Книга 1 глава 10

Глава 10
Старый, налаженный порядок жизни снова вернулся в замок. После многих просьб обоим гостям пришлось согласиться остаться еще на некоторое время, и каждый стал жить дальше по-своему. Фридрих снова был занят сочинением стихов в саду или в приятном лесу рядом с ним. Обычно его спутником была какая-нибудь книга из библиотеки г-на фон А., случайно попадавшая ему в руки. Там душа его была так невозмутима и безмятежна, что самые обыкновенные романы он воспринимал с тем благоговением и свежестью воображения, с каким мы читаем подобные вещи в детстве. Кто не вспоминает с удовольствием, что он чувствовал, когда читал первого Робинзона или рыцарский роман, от которых в его душе появлялись самые ранние юношеские томительные предчувствия, или предчувствие всей будущей богатой жизни; как все выглядело волшебно и каждая буква на бумаге оживала? Когда такая книга снова попадает к нему в руки после прожитых лет, он жадно ищет в ней прежнюю радость, но тот свежий, детский свет, который сиял тогда над книгой и над всей землей, исчезнет; образы, с которыми он был так близко знаком, теперь стали чужими и странными   и смотрят на него, как плохая деревянная гравюра, от которой ему хочется плакать и смеяться одновременно. Фридрих пролистывал эти книги живыми, любопытными глазами ребенка. Когда он затем отрывался от страницы, прекрасный пейзаж сиял отовсюду, образы, словно ветер, шуршащий по листам книги, появлялись перед ним в бескрайней зеленой тишине и вставали как живые, в их мерцающей дали; на самом деле ни одна книга не была написана настолько плохо, чтобы он не отложил ее, чувствуя себя отдохнувшим и вразумленным. Именно настоящие читатели пишут стихи с книгой и о книге, ибо ни один поэт не может подарить небо; он лишь предложит лестницу в небо с прекрасной земли. Тот, кто слишком медлителен, не умеет радоваться, не имеет смелости подняться по золотым, свободным ступеням, навсегда потеряет ключ к таинственным письменам, и ему будет легче копать или пахать, чем «бездельничать», занимаясь бесполезными вещами. Леонтин напротив каждое утро выезжал на охоту, если не просыпал, конечно, что с ним часто случалось. Он брал с собой ружье, пересекал поля и леса, переплывал несколько раз в день самые быстрые участки реки, и уже знал все тропы и тропиночки этой местности. Он также несколько раз возвращался в замок неизвестной дамы, но ни pазу никого не заставал дома. Каждый день он добросовестно посещал в поле нескольких странных, умных людей, с которыми познакомился во время своих поездок, привозил им нюхательный табак, который он брал специально для них, и часами вел с ними оживленные беседы. Он мало читал, особенно новые произведения, к которым у него была своего рода антипатия. Тем не менее он знал всю литературу вполне прилично. Потому что его странная жизнь сводила его по воле судьбы или против ее воли со многими интереснейшими людьми, и то, что он узнавал при этом, он осваивал быстро и в большом объеме. И он, и Фридрих почти каждый день навещали одинокого Виктора, чей небольшой дом, окруженный маленьким садом, находился прямо рядом с церковным двором. Там, под высокими липами, затенявшими красивый двор, они находили этого странного человека, заключенного в мастерскую, переполненную всякими инструментами: с долотом, сверлами, вертушками и другими бесчисленными ручными инструментами, как будто он хотел построить себе усыпальницу. Здесь он и работал каждый день, насколько ему позволяли его профессиональные обязанности, с неописуемым рвением и усердием, не спрашивая о мире, который находился по ту сторону церковного двора. Не имея никакого образования, он мастерил музыкальные шкатулки, искусственные замки, новые странные инструменты, а его ум, всегда беспокойный и активный в тишине внешнего мира, выдумывал странные изобретения, зачастую поражавшие всех. Его любимой идеей было изобрести воздушный корабль, с помощью которого можно было бы покорить воздушную стихию так же, как и водную, и он почти стал учёным из-за того, как