Операция Карфаген. Чрезвычайная и полномочная

09 июня 1941 года

Берлин, Великогерманский рейх

«Я могу войти?» - осведомилась Ева Браун. Колокольцев кивнул: «Да, конечно»

Они прошли в гостиную. Обычно он решал вопросы в столовой или даже на кухне – после вкусной, сытной и обильной еды, по русскому обычаю – но Ева внимательно следила за своей фигурой и потому не позволяла себе поздний ужин.

Их отношения были чисто профессиональными (в своё время Колокольцев поучаствовал в обучении Евы), поэтому она сразу перешла к делу:

«Мне и мужу нужно, чтобы ты назвал точную дату, когда Сталин намерен нанести удар по нашим войскам на границах СССР… а также по финским и румынским…»

В общении с Колокольцевым Ева Браун почти никогда не называла Гитлера ни фюрером, ни Адольфом (на людях она обращалась к Гитлеру, как и все, «мой фюрер», но при этом на Ты и даже позволяла себе покритиковать его за столом за плохо подобранный к костюму галстук). Только мужем.

«Ты согласна с моими выводами?» - осведомился Колокольцев. Который ещё весной вычислил, что Сталин нанесёт удар не позднее первой декады июля и представил начальству соответствующую аналитическую записку. Которую прочитали и фюрер… и Ева Браун. 

Ева кивнула. «А фюрер?». Она пожала плечами и вздохнула: «Он колеблется. Ты же знаешь, на него давят и генштаб, и абвер, и МИД…»

Которые – даже обычно вполне трезвомыслящий друг Колокольцева, второй человек в абвере полковник Ханс Остер – считали, что Красная Армия пока что недостаточно сильна для такой авантюры.

Ева продолжала: «Сейчас ему нужно принять самое важное решение в его жизни… вообще самое важное решение кого-либо в этом веке…»

Определить дату начала Операции Барбаросса – вторжения в СССР.

«… а для этого ему нужно точно знать, что замышляет Сталин…»

«Вы оба считаете меня ясновидящим?» - усмехнулся Колокольцев.

Ева спокойно ответила: «Мы оба считаем, что ты способен найти ответ на этот вопрос. Ты и только ты…»

И сбросила бомбу тонн на пять гескогена: «Какую спальню мне выделишь?»

Он ошалело посмотрел ан неё. Она спокойно объяснила: «Я вернусь в Бергхоф только с датой вторжения Сталина…»