В сиянье ночи лунной...

 
    (рассказ)

   Кампания, еще не совсем старческая, но и далеко не молодая: пять человек, все примерно одинакового возраста –   шестидесяти-семидесяти лет – расположилась в беседке на дачном участке Восторгина. Гости разместились, конечно, не так вольготно, как хотелось бы, но вполне терпимо – во всяком случае коленками и локтями не задевали друг друга.
    На столе две бутылки полусладкого вина и початая полтарушка самогона – экслюзивное творение хозяина дачи, по цвету и вкусу напоминающее не самогон, а, скорее всего,  «Чивас Ригал» двенадцатилетней выдержки.
    Закуска также не затейливая – бутерброды, хамса и два вида салатов, купленные в театральном буфете. Лишь в последний момент, когда уже гости заняли места, стараниями Эллы Марсовны, которая все еще играла в оркестре на скрипке, стол удалось украсить свежими огурцами из теплицы, да листьями самосевного горчичного салата, уже успевшего  оккупировать грядку с помидорами.
   Гости собралась по воле случая – экспромтом и на скорую руку.
    Театр, в котором они когда-то работали, отмечал свое девяностопятилетие. По этому поводу закатили торжество – скучное, шаблонное, зато c обильным листопадом благодарственных писем, вручение которых в области приняло характер эпидемии.
Приглашенные, особенно ветераны сцены, надеялись на фуршет, но и он не оправдал надежд. Вот почему в тот день многие пленники высокого искусства, для которых сцена всегда была важнее квартирного ремонта, не скрывали своего разочарования. Именно поэтому предложение Восторгина – не совсем продуманное, сказанное  в порыве души – ехать к нему на дачу для продолжения фуршета, вызвало массовый энтузиазм.
   Ехать захотели многие, но старенький «Форд» Восторгина вмещал всего пять человек, а потому чести быть приглашенным удостоились лишь четыре человека из вокальной труппы, включая самого хозяина автомобиля, да Элла Марсовна.
    Дача находилась в пригороде, а потому уже через полчаса кампания оказалась на месте.
   Быстро накрыли стол. Открыли бутылки. Выпили. Первый тост, конечно, был за театр.
   Со стороны могло показаться, что собралась крепкая и дружная кампания. Впрочем, так оно и было – все долго вместе работали и хорошо знали друг друга. Но не зря говорят: «Самые сложные коллективы – это коллективы учителей и артистов». Насчет учителей, конечно, немного загнули, но тезис об артистах в общем-то не далек от истины. И тому есть объяснение.
   Как известно, служители искусства – люди с тонкой натурой и очень ранимые. Боже упаси, сказать кому-либо из них: «Вы вчера плохо выступили» – обид не наберешься. А потому уместнее сказать так: «Вчерашнее ваше выступление показало, что у вас большой творческий потенциал. Но вы его используете недостаточно, а потому вас ждет блестящее будущее».
   Нет, в артисты идут вовсе не плохие люди. Это сцена их перемолола, превратив характер, подаренный родителями, в малоуправляемую психологическую субстанцию. От того и беды в семье, как у Вероники Сергеевны, которая в беседке уселась рядом с Юнаковским – со своим бывшим сценическим партнером.
    У Вероники Сергеевны дома тоже вначале все было хорошо – конечно, не идеально, но почти как у всех: муж, пьющий только по необходимости,  свекровь – наполовину сварливая, наполовину нормальная и дочь – умница, красавица – вся в маму.
Первая трещина в отношениях супругов появилась, когда Вероника Сергеевна, еще не остывшая от оперных страстей, бушевавших на сцене, после премьеры «Евгения Онегина» пришла домой.
   Она зашла в квартиру, но никто ее не встретил. И шубу никто не снял с плеч, хотя муж сидел на диване и смотрел телевизор. Но как можно было терпеть такое: только что, на сцене, ради нее Ленский отдал жизнь, а тут, в собственной семье, собственный муж даже признаки дежурного внимания не оказывает! В общем, пришлось развестись…

  Но вернемся к нашей кампании…
   После третьего тоста, который экспромтом выдал Восторгин, эмоций – пока еще положительных – стало еще больше. Но…ничто не вечно под луной.
   С нее – с луны – и началось.
   Серегин – бывший ведущий тенор – так расторгался гостеприимством хозяина дачи, что решил попутно выразить свое восхищение и садовым участком, особенно обилием хрена, листья которых не  заменимы в банных процедурах при лечении подагры.
   Услышав комплимент, довольно заулыбался и Восторгин.
   – Я на днях, в субботу, – начал он, – ночевал на даче.
