Песталоцци

Не расти, дитя мое, что в том толку?
Можешь малость самую — но и только.
— Я сегодня потерял синий мячик, —
На руках у матери плачет мальчик.

Долго ль будем нянчиться, радость наша,
Вырастешь — наплачется твоя мамаша.
Голова закружится беспричинно,
Тут и обнаружится — ты мужчина.               

Женщина потопчется у порога,
Вспомнится потом еще — недотрога.
Как я это самое представляю —
Не расти, дитя мое, умоляю.               

Ольга возвращалась домой после нескончаемого дня авральной работы, — проект горел ярким пламенем, и, казалось, что никакие усилия уже не смогут его спасти. Голова мучительно болела.  В коридоре она увидела кроссовки сына.

«Господи, как же хорошо, что мальчик дома, — подумала она, — сегодня у меня совершенно нет сил волноваться!»

Ольга постучала в комнату сына.

— Мам, давай попозже, ладно? — донеслось оттуда.

«Ну, и отлично, хотя странно как-то, — подумала Ольга, — в это время он обычно где-то болтается со своими дружками или со своей девочкой. Кстати, что-то Петька ее давно не приводил…»

Запивая таблетку от головной боли, она задумалась о том, что как-то незаметно ее такой милый и стеснительный малыш превратился в волосатую гориллу с мобильным телефоном в каждой лапе. Горилле недавно исполнилось 17, она выше Ольги на две головы, басит и носит обувь 46 размера.

Ох, уж этот подростковый возраст, вечные «заплывы за буйки», сражения за свое личное пространство, особые права, провоцирование ссор и удары по самым больным родительским местам…

А ведь, казалось бы, голубая мечта родителей так проста: чтобы ребенок был таким же послушным, как в детстве и, одновременно, таким же разумным, как взрослый!

Ну и, конечно, гормональный взрыв, прости господи, на фоне слабой социализации.…  В общем, полный набор: организм сложный, механизм неуправляемый, действия непредсказуемы!

Головная боль потихоньку отпускала, в то время как беспокойство усиливалось. 

«Даже ужинать не выходит, моя мартышка, явно что-то случилось, но что?»  — волновалась Ольга.
«А вдруг наркотики или азартные игры, и теперь деньги кому-нибудь должен? Уже несколько дней сидит дома, может просто выходить боится?» — пугала себя Ольга.

Эти тревожные мысли прервал сын, явившийся на кухню. Его вид не предвещал ничего хорошего.

— Мам, мне нужно с тобой серьезно поговорить!

В голове замелькали кадры черно-белой хроники всех возможных ужасов: отчисляют и школы, недавний школьный осмотр выявил какую-нибудь страшную болезнь, «заразил» мужнин компьютер всеми возможными вирусами и ничего теперь не восстановить, в конце концов, его девочка беременна?! Все знают, что от подростка можно ожидать чего угодно! Кстати, надо бы подарить ему Уголовный кодекс — не помешает!

Ольга с ужасом смотрела на сына, мрачной тенью стоящего перед ней. И вдруг он уселся на пол, обнял ее колени и уткнулся в них лицом, как в детстве. Тело ее мальчика сотрясали рыдания. Ольга готова была зарыдать вместе с сыном, просто от страха. Халат стал намокать.

— Мама, обливаясь слезами, наконец, смог произнести сын, — она меня бросилаааа!!!

Уф…, Ольга с облегчением выдохнула. Она молчала, перебирая спутанные кудри, давая сыну возможность выплакаться.

— Мам, что же мне теперь делать? Она сказала, что просто… просто не любит меня и засмеялась таким своим особенным хрустальным смехом, она была как снежная королева…, и ей было ничуточки меня не жаль!

— Дорогой мой, я скажу тебе страшную вещь, — человек влюбляется не единственный раз в жизни, хотя сейчас тебе трудно в это поверить…

— Мама, я ее ненавижуууу! — всхлипывал сын.

— Сынок, ненависть всегда заметней, чем любовь…, и ты… ты не можешь заставить человека любить тебя!

