Константин. Двадцать восьмая часть

       Юра сидел на ступеньках. Коленки его были прижаты друг к дружке, нижняя губа тряслась, в руках он сжимал записку.
Кто бы только мог подумать, что обыденный поход в храм закончится именно так… Выходил Юра из дома в исключительно хорошем настроении. Настолько хорошем, что даже пропажа родителей сильно не беспокоила. А что мальчишка может поделать? Вернутся… иначе никак! Тем более что в то же самое время жизнь не просто продолжалась, а била ключом – Юра начал учиться у Константина, многое уже знал, а пока был дома, даже сумел сам придумать молитву. Он аккуратно выписал её на бумажку, гордо сунул под куртку, и пошёл скорее хвастаться в храм. По пути не сдержался, достал, и перечитал:

Пусть сова однажды улетит,
Унеся с собой боль и одиночество,
Пусть останется только память
О том, что мы был любимы,
Богом любимы и близкими. Да будет так!

Красиво… Юра был уверен, что красиво. Константину обязательно понравится! Вернее… понравилось бы. К великому сожалению, но оценить работу ученика у старика не выйдет – прямо в тот момент, когда Юра перечитывал собственное творение, в спину его грубо толкнули. Бумажка с молитвой вылетела из рук, а ветер – словно был в сговоре – подхватил лист, и забрал с собой в неизвестные края. Юра резко обернулся, страх дал хлёсткую пощёчину, а когда увидел два красных обеспокоенных глаза… Всем нутром почуял, что не к добру.
Птица очевидно торопила мальчишку. Укала, толкала сильными лапами, всем своим видом кричала: «Беги! Тебе нужно в храм!».
Юра… побежал. И хотя не понимал, но чувствовал – дело серьёзное. Тем более, когда такое существо торопит… с того момента, как он встретил огромную белую сову в храме, понимал, что она – совершенно необыкновенная птица. Быть может, это и не Боженька (как он подумал тогда), но и не просто животное. Что-то прекрасное! И хотя сова в тот миг вынуждала его взять в руки то кровавое нечто… она не тронула Юру и совершенно не обидела. Выходило… стоит её слушаться. Юра послушался в тот раз, - когда она неким безмолвным образом попросила не рассказывать священнику о встрече – послушался и сейчас, когда она вновь безмолвно просила поспешить.
Он поспешил, и…
Увидел, как умер священник.
Такое, увы, не забыть.
Он продолжал сжимать в руках записку, что висела на двери храма.  Подчерк священника говорил сам за себя – размашистый, истеричный. По нему легко определить состояние Константина – определённо, он находился в ужасном состоянии, когда писал это.  Но почему?
Вообще, Юре не было никакого дела до подобных вопросов – его душили слёзы. Горло словно кто-то сжимал огромной лапищей, голова трещала, обида, боль и неясная злоба теснили душу мальчика – ещё немного, и ничего внутри не останется.
Лишь невыносимая боль.
 Он сжал записку в руках, прижал к груди, и посмотрел на небо.
 За что? Почему? Отчего господь так жесток?
Юра никак не мог понять, чем заслужил подобное. Сначала бабушка, потом отец, следом и мать пропала. Теперь священник…
Неведомо для ребёнка, но он чувствовал, что из-за Константина расстроился куда сильнее, чем из-за родителей. И нет – дело не в том, что родители его, вроде как, пропали, а Константин определённо умер… Как бы дико это не звучало, но Юра был готов на обмен с Боженькой.
Забери маму или папу… забери кого угодно! Но верни мне Константина… - молил он про себя.
Но разве есть какой толк в мольбе? Если бы был – Юра в таких ситуациях не оказывался…
Долго оплакивал мальчик умершего. Несмотря на уличную темень, сидел у ног трупа, гладил ледяную морщинистую ладонь, и касался ею своей щеки. Более бояться ему нечего…
Когда Юра окончательно продрог, он решился отнести Константина в храм. Кто знает, вдруг, в тепле оживёт? В таком случае, следует печь затопить… Юра знал, как это делается, потому уверенно схватил Константина за руки.
Потащил…
Но протащил тело священника недалеко – тот оказался тяжёлым. Запыхавшись, Юра выпрямил спину, потянул носом морозный воздух, и…
Вдруг он понял, что священник теперь -  не бледное тело старика… священник он сам! И следует брать себя в руки.
Он сел на корточки перед телом, потянулся к груди ледяного Константина, и снял с него крест.
