Сияние Софи. Часть 2. Глава 7

                Глава 7.

   Александр стоит у кассы Белоснеженского аэропорта, слегка вытянув шею, пытаясь разглядеть среди очереди хоть одно знакомое лицо. Но таковых среди них не оказалось. Досадно хмыкнув, он смотрит по сторонам, и вдруг его брови удивлённо ползут вверх: на противоположной стене висит яркий агитационный портрет. На нём, улыбающаяся и полная уверенности, изображена Алла — бывший секретарь комсомольской организации школы. Снизу большими буквами красуется надпись: "Голосуйте за кандидата в депутаты Государственной Думы от фракции ЛДПР Аллу Трутневу! Алла — крепче кристалла! Спасёт вместе с вами страну от развала!"
   Александр саркастически усмехается. Прокручивая в голове школьные воспоминания о ней, он медленно переступает вперёд, продвигаясь по очереди.
   Минут через пять он оказывается у окна кассы.
  — Мне, пожалуйста, один билет до Киткана, — говорит он кассиру, подавая паспорт.
   Оформление багажа и билета занимает совсем немного времени.
   — Ваш вылет в шестнадцать тридцать, – произносит кассирша, передавая ему билет, и, глянув в паспорт, кокетливо добавляет:
   — Счастливого пути, Александр Григорьевич!
  — И вам спасибо, – вежливо отвечает он, с лёгким интересом глядя на неё. – А что так поздно летим?
   — Не переживайте, — отвечает она с улыбкой. — Часа за три долетите. Сейчас лето, дни стоят длинные, так что ещё до заката успеете добраться. А по пути будет всего одна посадка — в Почеле.
   — В Почеле? – удивленно повторяет Александр, не сразу осознавая услышанное.
  — Да. На дозаправку. Но ненадолго, на полчаса всего, — отвечает кассирша, заметив его замешательство и поспешив успокоить его.
   Ещё раз поблагодарив её, Александр выходит на улицу. Достав из кармана сигареты, закуривает, и, сладко щурясь от попавшего в глаза едкого дыма, смотрит на небо — погода стоит прекрасная. И даже витающий в воздухе ощутимый запах гари от лесных пожаров не беспокоят его. Этот запах знаком ему ещё с раннего детства, и чем-то напомнил ему о той далёкой поре.
   Счастливо улыбаясь и изредка бросая взгляд на безоблачное небо, Александр начинает бесцельно расхаживать у входа в здание аэропорта, надеясь уже сегодня добраться до своего посёлка. А там — родной дом, рыбалка… Да и новость, сообщенная кассиршей о посадке в Почеле, вновь вселила в него какую-то тревогу и смутную надежду на что-то.
   От этих приятных мечтаний его отвлекает чей-то громкий радостный возглас:
   — Санька, это ты?!
  Растерянно обернувшись, он видит сияющее лицо своего земляка и друга детства — Николая.
— Колька!.. Старина! Ты ли это? — с нескрываемой радостью восклицает Александр. — Вот уж не ожидал кого-то из наших здесь встретить, да ещё тебя!
   — А я тоже смотрю — ты это или нет! — смеётся Николай.
   — Да я это, я!
   Мужчины крепко обнимаются, похлопывая друг друга по спинам.
   — Вот так встреча! — произносит Николай, не сводя взгляда с Александра. — Надо же… Ты куда летишь?
   — Как куда? Конечно в Киткан! — радостно отвечает Александр.
   — Ну, давай, рассказывай, как наш прииск? Жив ещё?
   — Да какое там, — с горечью в голосе отвечает Николай. — Сам видишь — времена изменились. Драги, гидравлики давно закрыли. Лесопилку и мехмастерскую тоже. Работы почти нет. Перебиваемся, кто как сможет…
   Он на миг замолкает, но тут же, встряхнувшись, приободряется:
  — Да ладно, чего тоску нагонять! Приедешь — сам всё увидишь. Лучше пойдём, накатим понемногу за встречу.
   Усевшись за столиком в кафе, Александр наполняет рюмки до краёв и, приподняв свою, весело предлагает:
   — Давай нашу, старую… Начали!
   Они громко, в один голос выкрикивают:
   — Лишь те останутся друзьями, кто в детстве были… Корешами!   
