Тайна Джона Лоу. глава 2

Глава "Детские обряды"
 (Эдинбург, 1702 год)

Двое мальчишек сидели на краю рыбного дока, свесив босые ноги над водой, пахнущей солью и гниющими водорослями.

— Смотри! — Двенадцатилетний Джон Лоу ткнул пальцем в мутную воду. — Если сосчитать до семи между волнами и бросить камешек именно когда чайка крикнет...

Камень шлепнулся в воду. На поверхности всплыла дохлая рыба — жирный лосось с выпученными глазами.

— Чёрт возьми! — Томас, сын боцмана, схватил Джона за плечо. — Ты это специально?

Джон только засмеялся и вытер нос рукавом, оставив на лице грязную полосу. Его соломенные волосы торчали в разные стороны, будто он только что дрался с ветром.

Они с Томасом спали в сарае за пекарней, где пахло тёплым тестом, а крысы по ночам грызли их подмётки.

— Сегодня мне повезёт, — заявил Томас, выплевывая рыбью кость.
— Дурак, — Джон швырнул в него коркой хлеба. — Теперь точно не повезёт.


Он знал: удача любит тех, кто делает вид, что не ждёт её.

Первое открытие

Песок хрустел под босыми ногами, когда Джон внезапно остановился, толкнув Томаса локтем. Между выброшенных прибоем водорослей лежал краб — большой, с одним оторванным клешнём, уже покрытый блестящей плёнкой смерти.

— Смотри-ка, — Джон присел на корточки, глаза его сверкали, как те самые рыбьи чешуйки, что они собирали для торговца. — Давай устроим ему королевские проводы!

Томас фыркнул, но уже копался в карманах, доставая то, что они называли "волшебными штуками" — гладкий камешек, кусочек верёвки и ржавый гвоздь. Джон тем временем чертил на песке круг, смешно высовывая язык от старания.

— Три круга против солнца, — прошептал он, подмигивая, — и ни шагу больше! Иначе весь смысл теряется.

Они зашагали, старательно выверяя каждый шаг, пока Томас не захихикал — Джон двигался, как журавль на одной ноге, пытаясь не сбиться. Когда третий круг замкнулся, Джон торжественно поднял ракушку, куда Томас, скривившись, положил скользкую зелёную водоросль.

— Теперь главное! — Джон прикрыл глаза, прижал ракушку к груди. — Возвращайся золотым...

Томас фыркнул, но тоже шептал что-то, когда они закапывали "клад". Наутро, едва взошло солнце, Джон уже копался в песке пальцами. И вот он — медный грош, будто море действительно решило вернуть долг, только в другой валюте. Томас замер, глядя, как монета сверкает на ладони Джона.

— Это же... — он облизнул губы. — Не может быть.

Но Джон уже смеялся, крутя монету между пальцев, и в его смехе было что-то такое, от чего по спине Томаса пробежали мурашки. Может, это был ветер с моря. А может — первое осознание, что в этом мире есть правила, о которых не пишут в церковных книгах.

Размолвка

Кости стукнулись о бочку, подпрыгнули и замерли — снова две шестерки. Томас сжал кулаки, его скулы побелели.

— Чёртово везение! — Он пнул ведро так, что оно покатилось по камням, громыхая, как разъяренный барабан. — Ты жульничаешь, Лоу!

Джон лишь приподнял бровь и медленно протянул руку. Кости будто сами подпрыгнули к его ладони, прилипли к коже, словно нагретые солнцем. Он перевернул руку — кости не упали, будто приклеенные.

Вдруг стих ветер. Замерли чайки. Даже волны перестали шуршать галькой. В этой внезапной тишине Томас услышал, как громко стучит его собственное сердце.

Джон улыбнулся — не той своей обычной бесшабашной ухмылкой, а как-то по-новому, странно. Как будто за его глазами вдруг зажглись десятки свечей.

***

Джон проснулся от горячего дыхания в затылок.

— Томас? — прошептал он, но в ответ лишь скрипнули доски.

Лунный свет пробивался сквозь щели сарая, выхватывая на полу три мокрых камешка. Они лежали аккуратным треугольником, будто кто-то тщательно их вымерял.

Снаружи завывал ветер, но звук был странный — переливающийся, будто кто-то смеялся, захлебываясь собственной радостью.

Джон потянулся, и его пальцы коснулись камней. Они были теплыми. Слишком теплыми для ночного берега. Он быстро отдернул руку, но тепло уже разливалось по ладони, как виски в праздник.

В темноте зашевелились невидимые правила:
 Не рассказывай.
 Не признавайся даже себе.
 Третье... третье ты услышишь, когда будешь готов.

А пока — он сжал камни в кулаке и улыбнулся той новой улыбкой, от которой по спине бежали мурашки. Даже у него самого.