Поэзия живописи

Анатолий Щелкунов
Из записной книжки дипломата
Мы познакомились тринадцать лет назад на лазурном берегу курортного комплекса «Ривьера», что на Золотых песках вблизи Варны. На мой взгляд, это самое благодатное место в Болгарии. Солнце катилось к закату. У самой кромки слегка колеблющейся морской воды лениво бродили купальщики. Они вдоволь наплавались. Им пора было спешить на ужин. Но уходить не хотелось. Море, словно магнит, продолжало держать их. Именно такие ощущения испытывал и я, сидя за столиком кафе, расположенного на берегу. Мой взор привлек мужчина, идущий по асфальтовой дорожке мимо бассейна с минеральной водой и трёх высоких сосен, похожих своими очертаниями на итальянские пинии. На нем с элегантной небрежностью была  надета просторная рубаха в мелкую полоску и экстравагантная широкополая шляпа. Одежда имела ту простоту, которая равнозначна хорошему вкусу. Его внешность напомнила мне знаменитого в недавнем прошлом журналиста-международника, писателя-публициста и телеведущего Всеволода Овчинникова. Его книги «Ветка сакуры» и «Корни дуба» когда-то, в пору моей дипломатической молодости, были моими настольными. Мы с приятелями учились у него и его коллег: Валентина Зорина, Фарида Сейфуль-Мулюкова, Игоря Фесуненко точности анализа сложных хитросплетений международной обстановки времен холодной войны и умению живо, образно и безупречным русским языком рассказывать о самых актуальных проблемах современности. Заметив мой устремлённый на него взгляд, он приветливо кивнул мне. Я ответил ему улыбкой и словами «Добрый вечер!» Только, увидев его рядом, я понял, что это не мой кумир-международник. На следующий день, примерно в то же время и на том же месте, мы представились друг другу. Это был советский, российский архитектор Эдуард Каган.
На морских курортах отношения между людьми завязываются легко и быстро. Люди, находящиеся на отдыхе, становятся менее замкнутыми в своей «башне из слоновой кости» от тех условностей, которые являются своеобразным охранительным поясом от сложной и противоречивой действительности. Иногда эти отношения рвутся сразу же после расставания. А порой они выстраиваются в прочные союзы или длительное знакомство, перерастающее в искреннюю дружбу.
По-видимому, первые ничего не значащие фразы, суть которых моя память не сохранила, и интонация, с которой они были произнесены, оказались столь банальными и непосредственными, что дальнейший разговор потек, словно ручеек возле небольшой речки на Среднерусской равнине. Мы оказались сверстниками, с небольшим преимуществом в его пользу. В этом возрасте надежды и мечты становятся все менее возвышенными, а ум – все более язвительным. События в нашей стране и в мире в целом давали нам много поводов для выражения своего отношения к ним и проявления накопившейся энергии отрицания «мерзостей современной жизни» в их различных проявлениях. Речь Эдуарда выдавала в нем человека высокой этической и эстетической культуры. Но без внешней рисовки и вычурных слов. Дополнительный шарм складывающейся взаимной симпатии между нами придавало знакомство наших жен, которые находили бесконечные поводы для своих оживленных разговоров, прерывающихся веселым смехом, на который невольно мы с безмолвной улыбкой обращали внимание.
Во время последующих встреч на берегу моря, которые мы обусловливали предварительными договоренностями, передо мной, как-то само собой, в ходе бесед развернулась довольно интересная и полная творческих поисков жизнь Эдуарда. С особой нежностью и теплотой он вспоминал о своих родителях и братьях. Творческая энергия их отца-инженера-строителя, получившего образование в первые десятилетия советской власти, была столь велика, что трое братьев унаследовали его профессию. Исай Мануйлович Каган вначале занимался гражданским строительством и сооружением промышленных объектов.
