Там все - урки

Макар Максимович Донской.
ТАМ ВСЕ — УРКИ.
Избранные главы из автобиографического романа “Наилучшее”.

Автор — бывший участник ореховской преступной группировки, ныне священник Русской Православной Церкви, экзорцист, целитель.


Откуда мне известно, что мой отец и дед — урки?

Мама никогда ничего подолгу не рассказывала о нашей семье, мы ни разу с наслаждением не обсуждали наших родных, что, наверное, встречается в счастливых семьях…

Мой путь в криминале начался с предупреждения матери о том, что подвале соседнего дома, мальчики играют в карты…

— Ты с ними не связывайся! — сказала она. — Старшего у них зовут Ваня Боксер, — ему 15 лет, — он бандит!!!

Что-то странное прозвучало в ее голосе… К моему удивлению, мать, — всегда скептичка, не похожая на наивных, изумленно шушукающихся воздыхалок, — оказывается серьезно верила в то, что юнец может быть бандитом, да еще таким — о котором все знают…

Несмотря на мамино предупреждение, я тут же отправился в соседний дом. И к своему великому ликованию нашел там тех, кого искал уже пару лет, настойчиво обходя все подвалы, черные лестницы, чердаки и крыши на территории нескольких микрорайонов… Знал ли я, 11-летний, чего ищу? Последовательно и в одиночку обследуя дом за домом? Кого я рассчитывал как-нибудь встретить? Точно! Свою среду, без которой не мог жить, и задыхался прямо как рыба без воды!

Радости моей сложно себе представить, когда я спустился в подвальное помещение, прошмыгнув в среднюю, единственно открытую дверь! Вероятно, также восхищался бы я отцом, невиденным мною столько лет! Как только мои глаза привыкли к накуренной, и отдающей немалой серьезностью, совсем не детской атмосфере, я разглядел теннисный стол, за которым спокойно восседали дети и взрослые, с картами в руках. На кону лежали не только все мелочь да копейки, а рубли и трешки, и даже пятирублевые купюры...

Вопреки первоначальному настороженному отношению ко мне, все-таки мне поверили жиганы, и приняли в свой бандитский коллектив. Меня не привел к блатным ни друг, ни сосед… А моя мать, вероятно невольно, неожиданно выдала себя, и прозвучавшее в ее тоне уважение, подтолкнуло меня, не раздумывая, броситься навстречу своей судьбе!

Однажды в восьмидесятые, приехала с Южного, — так местные называли Южно-Сахалинск, — ее подруга, Маруся…

— Какая у тебя шея, — удивилась она, — прямо как у Петра…

Тотчас, встретив мое недоумение, смущенно посмотрела на мать:

— Лира, он как? Ничего не знает?!

— Что, я должен знать? — зацепился я.

— Кем был твой отец! — восхищенно произнесла она. И, глянув на обреченно застывшую и горестно окаменевшую маму, весело добавила, спохватившись:

— Он мог прийти, и выгнать всех из ресторана…

— Как это? — не понял я.

— Ну, вот так… Входил, и говорил, чтобы все вышли…

— И выходили?

— Да!

Уже позднее, вспоминая об этом, я понял, что речь шла о бандитских сходках, организацией которых, по всей видимости занимался родитель. На той фотографии, где он нянчит меня на руках, заметно, что отец представлял из себя человека гигантского роста, очень строгого, без понтов и бравады… На снимке, рядом с батей, стояли, скромно выстроившись в ряд, красивые женщины в купальниках, одной из которых была мать. Никакого панибратства, разных там сюсю-мусю! Они словно понимали величие пахана, возле которого находились.

Мне отца не хватало. Нет, не жуткого его нрава, хотя я такого и не пугаюсь, а родненького чего-то… Его убили в конце семидесятых… Зарезали, нанеся удар заточкой в спину.

С матерью, и ее новым мужем, Игорем, работавшим директором радиотелецентра на Сахалине, мы переехали в 1980 году в Москву, и жили поначалу в каком-то напряжении, словно чего-то опасались…

Так сложилось, что меня многому научила улица, и я повстречал нормальных людей, с которыми прошел закалку, давшую мне право судить обо всем самостоятельно. Несмотря на очевидную опытность блатных, с которыми я сдружился в разных местах Москвы, уровень моего бати все же сильно отличался.

Дружки меня возили несколько раз к авторитетам, показывали… Видел на стрелках главных, маститых урок… И я признал, и почувствовал в них, батину степень.

Когда в 1995-м, отошел от дел, то меня вдруг потянуло на Сахалин, к своим… Засобирался в аэропорт.

Взволновавшись, мама умоляюще произнесла:

— Никита, ну куда ты поедешь? Там все — урки…

И тогда я вспомнил свою бабушку, которой, будучи маленьким, сказал, что она злая. Ее реакция, выдержка, и манера держаться не показались обычными. Трудно передать, что мне не понравилось… Какая-то жадность! И это при том, что от нее проистекало чувство избранности. Не лишенная внешней гламурности, бабушка явно принадлежала к элите… Изумился, как она восприняла мое требование! Спокойно и властно, и ни слова возражения! Они поспешили уйти с дедом, впрямь я их насторожил. Не стали вразумлять, и втолковывать мне, малышу, как нужно себя вести, в ответ на младенческие заявочки, — по сути же, дерзкое оскорбление, — с настоянием никогда больше не приходить в нашу квартиру…

Стало неловко. Хотя прошло много времени, мне понималось, что я ответственен за многое, ведь мои воспретительные укоризны по-прежнему стояли между нами.

Затем, впоследствии, став священником, я услышал очень любопытную фразу, от Карантинникова, бывшего помощника прокурора, недавно рукоположенного с священный сан. Ему дали назначение в село, о котором дал определение, четко высказавшись, его папа — начальник следственного отдела Фсб…

— Там одни урки…

Я взял к себе в храм этого новоиспеченного, робеющего перед служением в церкви беднягу, положил ему приличный оклад, и выплачивал… Потом посадил на свое место в трапезной, и представил прихожанам как нового настоятеля. А сам вышел за штат по болезни… У меня проявился рак.

Боролся я со смертью, — поскольку целитель, — несколько лет, без помощи врачей, — и слава Богу! — заболевание отлегло. Хотя бок изредка побаливает, точно старая рана…

М.Донской, 2025
Фото мое, снимок 2018 года.
Почти все имена, фамилии, прозвища, а также наименования оружия, счет этажей, номера домов, названия ресторанов и марки автомобилей, указанные в романе — изменены.