Надел себе на шею. Прямо так – не вытирая от алой крови бывшего священника. Ледяной крест обжёг кожу, кровавая полоска потянулась вниз по телу, заставляя вздрогнуть. Юра погладил Константина по редким седым волосам, поцеловал в лоб, и…
Побежал в сторону деревни.
И хотя он теперь хранитель храма… всё ещё маленький мальчик. Нужно найти кого-то из взрослых, рассказать, и похоронить того, кто заменил ему всех родных.


      Поначалу Юра бежал в сторону дома. Бежал недолго… Не смотря на очевидное переутомление, сил в его маленьком теле было много.
А чему удивляться?
Теперь он хранитель храма, теперь: священник. Боженька хотя и не помог, но наделил его новой силой. О таком понятии как стресс Юра даже не подозревал.
Он остановился возле собственного дома резко. Затормозил так, что чуть не свалился лицом в снег. Тяжело выдохнул, огляделся, и…
Вдруг понял, что домой идти совершенно не хочет. И хотя мама до сих пор не нашлась, и очень хотелось бы верить, что сейчас она занимается привычными делами в кухне, Юре не хотелось её видеть.
А какой в матери толк?
Никогда не хотела слушать, ни разу в жизни не поддержала должным образом. Что сумеет сказать, когда узнает, что Константин отдал Богу душу? Что-то вроде: «О, ну оно неудивительно, он же старый!»
Ну уж нет…
Юра понимал, что разговор такой случится, но готов к нему не был. Поджав губы, он оглядел заснеженные крыши соседских домов, и вдруг понял, чьё общество ему нужно. Кто сумеет подобрать правильные слова, кто поддержит, поможет затащить Константина в храм, и даже, возможно, оживить сумеет…
Лёгкая улыбка коснулась его губ, а новая и такая необходимая надежда осветила дорогу, когда он отправился в сторону дома Марьи.
Ну, разумеется – Марья!
Марья и Константин – вот имена тех людей, кто был ближе Юре, чем родные родители.
Он побежал в сторону её дома, и очень удивился, когда услышал, а потом и увидел у ворот толпу…


     Демид стоял к Марье так близко, что соседи несколько раз попросили не рисковать. «Отойди!», «Не геройствуй!», «Она – убийца!», и всё в таком духе. Сам же Демид либо отмахивался, либо отвечал что-то отрывистое: «Нормально», «Не боюсь её!».
Он стоял возле Марьи с особенно гордым видом. Марья могла бы коснуться его ботинок, если бы захотела… но она не хотела. Так и лежала на снеге, свернувшись, словно котёнок, и тихонько надеялась.
Сейчас… вот-вот… Демид дочитает мои исследования, и они всё поймут… Обязательно…
Но народ, кажется, в восторге от записей лекаря не был.
Когда Демид вернулся из дома Марьи, он вытянул руку с бумагами вверх, и объявил:
«Сейчас узнаем, что она там настрочила!»
Следом он вышел за забор, встал прямиком у лежавшей Марьи, повернулся лицом к людям, и начал читать.
И… читал.
Иногда сбивался с ритма. Прочищал горло, и вновь читал. В некоторых словах путался, часто неверно ставил ударение. Читал он… откровенно говоря плохо. Никогда не стать ему оратором. В прочем, он, наверное, и не собирался. Читал, потому что был обязан. Или… хотел помочь Марье? Или, быть может, сам надеялся, что она окажется не причём? Кто же знает… Однако как бы-то не было, Марья тоже не была ни хорошим оратором, ни выдающимся писателем. Её исследования оказались запутанными, а самое важное – что Марья нашла тела в лесу – не записала. Писала лишь о грибе, Тамаре, сове, и о годах. Годы-годы-годы… Поначалу народ слушал, однако продлилось это недолго – определённо, им надоело. Сначала из толпы послышалось лишь неуверенное:
 - Хватит! Там нет ничего важного!
А следом недовольства становились ярче:
 - Прекрати читать эту чушь!
 - Это её не оправдывает!
 - Убийца-убийца-убийца!!!
Понимая, что положение Марьи лучше не становится – а-то и наоборот – пришлось попробовать выкроить для себя право голоса.
 - Послушайте…
Марья воспользовалась тем, что Демид никак не мог прочитать одно из слов, и медленно поднялась на ноги.
 - Люди… послушайте меня!
 - Зачем? – Ева зло ухмыльнулась.