- Он был на хорошем счету за свои высокие профессиональные качества и за свою требовательность к выполнению проектных заданий, - как бы, вспоминая рассказ отца, говорил в своей неспешной манере Эдуард. - Ещё в молодые годы, занимаясь строительством аэродрома в городе Минске, он внес изменения в проекты, что позволило сократить сроки возведения в строй объекта. Наверное, благодаря этому папу вызвали в Наркомат авиационной промышленности в Москву. Ему поручили руководить строительством авиационных заводов, включая и заводские аэродромы, в сибирских и дальневосточных регионах страны. Во время разговоров ему дали понять, что при сооружении этих объектов надо иметь в виду возможность эвакуации в эти места заводов из европейской части Советского Союза на случай войны с Германией. А когда началась война, отец принимал участие в эвакуации авиационных заводов  из европейской части и в обустройстве их в Сибири.
 «Какое стратегическое мышление было у Сталина и его соратников в тот период! - подумалось мне. – Действительно, в многогранной деятельности этой личности оправдывается принцип, что руководить, значит – предвидеть. Именно предварительно проведенная работа позволила в кратчайшие сроки в начале войны эвакуировать многие заводы с территорий, захваченных вскоре фашистами, и быстро наладить производство военной продукции для фронта. При всех известных его недостатках, не вдаваясь в причины и следствия антисталинской истерии, развернувшейся семь десятилетий назад и превратившейся ныне в русофобию, следует признать, что глубочайшая эрудиция, умение  подвергать анализу реальные события с точки зрения подлинно научной методологии и на ее основе выстраивать принципы управления страной, испытывающей гигантские трудности, умению подбирать надежные профессиональные кадры, все это обеспечило Советскому Союзу победу в войне над гитлеровской Германией, подчинившей себе перед агрессией на нашу страну потенциал практически всей Европы, а после войны в течение короткого периода – добиться небывалого экономического, социального и культурного подъема нашего государства… Поколение отца Эдуарда по праву называют в нашем народе поколением победителей. Это поколение стало одновременно и поколением созидателей».
Несколько позже при подходящей теме нашей беседы Эдуард поведал мне  о своей матери и родных братьях.
- Маму звали Елизавета Ефремовна, - с едва уловимым волнением проговорил он. – Она была врачом. Мы, дети, поражались ее одаренности и восхищались ее мелодичным пеним, а также игрой на многих музыкальных инструментах. А когда она брала в руки карандаши или кисть с красками, то перед нашими изумленными взорами возникали очаровательные сказочные картины.
После небольшой паузы он продолжил с легкой иронией:
- Певцов и музыкантов из нас не получилось. А вот строительство под влиянием отца стало нашим призванием.
По мере нашего знакомства я стал замечать, что остроумие и едва уловимая ироничность, в том числе  и самоирония  – характерные черты Эдуарда. Иные люди ищут повода, чтобы намеренно продемонстрировать свое остроумие. Эдуард не такой. Он проявляет это качество ненавязчиво, как-то естественно, само собой. Только тогда, когда оно вытекает из темы и характера разговора.
- Первым по этой стезе пошел мой старший брат Арнольд. Он, как и младший брат Леонид, окончили Московский инженерно-строительный институт. – В голосе Эдуарда я уловил нотки особого уважения. Видимо, это чувство, возникшее с детских лет между братьями, продолжает сохраняться и в их весьма почтенном возрасте. – На его усердие, - продолжил Эдуард с едва заметной гордостью, – обратили внимание руководители строительных организаций нашей столицы, и он начинает трудиться в таком широко известном учреждении, как «Главмосстрой». Среди своих коллег-профессионалов он пользуется большим авторитетом. Ему поручают руководить строительством важных объектов столицы. Многие известные здания в Москве были сооружены при его непосредственном участии. Государство высоко оценило его деятельность: он становится лауреатом премии Совета Министров СССР.
С похожей гордостью он рассказывал и о Леониде. И основания для этого, как я убедился, были вполне объяснимыми. Леонид возглавлял один из крупных проектных институтов. Принимал непосредственное участие в проектировании и строительстве различных объектов по всему Советскому Союзу. Именно его достижения на этом поприще позволили ему стать членом-корреспондентом Инженерной академии и получить звание «Почетный строитель России».
