Береги локти смолоду

В августе, в тёплый и совершенно неприлично солнечный день, мы переезжали.

Жили мы тогда во Львове, на пятом этаже дома с лифтом, который был не столько средством передвижения, сколько философским опытом. Он ездил, но не сразу. Мог стоять, задумчиво гудеть, а иногда притворяться шкафом. За пять с половиной лет я научился с ним общаться: стучать в нужном месте, не перегружать и не смотреть в
глаза его панели вызова.

Квартира была хорошая. Хозяин – врач, не старый, интеллигент львовской закваски. Никогда не пытался нас контролировать, за деньгами сам приходил и тут же уходил. Он нас не выгнал – просто сказал:

– У меня сестра выросла. Надо ей жильё.

– А она раньше где была? – спросил я.

– В восьмом классе.

Так и вышло, что пришлось искать новое гнездо. Нашли быстро – всё в том же районе, у супермаркета «Арсен», что на проспекте Чорновола. Квартира повыше – седьмой этаж, но тоже с лифтом.

Грузчиков я нанимать не стал. Во-первых, это дорого. Во-вторых – а что, я сам не справлюсь? Я же вон недавно банку консервов открыл с первого раза. Ну и в-третьих, был у меня внутренний диалог:

– Может, грузчиков?

– Ты что, буржуй?

– Нет, просто спина уже не та.

– Значит, тренируемся. Переезд – это кроссфит для бедных.

Книг у нас было много. Честно говоря, никто не мог сказать, откуда их столько набралось. Всё складывалось в мешки – плотные, нечто среднее между армейским вещмешком и мешком для картошки. Несколько таких я поднял – и понял, что у меня есть локтевые суставы. Причём не просто есть, а живут своей жизнью, обижаются,
тянут, стонут.

Машину для перевозки я арендовал по объявлению в бесплатной газете. Приехал мужчина лет сорока пяти, с лицом как у добродушного рок-гитариста на даче. Пикап, поношенный, но надёжный, как разговор с аптекарем. Деньги он взял какие-то смешные. Сказал, кивая на меня:

– Та с кого брать-то?

Сказал это не с издёвкой, а как бы с лёгким участием. С оттенком понимания: «Ты сам-то понял, куда ввязался?»

Старую квартиру я выносил мешками. Лифт, к счастью, сжалился и почти не капризничал. Правда, один раз застрял между этажами – но это была скорее его форма прощания. Как будто хотел сказать: «Подумай ещё раз. Может, останешься?»

В новой квартире всё было так же – только выше. Лифт был бодрее, но к двери нужно было прижиматься всем телом, чтобы она зафиксировалась. Вечером я сидел на табуретке и думал: «А ведь, возможно, это и есть тот самый возраст, когда не надо доказывать себе, что ты можешь сам».

Но я всё-таки доказал. Заодно доказал, что локтевые суставы – уязвимее, чем казалось.

На следующий день я проснулся и понял, что руки у меня больше не для журналистики, а для экспоната. Болели локти. Не «ныли», не «потягивали», а именно болели – так, как будто я провёл вчерашний день, обнимая бетонную колонну.

– Что с тобой? – спросили домашние.

– У меня руки умерли.

– Так иди к врачу.

– А зачем? Я подожду, пока отрастут новые.

– Ты же не ящерица.
– Я – оптимист.

Я не пошёл к врачу. Я вообще забыл, что можно пойти к врачу. И не потому, что я против медицины – просто, когда тебе 65, и ты привык сам себе всё объяснять, мысль «намазать мазью» приходит где-то на четвёртом месяце страданий.

Боль держалась месяца три. Иногда я пытался носить кружку левой рукой, как будто эта рука участвовала в заговоре против правой. Иногда писал статьи пальцем, как одним веслом по бурной реке.

Пил витамины, ел гречку, медитировал на курицу-гриль – всё, кроме логичного: пойти и спросить специалиста.

Один знакомый, услышав об этом, сказал:

– Это же типичное растяжение. Или тендинит. Надо было мазать, а ты мучился.

– Мазать? – удивился я. – Это слишком просто. А страдать – это романтика.

С тех пор я стал немного иначе относиться к зрелости. Она не в том, что ты стал мудрым. А в том, что ты уже не дурак, но всё ещё иногда делаешь по-глупому. Просто с чуть большим изяществом.


Эта история, при всей её бытовой простоте, иллюстрирует один из парадоксов зрелого возраста: накопленный жизненный опыт вовсе не гарантирует готовности к новой реальности тела. Мы можем быть интеллектуально зрелыми, иметь за плечами километры прожитых смыслов, но продолжать вести себя так, будто тело – всё
ещё универсальный, надёжный инструмент, способный работать без технического обслуживания. Это – типичная иллюзия «переоценённого самоуправления»: когда человек убеждён, что может управлять собой без внешней помощи просто потому, что раньше это удавалось.

В юности всё восстанавливается само – и мы к этому привыкаем. Но зрелость требует иной философии: не героизма, а согласия на помощь, делегирования, признания уязвимости как формы силы.

Тело в возрасте – как старинная библиотека: по-прежнему ценно, но обращаться с ним нужно осторожнее. И если где-то заскрипело – это не «пройдёт», это сигнал, что нужно включать уже не юношеский запал, а взрослую ответственность. Впрочем, можно и с юмором: береги локти с молоду – а если забыл, хотя бы помажь их вовремя.