Подранки. Горечь желторотая ч. 6 гл. 1 18 плюс

Демонстрируются сцены жестокости и насилия. Ограничения 18 плюс

Основано на реальных событиях (из воспоминаний узников концлагеря "Саласпилс").

Часть 6 Саласпилс

Глава 1 Детский барак

Я не знала, что стала считаться уже взрослой девочкой в свои 10 лет. Не смотря на это, я до сих пор верю, что существует фея. Если бы сейчас она прилетела и спросила меня: «чего тебе больше всего хочется?», я бы ответила: «чтобы закончился ужас и я снова могла бы говорить».

Я не онемела, а просто само собой перестала разговаривать от переживания постоянного ежедневного страха, ужасного холода и голода. Сейчас, в эти два-три часа глубокой ночи, что нам позволили отдохнуть, - коротенький кусочек времени, когда не выполняю тяжелую работу по уходу за детьми в нашем детском бараке, я могу тихонько полежать и дать передохнуть моим натруженным ножкам и ручкам. Вот теперь я смогу вспомнить о маме, папе и сестренке. Но я не заплачу. Ведь слез больше нет. Их вытравили, выбили из меня те, кто убивает детей в этом концлагере день за днем - каждый божий день.

***

Наша деревенька затерялась в глубокой лесной чаще, и до 1942 года ее жители только-только начинали привыкать к «войне», до конца еще не понимая, какие ужасы им вскорости предстоит испытать. Но этот черный день все же наступил, когда фашисты ворвались в нашу деревню, прошлись по дворам, вытолкали из домов всех баб и ребятишек, загнав их, словно скот, в огромный сарай, а оставшихся стариков и старух перестреляли прямо во дворах, дабы не подались к партизанам.

В сарае было очень тесно и страшно. Мамка, как и другие женщины, плакала и причитала, шептала молитвы, крепко обхватив руками и прижимая к себе меня и годовалую сестренку.

«Господи! Точно нас сожгут. Помоги, Господи, убереги, не дай погибнуть в муках огненных! Душу мою к тебе возношу, на тебя уповаю, молю тебя, за деток прошу, не за себя. Не дай им сгинуть в огне чудовищном, Господи!»

Нас продержали в сарае всю ночь, а наутро выгнали, затолкав по полуторкам и конным подводам, и привезли на станцию, а там погрузили в эшелон и повезли. Куда, зачем, мы еще не знали. Но лучше бы не знали никогда.

От страха и переживаний о неизвестности нашего будущего кушать совсем не хотелось, но очень хотелось пить. В краткие минуты остановок поезда мама и другие женщины осторожно выглядывали в маленькие, зарешеченные стальными прутьями окошки и просили у людей снаружи бросить нам в окно снега. Какое это было счастье, когда в узенький проем кто-то добрый и смелый закидывал нам снежный ком или ледышку! Мы могли хоть немного утолить жажду.

Наконец, на какой-то станции поезд остановился окончательно. Я даже смогла прочитать название остановки: «Саласпилс». Нас выгнали из вагонов, построили в колонны и погнали пешком. Мы шли, шли и шли. Где-то сзади то и дело раздавались выстрелы и истошные крики. Но оборачиваться назад нам было не велено. Мы только догадывались о том, что всем слабым и немощным дорога с нами была заказана, и только страх остаться убитыми на обочине, в овраге или на опушке леса придавал силы идти дальше.

Мы осознали, что неминуемо приближаемся к цели нашего путешествия, когда уже издалека почувствовали тяжелый удушающий отвратительный запах и увидели на горизонте огромные трубы с вырывающимися из них черными клубами дыма, застлавшего все небо до самого горизонта. И даже не могли себе представить, что в итоге нас ждет.

А дальше…я старательно пытаюсь все забыть, но никак не получается. А слез все-равно нет. Их вытравили, уничтожили те, кто убивает меня день за днем, каждый божий день.

***

Детям приказали построиться отдельно от взрослых, сообщив, что мы пойдем в специальную баню. Матери, еще на что-то надеясь, вцепились в малышей, отказываясь выпускать из рук особенно грудничков и маленьких, кто еще не умел ходить. Всполохнулись истошные вопли, визг и стенания, в воздухе застыл звенящий душераздирающий вой, будто сама душа отказывалась верить и протестовала против такого немыслимого зверства нелюдей в форме со свастикой. Дети и матери кричали, плакали, взывали к жалости, но тщетно.

Фашисты не собирались ждать. Вырывали детей из рук матерей силой, а кто сопротивлялся, избивали прикладами, дабы причинить больше боли и увечий, или убивали.

Мама крикнула на прощание: «Доченька, береги сестренку, не потеряй ее».

А я крепко вцепилась в сестру. Мне было очень тяжело ее держать, но я крепилась, терпела. Ведь если я ее выпущу из рук, то могу и потерять в этой неразберихе.

Взрослых построили в колонну и увели, и маму я никогда больше не увидела. Мне потом рассказали, что наших мам убили и сожгли в печке с огромной страшной трубой.

А нам, детям, приказали полностью раздеться. На улице зима, мороз и ледяной ветер, но, стуча зубами от холода и страха, мы скинули с себя одежду в надежде, что придем в теплую баню и согреемся.

Голые, замерзшие, мы вошли в барак-баню. Там было очень холодно, вода в больших чанах была жутко ледяная с плавающими в ней ледышками.

Громкими окриками и угрозами нам приказали мыться холодной водой. Дети плакали, отказывались, но кулаки и плетки знали свое дело. Мы кое-как помылись, поливая друг друга морозильной водой, затем нас обсыпали противным едким порошком и приказали снова одеться и построиться.

Так, еле передвигая задеревеневшими от холода ногами, мы добрались до детского барака. Внутри огромного помещения на трехъярусных нарах лежали и сидели, прижимаясь друг к другу, дети разных возрастов – от грудничков до 10-12 лет. Старшие выполняли роль нянек у самых маленьких. И ни одного взрослого.

Больше всего меня удивила тишина. Никто не разговаривал и не плакал. Только лихорадочно блестевшие детские глазенки были устремлены на нас, вновь прибывших детей. Нам приказали найти место на нарах и не торчать у входа. Да мы и сами мечтали, наконец, где-нибудь пристроиться, чем-нибудь укрыться, прижаться друг к другу замерзшими маленькими телами и попытаться кое-как согреться.

И снова в нашем детском бараке главенствовала тишина. Дети сидели, как мышки, боялись обнаружить себя, поэтому и не плакали, даже если от голода не было силенок, кожа на ручках и ножках превратилась в тонкий пергамент, а живот распух и посинел. Но мы, вновь прибывшие, еще не знали, что каждый день сюда приходят злые дяди в белых халатах, выбирают с десяток детей и уводят их в медицинский барак, откуда назад уже никто не возвращается.

Продолжение следует.