   Выпив, приятели неторопливо принимаются за закуску.
   — А как там мой братуха поживает? — спрашивает Александр, протягивая руку к солонке. — Что-то он давно не отвечал на письма.
   — Да живёт помаленьку, — отвечает Николай, пожимая плечами. — Сейчас, с весны, безвыездно у старателей на Маристом работает.
   — На могилки родителей ходит?
   — Как без этого. Ходит. Оградку, памятники недавно подкрасил — всё аккуратно, как положено.
   — А ты чем на прииске занимаешься? Где работаешь? Как платят? — с интересом допытывается Александр.
  — Я-то?.. — переспрашивает Николай, отставляя в сторону пустую тарелку. — Да так… По разному. То охота, то рыбалка… Ничего, денег на жизнь пока хватает.
   Он откидывается на спинку стула.
   — А сам ты где? Всё так же, в Прибалтийске?
  — Там, — кивает Александр. — На судостроительном работаю, в службе безопасности.
   Он наливает по второй рюмке и спрашивает:
   — А ты что тут делаешь? Дела какие?
   — Мы у родственников жены в гостях, — нехотя отвечает Николай. — Дня три как с Киткана прилетели. А я вот заскочил сюда — узнать насчёт билетов на Сочи.
   Александр широко улыбается:
   — Что, решили косточки погреть на южном солнышке?
  Но Николай вдруг как-то сразу обмякает. Опускает взгляд в тарелку, молчит.
   Улыбка с лица Александра исчезает. Он растерянно замирает, потом с тревогой спрашивает:
   — Что такое, Николай?.. Что-то случилось?
  Николай угрюмо вертит в руках вилку, не поднимая глаз.
  — Ну? — настойчиво окликает его Александр. — Выкладывай!
  Наконец Николай тяжело вздыхает и, будто через силу, начинает рассказывать:
   — Сын у меня, младший, Димка…  Да ты должен помнить его по последнему приезду, хоть тогда ему и было всего шесть лет.
   — Помню, конечно, — кивает Александр. — Шустрый такой мальчишка.
   — Был шустрый… — глухо произносит Николай, и в голосе его звучит боль. — В этом году ему семнадцать исполнилось. А прошлой весной что вышло: он поехал за черемшой, и клеща там подхватил. Как оказалось потом — энцефалитного.
   Он делает короткую, тяжёлую паузу.
   — Надо бы его тогда гаммоглабулином сразу проколоть. Да где его достанешь у нас?! — Николай зло сплёвывает. — Хреновы демократы, с их перестройкой. В больнице одни горшки да костыли остались. А куда от нас везти?.. Сам знаешь: только самолётом. Пока дождались рейса…  В общем…
   Он безнадежно машет рукой.
  — Парализовало пацана. Ни руки, ни ноги толком не шевелятся теперь.
   — И что, ничего нельзя уже сделать? — сочувственно спрашивает Александр. — Может, его хорошим специалистам показать? За границей полечить. Если денег нет — я тебе дам, так, безо всякого!
   — Нет, спасибо, — обреченно качает головой Николай. — Тут дело не в деньгах…  Он же, этот вирус, нервные клетки поедает. Каким только врачам его не показывали — ответ один: почти полная неподвижность. — Он тяжело вздыхает. — С женой посидели, покумекали, и решили на море его хоть раз свозить. Он ведь мечтал об этом с малолетства… Моряком хотел стать…
   Оба замолкают.
  Наконец, Александр, нарушая тяжёлую тишину, кладёт свою ладонь поверх руки друга:
   — Ничего, Николай, держись. Помнишь, ты мне как-то сказал, чтобы я не терял надежды?.. И ты – верь! Нельзя жить без веры. И все ещё наладится. Вот увидишь!
   — Да что там… — Николай отмахивается, но в глазах его теплеет. – Давай лучше ещё по одной за его здоровье.
   Они молча наливают и выпивают.
   Поговорив ещё немного о современной жизни, политике, Александр снова возвращается к приисковым делам:
   — А как там баба Аня? Жива ещё?
   — Схоронили её три года назад, — с давней грустью в голосе отвечает Николай. — Крепкая была старушка. Почитай, век прожила. Всё тебя вспоминала. Любила она тебя!
   Помолчав, приятели поднимают рюмки и, не чокаясь, поминают её.