О себе Эдуард говорил скупо. И мне показалось, даже как-то неохотно. Позже от его жены Татьяны я узнал, что он окончил престижный Московский архитектурный институт.
Кстати говоря, Татьяна тоже архитектор по профессии. Завершив свою трудовую деятельность, она реализует творческую энергию в живописи и прикладном искусстве. По мере нашего знакомства я начал понимать, что Татьяна стала своеобразным «категорическим императивом» художественных поисков мужа, если прибегнуть к философскому понятию Эммануила Канта.
Учась на последних курсах института, Эдуард был приглашен на преподавательскую работу. Постепенно он испытал потребность в передаче полученных знаний молодому поколению. Он продолжил  преподавательскую деятельность и после окончания института, работая архитектором в проектных и научно-исследовательских организациях, сочетая эту деятельность с работой в Художественном фонде СССР. Его авторству принадлежит большое количество жилых, общественных, промышленных и специализированных объектов, а также крупных производственных комплексов. С 1964 года Эдуард является членом Союза архитекторов СССР, он награжден тремя медалями Комитета по науке СССР.  Соблазнительное тяготение к научному обобщению полученных и постоянно расширяющихся профессиональных знаний вызывало у него потребность в написании теоретических работ, в том числе и по истории архитектуры. Они публикуются в специализированных архитектурных изданиях. В соавторстве со своим коллегой Эдуард подготовил и издал учебник по архитектурному проектированию для колледжей. Не случайно говорят, что учителя и преподаватели проявляют себя в своих учениках. Многие ученики Эдуарда Исаевича стали руководителями крупных проектных институтов и мастерских, профессорами и признанными специалистами в области архитектуры, видными общественными деятелями.
Далеко не сразу я узнал о том, что Эдуард многие годы занимается живописью и графикой. Мне об этом, после знакомства с Эдуардом, поведал мой сын Олег, увлекающийся изобразительным искусством. Они в ходе разговора непроизвольно заговорили о предмете своих творческих пристрастий. И когда я увидел картины Эдуарда, я понял, что он художник, отмеченный несомненным талантом.
В моем понимании, архитектура всегда была органически связана с живописью. Это, как однояйцевые близнецы. Прошу прощения у читателя за такую тривиальную метафору. Конечно, между художником и архитектором не следует ставить знака равенства. Истинный архитектор одновременно должен быть и профессиональным инженером, и дизайнером. Он также призван быть специалистом в деле декоративного убранства интерьера, в использовании цвета, фактур, живописи, зелени, освещения и т.п. Люди восхищались прежде и будут восхищаться всегда теми архитектурными шедеврами, которые исполнены безупречно с живописной точки зрения. Далеко не случайно, многие художники в своих картинах значительное внимание уделяли архитектуре, привлекательным экстерьерам и оригинальным интерьерам. Живопись эпоха Возрождения отмечена тем, что художники использовали архитектурные объекты для придания своим полотнам ощущения перспективы и глубины изображения. История изобразительного искусства знает такое понятие, как  архитектурная живопись. Это такая форма жанровой живописи, в которой основное внимание уделяется архитектуре. Как самостоятельный жанр она начала появляться в западном искусстве в XVI веке во Фландрии и Нидерландах.  Первым известным архитектурным художником был голландец Ганс Вредеман де Врис (1527—1607), который одновременно являлся архитектором и художником. В Италии архитектурные картины, городские пейзажи и руины вымышленных античных сооружений стали популярны в XVIII веке. Известными представителями этого жанра были Джованни Мильяр (1785 – 18320) и представитель его школы Федерико Мойя (1802 – 1885). Для их картин характерны изображения городских пейзажей, интерьеров монастырей, сюжетов из истории и литературы.
