Книга 2 глава 15

                Глава 15
        Уставшие от зноя и преисполненные ожидания, мы смотрим в темно-синее небо; вокруг нас сгущается непогода, которая вот-вот обрушится на наши любимые места и друзей; поток пронесется мимо, темный и гладкий, набирая скорость, словно он хочет избежать своей судьбы; вся местность внезапно приобретает странный вид. Больше не звонят благочестиво над полями колокола, разгоняя облака, вера умерла, мир безмолвен, и многое из дорогого погибнет прежде, чем грудь снова сможет свободно вздохнуть.
            Фридрих чувствовал это бурное давление воздуха и еще набожнее вооружался той серьезностью и мужеством, которые дает душе великая цель. Он с удвоенным рвением отдался учебе, и все его помыслы и стремления были в конце концов посвящены отечеству. Возможно, это помешало ему в то время более внимательно понаблюдать за Эрвином, который с того вечера стал еще тише, чем когда-либо, и, казалось, его медленно охватывало прекрасное желание свежего воздуха и свободы. С тех пор Фридрих больше не навещал Розу. Романа уже давно отстранилась от всех крупных сборищ. Но мы лучше бросимся в вихрь истории, ибо душа чувствует себя более уверенно и больше раскрывается в бурях и молниях, чем во враждебной, затаившейся тишине.
            Это был мартовский праздник. Фридрих отправился с принцем на одну из самых популярных прогулок. Во всех направлениях бесчисленные разноцветные толпы направились к темным воротам, весело рассыпаясь в новом, теплом, радостном мире. На открытых лужайках установили качели и карусели, со всех сторон раздавалась музыка, а по проспекту проносилась неповторимая вереница великолепных экипажей. Романа верхом на лошади решительно раздвинула толпу, словно амазонка. Фридрих никогда не видел ее такой красивой и дикой. Розы нигде не было видно. Достигнув конца проспекта, они внезапно услышали крик. Оглянувшись, и увидели нескольких человек, которые, казалось, пытались кому-то помочь. Принц тотчас подъехал; все почтительно расступились, и он увидел свою девочку-простолюдинку, лежащую без сознания на руках у матери. Словно окаменев, он посмотрел в мертвенно-бледное лицо девушки. Он попросил Фридриха позаботиться о них, повернул коня и ускакал. Он видел ее в последний раз.
         Мать, которая сама не могла оправиться от изумления и шока, рассказала Фридриху, после того как ему удалось удалить всех ненужных зевак, как она сегодня шла сюда с дочерью, чтобы посмотреть на царский двор, который, как она слышала, в эти дни обычно появлялся здесь. Ее девочка была особенно счастлива и часто повторяла: «Если бы он был с нами, он мог бы называть нас госпожами». Вдруг позади нас послышались возгласы: «Принц! Принц!» Все остановились и сняли шляпы. Как только ее дочь увидела принца, она тут же упала в обморок». Фридрих был глубоко тронут тихой красотой девушки с закрытыми глазами. Он поручил доставить ее домой; сам он не хотел сопровождать ее, чтобы избежать волнений. Поздно вечером того же дня он рассказал принцу о том, чем дело закончилось. Тот, якобы был тронут. В тот вечер он навестил девушку. Но она совершенно не хотела видеть его снова, и столь же упрямо отвергла княжеский подарок, который он ей предложил. Кстати, он слышал, что она, похоже, чувствует себя хорошо.
        Эрвин в это время начал чувствовать себя плохо, как будто городской воздух угнетал его. Ему пришлось отказаться от своей странной привычки ночевать на улице. С раннего детства между ним и природой с ее лесами, ручьями и скалами, казалось, существовала прекрасная дружба. Теперь, когда эта связь была разрушена жизнью взаперти, он, словно проснувшийся лунатик, внезапно оказался один в этом мире. Поэтому он все глубже и глубже погружался в одиночество города. Он заботился только о Розе и делал это с поразительной страстью. Кстати, он так ничему и не научился, хотя недостатка в доброй воле не было. Точно так же он читал очень мало и неохотно; он больше писал, почти беспрестанно, с тех пор как научился этому у графа, когда был один. Фридрих иногда находил такие записки. Это были отдельные мысли, столь странные и далекие от понимания времени, что они часто становились непонятными, отрывочными замечаниями об окружающем времени и жизни, словно вспышки молнии на ночном, меланхолическом фоне, прекрасными образами из памяти о его прошлом любимом  времени и обращения к людям, которых Фридрих даже не знал, перемежаемые молитвами, словно из глубочайшего душевного смятения из-за страшного преступления, постоянное упоминание о несчастной, скрытой страсти, которая никогда не казалась ему ясной, ни единого стиха, ни покоя, ни ясности ни в чем.