    Заметив удивленный взгляд Эллы Марсовны, Восторгин поспешил вставить:
   –…ночевал, конечно, один. И, вот, уже ночью, где-то в районе пол-одиннадцатого вышел на крыльцо. Погода – я вам скажу – была изумительная: тепло, солнце уже село, а в небе сияла луна.
   И в это время, когда все удивленно слушали лирические воспоминания  Восторгина, слывшего сухарем и тихоней, неожиданно запел Серегин:
 – В сиянье ночи лунной ее я увидал,
 И арфой многострунной чудный голос прозвучал…
   Серегин умолк и победоносным видом оглядел коллег. Но… Наступило молчание – хотя и не тягостное, но не совсем понятное.
   Разрядить обстановку вызвалась Вероника Сергеевна.
   – Браво, Федор Палыч! – похлопала она ладошки.– Вы, как я погляжу, все еще в тонусе…поете не хуже Собинова.
   Ах, зачем она это сказала?! Лучше промолчала бы…
   Серегин – и не по годам, и не очень уместно – кокетливо  улыбнулся:
  – Спасибо! Мне особенно приятно слышать эти слова именно сейчас. Ведь именно сегодня, ровно сорок лет назад, я дебютировал на сцене арией Надира. С этого и начался мой творческий путь, так сказать, восхождение к славе.
    И тут неожиданно что-то нашло на Восторгина.  Он вытер бумажной салфеткой рот и выкинул руку в сторону Серегина:
   – А ведь в тот день эту партию должен был исполнять я!
   – Вы это серьезно, Александр Борисыч? – удивилась Элла Марсовна. – А я и не знала…
   – Я тоже не знал, – растерянно развел руками Юнаковский. – Но почему так получилось?
   – А вы спросите ее, – бросил Восторгин вопрошающий взгляд на Веронику Сергеевну.
   – Меня!? – удивленно воскликнула Вероника Сергеенва. – А я -то причем?
   – Как причем? Вы же были тогда членом парткома.
  – Ну, и что? Подумаешь, член парткома! Это еще ни о чем не говорит…Все мы тогда были членами партии.
   Восторгин грустно покачал головой.
– Как ни о чем не говорит? Вы ведь тоже тогда проголосовали за выговор. Причем, наказали меня совершенно несправедливо, из-за какой пустяковой анонимки.  Именно из-за этого решения…из-за вашего выговора перед самой премьерой меня заменили. А я ведь в вас, Вероника Сергеевна, даже был влюблен. Но вы, конечно, об этом не знали.
    Теперь растерялась Вероника Сергеевна.
   – Александр Борисыч, ради бога простите меня – я не думала, что дело так обернется. Только теперь до меня дошла вся глубина трагизма ситуации.
   – А вы, Александр Борисыч, в жизни так ни разу и не исполнили арию Надира? – поинтересовался Юнаковский.
   – Нет... Ни на сцене, ни дома. 
   – А хотелось?
   – Кончено, – тяжко выдохнув, признался Восторгин. – Обидно…Ведь все могло сложиться иначе…
   – Так, в чем же дело? – радостно всплеснула руками Вероника Сергеевна, которой явно было не по себе. – Давайте, исправим несправедливость – пойте Александр Борисыч! Пойте свою любимую арию! Прямо сейчас!
   – Я, право, не знаю…Получится ли? Ведь годы уже не те…
  – Получится, Саша! – фамильярно похлопал Серегин по спине Восторгина. – У меня же получилось.
   – Я тоже такого же мнения, – пробасил Юнаковский,  самый солидный участник застолья – и по габаритам, и по количеству почетных званий. – Пусть Федор Палыч не обижается на меня, но, по-моему, Александр Борисыч исполнил бы арию Надира не хуже него…а, может, даже лучше. 
  – Не спорю, – несколько обиженно пробормотал Серегин. – Но какой толк от этого?
   Заметив, как недовольно нахмурился Юнаковский и как встревоженно привстал с места Восторгин, Элла Марсовна решила спасти ситуацию.
   – Стоп! Стоп! – замахала она руками. – Я предлагаю так! Давайте, устроим творческий конкурс. Мы все, – Элла Марсовна обвела рукой троих, – сейчас встанем спинами к столу, то есть отвернемся. А Александр Борисыч и Федор Палыч по очереди будут исполнять арию Надира. Таким образом, мы вслепую будем выявлять победителя. Александр Борисыч! Федор Палыч! Ну, прошу вас: соглашайтесь! Мы же проведем конкурс понарошку…Это же просто игра! Так что, никому не будет обидно.
