рука на ручке двери. Обернулся, посмотрел на лестницу, ведущую наверх. Глухая тишина. Сердце сжалось. Уйти сейчас, оставить сына одного в этом гнетущем молчании дома, с его собственными демонами... Это казалось предательством. Но что он мог сделать? Силовое вторжение? Скандал? Это оттолкнет Рафаэля еще больше.
Он глубоко вздохнул, открыл дверь и вышел, плотно притворив ее за собой. Холодный утренний воздух обжег легкие. Он направился к воротам, не оглядываясь на дом. Каждый шаг по знакомой дороге к магазину отдавался тяжестью в ногах. Он шел навстречу работе, рутине, мелким заботам, но его мысли оставались там, за закрытой дверью детской комнаты, пытаясь разгадать страшную тайну, в которую погружался его сын. Обычный день начинался. Но Давид Фоминский шел на работу, хоть и чувствуя, что земля уходит у него из-под ног.


Глава 17. Голуби в аду.

Утро пришло тихое, призрачное. Рафаэль проснулся не от света, а от тяжести, давящей на грудь, как плита. Он лежал, уставившись в потолок, где планета Сатурн застыла в вечном кружении. В ушах стоял звон – остаток крика Марка, того, последнего, из горящего голубятника. Но в голове, поверх звона, звучали другие слова, холодные и четкие: "Я сам вершитель. Надо только понять..." Он произнес их вслух, шепотом, от которого по коже пробежали мурашки. Звук собственного голоса казался чужим.
Спускаясь в кухню, он нашел тарелку с остывшей овсянкой и записку, написанную знакомым, но каким-то надломленным почерком отца: «Поговорим вечером…» Рафаэль сжал бумажку. "Как же я этого не хочу, – прошептал он в тишину кухни, – но надо. Я все расскажу. Как есть..." Голос сорвался. Расскажу ли я всё? Про озеро? Про мать Марка? Про гараж? Сомнение колючим комом застряло в горле.
После завтрака он вышел во двор. Воздух был чист, свеж, чуть слышно пели птицы. Он подошел к голубятнику. Дерево, выкрашенное когда-то в яркие цвета, теперь казалось серым, потускневшим. Но внутри, за решетчатыми окошками, копошилась жизнь. Его жизнь. Та, что была до Марка. Та, что была чистой. Сердце дрогнуло. Он открыл дверцу. Запах перьев, зерна, соломы – знакомый, родной, как дыхание самого дома. Голуби заворковали, узнавая. Белоснежный, его любимец, подлетел ближе, доверчиво глядя черными бусинками глаз. Рафаэль протянул руку, осторожно погладил шелковистую грудку. Глаза его наполнились слезами – первыми за долгое время. Не слезами страха или злости, а слезами щемящей, забытой нежности. Будто после долгой, тяжелой болезни, он вдруг вспомнил, что значит чувствовать. Он накормил их, налил свежей воды, убрался. Каждое движение было медленным, осознанным, как покаяние. Голубятник, его маленькая крепость, снова дышал жизнью. Он оживал. И Рафаэль, казалось, оживал вместе с ним.
Изможденный пережитым, он поднялся в свою комнату. Солнце клонилось к закату, отбрасывая длинные тени. Он лег на кровать, накрылся одеялом, утонув в подушке. Сон накрыл его мгновенно, глубокий и без сновидений – бегство от реальности, от предстоящего разговора, от тяжести выбора.
Его разбудил не свет, а шум. Не крик, а странный, металлический лязг, глухой удар о дерево, потом – резкий, химический запах, ворвавшийся даже сквозь закрытое окно. Бензин. Ледяной ужас пронзил Рафаэль мгновенно, вырвав его из объятий сна. Он вскочил, подбежал к окну.
Сердце остановилось.
Во дворе, у двери голубятника, стоял Марк. В руках – полная канистра. Он что-то говорил в щель двери, его лицо в сумерках было искажено гримасой, в которой смешались отчаяние, безумие и странное умиротворение. Марк зашел внутрь и захлопнул дверь. Щелкнул замок.
Рафаэль сорвался с места. Он слетел вниз по лестнице, вбежал во двор, подбежал к голубятнику. Запах бензина был удушающим.
– Марк! – крикнул он, хватая ручку двери. Она не поддавалась. – Ты что там?! Сейчас отец придет! Выходи! Немедленно! – Голос его был высоким, срывающимся от паники.
Из-за двери донеслось шипение зажигалки, потом – глубокий, протяжный затяг. Дым сигареты тонкой струйкой выбился из щели.
– Знаешь, – голос Марка звучал странно спокойно, почти отрешенно, – у меня отец завтра тоже приедет. Только на похороны. На наши.
– Наши?! – Рафаэль ударил кулаком по двери. – Ты о чем?! Открой! Безумный!