            Фридрих неустанно пытался проследить историю его ранней жизни, чтобы обнаружить корень зла и, возможно, успокоить мятежную натуру мальчика и привести ее в равновесие. Но тщетно. Мы знаем, с каким страхом он хранил тайну своего детства. «Мне придется умереть, если кто-нибудь узнает», — каждый раз отвечал он. У него был столь же непонятный страх перед всеми врачами.
           Тем временем его состояние становилось все более тяжелым. Поэтому Фридрих поведал обо всем одному своему знакомому мудрому врачу и, не выдавая своих намерений, попросил его навестить его вечером, когда Эрвин будет у него.   
            Когда Фридрих вечером проходил мимо комнаты Эрвина, он услышал, как тот напевал стихи без музыкального сопровождения. Это была трогательная мелодия и нежные грустные стихи:
Порой я напеваю,
Как будто весел я,
Но, слезы проливая,
Болит душа моя.

И трелью соловьиной
Душа весны полна,
Тоской необъяснимой
Пронизана она.

Сердца в волненье странном,
В предчувствии любви,
Но в горе несказанном
Окажутся они.               
По завершении последней строфы Фридрих незаметно зашел к нему в комнату. Мальчик лежал на кровати и пел с закрытыми глазами. Он тут же вскочил, когда увидел Фридриха. «Я не болен!» - сказал он, «точно не болен». Он был невероятно бледен. Но он усилием воли заставлял себя казаться веселым, разговорчивым, много смеялся и хотел казаться веселее обычного. Потом пожаловался на головную боль. «Не будь со мной так любезен, умоляю тебя!» — странно сказал мальчик, словно сдерживая слезы. В это время в комнату вошел доктор. Эрвин вскочил. Он сразу догадался, чего хочет этот странный человек, и сделал вид, что собирается убежать, он совершенно не хотел, чтобы тот к нему прикасался, и все его тело дрожало. Доктор покачал головой. «Моего мастерства здесь недостаточно», — сказал он Фридриху и вскоре вышел из комнаты, чтобы пощадить мальчика. Затем Эрвин в изнеможении упал к ногам Фридриха. Но он больше не целовал и не обнимал его, как делал раньше, а тихо сидел и смотрел в пространство, погруженный в свои мысли.
        На улице теплые летние ночи уже раскинули свои чарующие сети над горами и долинами, как вдруг однажды среди ночи Фридрих почувствовал, будто его зовет издалека знакомый ему друг. Он проснулся и увидел высокую фигуру посреди темной комнаты. Он узнал Леонтина по голосу. «Ну же, просыпайся, сердечный брат!» сказал он, «Одно полушарие уже ярко освещено, другое еще грезит; мне стало плохо, я хочу снова увидеть Рейн, поедем со мной!» Он открыл окна, по небу уже тянулись серые полосы, а на улице весело трубил в рог кучер. Времени на удивление или колебания не было; Фридриху пришлось спуститься в карету вместе с ним. Эрвин также с непостижимой скоростью собрался в дорогу. Фридрих был поражен, увидев его внезапно бодрым и здоровым. С горящими глазами он вскочил в карету, и они с грохотом выехали через безмолвные ворота за город в открытый простор. Они быстро ехали по обширным, тихим полям, по темному, густому лесу, а затем между высокими, узкими горами, у подножия которых, казалось, лежало множество маленьких городов; местность вдоль дороги казалась волшебной. Леонтин рассказывал сказку, играя словами и образами ночи, как их представляла себе его душа. Фридрих спокойно смотрел в ночь. Эрвин сидел напротив с широко открытыми глазами, которые, казалось, были постоянно устремлены на него, пока было темно; кучер часто трубил в рог. Между тем с одной стороны начало светать, и они постепенно стали различать лица. Несколько жаворонков, проснувшихся слишком рано, уже взмыли высоко в воздух, словно в полусне, и запели свою нескончаемую песню. Все ощутили волшебную прохладу.   
