Книга 1 глава 7

                Глава 7

                Утром дева умывала
                Глазки влагой ключевой,
                В косы светлые вплетала
                Лучик солнца золотой.

                Пташки разные встречали
                Пробуждение земли,
                А над садом проплывали
                Тучки, словно корабли.
 
                И она заре навстречу
                Потянулась после сна,
                Косы ей легли на плечи,
                И запела песнь она:

                А меня, как птичку эту
                За собой любовь зовет,
                Манит к солнечному свету,
                В мир, где милый меня ждет!
               
Утреннее солнце застало наших путешественников в седле. Деревня, в которой они переночевали осталась далеко позади. Уже на постоялом дворе Леонтин узнал, что красивая девушка, которую он встретил, дочь весьма богатого аристократа, с которым он был знаком и состоял в приятельских отношениях. Ближе к вечеру друзья увидели замок господина фон А., который дружелюбно выглядел, возвышаясь над зеленым хаосом садов и огромных деревьев. Они медленно ехали вдоль полей, засеянных злаками. Солнце, которое уже клонилось к закату, бросало свои косые лучи на поверхность поля и весело играло на склонившихся от спелости колосьях. Радостное пение и шум привлекли внимание обоих всадников. На небольшом отдалении от дороги они увидели широкое поле, на котором как раз шел сбор урожая. Длинный ряд работников весело копошился на поле, громкие окрики надсмотрщика вклинивались в общий гвалт, и доверху груженые телеги, медленно поскрипывая, отправлялись в сторону деревни. Поодаль от этой сутолоки была видна пестрая группа почтенных людей, которая расположилась небольшим лагерем и наблюдала за работниками. Среди них Леонтин снова узнал ту красивую девушку. В этой группе выделялась в высшей степени странная худая фигура в длинном белом плаще верхом на белом коне, который свесил голову до земли. Эта странная фигура, восседая на своем «Росинанте», раздавала крестьянам приказы тоном проповеди, за которой всегда следовал взрыв смеха.
       Леонтин и Фридрих не сомневались, что зрителями были господа этой местности, а, так как их уже заметили, они передали лошадей Эрвину и направились прямиком к обществу, чтобы представиться.
Господин фон А. и его сестра, которая после смерти мужа переехала к своему брату, сразу же вспомнили о прежних дружественных отношениях между двумя домами и выразили свою искреннюю радость, приглашая Леонтина и его друга в свой замок. Девушка при этом сидела молча и все гуще краснела, она ведь их сразу узнала. Рядом с ней стоял довольно молодой бледный человек, в котором оба узнали того самого неистового танцора, который к тому же еще и музицировал. Его бросающиеся в глаза черты лица врезались в память Леонтина. Но сегодня в нем невозможно было узнать вчерашнего парня, он казался совсем другим человеком. Он смотрел просто, тихо и печально, и очень смущался при разговоре. Он был теологом, который по причине своей бедности, не мог продолжить занятия, а в замке господина фон А. он получал содержание, обрел друзей и родину, вдобавок он руководил в этой местности школьным делом. Рыцарь Печального образа напротив, так странно выглядел на своем белом коне во время приема и первого разговора, что Леонтин не мог отвести от него взгляда. Каждый, крестьянин, проходивший мимо него, благословлял фигуру хорошей шуткой, хотя он всегда энергично защищался. Леонтину с большим трудом удалось не вмешаться, хорошо, что тётя, наконец, попросила всех отправиться домой, и все разошлись. Странная фигура помчалась вперед галопом. Он нещадно бил клячу обеими ногами по ребрам, и вся его белая одежда шуршала, развеваясь на ветру. Все фермеры кричали ему вслед «УРА!» Господин фон А, заметивший удивление обоих гостей, сказал со смехом: «Это бедный дворянин, живущий на милости судьбы, странствующий рыцарь, который переезжает из замка в замок и особенно часто навещает нас, придворный шут для каждого, кто его увидит и сможет вынести, наполовину глупый, наполовину умный».
