Приглашение на казнь

Едва прослышав, что в ДК ГЭС-2 состоится летний фестиваль «Жалкая осень», я тотчас же решил принять в нем участие  - столь велико реноме летних фестивалей, организуемых этой институцией; -  вспоминается прошлогодний фестиваль «Скучное лето», - проведенный с подлинным блеском.
Темой грядущего фестиваля явился феномен жалости, в наше переходное время нуждающийся во всестороннем осмыслении и ребрендинге.
Из трех направлений проведения исследований:
- жалость к себе;
- жалость в ближнему;
- жалость к вещам
больше всего меня захватило последнее, ибо о первом я и сам изрядно сведущ, а второе меня не интересует вовсе.
При постановке задачи куратором проекта жалость к вещам трактуется однозначно отрицательно путем вставки  термина «ненужные», хотя правильнее было бы ввести дистинкцию  «не употребляемые», которые могут сохраняться по двоякой причине:
- так как могут понадобиться в изменившихся обстоятельствах, притом, что наше будущее не известно;
- поскольку в них живет память о нашем прошлом, которая нам дорога.
Видимо, именно против последней причины и направлен пафос проекта «Жаль выбрасывать», ибо его кульминацией является казнь «ненужных вещей».
Едва человек вышел из природы, как его жизнь без вещей стала невозможной. По мере исторического развития количество необходимых вещей все время росло. В настоящее время вещи нас окружают, как вторая - рукотворная природа, и мы к ним привязываемся, как к любимым домашним животным, и переживаем, видя, как они стареют – физически и морально. Что же – всех их под нож? Нет, не все. Ведь старые вещи наполняют исторические и технические музеи, привлекающие миллионы зрителей; мини-музей неплохо завести и у себя дома, особенно сейчас, когда пиетет к традиции приходит на смену неумеренному прогрессизму.
Вместе с тем, это не значит, что надо влачить за собой весь хлам своей жизни; ценность хранимых вещей нужно постоянно пересматривать. Поэтому главным актором проекта «Жаль выбрасывать» является не палач, а судья, и зрители в роли присяжных заседателей. Итоговый же эффект данного  проекта будет определяться тем, какие предметы будут представлены на суд.
Что выбрать мне?
На первый взгляд, такой проблемы нет, моя квартира заполнена вещами, которыми я не пользуюсь. Правда, они либо изношены, либо поломаны, либо утратили свою функцию.
Тем лучше: публичное, напоказ,  уничтожение вещей, пригодных к использованию, может быть воспринято, как протест против «общества потребления», а зачем нам эти левацкие штучки?
Итак, пройдемся по кандидатам на уничтожение.
Мебель.
 Имеются два венгерских кресла, рассыпающиеся при попытке на них сесть. Есть продавленный чехословацкий диван-кровать, опрокидывающийся при попытке на него лечь. Они, однако, хранят память о тех трудностях, с которыми было связано их приобретение в 1968 году – они были остро дефицитны. Кроме того, публичное уничтожение мебели – в Современном Искусстве уже не новость. Лет десять тому назад я принял участие в интерактивной инсталляции в галерее «Этерна».  Большой зал со слабым искусственным освещением был заполнен старой мебелью; каждый посетитель, выбрав инструмент по вкусу – топор, лом или гвоздодер, мог сокрушать ее, пока не надоест; мне надоело скоро.
Нет, мебель я не понесу!
Одежда.
 Ненужной одежды у меня довольно много. Вот, например, гэдээровское зимнее пальто. Мне крупно повезло: его покупку я выиграл на работе в лототроне при большом количестве претендентов; грех было отказываться. Однако я в нем не ходил: зимы были мягкие, а пальто было нескладное, длиною до пят; - я в нем выглядел, как красноармеец времен Гражданской войны. Тем не менее, я его хранил на случай ядерной зимы, которая  - неизбежное следствие термоядерной войны, которая, казалось, должна была наступить вот-вот. Может  быть, отнести пальто? Пожалуй, нет, - угроза ядерной зимы никуда не делась.
Одежду не понесу; Оставлю это женщинам.
Техника.
Здесь претендентов много.
Электробритва, которой не пользуюсь с тех пор, как отпустил бороду, - тридцать лет. Ее немного жалко: -  брила чисто. Но она не обеспечит сценический эффект при уничтожении: ее достаточно притопнуть каблуком.
Портативный транзисторный приемник не годится: его даже не жалко.
Пленочный фотоаппарат служил мне долго и исправно, и я продолжал им пользоваться даже в цифровую эпоху, пока его в Лондоне не оскорбил один японец; когда в густой толпе я снимал смену караула у Букингемского дворца, этот нахал принялся демонстративно рассматривать мою камеру, как будто видит такую диковину впервые; чтобы впредь не подвергать беднягу подобным унижениям, пришлось его отправить на пенсию. Пусть отдыхает.
Механическая пишущая машинка.
Мне она дорога тем, что в 90-х я на ней одним пальцем печатал письма в газеты на острые политические темы, а «Независимая газета» даже их печатала. Но обречь на уничтожение столь совершенный механизм рука не поднимается, оставлю ее, как экспонат личного технического музея.
Механический будильник производства 2 го Московского часового завода прославился не только невиданными надежностью, долговечностью, точностью и ударопрочностью, но и красивым дизайном; оставлю его, как украшение.
Настенные электрические часы были мне подарены моими сослуживцами к пятидесятилетнему юбилею. Их дизайн  абсолютно бездарен: прекрасный циферблат с позолоченными римскими цифрами врезан в обечайку квадратной формы, украшенную по  периметру убогим пластиковым орнаментом. Однако их ход сопровождался тихим и приятным постуком, под который легко засыпалось. Эти часы мне прослужили много лет, напоминая мне о коллективе, его подарившем; они как бы длили время, в которое были мне подарены, - время вершины моей биографии. Поэтому, когда они остановились, я был сильно опечален, пытаясь их оживить, но это мне так и не удалось. Их равнодушное око мне говорит: кончилось твое время! Ах, так? Тогда и ты тоже станешь кандидатом на казнь!
История приобретения портативного телевизора «Электроника» имеет оттенок подлинной фантастики.
В результате развода наш общий телевизор остался у жены, а для приобретения нового денег у меня не было: их хватало лишь на самую скромную еду. А в то же время в телевизоре происходили удивительные вещи: Алан Чумак «заряжал» воду, экстрасенс Анатолий Кашпировский удаленно лечил телезрителей; Лёня Голубков обучал народ бизнесу, а я ничего этого не видел; жизнь проходила мимо.
И вот однажды в невеселых думах я шел по Мансуровскому переулку. Злая январская поземка гнала по мостовой разнообразный мусор. Вдруг одна смятая в комок бумажка, катившаяся по обледенелому асфальту, что-то мне напомнила. Бросившись за ней вдогонку, я ее нагнал, и, воровато оглянувшись, поднял, быстро засунув в карман. И лишь отойдя на приличное расстояние, ее вынул, и развернул: я не ошибся, - это были 100 долларов США. Осталось проверить их подлинность, в которой я почему-то был уверен, и в обменнике мне выдали 500000 рублей. В тот же день  за 350000 рублей я купил этот телевизор, 150000 оставил на еду.
Если его включить в сеть, он заработает, но ничего не примет. Он абсолютно бесполезен и некрасив. Он второй кандидат на казнь.
Осталось решить, кому из них отдать предпочтение: обе вещи хранят память об их дарителях; часы – о коллективе, лучше которого в моей жизни не было, телевизор – об удаче.
А фэр-то ке? 
                Июль 2025 г.