Признаки подобного жанра я заметил и в произведениях Эдуарда, которые можно назвать архитектурными пейзажами или городскими пейзажами. Впервые увидев его картины, я искренне посетовал ему, что до сих пор, несмотря на значительное количество его прекрасных живописных и графических работ, он не счел возможным их опубликовать. 
И вот недавно я испытал подлинную радость за него: издан замечательный альбом его живописных творений. И это не просто изображения великолепных картин. Альбом представляет собой своеобразную летопись определенного этапа жизни художника, его путешествий по России и разным странам мира, его переживаний, восторгов, тихой потаенной грусти и печалей. Картины выполнены различной техникой: акварелью, пастелью, фломастером и даже простым карандашом. Они отражают художественный дар мастера, его доброжелательность и доброту.
С особой любовью написаны картины о Москве. Каждый, кто не равнодушен к этому городу, с волнением будет созерцать его картину «Москва. Вид на Кремль. Колокольня Ивана Великого и Архангельский собор». Автор выбрал ракурс, позволяющий увидеть в летний солнечный день величавость сакральных сооружений нашей столицы, являющихся сердцем Москвы и всей России. Четкость линий храмов и устремленные в небо купола передают возвышенность чувств художника. Контраст зеленых насаждений, опоясывающих кремлевскую стену, с белоснежными стенами храмов, усиливают впечатления от картины, выполненной смешанной техникой.   
В другой эмоциональной тональности написана пастелью картина «Ковид в Москве. 2020 г. Храм Воскресения на Семеновской». Затянутые облаками небеса, оголенные деревья вокруг храма, редкие прохожие, бредущие по тротуару в темных одеждах, навевают чувства грусти и жалости. Но розовые стены храма, белые стрельчатые наличники окон и белые пилястры вселяют некоторый свет надежды.
Величественным выглядит в интерпретации художника один из древнейших храмов, сохранившихся на Московской земле, – белокаменный Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде. Гармония его владимиро-суздальской архитектуры в сочетании с живописнейшей природой окрестностей старинного подмосковного города производит незабываемое впечатление на каждого, кто имел удовольствие увидеть этот памятник средневековой архитектуры воочию или на картине Эдуарда Кагана.
Можно условно разделить картины из его альбома на несколько циклов: религиозные храмы нашей страны и зарубежных государств, которые он посетил, портреты его знакомых и родственников и пейзажные работы.
Созерцая изображенные им соборы, отчетливо понимаешь, что эти творения отражают не только эпоху, в которую они были созданы, но и эстетические принципы, и архитектурный гений конкретного архитектора. Они веками влияют на формирование национального менталитета народа, на становление его самобытности и того метафизического явления, которое называется духом нации.
Скупые, но четкие линии карандаша воссоздают Успенскую церковь XVI века с пристроенными к ней папертью и приделами и современный ей Троицкий собор в Александровской слободе, что во Владимирской области.
Акварелью и цветными фломастерами ярко и возвышенно изображена Надвратная церковь Московского Новодевичьего монастыря и Храм Троицы на реке Яузе.
Серия картин посвящена архитектурным шедеврам Петербурга – этого города-музея. Кто, из неравнодушных к красоте людей, не восторгался ими?! Но под впечатлением картин Эдуарда я в очередной раз убедился, что у художника, а тем более у архитектора-художника всегда особая оптика их восприятия.
В яркий солнечный день изображен «Вид на Дворцовую площадь». Но угол изображения выбран таким образом, что перед зрителем во всем величии возникает Исаакиевский собор с его отливающим золотом куполом и часть западного фасада Зимнего дворца нежно изумрудного цвета с ажурными оконными проемами, которые венчают замысловатые картуши, с белыми колоннам растреллиевского барокко и угол желтого здания Адмиралтейства. Обращает на себя внимание и нога Атланта, что, вероятно, по замыслу автора, может символизировать гнет царизма.
С державной величественностью также в цвете изображен Васильевский остров на одноименной картине, центральный план которой занимает Ростральная колонна, вызывающая ассоциации с морскими победами Петра Перового, адмиралов Федора Ушакова и Павла Нахимова.