         Когда они шли через деревню, их сердечно приветствовали жители, не только подбрасывая вверх шляпы, но и сопровождая эти действия дружелюбными возгласами и взглядами, которые говорили о добрых и дружественных отношениях между хозяином и его крестьянами. Наконец, они вошли в замок, во дворе которого царила такая же веселая и простая суета. Все были заняты своим делом, так мило и по-хозяйски рачительно, что говорило в пользу хозяйки. Фридрих высказал свои наблюдения вслух, что очень польстило тетушке. Она не могла скрыть своей радости по этому поводу, ощущая какое-то утешение в домашней обстановке и удовольствиях от земледелия. Замок был новый, очень веселый, светлый и приятный. Обстановка в уютных комнатах не была выдержана в каком-то одном стиле, особого отбора не было, все выглядело так, будто все вещи были собраны из разных давно минувших времен. Стол в большой, просторной столовой был накрыт, и вскоре все радостно сели ужинать. Поначалу разговор не клеился, был косным и вымученным, как это всегда бывает в таких домах, где из-за отсутствия контакта с внешним миром укоренился некий устойчивый, неизменный образ жизни, для которого внезапное вторжение совершенно незнакомых людей, не только ничего не меняет, но скорее расстраивает их привычную монотонность. Господин фон А., высокий, серьезный человек, фактически настоящий педант, говорил мало. Его сестра напротив говорила много. Она была живая, деятельная женщина, достигшая, как говорится, лучшего периода жизни, а на самом деле худшего. Потому   что ее фигура и прежде прекрасные черты лица уже начинали приходить в упадок, если так можно выразиться. В это время опасного солнцеворота жизни красота становится угрюмой, ссорясь со своим земным престолом, где она правила полжизни, а теперь вынуждена вступать в тоскливое, безрадостное будущее, как будто сходит в могилу. Блаженны те редкие, великие женщины, которые не упустили время, а построили для себя иной мир религии и мягкости в спокойном средоточии духа! Они будут всегда на троне, будут вечно любить и будут любимыми вечно.
     Речь за столом зашла о воспитании детей, излюбленная тема всех женщин, на которую они больше всего любят поговорить, и в которой меньше всего разбираются. Тетя, которая только и искала случая проявить себя перед двумя незнакомцами, говорила об этом обычным тоном в духе просвещения, образования, обычаев и т. д. Однако, к несчастью для нее, в дело вмешался странствующий рыцарь, который до этого всей душой и телом отдавался поглощению пищи. Он включился в разговор как раз в тот момент, когда она чувствовала себя на вершине удовольствия от собственных высказываний. Он вклинился в ее тираду в высшей степени с комическими истинами, которые он выражал так необычно и эксцентрично, что Фридрих и Леонтин не знали, следует ли им больше изумляться остроте его ума или его безумию. Леонтин злорадно расхохотался. Тетушка, которая не располагала таким разнообразием идей, чтобы оценить по достоинству его чудачества, окинула его возмущенным взглядом, после чего он стал защищаться с философской напыщенностью, неся чушь и, наконец, сам глупо рассмеялся. Она проиграла; ведь оба гостя, в особенности Леонтин, почувствовали некую симпатию к загадочному странствующему рыцарю.
       Когда ужин закончился, Юлия должна была продемонстрировать свое умение игры на фортепиано, которому она отдавала много времени. Во время ее игры тетушка отвела Фридриха в сторонку и стала ему жаловаться, как ей жаль, что ее племянницу вовремя не отправили в резиденцию, где девушкам в специальных заведениях преподают правила хорошего тона, необходимые во взрослой жизни. Фридрих ответил ей, что придерживается иного мнения, и, что молодой девушке больше подходит жизнь вдали от светских развлечений. В этих знаменитых институтах детские особенности каждой девочки лишь обобщаются и искажаются тщеславием и безнадежным пристрастием к подражанию. Бедная душа становится наглой и копирует модель, которая должна подходить всем, пока, в конце концов, не остается ничего, кроме пустой модели. Уверяю вас, что всех девушек из таких заведений я сразу узнаю по их благовоспитанности, и когда я обращаюсь к ним, то заранее знаю, что они мне ответят, какую шутку они отпустят, какими будут их маленькие капризы и т. д.» Тетушка засмеялась, на самом деле не понимая, что Фридрих имел в виду под всем этим.