 - Затем, что даже если вы не верите мне… должны понимать: наступили новые времена! Если вы думаете, что я убийца… пускай! Вы можете погубить моё тело, но не смейте так поступить с исследованиями…
Марья затаила дыхание. Послушают ли? Поймут? Сумеют ли осознать, насколько это важно? Она буквально перестала дышать – понимала, что сейчас решается не только её судьба, но и судьба всего народа. Если бы они поняли, если бы они…
 - Замолчи!!!
Лидия вырвалась из толпы, но ближе не подошла – боялась. Она вздёрнула подбородок, бросила на Демида взгляд, ища в кузнеце защиты, и неожиданно хладнокровно сказала:
 - Ваши исследования до добра не доведут! Ни они, ни любой интерес ко всякому бреду! Жили как-то до вас, проживём и после. Не смейте лезть в дела божьи!!!
Марья опешила, - Лидия… о ком вы? Какие «наши»? Это исследование я проводила одна, и…
Женщина поджала губы, - Ты погубила Ангелину!!! – взорвалась она, - Погубила мою девочку! Это ты вложила ей идею в голову о других мирах, ты…
Марья мотнула головой – резко и неестественно. Осознавая, что не стоит отвечать, она-таки не сдержалась:
 - Ангелина ушла сама. Я не говорила с ней до этого, лишь видела, как она и Виктор уходили в лес. Я пыталась её остановить! Но она была настроена серьёзно. Разве моя вина, что девочке было сложно в родном доме? Разве это я…
 - Замолчи немедленно!!! – Лидия разрыдалась, - Это ты её убила! Ты!!! А теперь ищешь оправдания. Лучше бы ты умерла!!!
 - О чём вы говорите? – скотовод Зоя впервые подала голос.
Она не стала отделяться от народа, но голос её звучал уверенно:
 - Марья, о каком грибе ты писала? Ты хочешь сказать, что убивает… гриб? Или кто? Сова? Это же… Ты сама не понимаешь, как это звучит?
 - Нет-нет… - Марья всхлипнула, - Гриб убивал, но не в эти годы. В прошлом. А сова… это не совсем птица. Это… демон. Права была Тамара! Сова-демон убила Тамару, Антона, и продолжит убивать, если мы её не остановим, и не объединимся! Вам нужно взять себя в руки. Вам нужно…
 - О чём ты, убийца? – послышался относительно заинтересованный голос одной из соседок.
 - Время. – объявила Марья, пытаясь сконцентрироваться на самом важном, - Как вы могли понять из записей,  -  гриб может  помочь его отследить! Я выяснила год, и…
 - Мы поняли. – Ева раздражённо дёрнула щекой, - Зачем нам это?
Марья от шока пошатнулась, и отступила назад. Герман моментально оказался сзади – не давая уйти. Почувствовав его затылком, Марья замерла. Попробовала объяснить:
 - Но ведь мы никогда его не знали… не знали, когда придёт весна, когда наступит рассвет. Не знали, сколько поколений в мире до нас жило! Не хранили ничего, а если бы…
 - Зачем нам это делать? – Демид поморщился, до сих пор сжимая работы Марьи в руках.
 - Но…
 - Нам плевать! – послышалось из толпы.
Марья сжала руки в замок. Несколько из-за того, что замёрзла (а она замёрзла!), сколько ради того, чтобы скрыть дрожь. Попробовала объяснить:
 - Но знания… время… вы понимаете, какие перед нами открываются возможности. Возможности в изучении наших тел! В выращивании овощей, в слежке за природой!
 - Природа не хочет, чтобы за ней следили! – выплюнула Лидия, - Подумала вмешаться в дела мира? Ты кто, вообще, такая?!
 - Она убийца! Убийца!!! – начала скандировать толпа.
Демид махнул рукой, в кулаке сжал бумаги – все те записи, что так тщательно выписывала Марья. И старые, и новые, и те, что нашла в архиве… Он смял их, и кивнул Герману.
 - Спички есть?
Тот просиял. Бросил коробок кузнецу, Демид их ловко поймал, и…
Мгновенье, яркий огонь вспыхнул, уничтожая собой все труды Марьи. Языки пламени неестественно извивались, цвет у огня был чудным – красно-зелёным. Марья до адской боли прикусила щеку, почувствовала железный вкус крови, но и слова не сказала – боялась так, что болели кости.