   — Слушай, — говорит Николай, отрываясь от закуски, — а что она тогда тебе сказала?
   — Когда? — удивлённо переспрашивает Александр.
  — Ну, помнишь, когда ты из котлована моего братишку вытащил? — напоминает Николай. — Кстати, он теперь глава администрации прииска. Как прилетишь — сразу к нему. Он тебе и рыбалку, и хоть что устроит. Так вот… Мы тогда к тебе с бабушкой приходили, когда ты ещё болел, и она потом выгнала меня из комнаты.
   Александр хмурится, припоминая. Немного помолчав, радостно вскидывает голову:
   — Вспомнил!
   — И что? — с нетерпением спрашивает Николай.
   — Она про сон свой мне рассказывала, — с лёгкой улыбкой отвечает Александр.
   — Сон? — удивленно приподнимает бровь Николай.
   — Да.
   — Эх… — в горестной задумчивости произносит Николай, глядя куда-то  в сторону. — Сны, сны… Сколько о хорошем перед сном не думай, всё равно одно дерьмо присниться. Ну, ладно, выкладывай, что она тебе там нашептала.
   Александр, ещё раз вспоминая детали той давней встречи, начинает рассказывать…

   …Дня через четыре, когда у него после купания в котловане ещё держалась температура, и он лежал в своей кровати, его пришли навестить Николай и баба Аня. С собой она принесла гостинец: свежеиспеченные и любимые им пирожки с брусничным вареньем. Когда гости немного посидели у его кровати, бабушка вдруг поворачивается к Николаю и говорит:
   — А ну-ка, внучёк, выйди-ка на кухню. Мне поговорить надо.
 Николай, недовольно поморщившись, нехотя поднимается и выходит, аккуратно задёргивая за собой шторы.
   Анна подсаживается ближе к Александру и тихо начинает:
   — Сон мне давеча приснился. Будто ты идешь по нашей улице, и всё лебедушку молодую поймать пытаешься, что бежит впереди тебя. А она не даётся, убегает… Потом она за тобой, а ты от неё! Долго вы так гонялись друг за другом. Уморились.
   Баба Аня на мгновение замолкает, словно вновь видит перед собой тот сон, а потом продолжает, понизив голос:
  — И тут, гляжу — место незнакомое, гористое… Лебёдушка твоя лежит на земле, крылышко у неё ранено. А ты — уже  в возрасте — подбегаешь к ней, берёшь на руки… И тут как гром с молнией грянут! И прямо в вас! И ты тоже превратился в белого лебедя. Гром сразу утих, светло стало…  А вы поднялись в небо и вместе улетели.
   Александр задумчиво трёт лоб пальцами:
   — И к чему этот сон? — наконец спрашивает он.
  — Во сны грех верить, — вздыхает баба Аня и, перекрестившись, шепчет: — Прости меня, Господи!
   Помедлив, она продолжает, глядя куда-то мимо Александра:
  – Но я так разумею: не скоро ты свою лебёдушку обнимешь и к себе прижмёшь. Хоть и здесь она уже, коле на нашей улице вас вместе видела. Лебедь — значит молодая она, красивая! И ты к ней, а она от тебя; она к тебе, а ты от неё… Ох, не скоро!
   Она замолкает, поджав губу, а потом тихо добавляет:
   — Но ты не горюй сильно и не отчаивайся. Огонь большой быстро догорает, а маленький огонёк тлеет, тлеет, а потом как наберёт свою силу, как разгорится, что и не потушить вовсе. Вот так и любовь ваша. Слыхала я про такое. Даст она ещё знать о себе, и не малую.
   Баба Аня наклоняется ближе, понижая голос:
   — А про наш разговор никому не сказывай. А если спросит кто, скажи, что я, дура старая, всё на жизнь свою жаловалась. Поверят.
   Окончив рассказ, Александр разливает остатки водки по рюмкам.
   — Слушай, а ты случайно… — начинает он и, смутившись, не договаривает, беспокойно вороша вилкой салат в тарелке.
   Николай отрывается от еды, внимательно смотрит на него исподлобья и снова утыкается в свою трапезу.
   Он, в отличие от Александра, был отменным едоком. Но тут вдруг начинает есть с какой-то неохотой, как бы через силу.