   – А я не согласен! – неожиданно возразил Юнаковский. – Почему понарошку? Конкурс – он и есть конкурс: с выявлением победителя, с призами. Мы же не дети, в    конце концов.
   – И что же вы, Феликс Андреич, предлагаете? – спросила Элла Марсовна.
  – А вот что предлагаю!
   Юнаковский нагнулся, достал из своего старого кожаного портфеля, который стоял на полу у его ног, красивую коробку.
   – Вот здесь, внутри, находится бутылка французского коньяка, – объявил он с торжественным видом. – Ее мне сегодня подарил мой бывший ученик, если так можно выразиться, в знак благодарности. Вот эта бутылка и будет призом для победителя.      
   - Согласны?
   Ответ был предсказуем:
   – Согласны!    
  – Коли так, – сделал резюме Юнаковский, – начинаем!
   Гости вышли из-за стола. Члены комиссии – Элла Марсовна, Вероника Сергеевна и Феликс Андреевич встали в шеренгу – лицами к дачному дому.
  – Участники конкурса, вы готовы? – спросил Юнаковский.
  – Готовы!
   – Тогда приступаем! Федор Палыч, начинаем с вас!
  – Стоп-стоп! – подняла руки Элла Марсовна. – Феликс Андреич, вы опять все испортили! Мы же вслепую, то есть анонимно, должны определить победителя!
   Шеренга рассыпалась.
   Юнаковский обескураженно почесал затылок.
  – Прошу прощения…Я как-то не сообразил…дал петуха.
  Только один из всей кампании, а именно Восторгин, обрадовался срыву конкурса.
  – Тогда, может, ничего не будем проводить? Пусть победителем будет Федор Палыч. – И чуть слышно, робко добавил. – Я согласен – он лучше поет.
   И тут не выдержала Вероника Сергеевна. Она подошла к Восторгину и взяла его под руку.
   – Александр Борисыч! Саша! Да что с тобой? Хватит быть мямлей! Ты же, – Вероника Сергеевна закатила глаза, – ты же…звезда! Таких профессионалов надо еще поискать. Не тушуйся! Давай! Я за тебя буду болеть. 
   – Хорошо, – с застенчивой улыбкой согласился Восторгин. – Я согласен. Только сначала мы с Феликсом Палычем кинем жребий кому первым выступать.
   Снова выстроилась шеренга, снова встали рядом два тенора.
  – Все готовы! Тогда начали! – подал команду Юнаковский.

  Все затаили дыхание, даже малая мухоловка, которая только что рядом, на груше, самозабвенно посвистывала незатейливую песенку, вдруг умолкла.
  И вдруг тишину взорвало громкое урчание вдруг ожившей газонокосилки. Треск работающего мотора заглушил все звуки вокруг.
  – Да что это такое!? – возмущенно воскликнул Юнаковский. – Кто это мешает нам?
   Источник шума обнаружился сразу – на соседнем участке парень-иммигрант косил траву.
    Юнаковский решительно шагнул к сетчатому забору.
   – Эй, ты! Заглуши свою тарахтелку!
   Косарь ничего не расслышал, но на всякий случай заглушил мотор.
   – Что случилось? – спросил он.
   – Вы нам мешаете. Мы тут специально собрались, чтобы посидеть. А из-за вас теперь мы даже не можем разговаривать. Нельзя ли отложить ваше мероприятие?
  – Нельзя, уважаемый, – спокойно ответил иммигрант. – Меня хозяин нанял. Я должен сегодня все здесь скосить. Я могу помочь немного – начать косить не здесь, а, вон, с того угла. Тогда не так будет слышно. 
   – Хорошо, – нехотя согласился Юнаковский. – Пусть будет так.
   О продолжении конкурса можно было забыть. И это всем стало сразу же ясно, а потому гости снова заняли свои места в беседке.
   Уселись…Посмотрели друг на друга. Попытались реанимировать прежнюю атмосферу, но не получилось – газонокосилка отчаянно жужжала, вытягивая все жилы из себя, а также из соседей по дачному участку.
   Первым не выдержал Юнаковский.
   Он снова пузом уперся об забор.
   – Эй, любезнейший!
   Иммигрант заглушил мотор и подошел к забору.
   – Я вас слушаю.
   – Сколько времени вы намерены нас мучить?
   – Пока не закончу работу.
   – Понятно. Тогда скажите мне, сколько денег вам пообещали заплатить за эту работу?
   Иммигрант – парень лет двадцати – улыбнулся.
   – Зачем вам это знать?