          Между тем, девушка запела народную песню. Тетушка перебила ее и стала уговаривать спеть что-нибудь приятное и разумное. Однако Леонтин, преодолев свое настроение, сел за фортепиано вместо девушки и сходу исполнил нежную, но такую слащавую песню, что Фридриху чуть было не стало дурно. Юлия смотрела на него во все глаза и во время песни погрузилась в глубокие размышления. Потом все отправились отдыхать.
          Спальня, которую приготовили для обоих гостей была чистой и приятной. Окна выходили в сад. Отсюда, через сад открывалась таинственная перспектива в бескрайнюю долину, погруженную в ночную тишину. Где-то вдали слышно было, как плещется горная река, поют соловьи, наполняя песнями окрестность. «А здесь прекрасное место» - сказал Леонтин, глядя в окно. «Мне кажется, что и люди здесь такие же», поддержал Фридрих. «Знаешь, когда я оказываюсь в таком узком кругу незнакомых людей, у меня возникает такое чувство, будто я смотрю с высокой горы на незнакомую, огромную ночную страну. Там текут тихие большие реки, тысячи чудес таятся повсюду, а душа вплетает счастливые, светлые дни в запутанные сумерки. Мне зачастую хочется больше никогда в жизни не встречать некоторых людей, и уж тем более не сближаться с ними, не говоря уже о случайных встречах».
 «Именно так», - перебил его со смехом Леонтин, - «Ты так говоришь, как будто ты снова влюбился. Но ты совершенно прав, я чувствую то же самое, и это просто вредно для честного сердца, которое так часто постоянно обманывают, в результате чего оно умирает. Ибо, когда в ту прекрасную, неизвестную ночь первого знакомства постепенно начинает проглядывать день, и кукарекают трезвые петухи, одно за другим исчезают возвышенные чувства. То, что стояло в ночи темным великаном, становится кривым деревом, долина, становится похожей на перевернутый древнеримский город, становится обычным полем, и вся сказка приобретает пошлый оттенок. Я мог бы быть набожным, как ягненок, и никогда не испытывать и намека на злую шутку, если бы все не было так глупо». Фридрих попенял ему: «Будь осторожен со своим высокомерием! Легко и приятно насмехаться над другими, но среди обмана и разочарований надо держаться великой, прекрасной веры в лучшее и возносить других на огненных руках, которые Бог дал только своим самым возлюбленным сыновьям" - "Я говорю тебе совершенно серьезно, — ответил чрезвычайно любезно Леонтин, — ты меня все еще хочешь обратить в свою веру, странный человек. Видит Бог, мне еще многое нужно изменить в себе, чтобы стать хорошим». 
       Утром местность волшебным сиянием лучилась за их окнами. Они поспешили в сад и были поражены красотой открывшегося пейзажа. Сам сад возвышался на холмах, словно свежая цветочная корона над зеленой зоной. Со всех точек открывался волнующий вид на страну, раскинувшуюся вокруг, словно панорама. Нигде не было видно никаких французских регулярных или английских естественных садов, но все вместе было чрезвычайно приятно для глаза, как будто сама природа хотела приукрасить себя бьющим через край изобилием.   