Интересное решение нашел художник при изображении собора святых апостолов Петра и Павла в Петропавловской крепости. На картине небольшого размера перед зрителем в арочном проеме крепости возникает залитый солнцем золотой храм с устремленным в небеса шпилем.
Сдержанно, в характерной цветовой гамме осеннего Петербурга, изображен «Сфинкс на Университетской набережной» с перспективой свинцовой глади Невы и очертаниями Исаакиевского собора и дворцовых сооружений на противоположном берегу.
На контрасте показан художником  «Интерьер Софийского собора в Новгороде». Он сияет разноцветным убранством иконостаса, с преобладающими золотыми оттенками, а на другой картине – богатыми росписями на стенах. Экстерьер этого собора выполнен строгими линиями, которые подчеркнуты овальными завершениями наружных участков стен (закомарами) и устремленными в синеву неба мощными куполами, увенчанными крестами.
Тема христианских соборов была продолжена Эдуардом во время его путешествия в Киев. Акварелью и фломастером создана яркая панорама Киево-Печерской Лавры. Версия художника отличается необычной композицией. Место созерцания художника, вероятно, находилось в районе Обелиска Славы. На первом плане высятся колокольни Всехсвятской церкви и Церкви святого Николая. А в перспективе возвышаются златоглавые купола Успенского собора и Крестовоздвиженской церкви. Судя по тому, что деревья на территории Лавры голые, кое-где на земле белеет снег, а виднеющийся на дальнем плане Днепр скован льдом, можно предположить, что художник запечатлел эту картину ранней весной. В послеобеденные часы заходящее солнце именно так: интенсивным розово-фиолетовым колоритом окрашивает воздух и крыши окружающих зданий. Можно сказать словами Клода Моне, что художник «пытался сделать невозможное – нарисовать сам свет».
Эта работа вызвала у меня воспоминания о посещении столицы Украины в благословенные светские времена во второй половине 70-х годов прошлого века, при сопровождении одной из болгарских делегаций. Незабываемые впечатления произвела на меня Киево-Печерская Лавра, исключительно богатое внутреннее убранство ее храмов. Во время посещения пещер святых угодников я с особым душевным трепетом прикоснулся к мощам преподобного Нестора – монаха Киево-Печерской Лавры, которого принято считать первым русским летописцем – автором «Повести временных лет», и к мощам былинного русского богатыря Ильи Муромца.
Столь же яркие впечатления остались у меня в тот период и от посещения Андреевской церкви на Андреевском спуске. Ее изображение пером и фломастером также украшает альбом Эдуарда.
Эта церковь сооружена на месте, где, по заветному преданию нашего народа (об этом гласит и «Повесть временных лет»), апостол Андрей Первозванный во время своего путешествия по Днепру остановился под горами на берегу. Встав утром, он сказал своим ученикам: “Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия, будет город великий, и воздвигнет Бог много церквей”. И взойдя на эти горы, благословил их, и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии возник Киев, и пошел вверх по Днепру. И пошел к словенам, где нынче стоит Новгород. В честь этого события великий князь Всеволод Ярославич, сын Ярослава Мудрого построил в Киеве в 1086 году первую церковь Апостола Андрея. Но во время монгольского нашествия она была разрушена.
Во время посещения Киева в 1744 году императрица Елизавета Петровна на этом месте положила в основание нового храма первый камень. В 1764 году по ее повелению был сооружен новый великолепный храм по плану гениального Бартоломео  Растрелли.