   – А затем, – громко и твердо сказал Юнаковский, – что я заплачу вам два раза больше – лишь бы вы убрались отсюда и не мешали нашему творческому вечеру.
   Парень с сожалением, как на неразумного мальца, посмотрел на Юнаковского.
   – Я так не могу…Я пообещал. Пока не закончу, не уйду.
   Юнаковский ни с чем вернулся в беседку.
   – Бесполезно. Он не уйдет, пока не закончит работу. Вот ведь как не повезло нам сегодня! В кои разы собрались вместе и вот те на! Ни спеть, ни поговорить…Обидно!
   – Друзья! Уважаемые коллеги! – неожиданно замахала руками Вероника Сергеевна. – А, давайте, поможем этому узбеку! Александр Борисыч, у вас есть косы и лопаты.
   – Должны быть. Я все старые орудия труда еще в прошлом году  перевез сюда из отцовского дома. Кажется, даже и серпы сохранились. Они все в хозблоке.
   Вероника Сергеевна –  уже  разгоряченная, но в меру – захлопала в ладоши.
   – Вот и отлично! Друзья, берем в руки орудия труда и устроим субботник! Все! Пошли! Возражения не принимаются!
   Часа через два все было покончено: трава и сорняки на соседнем участке скошены; ростки клена, липы, коих из-за близости леса было великое множество, особенно вдоль забора, срублены; старые ветки яблони, валявшиеся на земле, убраны; иммигрант с почетом выпровожен.
   Артисты вернулись обратно, вымыли руки, отряхнулись от мусора и с чувством исполненного долга заняли свои места.
   Юнковский с довольным видом открыл коньяк и разлил по бокалам. Тост был один – за дружбу. После выпитого всем вдруг захотелось сказать что-то доброе, навеки запоминающее, но всех опередил Серегин.
   Он встал и положил руку на плечо Востргину.
   – А сейчас будет сенсация – мы с Сашей дуэтом исполним арию Надира!
   Все в ожидании представления радостно захлопали в ладоши. Кроме Эллы Марсовны. Она то ли не расслышала, то ли была занята своей прической, сбившейся после субботника, вдруг затянула приятным голосом: «Напилася я пьяна…». Серегин и Восторгин сначала опешили, но быстро оправились и дуэтом запели: «В сиянье ночи лунной…». Но на помощь первой скрипачке поспешила Венера Сергеевна: «…не дойду я до дома». Расклад сил окончательно преломил в пользу певиц Юнаковский, чей бархатный голос, вырвавшись из беседки, широкой рекой разлился по всему коллективном саду: «Завела меня тропка дальняя…».
  Серегин и Восторгин переглянулись друг с другом и присоединились к ансамблю.
   А после были «По диким степям Забайкалья», «Степь, да степь кругом», «Ой, да не вечер» и еще несколько хитов. В общем, когда по вызову приехало такси, стало довольно темно.
 
   …Проводив гостей, Восторгин вернулся на дачу. Зашел в беседку. Сел на скамейку. Включил подсветку в виде стилизованной свечи.
   Было тихо, только где-то, возле опушки леса, какая-то ночная птица запоздало, безнадежно вереща, то ли звала друга, то ли искала птенцов.   
   Восторгин ничего не чувствовал: ни радости, ни боли – он просто сидел. А куда ему спешить? Жена умерла, дети разъехались…И дома пусто, и здесь – на даче – пусто.
   И вдруг рядом, почти за спиной послышалось знакомое «чви-чви-чви». Александр Борисович поднял голову и при свете увидел знакомую малую мухоловку, которая сидела на ветке.
   – А ты, подруга, почему не спишь? – невольно улыбнулся Вострогин. – Птички сейчас все спят. Или ты тоже одинока?  Хочешь я тебе спою? Кроме тебя мне теперь некому петь.
   Восторгин поднялся на второй этаж и распахнул окно. Солнце давно закатилось за стеной леса, лишь небольшой кусок облака еще чуть заметно колыхался в золотистом плену на темном небе, да сквозь густые короны яблонь кое-где пробивались городские огни.
   Луны еще не было…
   Восторгин привычным движением поправил воротник рубашки, набрал воздуха и нежно запел: «В сиянье ночи лунной тебя я увидал…». Ему казалось, что он поет так, как никогда еще не пел – даже не слышал, как стукнула щеколда калитки.
   Александр Борисович пришел в себя только тогда, когда услышал хлопанье в ладоши и восторженный отклик:
   – Брависсимо!
Восторгин посмотрел вниз. Там, в нежно-серебристом сиянии света, стояла Вероника Сергеевна. 

   Июль, 2025 г.