– Все было неправильно, Мелкий... – голос Марка дрогнул. – Родился? Не будь уродом... – Пауза. Рафаэль услышал, как внутри что-то тяжелое опрокинулось. Запах бензина ударил с новой силой, заставляя зажмуриться. – Это моя вина. Во всем виноват я.
– Марк! Нет! Не поджигай! – Рафаэль закричал так, как никогда не кричал. Криком, в котором слились ужас, мольба и последняя надежда. Он рванул дверь изо всех сил, но замок держал.
Изнутри донесся последний, глубокий затяг. Потом – тихий шелест падающего окурка.
– Прощай, Мелкий... – произнес Марк, и в его голосе вдруг прозвучала невероятная, пронзительная нежность. – Не будь уродом... Обещай...
Тишина. На миг. Адскую, звенящую тишину разорвал оглушительный, нечеловеческий ВЗРЫВ. Не грохот, а именно ВЗРЫВ – хлопок и мгновенный рев пламени, вырвавшегося из всех щелей, из окошек, охватившего деревянные стены снаружи. И сквозь этот рев – один-единственный звук, который навсегда врезался в самое нутро Рафаэля, выжег душу и перерезал голосовые связки раз и навсегда. Это был крик Марка. Не крик боли – крик абсолютного, запредельного УЖАСА. Короткий, невероятно громкий, пронзающий ночь как нож, и тут же оборванный навсегда. Он длился меньше секунды, но в нем была вся агония мира, все муки ада, собранные в один миг.
Рафаэль отшатнулся, словно получив удар в грудь. Он не крикнул, не застонал. Он просто рухнул на колени на холодную землю, не в силах пошевелиться, не в силах отвести взгляд от ада, разверзшегося перед ним. Пламя бушевало внутри голубятника, лизало стены снаружи, рвалось вверх. Жар пек лицо.
И тут дверь, охваченная огнем, с треском вылетела из косяка. Её вынесло мощным ударом снаружи. На пороге пылающего костра, окутанный дымом, стоял Давид. Его лицо было страшным – искаженным яростью, болью и слепой решимостью. В руках он сжимал тяжелую кувалду. Он не видел сына на земле, его взгляд был прикован к пеклу.
И в этот момент из распахнутого дверного проема, из клубов черного дыма, начали вырываться ГОЛУБИ. Они были живыми факелами. Огненные шары, мечущиеся в безумной панике, с горящими крыльями, с перьями, вспыхивающими, как порох. Они взмывали в черное небо с душераздирающим, немым от ужаса трепетом крыльев, оставляя за собой шлейфы искр и черного дыма. Их полет был коротким и ужасающе красивым. Они поднимались вверх, к звездам, яркими, мучительными вспышками жизни, а потом... падали. Падали камнем или медленно, как догорающие кометы, оставляя на земле черные, тлеющие пятна. Падали беззвучно, как падают звезды. Горящие ангелы, низвергнутые в ад. Зрелище было одновременно потрясающе красивым и чудовищно кошмарным, сюрреалистичным полотном апокалипсиса.
Давид, не обращая внимания на падающих вокруг птиц, ринулся в самое пекло. Сквозь пламя и дым, заслоняясь рукой, он нащупал тело у порога, схватил его и потащил наружу, обжигаясь, задыхаясь. Он выволок обугленную, безжизненную фигуру Марка на холодную землю, подальше от огня.
Рафаэль сидел на коленях. Он смотрел. Смотрел на падающих, догорающих голубей. Смотрел на обугленный труп Марка. Смотрел на отца, который стоял над телом, сгорбившись, тяжело дыша, его лицо и руки были в саже, в ожогах. Весь мир сузился до этого кошмара. Звуки – треск огня, шипение тлеющих перьев, хриплое дыхание отца – доносились как сквозь толщу воды. Он попытался что-то сказать. Крикнуть. Издать хоть звук. Но из его горла не вырвалось ничего. Только беззвучный стон, застрявший где-то внутри. Пустота. Абсолютная, оглушительная тишина. Язык, слова, голос – все было сожжено тем единственным криком Марка и видом горящих голубей. Он онемел. Не физически. Душевно. Экзистенциально. Голос ушел вместе с последней иллюзией, с последней каплей невинности, сгоревшей в этом аду.
Он просто сидел на коленях в холодной грязи, глядя на догорающий остов голубятника – символа всего светлого, что у него было и что он сам предал. На отца, который смотрел на него с немым вопросом, смешанным с ужасом и бесконечной усталостью. На обугленные останки того, кто назвал себя другом и стал палачом. В голове, поверх звона тишины, звучали последние слова Марка, теперь обретшие страшный, пророческий смысл: "Родился? Не будь уродом..."
В этот день жизнь изменилась навсегда. Не началась новая глава. Закрылась последняя страница. Остался только пепел, тишина и холодная, беспощадная истина, падавшая с неба вместе с догорающими ангелами.