Картина Эдуарда лаконичной четкостью своих линий создает впечатление, будто бы церковь вознесена на вершину Андреевской горки и парит в воздухе. Лишь широкая лестница на высоком подклете соединяет ее с землей. Эту воздушность всего ансамбля повторяют белоснежные колонны, пилястры и башни. Картина Эдуарда напомнила мне слова замечательного дипломата прошлого и гениального поэта Федора Тютчева:
Там, где на высоте обрыва
Воздушно-светозарный храм
Уходит выспрь — очам на диво —
Как бы парящий к небесам…
Эти стихи возникли у меня не случайно. Они не только уместны сами по себе в связи с конкретным архитектурным шедевром. Любуясь произведениями, включенными в альбом Эдуарда, меня не оставляет чувство, что они романтичны в самом высоком смысле. И с точки зрения выбора объектов для изображения, и той формы, в которой их воплотил мастер. Своим творчеством художник воспевает красоту, созданную руками и гением человека и самой природой. Под его пером и кистью, в силу обостренного чувства красоты, простоты и совершенства, возникает новое оригинальное воплощение высокого мастерства, которое ведет к духовному очищению и глубине чувств созерцающих его творения. 
Это ярко видно на картине, изображающей архитектурно-парковый ансамбль Кусково в Москве. Художник отобразил гармоническое сочетание садово-паркового искусства и Грота - самого экзотического сооружения этого ансамбля и дворца для «малых приемов» - Итальянского домика. 
Скромно, с монашеской простотой воссозданы «Псковский кремль» и «Рыбная башня Псковского кремля».
Горделиво, с обилием архитектурных украшений выглядят дома во Львове на «Площади Воссоединения и Костел ордена бернардинцев», а также «Кафедральный собор». Такие же чувства вызывают полотна, на которых изображены «Карлов мост», «Улица Капрова» и «Улица Мостецка. Вид на Малостранскую башню» и «Староместская площадь» в Праге.
Глядя на картины «Синагога в Иерусалиме», «Улица в Иерусалиме», «Храм Гроба Господня», «Стена Плача», «В квартале художников», зритель как бы ощущает знойный воздух Святой земли, проникаясь некими чувствами аскетизма и благости. В них художнику удалось передать жаркую атмосферу солнечного дня. Фрагменты строений изображены в нежных пастельных тонах, характерных для манеры Эдуарда.
Благодаря его произведениям, созданных во время и после путешествий по миру, мы имеем возможность созерцать созданные его творческим восприятием бессмертные шедевры архитекторов и художников прошлого в Афинах, Париже, Венеции, Праге и Риге.   
В цикле пейзажных работ художника можно ощутить влияние живописной манеры французских импрессионистов позапрошлого века. В них мастер стремился отразить великолепные мгновения красоты природы в определенный период времени, каждый раз открывая ее новые, едва уловимые грани. 
Как в самой жизни отдельного человека, так и всего человечества, существуют такие контрасты, которые изобразил художник в картине «Вечность». С необычайной чистотой переданы светотени: неподвижные каменные глыбы, контрастирующие с сияющей поверхностью морских вод, которые сливаются в перспективе с небесной гладью. Мелкими мазками светлых красок художник передал мерцание света.
В другой манере изображены стоящие на морском причале рыболовные сейнеры на картине «Море в Джанхоке». Сине-фиолетовые цвета корпусов судов резко выделяются над зеленоватой прибрежной водой. Эти плотные и интенсивные цвета контрастируют с нежными, пастельными тонами небесной шири, раскинувшейся над морем. Тем самым автор пытается передать сложные эмоции, которые возникают во время ожидания новых морских походов, с их непредсказуемыми результатами.
Глядя на его изображения наиболее памятных мест Крыма и Северного Кавказа, у меня создается впечатление, что художник оказался на возвышении, созерцая изломанные, почти сказочные линии гор, взметнувшиеся вверх пирамидальные тополя, средневековые башни крепостей, уцелевшие до наших дней, и широкие небесные просторы на горизонте.
Лирично, с заметными сентиментальными мотивами переданы мастером любимые места в Болгарии.
Архитектурным совершенством выглядит пастельный рисунок всемирно известного Рильского монастыря. Каждая деталь главного храма и здания общежитий монахов воссоздана рукой художника-архитектора так точно и изящно с тщательно подобранными скупыми, но выразительными цветами, что зритель с первых мгновений, глядя на картину, проникается благостными чувствами, столь характерными для святой обители. Словно бриллиант, смотрится монастырь на фоне изумрудной горы и бирюзового неба.   