Сын снова зарыдал отчаянно и горько, как в детстве.

«Господи, какой же он, в сущности, еще ребенок», — подумала Ольга, обнимая сына.

— Сынок, попробуй подумать о том, что Люся, например, давно любит тебя, по крайней мере, ей так кажется. Тебя ведь это не беспокоит, ты этого даже не замечаешь?

— Маам?

— Да, я помню, что у Люси — синдром Дауна и вдобавок к этому проблемы с ногами, но она достаточно разумна, чтобы понимать всю бесперспективность своих чувств!

— Мам, откуда ты знаешь, что он меня любит?!

— Сынок, она ведь наша соседка, я часто разговариваю с ее мамой, да и потом видно невооруженным глазом.

Петя вдруг вспомнил, как девочка посмотрела на него, когда на днях, вытаскивая ее в коляске на улицу, он накрыл своей огромной лапой ее хрупкую ручку. Они жили на одной площадке и знали друг друга с детства.

«Она улыбается всем,
Нет, — только тебе!
Но, как-то не взаправду,
А очень издалека…» — напевал Петя, вытаскивая Люсю во двор.

— Нет, — шептала девочка, как всегда, улыбаясь, я — взаправду… и только тебе!

Но Петька уже был далеко, мелькая за кустами сирени.

— Мам, что же теперь будет, что мне делать с Люсей? — заволновался Петя, вытирая слезы, — я ведь не люблю ее!

— Вот именно, Петя, вот именно! Тебе и не нужно делать ничего особенного. Но ты же можешь иногда посидеть с Люсей в саду, поболтать о том, о сём или погулять с ней где-нибудь. Ты же знаешь, что девочка редко оказывается за пределами двора. Поверь, что некоторая умственная отсталость не мешает человеку почувствовать себя счастливым.

— Я никогда не думал так о Люсе ... Почему ты мне ничего не говорила раньше?

— Сынок, во-первых, ты не спрашивал, во - вторых, пойми, для того чтобы всерьез задуматься о чужих страданиях нужно ранить собственную душу, узнав, кстати, таким образом, о ее возможном существовании. Нужно самому испытать какое-нибудь серьезное потрясение...  Представь, некоторые за всю жизнь так и не обнаруживают у себя душу.

И не нужно, Петя, взращивать в себе ненависть к девочке, которая тебя не любит, она ведь честно тебе об этом сказала, не стала играть твоим чувством, не стала изводить тебя ложными надеждами, а ведь могла, еще как могла!

— Вспомни, как ты был счастлив в течение нескольких месяцев, каким гоголем ходил! Эта ярко, обжигающе, но, поверь, это еще не настоящий огонь! Говорят, что первая любовь — это последняя детская болезнь, и ею нужно переболеть! Такая любовь редко бывает долгой.

— Но почему, мам?

— Видишь ли, в тумане первой любви все кажется необыкновенным, необычным, огромным … Но, — это, своего рода, репетиция настоящего чувства, проба пера, так сказать. Однако человеку кажется, что его несет какой-то бурный поток, и, что никто и никогда не любил так, как любит он! В общем, все очень серьезно! Мы с папой старались войти в положение…

— Да уж, как бы ни так, а кто ввел комендантский час?  А плакат на стене у меня в комнате: «нет презерватива — нет секса!»  А десять упаковок этих предметов первой необходимости под транспарантом!

— Да, но согласись, мы действовали разумно, первая любовь — это, конечно, здорово, но она еще не повод прогуливать школу и пробовать жизнь на прочность с риском для этой самой жизни, а также с риском возникновения новой жизни!

— И, вообще, представь картину: ты приходишь к нам и просишь деньги на презервативы! А потом еще нужно отважиться купить их в аптеке. 

И ты думаешь: «Ой, да ну его нафиг, как-нибудь обойдется!»

И вот она, новая жизнь, ура! Добрые глаза гинеколога и девятимесячный марафон с утешительным призом в конце! То есть подумай, кому-то родиться повезло, а кого-то угораздило!