   Так они просидели в молчании минут две.
  И тут их задумчивость резко прерывает наглый окрик:
   — Эй, деревня!.. Давай, двигай!
  С такими словами двое развязанных парней, подвыпившие и шумные, без спроса ставят на стол бутылку водки и стаканы, и, не стесняясь, плюхаются на два свободных стула.
   Николай, здоровенный мужик, с кулаками размером чуть ли не с тарелку, с которой он ел, прерывает еду… Не поднимая головы, он спокойно проводит пальцами левой руки по уголкам губ, а правыми пальцами крутанул вилку так, что большой палец оказался внизу, а указательный и средний сверху. Лёгким движением сдавливает металл, и вилка становится похожей на заколку для волос, только большую.
   После этого Николай так же неторопливо поворачивает голову в сторону незваных гостей… И из-под лобья бросает на них такой жуткий и недобрый взгляд, что у Александра даже мурашки пробежали по спине.
   Парни, переглянувшись, медленно встают. Один из их, пытаясь улыбнуться, бормочет:
   — Поняли мужики…
  И, прихватив свои стаканы и бутылку, поспешно ретируются прочь.
   Николай молча кладёт погнутую вилку на стол. Вытирает губы салфеткой, бросает её рядом. Наливает в стакан минеральной воды, залпом выпивает. Снова вытирает губы, но уже ладонью. После чего смущенно кряхает, ёрзает на стуле и, как отрубает:
   — Не видел.
   Затем, помолчав, добавляет:
   — Выйдем, покурим.
   Они молча поднимаются из-за столика.
  Сидя на лавочке в тенистой аллейке, Николай и Александр молчком курят.
   Николай знал, о чём хотел спросить Александр. Лишь ему одному, ещё тогда, в далёкой юности, были доверены Александром свои сердечные тайны.
   — А ты, я вижу, её не забыл, — первым нарушает молчание Николай. — Сколько лет прошло… Пора, наверное, уже и успокоиться.
   Александр откидывается на спинку скамейки, кладёт руки на колени, крепко сжимая ладони.
   — Понимаешь…  — тихо начинает он, глядя в даль. — Я и сам думал, что со временем всё забудется, пройдёт. Но с годами эти чувства к ней стали только острее. Я каждый день вспоминаю её. Всё помню: походку, глаза… А вот голос… Мы так редко были рядом, что голоса её не помню, совсем. И так захотелось вернуться домой и пройтись тропками, по которым и она ходила тогда. Посмотреть на деревья, которые она видела, — заканчивает он с грустью.
   Николай смотрит на него с лёгким укором:
   — А я тебе тогда что говорил, помнишь? Не надо было счастье из рук выпускать. Бороться надо было за свою любовь!
   — Бороться… — горестно вздыхает Александр, опуская голову. —  Драться, говорят некоторые, надо. Тогда это не любовь будет, а трофей.
   Он поворачивается к Николаю, в глазах — решимость:
   — А знаешь, что я понял сейчас?
   Николай молча бросает потухшую сигарету в урну и вопросительно смотрит на него.
   — Я понял, — продолжает Александр, — что не только робость не позволяла мне тогда подойти к ней. Было ещё что-то… Скорее всего, на своё признание, я боялся услышать от неё слово "Нет". Но, как бы правильнее тебе это объяснить…
   Он на мгновение замолкает, подбирая слова:
   — Я боялся не за себя. И не этого слова. Это было всё на уровне какого-то подсознания, что-ли. Моя любовь к ней в любом случае осталась бы со мной. Я боялся… за неё. Да, именно за неё! И думаю сейчас о том, что было бы тогда с ней? Ведь своим "Нет", она могла оборвать ту ниточку, что связывает нас. А такая связь должна непременно существовать! Просто тот, которого любят, если говорить в общем, может и не чувствовать её, не ощущать, тем более в случае, если он не питает к любящему его абсолютно никаких положительных эмоций. Но когда она, эта нить, исчезнет, то от него уйдёт и любовь другого, что окутывает его в данное время, каким-то образом возможно и охраняет, бережёт его. Может же быть такое? — внимательно смотрит на Николая, — А я постоянно чувствую, когда вспоминаю её, как что-то уходит от меня куда-то. И на протяжении стольких лет это "Что-то" не иссякает, словно уходя, находит где-то подпитку для себя и вновь возвращается ко мне. Может, от её ответной любви? — осторожно спрашивает Александр, вопросительно глядя на Николая.
