Когда Лилит открывает глаза

(эссе к картине Лены Би)

Всё началось с комментария.
Вот с этого — цитирую дословно:

“Грандиозно, восхищён! Но Адам, видимо, спрятался — либо за деревом, либо в нижней надувной ватрушке… Меня эта Шедевра восхищает (без шуток)! Смело, новаторски! Напоминает тайский пейзаж. Всё необычно. Лена, вполне достойно музея одной картины!”

Я хохотала. Потому что — да! И “ватрушка”, и “Адам в кустах”, и “тайский пейзаж” — всё оказалось неожиданно в точку.
Но вместе с этим за весёлым тоном проступало кое-что важное:
по-настоящему глубокое попадание в нерв этой картины.
Ведь в ней — не просто миф и символ.
В ней — обрывки личной мифологии, прожитые и автором (Леной Би), и тем, кто смотрит.

И мне захотелось — не просто ответить, а написать. Не рецензию, не заметку — внутренний монолог.
Один на один с ней. С Лилит.
Той, которая не принадлежит ни Адаму, ни ватрушке, ни морали.
Которая есть.
И, возможно, смотрит на нас, даже с закрытыми глазами.

Этот текст — о ней.
О ней и обо мне.
Но, как выяснилось — и о каждом, кто не боится чувствовать глубже.
_________


Она появилась в моей жизни очень давно. Так давно, что я и не помню — когда.

В меню моём было, если исследовать то пространство моего существования: Тагор, Пантеон греческих богов, Жорж Мюссе.
Тагор значился в образе вселенского Папы, который не курил и никогда не ругался.
Греческий Пантеон задал мне представление о блудливости олимпийских богов и о сплошном сонме многочисленных дриад и нимф, преследуемых ими.
Жорж Мюссе не проявил себя совершенно в плане моего представления о цивилизации Европы,
и только сочный винегрет из произведений Ги де Мопассана соизволил насытить мой аппетит.

…Моя читальня не представляла собой округлую библиотеку с книжными полками под потолок и с запятыми имитаций птичьих клеток.
Я закладывалась всем своим юным тельцем под огромное, просто гигантское ватное стёганное одеяло
с большими прострочками квадратов из ткани блестящего, глубокого синего атласа.
Моим куратором полусибаритской жизни была на тот момент моя бабушка Анна.
Она выслеживала меня под волнами синего атласа и отбирала у меня маленький фонарик.
Но я долго потом умащивалась в «своём» кабинете, не переставая присутствовать там, где хотела,
и с удовольствием погружалась в грёзы.
Одеяло окутывало меня со всех сторон, нежно касаясь моего тела. И оно было немного скользким.

***

Шаркая стоптанными тапочками, похожими на кучку тряпья каждая,
в зеркальную залу с блестящими и всё отражающими полами,
инкрустированными кусочками-дощечками пород разного дерева,
медленной походкой, опираясь на трость великолепной резьбы Востока,
входил мудрый старец.
Он не спешил разогнуть свою согбенную спину
и создавалось впечатление, что он тихо прокрадывается к некой точке
и чует её приближение к своему солнечному сплетению.
И вот — когда золотая орда ощущений вдруг закипит под сталью мышц его сокрытых телес,
он вскинет глаза и увидит её.

Он увидит её — твердыню творения.
Да, он знал, что она существует, в отличие от многих.
И только временная слепота людского зрения не способна увидеть Лилит —
там, где проходят миры, скручиваясь в рулоны времени.
Её — неизъяснимую загадку человечества.
Неоправданную ничем рациональным, неумещающуюся ни в какое предназначение всего,
что давно отработано до малейших величин — и потому выпукло выделяющееся нечто,
чему, казалось бы, нет причин к существованию, а оно — есть.

Наконец он коснулся вороха своих надежд…

Он так надеялся упасть на дно её глазниц!
Но, недоумённо, нашёл глаза Лилит закрытыми.

Почему она не посмотрит на меня? Я столько всего пережил… Я так долго шёл к ней, к единственной…
Он тихо подошёл к маленькому столику, на котором красовалась книга отзывов, и… он не решился.
Он не смог читать то, что о ней писали другие.
Те другие, которые так же, как и он, шли посмотреть на неё.

Его оскорбляло то, что кому-то взбредёт в голову отозваться о ней не… не так, как бы ему хотелось.
А как отзовётся теперь он, обнаружив, что Лилит не смотрит в его глаза?
В том, что это Лилит, сам он нисколько не сомневался.
Конечно, это она! Золотистая его Лилит. Несомненно — она!

Он ещё раз поднял на неё умоляющие глаза
и почувствовал, как тяжёлые капли слёз падают, остывшие, по его длинной седой бороде,
и одна попала на его горячую руку, студя её —
так долог и извилист был её путь среди прядей.

Нет, не даром поместили эту картину в отдельную залу, где всё искрится отражениями и сверкает.
Не даром.
И тут он почувствовал страстное желание встать перед ней на колени
и исторгнуть из глубины души звуки рыданий.

Это поразило его.
Поразило настолько, что он вдруг воровато оглянулся,
и у него мелькнула сатанинской скоростью мысль:
а вдруг кто-нибудь видит его переживания?

Нет! Он не хотел, чтобы кто-то застиг его в мистических, переживаемых мгновениях.

Он медленно и тяжело выпустил из груди спёртое дыхание
и, опираясь на свой посох, пошёл к Лилит навстречу —
ощущая, что по мере его приближения, она вся устремилась к нему,
и скорость приближения нарастала.

Вот-вот — и она врежется в него подобно метеориту!
Нечто колдовское было в этой попытке слияния…
и он вытер со лба проступившие капли пота…
— Этого ещё не хватало! — пронеслось в его голове.
И в его глаза вдруг стеклянными, но живыми глазами
впились острия взгляда сторожащего Лилит Змея.

Сенсей явственно услышал предупреждающее шипение...

27.06.25

Картина — авторства Лены Би
Текст — Тамара