           Господин фон А. и его сестра, не последняя в этом деле, как мы увидим позже, вероятно, не без особого умысла, горячо и настойчиво просили своих гостей остаться у них подольше, и оба с радостью согласились на это приятное предложение. Но только когда постепенное совместное проживание переросло в привычку, они ощутили преимущества тихого, однообразного домашнего существования, и упивались вновь и вновь этим образом жизни, приносившим ощущение спокойствия и умиротворения в противовес миру хорошо воспитанных умов, в котором многие тщетно на протяжении всей своей жизни ищут свое место в красочном окружающем карнавале или даже в самой науке.   
    Когда солнце всходило над садами, горами и долинами, все в замке тоже рассредоточивались по всей округе. Господин фон А. выезжал в поле, его сестра и барышня возились во дворе и появлялись обычно только около полудня в чистой белой одежде. Фридрих и Леонтин все утро действительно жили на улице, в прекрасном саду. Спокойная жизнь оказывала на Фридриха самое благотворное влияние. Душа его находилась в абсолютном покое, в котором только она и способна быть, и как неподвижное зеркало озера, поглощать небо. Шелест леса, пение птиц вокруг него, это зеленое уединение, которого не хватало с детства, все вызывало в его груди то вечное чувство, которое погружает нас словно в центр всей жизни, где сияют все переливы красок, которые лучатся на меняющейся поверхности, создавая до боли прекрасную игру света. Все, пережитое и ушедшее в прошлое, снова проходит перед глазами, но воспринимается уже более серьезно и достойно, а буйное будущее расцветает, как рассвет, и так внутри нас возникает новый мир из предчувствия и воспоминаний, и мы вновь узнаем прежние картины и образы, но они крупнее, красивее и могущественнее и представлены в ином изумительном свете. Вот и Фридрих написал здесь бесчисленное количество песен и чудесных рассказов, которые возникали из самых глубин сердца, и это были чуть ли не самые счастливые часы его жизни.    
             В его уединенную мастерскую часто приходил господин фон А., но не засиживался у него подолгу, чтобы не отвлекать его от творчества. Казалось, он испытывал святую застенчивость ко всему, к чему человек относился серьезно, хотя, как отмечал про себя Фридрих, он ничего не понимал в поэзии. Он был одним из тех людей, которые, устав от однобокого воспитания и ряда болезненных переживаний, отказались от живой веры в поэзию, любовь, героизм и все великое и необычное в жизни, потому что это было как-то все неловко и неуклюже с его точки зрения и не вписывалось больше в новые временные рамки. Слишком уставшие, чтобы разгадывать все эти загадки, и в то же время слишком великодушные, чтобы вмешиваться в важное ничтожество других, такие люди постепенно холодно замыкаются в себе и, в конце концов, объявляют все суетой и притворством. Он полюбил своих гостей, которые всегда понимали и ценили его, по большей части блестящие замечания, которые он умудрялся возвести в высшую степень насмешки. Вообще эти двое были для него совершенно новым явлением. Когда он погружался в апатию, они встряхивали его, и он становился необыкновенно жизнерадостным, и получал настоящее удовольствие от их пребывания в замке. Между прочим, он был прост, честен и добродушен до странности, и Фридрих любил его невыразимо.
       Юлия продолжала, соблюдая строжайший порядок, помогать тетушке в домашних делах. В остальном она была тиха и, как и отец, не умела поддержать нормальный разговор, из-за чего ей часто приходилось слышать упреки от тетушки. Но непреходящая жизнерадостность и ясность ее ума разливались неудержимо по всему ее существу. Леонтин, с первой минуты глубоко взволнованный ее красотой, много времени проводил с ней, пел ей свои фантастические песни или рисовал ей пейзажи, полные авантюрных карикатур, деревьев и скал, всегда похожих на мечты. Но при этом он обнаружил, что она обычно не знала, что со всем этим делать, что она оставалась почти равнодушной к вещам, которые его особенно волновали. Он не понимал, что священная сущность женского ума состоит из нравственности и порядочности, что все потворство своим прихотям в искусстве и в жизни навсегда останется для нее чуждым. Поэтому он обычно становился нетерпеливым и тогда, в своей странной манере, разражался шутками и каламбурами. Но так как юная девушка была слишком мало начитана, чтобы следить и понимать эти скачки его ума, то вместо того, чтобы учить, он вел вечную войну в воздухе с душой, которая была подобна голубизне неба, в которой исчезают все чуждые звуки, но в непоколебимом покое изнутри рождается своя особенная богатая весна.
