При смерти

Когда мне стукнуло 83, я решил, что настала пора сходить посмотреть, что из себя представляет этот «вечный покой». Тогда мне вдруг как-то сразу стало нехорошо. Я быстро слег, сложил ручки на упругие ребра и позвал старуху:
- Помираю я, ветхая,- застонал я. – Зови всех наших.
- Что, и Витю с Дашей?
- Я же сказал - всех зови. Да поспеши, а то не ровен час, помру я, а проститься со всей этой котлой не успею.
На следующий день дом заполонила родня. Приехали дети и внуки из-за бугра и окрестностей. Правнуки с праправнуками сновали по комнатам в поисках забавы. Только Витьки с Дашкой не было, но и не надо.
Перед обедом я собрал их всех в своей накрахмаленной  спаленке, у самого одра. Первыми подозвал к себе малышей и спросил у них, что им привезти с того света. Многих из них я видел в первый и, надеюсь, в последний раз; наверное, поэтому они морщились и уворачивались, когда я пытался их схватить. Потом по очереди подходили старшие, и я шептал свои пожелания в их немытые уши. Благо, воспитания им хватило выслушать все то, что я им насоветовал.
К вечеру мы почти закончили. Их обессиленные тени колыхались на унылых стенах спальни, а я все хрипел и хрипел свою прощальную речь. Я знал, что они рассчитывали хотя бы на ужин, если обед не удался. А пенсии, между прочим, у нас со старухой не резиновые, так что надо было держаться до последнего:
- … и да будет в ваших семьях богатство и чистая совесть. Одно с другим никогда не сочетается, и в вашем случае исключения не будет, не надейтесь. Вот мы со старухой всю жизнь каждую чужую копейку считали, и никогда ни у кого из тех, у кого считали не было счастья. А у нас – было. Потому что не жадные мы и зла сверх меры не держим. Еще такой завет есть вам, отпрыски мои: так, где он там у меня? Дряхлая, подай-ка мне мою записную книжку…
Пока ждали книжку, а она у меня была далеко спрятана, один из ушлых внуков, кажется, программист по амбициям, попытался шмыгнуть на кухню, но я остановил его волевым жестом умирающего:
- Имей терпение, Андрейка, напутственное слово еще не излилось полностью. А нажраться ты всегда успеешь и после моей кончины.
Через полчаса старуха нашла мой тяжелый блокнот, и мы продолжили. К ночи провожавшие совсем приуныли, да и я уже был не тот, что в молодости. Помнится, выйду на трибуну, а народ сразу расходится, настолько мое слово уже живет в нем, что и слушать его нет надобности.
Но, в данном случае, выход из спальни предусмотрительно находился как раз у изголовья моего одра, так что, как бы мое слово не несло свое жалкое существование в этих непутевых потомках, избежать его повторного прослушивания у них не получалось. А если кто-то и пытался выбраться из погребальной западни, то убеждался, что моя рука все еще крепка несмотря на предсмертные конвульсии.
- … желаю вам хорошо провести время, пока разные твари будут есть меня в могиле. А если увидите изменения ландшафта на кладбище, значит, знайте, что-то вы в своей жизни сделали не по моему завету. Будьте…
Дальше я уже не помню, что я там говорил. Скорее всего, еще пару часов я продержался по инерции, а потом почил. В сладкий глубокий сон, сквозь который я слышал топот нетерпеливых ног в сторону кухни, и разочарованные возгласы достигших цели.
***
На следующий день голодные родственники засобирались в долгую дорогу домой. Мне они тоже уже изрядно надоели, так что я с легкостью отпустил их. Только двоюродная сестра Аленка осталась дожидаться моей смерти. Но после того, как она увидела, как я весело собираю свой двуспальный одр и отправляюсь на утреннюю пробежку, ее похоронный энтузиазм угас.
А потом все снова закрутилось-завертелось, я поехал в Гатчину на международный марафон. Все 64 километра, правда, преодолеть не удалось, но половину сделал. Познакомился там с одной молодухой, больше ничего про это писать не буду, а то старуха заест.
Про тот свет я вспомнил через пару лет, когда зима опять засыпала полгорода пенопластом. Не люблю я бегать по таким сугробам. Вот и красный гроб заготовил в гостиной для пущей наглядности, лег в него и позвал старую:
- Ветхая, пора мне. Зови родню, пусть едут прощаться.
На этот раз прибыла только половина родственничков.  А эти прощелыги, Витка с Дашкой, снова отделались отговорками.
По традиции я долго держал слово перед собравшимися. А, так как речь произносилась прямо из гроба, выглядело это очень торжественно. Был, правда, момент, когда все пошло немного не в ту сторону: во время очередного сиплого напутствия гроб перевернулся, и завершать выступление пришлось на ковре.  Аленка не удержалась от радостного всхлипывания, но все остальные доказали свою преданность и подскочили помогать мне забраться обратно на место.
- … помните, дети мои, нет ничего важнее накачанного пресса. Мозги у вас могут быть рыхлыми, ножки и ручки - куричьими, но пресс должен быть идеальным, иначе нет смысла жить. Иначе кишки захватят власть над вами, и вы превратитесь в ходячие ассенизаторные аппараты. Люди в наше время, кажется, наконец-то, поняли это, и теперь из каждого билборда на вас жалобно смотрят замученные кишки. Вот и вы внемлите…
Но на этот раз, даже несмотря на то, что еду они привезли с собой, дослушивать меня они не стали. Как-то быстро засобирались и уехали в тот же вечер. А я хотел им еще песню исполнить, народную жалостную. И даже Аленка не осталась.
Признаюсь, я подслушал один из их разговоров, когда гроб по моей просьбе опустили на пол, и я смог на нем незаметно передвигаться. Не знаю, почему они решали, что я такой уж крутой геймер. По молодости я, конечно, не прочь был сыграть в эту дрянь, но смерть-то все равно интереснее.
В общем, они опять уехали ни с чем. А я решил отправиться в кругосветное путешествие на яхте со своими дружками, такими же нормальными пацанами, как и я.
Хорошо прошел тот год. А потом опять зима. Но… нет, нет, никого приглашать я пока не хотел. И тут мне старуха сообщает, что Витька с Дашкой приезжают. Чего это им у нас понадобилось?
- Волки, волки, - хрипел я вскоре в подушку, но никто не услышал меня.

13 янв, 2016