упорно и последовательно он воплощал эту идею в жизнь. Как ни странно, он совершенно не интересовался поэзией, как бы охотно, даже с любопытством ни слушал, когда о ней говорили Леонтин или Фридрих. Только Абрахам фон Ста Клара*, этот гениальный озорник, смеющийся над дураками, которым он проповедует с серьезным официальным выражением лица, был его единственным и любимым развлечением, и никто этого не понимал. Проникнуться произведениями этого писателя и от всей души насладиться ими, как это сделал он, мог далеко не каждый. В этом смешении иронии, шутки и юмора он нашел близкого по духу человека. Между прочим, Фридрих с самого начала вовсе не ошибся в своем суждении о нем. Его натура была действительно довольно мрачной и меланхоличной. С одной стороны, он был грустен до смерти, угрюм и неуклюж, а с другой - весел, остроумен, изобретателен и умен, так что большинство, довольствующееся обыкновенным наблюдением за человеческой природой, считают это двуличностью. Но именно по глубине своей натуры он никогда не мог принять упорядоченную, всегда однородную игру, где все было на поверхности, и даже юмор его, когда он часто вырывался внезапно, был совершенно ироничен или даже ужасен. Всякая лесть и житейские уловки, чтобы помочь себе занять достойное место в свете, были так противны его хрупкой натуре, что он презирал даже самые невинные, обыкновенные просьбы о благосклонности и, будучи среди друзей отвергал и презирал все внешние показные признаки дружбы. Особенно закрытым он был с так называемыми умными состоявшимися людьми, ведь все равно им с их лже  мудростью непонятны его горести и радости. Оба графа были первыми в его жизни, кто, несмотря на все его выходки, знали, чего он стоит в действительности. Ибо особенностью таких людей является то, что всякое явление в их чистой груди отражается в своей первозданности, не портя при этом всё привкусом собственного «я». Поэтому он любил их с нерушимой преданностью до самой смерти.
         Всякий раз, когда они приходили к нему днем, он тотчас же убирал от себя все инструменты и веселился от всей души. Они либо музицировали в его комнатке на старых струнных инструментах, либо Фридрих распевал дикие мальчишеские песенки, которые Виктор быстро выучил наизусть и подпевал мощным голосом. Юлия, которая вместе со своим отцом всегда была лучшим и единственным другом Виктора в доме, часто часами сидела напротив них у ограды сада замка, вязала и болтала с ними, но ее так и не удалось уговорить зайти к ним. Тетушка и большинство остальных домочадцев не могли понять, как оба графа могли выбрать в друзья необразованного Виктора с его шумными развлечениями.
        А ты, странный, добрый, испытанный друг, мне не нужно называть ни тебя, ни себя; но ты узнаешь нас обоих в глубине души, если эти страницы когда-нибудь попадут тебе в руки. Жизнь твоя всегда казалась мне древней, мрачно построенной комнатой со множеством грубых углов, неописуемо одинокой и возвышающейся над обычной людской суетой. Старая, расстроенная лютня, на которой уже никто не умеет играть, лежит на полу в пыли. Из темного эркера сквозь разноцветные и фантастически раскрашенные стекла ты видишь внизу суету, а над ней есть другая, спокойная, прекрасная и вечно свободная страна. Там ты увидишь тех немногих, кто тебя знает и любит, гуляющими под солнцем и тоскующими по дому. Эта тоска по настоящей родине будет терзать и тебя. Но у тебя нет крыльев и парусов, и ты рвешь струны старой лютни с сомнительной веселостью, которая часто разрывала мне сердце. Люди проходят внизу мимо и смеются над твоим диким бренчанием, но я тебе скажу, что в нем больше божественного звучания, чем в их обычном, общепризнанном звоне.