Когда огонь сожрал почти все бумаги, Демид истерично бросил их на снег. Тонкая надежда проскочила через грудь лекаря – вдруг, хотя бы жалкий клочок уцелел? Но нет – странному огню снег не помешал – съел все, даже пепла не оставил.
Марья проглотила боль. Опустила голову. Хотела продолжить народ убеждать, но Демид сказал вперёд:
 - Все эти твои грибы и годы… Полный бред. Нам оно не нужно.
 - Но… почему?
 - У нас и так всё хорошо. – Толик поджал губы.
 - Права Лидия: жили как-то и без этого. Это… от дьявола! – Демид пожал плечами.
 - Но… - Марья почувствовала, что воздух кончается в лёгких, - Столько возможностей…
 - Это к беде. И совы и грибы… В тебя бес вселился!
 - Бес-бес-бес! – голос толпы становился плотнее и тяжелее, - Демон! Убийца! Кровопийца!
 - Если за временем не следить – его и не будет. Зачем нам время? – Ева вдруг резко обернулась, а развернулась уже с косой для летней травы в руках, - Нам оно не нужно. Чего ради нам это «время»? Чтобы знать, когда придёт смерть? – её глаза медленно начали звереть – налились кровью, - Ради этого ты убила моего мужа, чёртова ты сука?! Чтобы следить за своим чёртовым временем?! Сдохни!
Ева бросилась на Марью.
Время – если оно существовало… - замедлилось. Кровь бурлила в венах, тело лекаря дёрнулось само. Она диким зверем попробовала отскочить, но, увы… Герман оказался быстрее. Он сжал руки Марьи, превращая тело её в мишень, но…
 - Мама!!! Мама!!! Ты тут!
Все мигом обернулись на голос мальчишки. Юра остановился, огляделся, и как только увидел Марью… руки его сжались в кулаки.
Более на мать он не смотрел – не хотел её видеть.
 - Марья… - прошептал он, и бросился на Германа.
 - Отпусти её!!! Отпусти!!!
Но добежать суждено не было… Ева перехватила сына, прижала к себе, и прошептала так тихо, что слышал только он:
 - Иди домой, Юра. Не до тебя сейчас…
 Мальчик вырвался из её рук. Посмотрел с такой ненавистью, что внутри Евы всё похолодело.
А ведь она и не подумала, что от мужа у неё кое-что осталось… Вернее: кое-кто. О сыне Ева давно забыла... А помнила ли когда-то? Она начала злиться:
 - Домой иди. Живо. Чего ты сюда, вообще, припёрся?!
В глазах его встали слёзы, - Константин умер! Он умер! Он лежит у храма весь в крови! Мне нужна Марья. Нужна!!! Она оживит его, и… - он резко замолчал.
Говорить о том, что так жаждет прижаться к лекарю? Так мечтает о словах поддержки? Сказать о своих чувствах, пока на тебя смотрит вся деревня?
Ни за что.
Он махнул рукой в сторону храма, - Помогите мне! Его нужно отнести в храм! Нужно…
 - Ты и священника убила?! – Ева покрепче взяла в руку косу, - Ты…
Услышав новости о смерти священника, народ окончательно слетел с катушек. Люди более не сдерживались – пошли в наступление. Герман продолжал крепко держать лекаря, а Марья…
Почувствовала, как конец косы вонзился вниз живота.
Ещё удар.
Ещё и ещё.
В неё летели ножи, о голову её разбили бутыль, кровь заполнила лёгкие.
Последним, что видела Марья, было разъярённое лицо Евы. А последним, что слышала – хриплый и полный отчаяния голос Юры.
 - Не смейте!!! Не-е-ет!!!
Убегай, малыш… Беги… - последние слова Марьи, увы, не дошли до мальчика. Сердце её остановилось от боли.
Но боли за кого?

      Юра упал на колени. Иглы ели наверняка больно вонзились в ладони, но физической боли он не чувствовал – лишь душевную. Ветер давным-давно растрепал когда-то расчёсанные волосы, снег огромными хлопьями падал с неба, кожа покраснела ни то от холода, ни то от ярости, что разрывала грудь. Юра даже не заметил, как оказался в лесу… Поняв, что Марье не помочь, он убежал туда, куда несли его ноги.
И вот – он здесь…
Он так сильно старался помочь Марье… Пытался защитить своим телом, дёргал мать за рукав, кричал, что только было мочи:
 «Марья его не убивала!», «Он сам себя убил!», «Не смейте! Не трогайте!»
Но был ли в крике его смысл?