  Вскоре они прибыли в горный городок, куда и направлялись. Ворота были еще закрыты. К ним вышел сонный привратник, пожелал им доброго утра и похвалил путников, как благословенных и желанных гостей в это время года. В маленьком городке было еще пусто и тихо. Только несколько городских соловьев за окнами и бесчисленное множество горных соревновались в певческом искусстве друг с другом. Несколько старых фонтанов с изящными решетками монотонно журчали на улицах. В гостинице, где они остановились, никого не было. Чтобы разбудить хозяев, кучер протрубил в рог несколько раз, так что звук разнесся по тихим улицам, отдаваясь эхом в горах. Тем временем Эрвин сидел у фонтана на площади и умывался. Фридрих и Леонтин оставили Эрвина рядом с повозкой и пошли в горы. Выйдя из леса на высокую скалу, они внезапно увидели в чудесной дали поток, несущий свои воды от древних замков и вечных лесов, реку давно минувших времен -  королевский Рейн. Леонтин долго смотрел в зеленую прохладу, молча размышляя, потом быстро начал раздеваться. Несколько рыбаков проплывали по Рейну и пели свою утреннюю песню; солнце только-только взошло, когда он, раскинув в стороны руки, прыгнул в прохладную воду. Фридрих последовал его примеру, и оба отважных пловца долго и радостно боролись с ледяными волнами, опьяненные утренним сиянием. После купания они вернулись в проснувшийся городок, чувствуя себя неописуемо легкими и веселыми. Это было освящение сил для долгих сражений, которые им еще предстояли.
           Когда солнце уже поднялось высоко, они поднялись в горы к старому, хорошо сохранившемуся замку, возвышавшемуся, словно почетная корона, над старым немецким краем. Дочь хозяина гостиницы весело шагала впереди них с несколькими бутылками вина по темным, увитым плющом тропинкам; ее молодое, цветущее лицо выглядело очень изящно на фоне старых стен и дикой природы. Она прикрыла глаза рукой, чтобы защитить их от солнца, и рассказала им о разрушенных городах и реках, видневшихся в бесконечном пейзаже, который открывался внизу. Леонтин наполнил кубки вином, она охотно поддержала компанию и поцеловала каждого на прощание. Затем она спустилась с горы, а оба друга радостно смотрели сверху на окрестные земли. Затем они увидели двух охотников, выходящих из леса на другом берегу Рейна и садящихся в лодку, стоявшую на берегу. Они поехали через Рейн в сторону города. Один из них сидел в лодке, глубоко задумавшись, а другой несколько раз выстрелил из ружья. Звуки выстрелов много раз отозвались эхом в горах. Эрвин в это время сидел у разбитого арочного окна замка, которое находилось прямо над пропастью. Он сидел там, не испытывая никакого головокружения, его молодая душа, казалось, смотрела на чудесный вид сквозь его задумчивые глаза. Он с радостью сказал, что видит на заднем плане гору и возвышающийся лес, который он очень хорошо знает. Леонтину показали эту местность, и он, похоже, тоже ее узнал. Затем он серьезно и восхищенно посмотрел на мальчика, который ничего не заметил.
            Эрвин остался сидеть у окна, а друзья пошли осматривать замок и местность вокруг горы. Юные зеленые ветки и буйные пестрые полевые цветы росли повсюду на развалинах замка. Тихо шелестел прохладный лес, прозрачные источники били прямо из-под камней, пели бесчисленные птицы, вокруг раскинулся бескрайний живописный пейзаж. Солнце уже начало припекать, отражаясь в тысячах водоемов так, что казалось, что природа здесь, перед лицом Рейна, здоровее и жизнерадостнее. «Там, где стоит восторженный человек, там и вершина мира!» - радостно воскликнул Леонтин.