— Ой, мам, ну не начинай, а?!

— Ох, Петька, лучше тебе и не знать, что будет, когда я действительно начну, ты и половины не знаешь!

— Да, мне еще повезло… Мам, прикинь, предки Вована установили камеру в его комнате и потом предъявили ему запись. Они запретили приводить Таню домой и, вообще, встречаться с ней! Они ходили и к ее родителям, и в школу!!! Теперь Вована будут переводить!

— Петя, это, конечно, не самые удачные боевые действия, но поверь, Володины родители — не какие-нибудь бессердечные изверги… Они просто полностью уверены, что так – правильно! Они очень боятся за обоих!

— Но, мам, это же все равно, что Вован сидел бы под кроватью, в спальне родителей, а потом бы вышел утром с победоносным видом! Вы же с папой так не делали!!!

У Ольги внутри все сжалось, она представила Петьку ночью в их спальне…

«Какое, однако, образное мышление у нашей мартышки!» — подумала она с гордостью, смешанной с ужасом.

— Петя, сынок, — затянула Ольга, хотя и вполне искренне, — Володиным родителям сейчас тоже очень трудно, они ведь живые люди, они боятся, волнуются, а как поговорить со своим сыном не знают! Они не понимают, что развести детей по разным школам ничего не даст. Так это не работает. И потом, все родители очень разные, и, когда мы росли, все было гораздо строже устроено: никакого секса до свадьбы, а вам всего лишь по 17 лет!!! А если беременность? А еще даже школа не окончена?! Ты думаешь, мы с папой не переживаем? Думаешь, твоя девочка понимает, что такое любовь? Любить по-настоящему, вообще, не каждому дано. Это как талант, как дар!

— Но мам, почему, почему все так сложно?!

— Потому, сынок, что подростки еще не очень хорошо знают себя, свои реакции, свое тело, свое поведение. Быть подростком очень трудно, сам знаешь, а мамой подростка, кстати, — еще трудней, потому что она всегда во всем виновата, даже если не виновата ни в чем! Есть даже шутка такая: дети хотят стать взрослыми, взрослые хотят стать детьми, а подростки хотят сдохнуть!

— Знаешь, Петька, улыбнулась Ольга, — кое-что меня весьма печалит в этой страстной эпопее.

— Интересно, что же это?

— А то, мой дорогой, что ты, пожалуй, опять станешь дерзким, упрямым, ленивым, непослушным, неряшливым, ко всему равнодушным, лживым, вечно спорящим и возмущающимся, безответственным и невнимательным.  А ведь как было здорово: душ 5 раз в день, выстиранные джинсы, в комнате образцовый порядок (вдруг девочка в гости зайдет), вычищенные уши и лицо, облагороженное страданием…   
Мы с папой даже хотели устроить дома филиал музея воды, а теперь снова будем радоваться, что ты хотя бы костер не разжигаешь посреди комнаты и вспоминать Петра Францевича.

— А кто это?

— Это, Петя, Лесгафт**, посмотришь в интернете. А писал этот самый Лесгафт так: «Сначала подросток требует конфету, потом ему нужна конфета с ромом, затем он хочет получить ром с конфетой, а заканчивается все тем, что больше ни в какой конфете подросток не нуждается – ему нужен только ром».

— Крут ваш Лесгафт!

— А вообще, какой же ты у меня уже взрослый, Петька! А как на твой взгляд, я совсем уже старая?

— Нет, мам, только не ты!

— Ну, тогда можно тебя, такого конкретного пацана, попросить сгонять за хлебом, не обидишься, надеюсь?!


*Песталоцци Иоганн Генрих (1746 -1827) — швейцарский педагог, один из крупнейших педагогов-гуманистов конца XVIII — начала XIX веков, внёсший значительный вклад в развитие педагогической теории и практики.

** П.Ф. Лесгафт (1837–1909) — российский биолог, анатом, антрополог, врач, педагог и прогрессивный общественный деятель.

В тексте использовано стихотворение В. Долиной.