        Однажды знойным днем Леонтин сидел в саду на склоне холма, выходящем на сельскую местность. На улице никого не было, птицы прятались в самой густой листве, на дорожках и на всей территории было так тихо и одиноко, словно природа затаила дыхание. Он попытался заснуть. Но когда травы над ним время от времени склонялись под непрекращающееся монотонное жужжание пчел, а вокруг далекого горизонта тяжелые грозовые тучи, похожие на фантастические горы с большими одинокими озерами и высокими скалистыми вершинами, казалось, окружали весь мир все теснее и теснее, сердце у него сжалось от тревоги так, что он вскочил и взобрался на высокое дерево, стоящее на склоне. Он устроился на покачивающейся вершине, смотрящей в знойную долину, лишь бы избавиться от жуткой тишины внутри и вокруг себя.
    Прошло не так уж много времени, когда он вдруг увидел господина фон А. и его сестру, которые приближались откуда-то стороны к дереву. Они громко и оживленно о чем-то беседовали, но он расслышал, что речь шла о нем. «Ты можешь говорить, о чем угодно», говорила тетушка, «он по уши влюблен в нашу девочку. Или я совсем не разбираюсь в людях! И Юлия никогда не встретит лучшей партии. Я уже давно, ничего не рассказывая тебе, навела о нем справки. С ним все в порядке. Правда, он тратит слишком много денег на путешествия и прочие ненужные вещи, и, возможно ведет неправильный образ жизни, но он еще совсем молодой человек, но наша девочка приберет его к рукам. Поверь мне, сокровище мое, умная женщина сможет терпением и правильным поведением сделать многое. Если только они поженятся и окажутся в своем гнездышке, он изменится и оставит свои сумасбродные идеи, и станет таким как все. Послушай, сокровище мое, начни его издали зондировать». – «Я этого делать не буду», ответил спокойно господин фон А. «я ни в чем не осведомлен, ничего такого не заметил, и ничего не узнал. Вы, женщины, полагаетесь на слежку, на брачные уловки и загадываете далеко. Если он к ней посватается, и она будет готова за него выйти, то он ее получит; он мне очень нравится. Но сам я ни во что вмешиваться не буду». – «Ты со своей постоянной невозмутимостью»,-перебила его сестра, «ты можешь все только испортить. Тебя не трогает счастье твоего единственного ребенка. А я тебе скажу, что не успокоюсь и не отступлю, пока не поженю их!» - они прошли вперед и исчезли за деревьями, больше он ничего не мог расслышать.
      Леонтин спрыгнул с дерева. «Я еще свободен и холост!» воскликнул он и встряхнулся. «Не толкайте меня взашей в ваше солидное, домашнее, скучное счастье, с вашей застойной добродетелью в домашнем халате. Хорошо, что у любви два лица, как у Януса. С одной стороны, эта неверная, очаровательная Фортуна на своем цветном шаре соревнуется со свежей юностью за мимолетные поцелуи; но, если ты захочешь грубо схватить ее и удержать, она вдруг обратит к тебе другое, старое, сморщенное лицо, которое беспощадно забьет тебя до смерти. Женись и толстей, смотри в ночном колпаке на голове, как Аврора. сияет на улице, леса и ручьи все равно будут цвести и бежать без отдыха, солдаты будут преодолевать горы и сражаться, а потом бить себя по животу и иметь возможность крикнуть: Слава Богу! – это, конечно, счастье. Итак, сердитые мысли роились в его голове, и он пришел в замок, даже не заметив этого. Дверь в комнату Юлии была приоткрыта лишь наполовину, он вошел, но не нашел ее там. Казалось, она только что покинула ее; потому что краски, кисти и прочий инвентарь для живописи все еще валялись рядом. На столе стояла картина. Он посмотрел на нее с изумлением: это был его собственный портрет, над которым Юлия долгое время тайно работала. Он был нарисован в той же охотничьей одежде, в которой она впервые увидела его. Он смотрел с восхищением; ему также показалось, что он узнал местность, служившую фоном картины. Он наконец вспомнил, что иногда рассказывал Юлии о своем замке, своем саду, горах и лесах, которые его окружали, и ее богатая фантазия собрала все воедино все в одну чудесную волшебную страну, совершенно отличавшуюся от ее дома всего несколькими штрихами. Он долго стоял у окна, погруженный в раздумье. Там же на окне лежала ее гитара; он взял ее в руки, и хотел было спеть, но ничего не получилось. Он прислонился лбом к окну и хотел дождаться ее здесь, но она не приходила. Наконец он спустился во двор, сам оседлал и взнуздал свою лошадь. Когда он выехал за ворота, Юлия вышла из садовой калитки. Похоже, у нее были какие-то дела; она просто и кротко поздоровалась с ним дружелюбным взглядом и побежала в замок. Он пришпорил лошадь и выехал в открытое поле.