Ветер продолжал бушевать. Чёрные облака кружились с невыносимой скоростью. Наверняка мальчик бы испугался, если бы всё самое страшное уже не случилось.
Любимые люди оставили его…
Мог ли он как-то повлиять? Что было бы, не побеги он к дому Марьи? Как бы всё случилось, если бы не рассказал он соседям о смерти Константина? Осталась ли Марья жива? Выходило, что это Юра виноват в её смерти?
Нет…
В глазах у него потемнело – боль разрывала мальчишку на части.
Мог ли он остановить жесточайшее убийство, которое пришлось наблюдать? Сумел бы защитить лекаря? Кто знает… Юре пришлось бежать от разъярённой толпы, когда в попытке защитить лекаря кто-то вонзил нож в его плечо.
Он убежал…
Так позорно и так по-детски. Имеет разве права? Теперь он -  хранитель храма. Он должен защищать народ! А не сбегать со страху…
Кем он стал? Почему не защитил?
Тучи сгущались не только в небе – в душе его не осталось и капельки света.
Лишь суровая ледяная тьма – зимнее вечное проклятье.
Теперь он навеки один…
Как же сильно он ненавидел людей – как сильно презирал мать. Ненавидел он всех и вся – такого ещё не было! Упав на колени, он  вдруг резко поднялся, раскинул руки, и закричал так, что птицы, что таились в лесных деревьях, резко взмыли в воздух.
Ветер кричал вместе с ним.
Вихрь подхватил мальчишку, и он почувствовал, как ноги перестали касаться земли.
Он завис в воздухе…
В груди вдруг заклубилось тепло. Что-то яркое заискрилось перед глазами. Красные огоньки вылетали прямо из его груди – груди, где висел крест бывшего священника…
Он почувствовал резкую и тупую боль – такую, словно кто-то сдирал с груди его кожу. Красные яркие огни застелили весь обзор. Боль, страх, паника, и…
Отпустило.
Юра почувствовал, как из груди его словно что-то… родилось?
 Тепло…
Резкая боль в очередной раз пронзила мальчишку, мгновение, и он резко упал на спину. Что-то внутри хрустнуло, из глаз брызнули слёзы.
Он широко распахнул глаза, и…
 - У? 
В воздухе над ним зависла птица.
Не такая большая, которая была у Константина – куда меньше… Но не менее прекрасная. Перья её были рыжими, глаза ярко-зелёными – как весенний папоротник в лесу. Размах крыльев впечатлял – из-под них образовывался ветер. Пах он соснами и хвоей.
 - Это ты… из меня… вылезла? – запыхавшись, спросил мальчика.
 - У-у…
Юра сразу понял ответ. Но… как? Ведь она не говорила – лишь укала, подобно той сове в храме. Это же… просто птица? Или…
Не «просто»… всем своим нутром он понимал, что отныне навсегда связан с этой совой.  Не смотря на боль во всём теле, он сел, и протянул к ней руку.
 - Ты… это я?
 - У?
 - Ты…
Он коснулся груди, и вдруг почувствовал такое необходимое облегчение. Эта сова лишила его боли… она забрала с собой все муки, и отделилась. Теперь Юра свободен! Дышать стало легче. Позволив себе улыбку, он поднялся на ноги, и предложил сове сесть на плечо.
Она села.
 - Ты красивая… - сказал Юра, - Очень. Мне кажется… или ты мальчик?
 - У…
 - Нужно дать тебе имя. Но если ты… это я… пускай у нас будет одно имя на двоих! Юрочка! Тебе нравится?
Глаза совы свернули.
 - Юрочка… - он смахнул заледеневшие на морозе слёзы, - Я тебя люблю…

Иногда демоны выходят за границы своего мира и требуют дань — множество душ, чтобы укрепить свою силу. В определённые циклы они создают фамильяра не из металла или плоти, а из самой тёмной части души выбранного человека. Демон находит того, чья душа полна боли и пороков, и вырывает из неё самое гнусное, самое тёмное — ту часть, что человек сам старается не замечать. Из этой тени – души - рождается фамильяр — существо, наполненное злобой и коварством. Фамильяр действует в тенях, совершая дела, на которые не способен сам человек — разрушая и сея страх. Это никакой не спутник, а тёмное отражение души, связующее звено между человеком и бездной, которое нельзя отпустить и нельзя победить без великой борьбы. Это – концентрация всего плохого, что было в человеке. Такого фамильяра и «фамильяром» назвать нельзя. Чистое зло.