Лучами утреннего солнца озарены строения, выполненные в стиле балканской архитектуры, на узкой улочке в городе Несебр, фрагмент средневекового города Пловдива на картине «Ворота старого города Хисар Капия» и «Дворец румынской королевы в Балчике». У зрителя создается впечатление, будто он стоит перед этими строениями, подняв голову, смотрит с восхищением на создания рук мастеров прошлых веков. 
Полуденное солнце заливает картины «Театр в Варне» и «Пешеходная улица в Варне», а также «Площадь на пешеходной улице» в центре этого города. Находящиеся на них строения, благодаря своей цветовой гамме, преображаются в воображении зрителя: в пышный розовый тюльпан – оперный театр, а дома на улице – в разноцветную клумбу с цветами. Изображенный художником оперный театр напомнил мне великолепные спектакли, в главных ролях которых блистала известная далеко за пределами Болгарии певица Даниела Димова. Она во время своей певческой карьеры представляла болгарское вокальное искусство в России и во многих городах Европы. Позже Даниела стала директором Оперного театра.   
Очень личный характер носит серия портретов, представленных в альбоме Эдуарда Кагана. Они позволяют создать целостное представление о симпатиях автора, тонко чувствующего психологию своих героев.
Внимательно, подобно просвечивающему насквозь взгляду, смотрит на зрителя с эскизного портрета Г.А. Товстоногов, главный режиссер БДТ. Словно яркими лучами прожектора вырван из темноты светлый образ «Марио Хосена. – «Болгарского Паганини» во время исполнения им одного из скрипичных этюдов.
С особой любовью и нежностью созданы портреты отца и матери художника. Они были написаны им в соавторстве с Е. Малаховым. Отец изображен в строгом темно-синем костюме, на котором красуются его ордена, медали в два ряда и лауреатские значки. Легкая улыбка, непринужденная поза статной фигуры, прямой светлый взгляд, благородное интеллигентное лицо вызывают уважение и симпатию зрителей.
Мама художника изображена в зрелом возрасте. Ее густые слегка волнистые темно-русые с проседью волосы зачесаны на правую сторону. Внимательный взгляд и так же, как у ее супруга, легкая улыбка говорят о мудром обаянии, доброжелательном, но твердом характере.      
Подлинным шедевром я бы назвал картину художника «Тореодор (вместо портрета)». На оранжевой арене разворачивается последний акт трагедии под названием испанская «коррида». С невероятно точной экспрессией и удивительной пластикой передана художником схватка матадора и быка. Силу этой сцены придает особый контраст подобранных цветов. Тореодор в ярко желтом с золотистым отливом камзоле бросился на свою жертву с кроваво-красным плащом, выставив его артистичным жестом перед разъяренным быком. Черный бык, по замыслу художника, олицетворяет смерть. В позах того и другого видны ярость и отчаянная обреченность. Картина запечатлела тот миг, когда не ясно, кто из двоих уцелеет, а кто навсегда расстанется с жизнью.
Первое мое впечатление от картины вызвало воспоминание о произведении Эрнеста Хемингуэйя «Смерть после полудня», в котором он писал,  что «о манере исполнения одного-единственного суэрте (буквально — удача, судьба) можно составить целый фолиант из противоречивых суждений». А в голове  зазвучала всемирно известная ария Хозе из оперы Ж. Бизе «Кармен» в исполнении любимого мною певца Владимира Атлантова.
Название картины дает повод задуматься о тайном смысле, которым автор зашифровал свое произведение. Это как бы обобщенная метафора всей его многогранной, наполненной драматичными испытаниями, судьбы, когда схватка со стихиями обстоятельств порой может стоить и самой жизни.
Эдуард полон творческой энергии. Будем ожидать его новых волнующих живописных работ.