Он долго ехал, не выбирая определенного маршрута, и подъехал к высокому, вырубленному месту посреди леса. Он услышал, как кто-то весело насвистывает песню, и поехал на голос. К его немалой радости, это был тот самый всем известный рыцарь, с которым он давно хотел встретиться во время своих странствий. Он сидел на поваленном стволе дерева, а его лошадь паслась рядом. «Романтическое золотое время старины, вольных странствий, где вся прекрасная земля —место для удовольствий, зеленый лес — это наш дом и наша крепость, к тебе часто плохо относятся», — подумал Леонтин при виде этой картины и крикнул рыцарю свое «ура» от души. Затем он сам слез с лошади и сел рядом с ним. День только начинал подходить к концу, отовсюду с деревьев доносился щебет лесных птиц. С другой стороны, в углублении, поросшем вереском, был виден маленький замок с тихим двором и садом, который был полностью окружен лесом. Облака летели так низко над крышей, словно чья-то угнетенная душа цеплялась за нее. С внутренним содроганием Леонтин узнал от рыцаря, что это тот самый замок, где уже давно живет и занимается хозяйством со своим молодым мужем бойкая невеста, которую он встретил на той охоте. «Но, — сказал он наконец рыцарю, — разве ты никогда не чувствуешь волнения в своих одиноких путешествиях? Что ты делаешь и о чем думаешь целыми днями?» — «Я ищу философский камень», — спокойно ответил рыцарь. Леонтин громко рассмеялся, получив готовый, неожиданный ответ. «Вы безумны в своем непонимании, поэтому Вы смеетесь», — сердито сказал рыцарь. «Именно потому, что люди знают, что я чувствую присутствие философского камня, фарисеи и книжники стремятся раздавить, уничтожить мое величество со всех сторон посредством речей и взглядов. Но я придерживаюсь принципа: еда и питье; потому что, кто не ест, тот не живет, кто не живет, тот не учится, а кто не учится, тот не станет мастером, а это основа философии». - Так рассуждал безумный рыцарь, поддерживая сказанное мимикой лица и жестами, для большей убедительности. Леонтин, чье настроение дня делало его особенно склонным к многословию, присоединился к рассуждениям рыцаря, но в своей манере, тем же тоном; и так они вдвоем вели самый странный и самый непринужденный разговор, какой когда-либо был на этом свете, а вокруг уже давно стало темно. Рыцарь, для которого такой внимательный слушатель был редкостью, мужественно держался на своем и сражался в странном хаосе смысла и бессмыслицы, в котором часто мелькали чудесные мысли. Леонтина поражали резкие, самим рыцарем созданные выражения и их глубокий смысл. Но все рассуждения были похожи на пышные дебри, через которые проходила праздная жизнь, которая нарушала и запутывала все до безумия.
    Напоследок рыцарь заговорил о философе, которого он лично ежегодно посещал. Леонтин с напряжением слушал его, ведь описание этого философа полностью совпадало с портретом рыцаря, образ которого был запечатлен на картине в замке той самой белой женщины, и который так потряс его воображение. Леонтин пытался выяснить хоть что-нибудь о человеке, изображенном на картине, но философ отвечал так запутанно и непонятно, что он прекратил все попытки в расследовании.
      Наконец, рыцарь прервал свои рассуждения, так как собирался провести ночь в замке миленькой невесты. Леонтин передал ей через него самые наилучшие пожелания. Рыцарь трусцой поскакал на своем Росинанте через вересковую пустошь, продолжая громко рассуждать о философии, обращаясь к Леонтину, который уже давно исчез в ночи.
                Леонтин ехал один, оглядываясь по сторонам. Вокруг него были только горы и леса. Внизу виднелись огоньки деревень, доносился лай собак откуда-то издалека. Он видел даже, что в замке господина фон А. окна все еще были освещены. Он долго стоял на горе среди вереска. 
      