«Добро пожаловать, друг и брат!» - пафосно сказал чей-то голос и незнакомый молодой человек, которого они не заметили, схватил Леонтина за руку. «Так уж и брат!» - парировал сердито Леонтин неожиданное вторжение. Незнакомец не стушевался и сказал: «Эти слова, не могут быть ложью, вы почитатель природы, я тоже горжусь этим» - "Поистине, сударь», - быстро ответил Леонтин, комически защищаясь, - «вы ужасно ошибаетесь. Я не честен, как вы себе вообразили, не восторжен, я не поклонник природы, не..." Незнакомец вздрогнул: «Пусть обычные люди ищут и понимают или не понимают друг друга вечно, редкие люди, как магнитом притягиваются друг к другу, и вечная связь скрепляется без единого слова в священной тени дубового леса, когда оргАн мировой природы мощно ревет». Когда он говорил эти слова, из его кармана выпала книга. «Ты теряешь ноты», — сказал Леонтин, узнав «Дон Карлоса» Шиллера. «Почему ноты?» спросил незнакомец. «Потому что», сказал Леонтин, — «если вся природа для Вас — только текст, который Вы заимствуете там, и, чем труднее и удушливее колоратура, чем больше Вы краснеете и синеете, чем больше слез, тем больше Вы воодушевляетесь, волнуетесь и переживаете. Закройте глаза покрепче, чтоб в музыке и шуме леса забыть обо всем мире и о себе в первую очередь! Незнакомец толком не знал, что ответить. Леонтин нашел его весьма забавным; они много гуляли и разговаривали вместе, и в конце концов выяснилось, что это был отставной любовник томящейся женщины из резиденции, которого он иногда видел с ней в прошлом. Гармония душ сблизила их — и, не знаю почему, снова разлучила. Он очень хвалил эту одухотворенную женщину за то, как она любила, преданно и добродетельно. «Верная? — Она замужем», — невинно сказал Фридрих. «Ах!» Леонтин прервал его: «Эти Альвины, эти новые Элоизы, эти похитители добродетели хитрее слова Божия. Не правда ли, что дьявол не смердит и не имеет рогов, а прелюбодеяние и супружеская измена — это что? - две разные вещи?»  - Незнакомец смутился, как школьник.
           День клонился к вечеру, но воздух был душным, а издали доносились раскаты грома. Последний был как раз кстати для незнакомца; гром, который он называл не иначе как раскатами, словно наполнил его новым приступом гениальности. Он заверил, что во время грозы ему хорошо побыть в одиночестве и где-нибудь под открытым небом, и он попрощался с ними. Леонтин похлопал его по плечу, уходя: «Молитесь и поститесь усердно, а потом снова посмотрите на мир Божий, как прекрасен Господь. — Нет ничего смешнее», — сказал он, когда тот ушел, - «чем вышедшая из моды гениальность. Ты не знаешь, чего на самом деле хотят парни». Гроза становилась сильнее и была совсем близко. Леонтин быстро взобрался на высокую ель, стоявшую на склоне, чтобы посмотреть на непогоду. Ветер, летевший впереди шторма, ревел в темных ветвях дерева и наклонил его верхушку над пропастью. «Я вижу город, внизу, и все улицы, — крикнул сверху Леонтин, — вижу, как люди торопливо бегают взад и вперед, закрывая окна и двери и гремят ставнями в страхе от надвигающейся бури! Она не обращает на них никакого внимания. Я вижу нашего Дона Карлоса на скалистой вершине, напротив бури, он стоит, скрестив руки на груди, шляпа глубоко надвинута на глаза, одна нога вызывающе выставлена вперед, тьфу, тьфу, какая наглость! Я вижу, как выходит из берегов Рейн, в который впадают все реки страны, медленный и темно-зеленый, корабли быстро плывут к берегу, я вижу, как один из них только что отправился с Богом в путь; неси свои воды, прекрасный поток! Как шелестят Божьи крылья, как склоняются деревья, весь мир затихает, когда с ним говорит Бог! Где твои шутки, где твоя роскошь, твоя гениальность? Почему внизу на тверди всё становится единым и неузнаваемым, как море, и только замки стоят отдельно и их можно различить между звоном колоколов и вспышками молний? Ты мог бы объявить меня сумасшедшим, ужасный образ моего времени, в котором разрушенная старина одиноко возвышается, где выделяется нечто отдельное, в то время как все остальное резко и сурово видно при солнечном свете, и оно лежит бесформенной бесцветной массой, как огромная серая завеса, на которой наши мысли, как гигантские тени из другого мира, сами себя обрабатывают." - Ветер унес его слова в бескрайний воздух. Дождь лил еще долго. Буря усилилась настолько, что оставаться на дереве стало не безопасно. Он спустился, и они вернулись в замок.
