Батька

«Мы с командиром полка помещались в особой штабной землянке, которую мы вырыли на позиционном поле между батальонами, находящимся на первой линии, и батальонами, находящимися сзади нас в резерве. Так продолжалось всё время наших боевых действий 1916-1917 годов.

Кроме меня, неотлучно находящегося при командире полка, в наших штабных окопах еще было два офицера: один заведующий связью, а другой – начальник разведки, и ещё в качестве добровольца, который вовсе не обязан был быть так близко к полю боя, с нами проживал наш полковой священник.

Это был очень оригинальный тип. Его нам назначили в Одессе, когда мы выступали на фронт. Он был уже пожилой, высокого роста с большой бородой и усами, пышно разросшимися на его лице; глаза – чёрные и с каким-то блеском. Волосы его были уже с проседью, но он их красил в чёрный цвет и довольно часто подновлял.

Но надо заметить, что в первый день подновления волосы приобретали зеленоватый цвет, и только на следующий день они превращались в черные. Мы подсмеивались над ним, когда он был с зелеными волосами.

По характеру это был очень веселый, разбитной, чрезвычайно подвижный человек. Ходил он в солдатской шинели и в тужурке и брюках, хорошо ездил верхом на лошади, был большим любителем пикантных анекдотов и рассказов, увлекался женщинами, ну, одним словом, настоящий «одессит» и вообще по своему поведению мало похожий на священника.
Командир его называл «батька», со мною был он на положении большого друга-приятеля, и иногда даже помогал мне в исполнении моих обязанностей.

Распорядок у нас, когда мы не находились на боевом походе, был такой: вечером примерно в 10 час. после ужина, который нам устраивали тут же на позиции наши денщики, командир полка засыпал, наш «батька» тоже, а иногда он и раньше ложился спать. Я же всю ночь не спал и работал с привезенными мне старшим писарем бумагами, составлял полковой приказ на завтра. Тут же на столе стояли телефонные аппараты. Ночью на фронте мы вообще бодрствовали и отдыхали только утром. В течение ночи непрерывно приходилось говорить и отвечать по телефонным вызовам.

На рассвете, зимой около 6 час. утра, первый просыпался наш «батька», за ним раскрывал глаза командир полка, и вот только тогда разрешалось и мне прилечь тут же на кровать, чтобы немного соснуть, конечно когда утром была тишина на позиции. Но только, бывало, я улягусь, закроюсь своим полушубком, как по телефону вызывают полкового адъютанта. Вот тут-то мне помогал наш «батька». Не будя меня, он подскакивал к телефону и зычно сообщал – «говорит адъютант»», и если надо было что-нибудь принять, то он запишет и после мне передаст, а если не сможет что-либо ответить за меня, тогда начинал меня тормошить и будить. Вот какой был у нас поп-батька.

Священником он бывал только тогда, когда совершал богослужения. Тогда он напускал на себя необходимую елейность. В этот момент совсем он не походил на того весельчака и «бабника», каким мы его видели в нашем общежитии.

Сколько смеха было у нас с «батькой»! Он был очень любопытный, на месте долго не сидел, то и дело выскакивая из землянки: то побежит к соседним офицерам (два наших молодых прапорщика) поболтать о любовных делах молодежи, то закатится по ходам сообщения на переднюю линию в роты и батальоны, то ухитрится из укрытия понаблюдать, что делается у противника. Но при всём любопытстве, он был всегда на чеку, храбростью особой не отличался и временами был труслив.

Как-то случился курьёз! Рано утром австрийцы открыли артиллерийский огонь по нашему участку. По разрыву снарядов слышно, что гранаты падают где-то совсем близко около нашей землянки. «Батька» не утерпел, захотел поглядеть, где разрываются снаряды. Выбежал он из землянки и только что успел высунуть голову, как граната шлепнулась на угол нашей землянки, и мы с командиром услыхали треск разрыва (граната не пробила потолок землянки). Затряслась земля, и в тот же момент видим влетающего в дверь землянки нашего попа, который схватился рукой за свой лоб и дрожащий предстал перед нами.

– «Что батька ты ранен что ли?», – спросил его Командир.

– «Да нет, не ранен. Я испугался и опрометью бросился вниз в землянку, да не нагнулся, когда влезал в дверь и лбом ударился в брёвна над дверью!»

- «Ну куда ты всегда скачешь! Вот тебе и наука, сидел бы на месте и был цел!», – сказал ему в назидание командир.

Нам и смех, и грех, а у батьки на лбу большая шишка, он южит от боли, а мы с командиром смеемся над ним, как он вприпрыжку вскочил к нам в землянку.

В довершение характеристики «батьки» приведу еще случай, который его расстроил. В период нашего отдыха, когда мы снимались с позиций и переводились в тыл, в резерв. Наша офицерская молодежь получила разрешение съездить в ближайший городок встряхнуться и погулять. Вот однажды отправилась такая компания на гульбу, и батька увязался с ними. Дня через два публика удовлетворенная возвращается, а наш «батька» сумрачный. «Что, батя, за причина?», – спрашиваем его с командиром. «Да что, ни одна из женщин, которые с нами там гуляли, не хотела со мной полюбезничать. Говорят – ну тебя, ты поп! А чем я виноват, что я поп!». Так мы с командиром хохотали над его рассказом. Действительно, его положение получилось «пиковое».

Да, веселый, оригинальный был у нас военный поп!! Это нам подвезло иметь такого компанейского попа, а в другие полки были присланы священники из монахов. Те, наверное, с офицерами к «бабам» не ездили!»

(Из рукописи Давыда Вярьвильского «Мои воспоминания»)