          Рано утром следующего дня Фридрих получил письмо. Он сразу узнал почерк: это была Роза. Он так долго и тщетно ждал этого изо дня в день и теперь тотчас вскрыл его. Содержание письма было следующим: «Где ты так долго находишься, мой горячо любимый друг? Неужели тебе не жаль твою бедную Розу, которая так тоскует по тебе? Когда  меня похитили там, на вершине горы, я решила написать тебе, как только прибуду в резиденцию. Но ты сам знаешь, как много нужно сделать в первое время на новом месте. А потом еще визиты и ответные посещения. У меня руки не доходили, хотя думала я о тебе всегда и везде. Итак, прошла первая неделя, а потом я не знала, куда тебе писать. Несколько дней тому назад сюда прибыл, наконец, молодой маркиз П., который сообщил, что мой брат с незнакомым господином, гостит в имении господина фон А.  Поэтому я поспешила немедленно написать тебе туда. Маркиз был удивлен, как можно было задержаться там так надолго. Он сказал, что столь длительное проживание там приведет к меланхолии. Что общего могло быть у вас со всей этой семьей. Барон похож на деревянную гравюру из старинных рыцарских романов, только сделанных недавно, тетушка не умеет говорить ни о чем, кроме как о своем хозяйстве, а молодая хозяйка дома – полураспустившаяся маргаритка, вот такова истинная неприглядная картина, не правда ли? Воистину, надо быть благодарной маркизу за его болтливость. Видишь ли, тебе повезло, потому что мне очень захотелось поревновать. Но я уже знаю своего брата, такие знакомства всегда ему нравились; он никому не позволит отговорить себя. Но я прошу тебя ничего ему об этом не говорить, он и так никогда не мог ладить с маркизом. Он уже несколько раз дрался с ним, и последнее ранение маркизу пришлось лечить более четверти года. Он всегда сам затевает с ним драки, без всякого повода. Маркиз популярен во всех образованных кругах общества, и считается остроумным человеком. Я точно знаю, что вы с маркизом станете лучшими друзьями. Потому что он еще пишет стихи и является большим ценителем музыки. Между прочим, я живу здесь вполне счастливо, насколько это возможно без тебя. Я принимаю гостей, наношу ответные визиты, езжу в загородные поездки и т. д. Я вижу, насколько ты, на самом деле, отличаешься от всех этих людей, а потом я так пугаюсь скопления людей, что мне часто приходится тайком ускользать, чтобы просто поплакать. Молодая красивая графиня Романа, которая каждое утро навещает меня, всегда говорит мне, когда я одеваюсь, что у меня очень красивые глаза, накручивает мои волосы на свою руку и целует меня. - Я всегда в это время думаю о тебе. Ты тоже так говорил и делал, а теперь вдруг тебя так долго нет. Я прошу тебя, если ты по-прежнему добр ко мне, не оставляй меня так надолго; это нехорошо.  Я вчера еще написала тебе и хотела еще так много сказать, но, к моему огорчению, меня прервал неожиданный визит. Уже слишком поздно, так как почта вот-вот отправится в путь. Так что я быстро завершаю письмо в надежде, что скоро прижму тебя к моему любящему сердцу. Этой зимой здесь будет особенно ярко. Как было бы здорово, если бы мы могли провести ее вместе! Приезжай, обязательно приезжай!"      
          Фридрих сложил письмо. Непроизвольно в голове звучала расхожая уличная песенка: «Радуйтесь жизни» и т.п. , которую частенько напевал Леонтин, когда его сестра говорила о чем-то важном для себя.                               
        Все письмо, словно брошенное на лету кем-то, запыхавшимся от удовольствия, было как бы брешью в его жизни, через которую на него дул странный, пыльный ветер. Разве я не сказал, что ты сойдешь в могилу? Когда красота смотрит в вашу жизнь своими ясными глазами, со своими юношескими мыслями и желаниями и, подгоняя большую жажду жизни, беспечно и похотливо тянется в любовно-теплую жизнь и прорастает, ядовито всасывая себя до самых кончиков, которые стремятся к небу и одновременно тянут вас на землю, вся великолепная красота, бледная и лишенная небесного украшения, стоит среди вас, как равные вам подлецы!
     Он открыл окно. Прекрасное утро сияло снаружи как преображение над страной и ничего не знало о человеческих неурядицах, приветствовало только здоровый образ жизни, радость и мир.
Фридрих почувствовал, что это зрелище внутренне исцелило его, и вера в вечную силу истины и твердую религиозную волю снова окрепла в нем. Мысль о спасении того, что можно было спасти, вселила решимость в его душу, и он решил уехать в резиденцию. С этим известием он отправился к Леонтину, но нашел спальню его пустой и постель еще со вчерашнего дня нетронутой. Поэтому он пошел к Юлии, когда понял, что она уже встала. Красивая девушка стояла у окна в своей белой утренней одежде. Она быстро повернулась к нему лицом, когда он вошел. «Он ушел!» — сказала она тихо, сдавленным голосом, указала пальцем на окно и снова стала в стороне у другого окна, отвернувшись. Изумленный Фридрих узнал на диске надпись Леонтина, которую он, вероятно, написал вчера своим кольцом, когда был здесь один. Он прочитал:
                Хозяйку усердную благодарю
                От сердца всего за ночлег и зарю,
                Сказать не премину – за ласковый взгляд,
                Которому каждый особенно рад.