   — А что, вполне возможно и такое, — согласно кивает Николай. – Никто ведь до сих пор так определенно и не сказал, что такое любовь. И я, если честно сказать, завидовал тебе тогда… Да и сейчас завидую.
   Он на мгновение замолкает, потом добавляет, будто нехотя:
  — А её больше на видел. Как уехала с посёлка тогда, после школы, так больше и не объявлялась.
   — Вот и я не видел, — с грустью откликается Александр. — Хотя надеялся, что когда-нибудь встречу. Где она теперь? С кем?.. Кто-то, где-то, наверное, каждый день видит её — на улице, в автобусе… Им это не надо, а они её видят. А тут…
   Он тяжело вздыхает:
  — Я не знаю… Для чего мне дана такая любовь? Чем она должна закончиться?
   Александр замолкает. Медленно распрямившись, лезет рукой в просторный нагрудный карман рубашки, достаёт объемное портмоне. Порывшись в нём, вынимает из одного отделения небольшой медальон. Положив его на раскрытую ладонь, начинает рассматривать.
   Николай с интересом придвигается поближе, внимательно глядя на вынутый Александром предмет.
   Медальон был без цепочки, выполненный из металла желтого цвета в форме небольшого выпуклого сердечка. Но внимание привлекало не это: прямо в центре медальона застряла пуля, которая, пробив его, миллиметров на пять торчала с другой стороны.
   — Это… оттуда? — тихо спрашивает Николай, кивнув головой в сторону.
   — Да. с Афганистана.
   Николай на секунду задумчиво хмурится, потом, вновь взглянув на медальон, тихо спрашивает:
   — И что… Как было?
   Помолчав немного, Александр начинает рассказ о том, чуть не ставшем для него трагичным случае:
   — Это случилось ровно через месяц после того, как в составе сводного батальона ВДВ нас перебросили туда с Украины. Мы проводили там глубинную разведку, и приказ для нас был особый — уничтожать всех, кто обнаружит разведгруппу. Но мы ещё не совсем озверевшие были… Короче, в один из выходов у Мараварского ущелья, что в нескольких километрах от Пакистана, пожалели одинокого старика, пасшего овец. А он связником оказался, и рация у него была…
   Ну, и, устроил нам засаду: пакистанский спецназ — "Черные аисты" — и душманы. Я, как командир, первым шёл… И вот, —  Александр показывает глазами на пулю, — прилетела от снайпера. С час отстреливались. Если бы вертушки не подоспели — все бы там остались. Вот так… Но, думаю, что спасло не только это. А помогло и то, что когда-то, ещё дано, положил в этот медальон. Не положил бы — и не носил тогда…
   — А что положил? — с интересом переспрашивает Николай.
   — Да нет! — смущённо отмахивается Александр, убирая медальном обратно в портмоне. — Это совсем уже… Так сказать — лирическое! Не скажу.
   – Понятно, — не стал настаивать Николай. Помолчал немного, потом вдруг оживляется:
   — Слушай! А знаешь, какая мысль мне только что в голову пришла?
   — Какая?
  — Ты как приедешь к нам — поговори с Ленкой, её бывшей подружкой.
   — А что, она там? Никуда не уехала? — удивился Александр. Он был уверен, что с той юности уже никого не осталось на прииске.
   — Да у нас она! Замуж вышла, дети…  Мне то неудобно к ней с этим вопросом подходить. А тебе — что? То да сё, мол, как дела, давно не виделись… И так, между прочим, спросишь про Татьяну.
   — А верно! — оживился Александр. — Они же подруги были, и, возможно, переписываются до сих пор?
   — Я что и толкую! — обрадовался Николай и весело толкает его плечом.
   — Слушай, а ты хоть помнишь то время? Ну, июнь?.. Вот суматошный месяц был, согласись? Столько всего случилось с нами. Я вспоминаю иногда, а ты?
  — Спрашиваешь! — усмехается Александр. — Такое разве забудешь? Если начать вспоминать, так и дня не хватит.
   Приятели закуривают, и начинают свой тихий разговор…