        Девушка, казалось, была в лучших отношениях с Фридрихом. Она с уверенностью и пониманием рассказывала ему о доме, о своем ограниченном образе жизни, показывала ему книги, которые она читала в библиотеке отца, и которая, в основном, состояла из сказочных путевых заметок и старых романов, переведенных с английского языка, и наивно делилась своими обрывочными отдельными впечатлениями по поводу прочитанного. Ее собственные слова часто содержали высказывания, обнаруживавшие такую глубину и полноту чувства и выходившие так странно далеко за пределы ограниченного круга ее жизни, что Фридрих часто стоял перед ней в изумлении, окунаясь в ее бездонные голубые глаза, и ему казалось, что через них он видит некое волшебное царство. Леонтин часто видел, как они часами гуляли вместе в саду, и, обычно, после этого весь день был испорчен, что было для него плохим знаком. 
          Красивый мальчик Эрвин, который был привязан к Фридриху с неописуемой преданностью, и здесь сохранил свои странности. Он также поселился в саду, и до сих пор не мог пересилить себя и переночевать в доме хотя бы одну ночь. Леонтин придумал для него фантастический костюм, хотя тетушка, находила это очень нелепой затеей и была против. Это было что-то вроде испанского камзола небесно-голубого цвета с золотыми цепочками. Белая шейка была обнаженной, изящный воротник окружал его прекрасную головку с темными локонами и черными глазами, которая покоилась, как цветок, над пестрыми украшениями. Поскольку Фридрих был более собран, он тоже уделял мальчику особое внимание. В нескольких разговорах он вскоре обнаружил поразительное сходство своего ума с умом Юлии в плане остроты и глубины. Но у Эрвина напрочь отсутствовало спокойное соотношение сил, как и ясность, освещающая все. В самой сокровенной глубине души, казалось, жила таинственная страсть, которая все время сбивала его с толку и грозила, в конце концов, погубить. В то же время Фридрих с удивлением заметил, что мальчику действительно нравилась религиозная направленность обучения. Поэтому Фридрих пытался исследовать его самые ранние жизненные обстоятельства, но мальчик молчал об этом пункте с непонятным упорством, даже с каким-то ежедневным беспокойством. Фридрих предпринял серьезные усилия, чтобы обратить его в христианство. Каждое утро, когда природа расстилалась перед ними во всем своем великолепии, он садился с ним в саду и знакомил его с великой, чудесной жизнью Спасителя и со временем заметил, что ум мальчика гораздо более восприимчив. к пониманию чудесного, чем повседневного и обыденного. С тех пор Эрвин внутри как будто стал тише, спокойнее и даже общительнее.
        В душе Юлии тоже произошли большие перемены, с тех пор как в их замке поселились незнакомцы. Кажется, с тех пор она выросла и стала заметно красивее. Она также начала проводить несколько часов в день в своей комнате. Из этой комнаты стеклянная дверь вела в сад; перед ним на балконе стояло множество высоких заморских цветов. Посреди этого чудесного мира ароматов и великолепия за золотой решеткой сидел пестрый попугай. Именно здесь находилась Юлия, когда все дела были окончены; она читала или писала, а Эрвин сидел снаружи перед балконом, играл на гитаре или пел. Такой однажды застал ее Фридрих, когда зашел за ней, чтоб пригласить ее на прогулку. Она просто рассматривала картину. Как он успел заметить с первого взгляда, это был незаконченный портрет молодого человека. Когда он вошел, она быстро прикрыла его и посмотрела на него пронзительным, загадочным взглядом — «Она кого-то любит?» подумал Фридрих и не знал, как на это реагировать.