                Хозяину дома хвала и почет!
                Пусть благословит меня и не клянет,
                Его доброту я забыть не смогу,
                И Бог мне – свидетель, клянусь, я не лгу.

                А Виктор пусть молится, помня о том,
                Что дьявол не спит, он стоит за углом…
                И пусть не бросает ходить на руках,
                Ведь те не умней, что идут на ногах.

                И, если мой путь через горы лежит,
                Заря мне откроется, рог прозвучит,
                И я от души посоветую всем
                Чтоб странствовать шли    
 
                Прощай же, поместье меж душных равнин,
                И синие реки средь этих долин,
                Что вьются вдоль замка, вокруг деревень,
                Текут вдоль лесов под тенистую сень.

                Я фею увидел в тех дивных лесах,
                А следом за нею всю землю в цветах,
                Глаза ее были прозрачней озер,
                И в них отражался волшебный простор.

                И в каждом потоке есть море свое,
                И каждый корабль ждет гавань его,
                Лишь я на скитанья навек обречен,
                Природа! За что я тобой осужден?

                А Фридрих, который от сна осовел,
                Ему я желаю несчастий в удел.
                Трубите же в рог, а меч мой со мной!
                Филистеры, с пути долой!
 
            Фридрих был ошеломлен этими последними строками, застигшими его врасплох. Он глубоко осознавал тяжеловесность своей натуры и на мгновение погрузился в себя. Юлия все еще стояла у окна, смотрела в окно и тихо плакала. Он взял ее за руку. Она не могла больше сдерживаться, села на кровать и громко зарыдала. Фридрих хорошо знал, как безутешна любящая девушка. Он ненавидел все эти жалкие ухищрения, слова утешения и прочие приемы, чтобы смягчить неожиданные повороты судьбы и т. д. «Люби его по-настоящему», — сказал он Юлии, — «он будет твоим навсегда, даже если... весь мир будет противиться этому. Только никогда не верь лживым соблазнителям: что мужчины вашей любви не достойны. Конечно, злодеи, про которых так говорят, не достойны; но нет ничего на земле прекраснее, чем мужчина, и нет ничего прекраснее, чем женщина, которая верна ему до самой смерти», - он поцеловал плачущую девушку, а затем пошел к ее родителям, чтобы объявить им о своем скором отъезде. Он застал тетушку крайне огорченной необъяснимым бегством Леонтина, которое вдруг совершенно спутало все ее планы. Сначала она разозлилась, потом замолчала. Она была уничтожена. Г-н фон А. выразил свою досаду не столько словами, сколько чувствами, необыкновенно поспешными и рассеянными действиями, которые неописуемо тронули Фридриха, видя, как трудно ему было разлучиться с Леонтином, что даже слезы выступили у него на глазах. Фридрих также заявил, что он должен уехать завтра. Так этот оставшийся день прошел рассеянно, тревожно и безрадостно. На следующее утро Эрвин рано собрал дорожные сумки, лошади были готовы к отъезду и ждали во дворе. Фридрих торопливо прогулялся по саду и еще раз взглянул с горы на красивые долины. Он также посетил тихое, прохладное место, где он так часто писал стихи и был счастлив. Словно в мгновение ока он написал на своем планшете следующие строки:
            ***
О бескрайние долы и горы!
О прекрасный зеленый приют,
Я с тобою делил мое горе
И блаженство счастливых минут.

Где-то там, миражом опьяненный,
Суетится народ деловой,
Ты сомкни свои пышные кроны,
Как зеленый шатер надо мной.

Когда день, чуть мерцая, займется,
И над полем туман поплывет,
Птичий хор звонким пеньем зальется,
Так, что сердце в ответ запоет –

Улетучатся тотчас невзгоды,
Боль мирская растает, как тень,
Ты – воскреснешь – творенье природы,
В вечно юной твоей красоте.

Сокровенное мудрое слово
Зашифровано в тихих лесах,
Человеческой жизни основа
Заповедана Богом в веках.

Я на совесть вчитался в заветы,
Слово истины не пропустил,
И поток благодатного света
Всем своим существом ощутил.

Я надолго тебя покидаю.
На чужой стороне всем чужой
Пьесу жизни пойду, наблюдая,
Вдоль по пестрой людской мостовой.

Когда я полпути одолею,
Твоя мощь мне поможет взлететь,
Одинокую душу согреет,
И вовеки не даст постареть.

Когда из утренних облаков возник новый день, Фридрих уже был верхом на лошади. Юлия махала ему на прощание белым платком из окна

* «Волшебный рог мальчика» Сборник народных песен и стихов» Арнима и Брентано
*Абрахам а Санта-Клара (нем. Abraham a Sancta Clara, настоящее имя Иоганн (Ганс) Ульрих Мегерле, 1644—1709) — проповедник и сатирик, августинский монах