   Через некоторое время, когда погода снова прояснилась, они покинули свое укрытие и направились в город. Там, у выхода из замка, они встретили двух егерей, которых видели переправляющимися через Рейн рано утром и которых буря также заставила укрыться в замке. Уже стемнело, и они не могли хорошо видеть друг друга. Деревья были усыпаны яркими каплями дождя, а узкая тропинка из-за дождя стала чрезвычайно скользкой. Оба охотника шли очень осторожно и робко, держась за все кусты и несколько раз соскальзывая в объятия то Фридриха, то Леонтина, из-за чего им пришлось вытерпеть много насмешек со стороны последнего, который вовсе не хотел им помогать. Эрвин с несвойственной ему грацией прыгал далеко впереди всех, словно серна с горы.
    Все почувствовали себя лучше, вернувшись в маленький городок, который выглядел довольно патриархально. После дождя и стар и млад прогуливались по улицам, разговаривая и смеясь; девушки маленького городка сидели у дверей своих домов под навесом из виноградных беседок. Вечер был чудесный, все освежилось после бури, отголоски которой теперь можно было услышать только вдалеке, соловьи снова пели в горах, и на глазах у всех Рейн нес свои воды мимо маленького городка. Леонтин ходил от дома к дому со своей гитарой, словно странствующий менестрель в старые времена, рассказывая девушкам сказки или напевая им новые мелодии к их старым песням, а они, молча, с задумчивыми глазами сидели вокруг него. Фридрих сидел рядом с ним на скамейке, положив голову на колени и обхватив ее руками, и чувствовал себя совершенно расслабленным под звуки старинной франкской музыки.
        Оба охотника расположились неподалеку за столиком, который стоял на зеленой поляне между домами с видом на Рейн и заигрывали с девушками, которым они явно нравились. Девушки быстро сплели венок из светло-красных роз, который предназначался тому, который им казался веселее другого. Леонтин, не обращая на это внимания, запел песню с известным в тех краях сюжетом:
                «Темно, прохладно, ни души,
                А ты одна в лесной глуши.
                Не близок путь, а лес большой,
                Я провожу тебя домой».
Тот охотник, что сидел за столом с венком на голове ответил следующей строфой:
«Коварны помыслы мужчин,
И сердце мне разбил один…
С пути собьет лесной рожок,
Кто я, тебе и невдомек».

Леонтин замешкался и продолжил:
«О, как сверкает вороной,
И дева хороша собой,
Все! Я узнал – Бог, сил мне дай,
Да ты же ведьма – Лореляй».

Охотник снова ответил:
«Да, это я. На Рейн глядит
Мой замок со скалистых плит.
Темно, прохладно, ни души,
Ты сгинешь здесь, в лесной глуши».

Охотник взял в руки бокал и смело подошел к Фридриху: «За красоту!» и чокнулся с ним. Но тут бокал охотника вдребезги разбился. Охотник побледнел и швырнул осколки в Рейн.
  Между тем было уже поздно, девушки начинали дремать, взрослые уводили детей спать, и так мало-помалу один за другим все исчезали, пока наши путешественники не очутились на площади одни. Ночь выдалась очень теплой, поэтому Леонтин предложил плыть по Рейну до резиденции всю ночь, так как он был, якобы, хорошим рулевым и знал наизусть каждую скалу. Все сразу согласились, только один охотник колебался, и они сели в лодку, которая была привязана к берегу. Мальчика Эрвина, заснувшего у ног Фридриха во время песен Леонтина, пришлось нести в лодку, так как его невозможно было разбудить, и после короткого полусонного пошатывания он тут же снова погрузился в сон. Фридрих сидел впереди, двое охотников посередине, Леонтин у руля смело вел судно прямо к середине, сила течения подхватила маленькую лодку, по обе стороны попеременно пролетали виноградники, одинокие овраги и скалистые хребты, поросшие дубами, которые распростерли навстречу свои дубовые объятья, словно древние герои невидимо пролетели по небу и бросили свои блуждающие тени на безмолвную землю.
