Глухое

Деревня Глухое стояла у самого конца света — дальше были только леса, болота да старая просека, заросшая ельником. В Глухом жизнь шла неспешно, как вода в речушке Лисице — тихо, вязко, с прелым запахом торфа. В центре — обветшавшая изба правления, за нею — покосившаяся лавка, где давно не было сахару, но всегда можно было взять керосину, если пришёлся ко двору.

Из всех стариков в деревне остался один — Егор Пантелеич. Высохший, как репей прошлогодний, он с весны до осени ходил по огороду с кочергой, ковыряя землю, словно искал в ней ответ на что-то очень важное, забытое.

— Всё, — говорил он, — земле конец. Дышит она иначе. Песок в ней стал.

К нему ходили за советом, как к последней книге. Только читать ту книгу было всё труднее — Пантелеич часто молчал. Или начинал с одного, а заканчивал совсем другим. Было в том молчании что-то пугающее — будто и вправду всё, кончилось.

2

Когда вернулся Иван, деревня встретила его без удивления. Будто знала, что он вернётся. Годы двадцать назад ушёл он в город — сначала в техникум, потом в армию, потом и вовсе в Томск. Там и остался. Женился. Работал на каком-то заводе. Писал письма матери — раз в год, по привычке. А потом мать умерла, и письма кончились. И вот он снова здесь, чужой среди чужих, хотя каждый бревно в родном доме помнил.

— Чего приехал? — спросил Пантелеич.

— Дом продать. А может, остаться…

— Остаться? — старик сплюнул. — Ты землю-то помнишь? Она жива, если к ней живым. А ты как, живой?

Иван ничего не ответил.

3

Он ходил по деревне, как по кладбищу: изба — пустая, сарай — завалился, колодец — чёрная глотка. Только одна Марья ещё держалась — седая, с лицом, как треснутая глина. Она одна и осталась. Остальные — в райцентре, кто в бараке, кто в «хрущёбе».

Марья поставила самовар.

— Ты бы остался. Гляди, земля-то твоя. Огород ещё не совсем умер.

— А зачем?

— А разве у всего есть зачем?

4

Летом он остался. Коси траву, чини крышу, топи баню — всё просто, всё ясно. По ночам слушал, как ветры ходят — с северной стороны стонет, с южной скребёт. Земля отзывалась — не словом, но будто тянулась к нему, ждала, не поверив до конца.

А осенью его нашли в сарае. Сердце, сказали. Упал, когда козу кормил. Пантелеич только кивнул:

— Домой пришёл. Земля приняла.

И зима была снежная, как в старину — сугробы по грудь, иней на крышах, тишина такая, что слышно, как мышь в печке шуршит.

Глухое стояло. Молчало. Жило.