           Тем временем небо снова затянулось тучами, и буря, казалось, снова приближалась. Один из охотников, который почти не разговаривал, все время молчал. Другой, с четками, сидел, опасно покачиваясь, на краю лодки, свесив обе ноги через борт и касаясь волн. Он смотрел вниз на воду, наблюдая, как мимолетные водовороты прохладно устремлялись вверх, а затем тихо и чудесно снова увлекали его вниз. Леонтин велел ему поджать ноги. «Какая беда, — яростно сказал охотник, — я ни на что не годен, я плохой, если бы я был там, внизу, все бы сразу затихло». «Ого!» воскликнул Леонтин: «Вы влюблены, эти слова произносят влюбленные. Скажите, как выглядит ваша возлюбленная? Она стройная, гордая, смелая, полная величественной красоты; она олень, павлин или нежная маленькая мышка?" - Охотник сказал: «Мое сокровище - олень, который бродит по великолепной пустыне, которая лежит так неописуемо высоко и одиноко, что оттуда можно увидеть весь мир, где солнце чудесно отражается в озерах и реках, и на всех существах вокруг». Это темное, дикое желание охотника: уничтожить самое прекрасное, что его трогает больше всего. Поэтому он попрощался со своей старой жизнью и последовал за оленем все выше и выше. Когда взошло солнце, он затаился в ясной тишине. Но затем олень вдруг повернулся и посмотрел на него смело и кротко, как на герцога Губерта*. После этого охотник утратил все свое искусство и весь его мир внезапно покинул его, но он не мог встать на колени, как тот другой охотник, потому что у него закружилась голова от высоты, и его охватило странное желание обратиться к своей темной мертвой душе.
           Из-за постепенно усиливающегося ветра оба графа не услышали странных слов влюбленного. Время от времени окрестности освещали вспышки молний, и их свет падал на лица двух охотников. Они были очень милы на вид, оба были похожи на мальчиков. У одного из них на боку висел серебряный рог. Леонтин попросил, чтоб он показал свое умение, но тот ответил, что не умеет; Леонтин посмеялся над ним, сказав, что ж это за охотники, если не могут воспользоваться рогом, взял рог и искусно сыграл красивую старинную песню. Один из разговорчивых охотников сказал, что ему только что пришла в голову песня, и спел ее обоим графам приятным голосом:
 Мы грусть свою часто под шутками прячем
И странствуем, чтобы от грусти забыться,
А мир по законам привычным вертится,
И гасит все свечи то ветром, то плачем.

Пусть в сердце твоем слово счастья родится,
И в памяти чудные строфы всплывают,
Светилами в небе ночном расцветают,
А сердце любовью и болью томится.

Пусть голос твой звонкий в лесу раздается.
И пусть с ним валторны смешаются звуки,
Пусть воды шумят, и пасутся олени,

И Рейна волна с ручейками сольется,
А мы в тишине и друг с другом в разлуке,
Останемся верными в годы смятений.

Едва он закончил петь последние слова, как Эрвин, разбуженный пением и внезапно увидевший перед собой в длинной вспышке молнии лицо другого молчаливого охотника, вскочил с громким криком и в то же время моментально перепрыгнул через лодку в Рейн. Двое охотников страшно закричали, но мальчик поплыл, как рыба, через поток и быстро скрылся за кустами на берегу.
            Леонтин немедленно последовал за ним на берег, и все в изумлении и смятении тоже поспешили на поиски. Они нашли его платок, разорванный и висящий на кустах; было непостижимо, как он пробрался сквозь эти заросли.
               Фридрих и Леонтин отправились в горы разными маршрутами. Они карабкались на скалы, осматривали бухты, но все напрасно. Кругом царила ночная тишина, слышно было только как шелестел лес. После долгих поисков они, усталые, снова поднялись на гору, откуда сверху была видна их лодка. Однако оба охотника исчезли. Роскошный Рейн переливался в лучах восходящего солнца. Эрвин не вернулся.
*Святой Губерт, сын герцога Аквитанского, родился примерно в 656 году. После смерти жены он уединился в лесах Арденн, где полностью погрузился в охоту. Однажды, преследуя оленя, Губерт неожиданно стал свидетелем появления между его рогами креста и услышал наставление повернуться к Богу и проявлять больше сочувствия к животным, которые тоже являются тварями божьими. Губерт отрекся от всех земных благ, титулов и богатства и, следуя наставлению, отправился в Маастрихт, где епископом в то время был Ламберт. Епископ Ламберт просвещал Губерта в вопросах веры, и со временем, в 708 году, Губерт сам стал епископом Льежа (города недалеко от места будущей битвы у Линниха). Губерт раздавал всё епископское довольствие бедным, усердно постился и молился, и славился красноречием в проповедях. Он умер мирно в 727 году, а в 743-м был канонизирован. В Средневековье святой Губерт очень почитался. Он считается покровителем охотников, математиков, рыцарей и металлургов.