Часть 2

Часть 2. Ла Фер

Граф де Ла Фер хмуро созерцал кучу бумаг на столе. Сейчас самое сокровенное его желание было послать все к черту, но он подавил его и, поудобнее усевшись в кресле с массивной резной спинкой, заставил себя взять первый лист. Так обычно начинался его день в Ла Фере, в который он периодически наведывался – с разбора кляуз, жалоб, донесений и отчетов. Власть – тяжкое бремя, если тебе нет двадцати пяти, ты богат, знатен, красив, женщины так и льнут к тебе… или к твоему богатству и власти: тут граф трезво смотрел на жизнь.
Граф де Ла Фер уже не первый год нёс эту повинность служения роду.
Ответственность перед предками и воля покойного отца, внушавшего ему, что долг превыше всего, заставляли молодого человека совершать все необходимые действия, требовавшиеся от сеньора. Он неукоснительно разбирал все дела, поступавшие к нему от прево и управляющего, вершил суд и казнь: мародеров было достаточно в этом неспокойном крае, а браконьеров соблазняло обилие дичи в лесах.
И каждый день юный граф давал себе обещание нанести визит мадемуазель де Ла Люссе – едва только вернется в Берри, в дом своего детства. Невеста, как когда-то предполагал кузен Шарль-Сезар, вовсе не была крокодилом, однако Оливье не спешил заключить брачный союз – решительного слова мадемуазель от него пока не дождалась. Тетушки же его – поистине старые гарпии – отчего-то были не слишком заинтересованы в выборе покойного графа, и потому тоже не спешили напоминать племяннику о святом долге перед семьей. Стук копыт и голоса под окном, распахнутым навстречу утренней заре, оторвали его от просматривания писем: он вскочил, в душе радуясь, что может отвлечься от нудной работы и выглянул наружу. На дворе был всадник, один, без слуги.
Великолепный конь, богатая, хоть и неброская одежда всадника, худощавая фигура; незнакомец поднял голову, свет упал на его смуглое лицо, на котором горели огнем темные глаза. Испанец?
– Господин де Ла Фер! Граф! Рад, что застал вас дома! – незнакомый всадник сдернул шляпу, и отвесил церемонный поклон.
– Господи! Рошфор! Вы ли это? – только и смог вымолвить граф де Ла Фер, вмиг припомнив знакомца юности.
– Узнали! – Рошфор радостно рассмеялся и соскочил с коня. Владелец Ла Фера был уже внизу: он поспешил встретить кузена лично, не дожидаясь, пока лакей проводит его. Какой прекрасный повод отложить рассмотрение дел! Движение руки, и конюх увел лошадь Рошфора на конюшню. Хозяин обменялся с гостем рукопожатием.
– Ну же, приглашайте меня скорее в это ваше пристанище королей! – хмыкнул Шарль-Сезар.
– Милости прошу, кузен, – кивнул ему Оливье и пригласил в дом.
Да, этот замок был поистине королевский: огромный, мрачноватый, с густым лесом вокруг, с полузасыпанным рвом и мостом через ручей, с замощенным просторным двором, старинным колодцем и притаившимся у мостика охотничьим домиком – это, пожалуй, многое говорило о хозяине.
Оба кузена расположились в кабинете. Рошфор с удовольствием откинулся на спинку кресла, потом пригубил вина из драгоценного кубка и бегло окинул взглядом комнату. Здесь царила не роскошь и не уют, здесь царствовало время. Очевидно, нынешний хозяин очень считался с этим фактом и ничего не хотел изменить.
– Здесь всё, как при моем отце, – граф заметил взгляд гостя. – Я наезжаю сюда раз в месяц-два, чтобы следить за делами, а живу в Берри, в замке бабушки. Я там вырос, и пока я там живу, замок принадлежит мне. Так она распорядилась в завещании. Но рассказывайте, что вас привело в наши края?
– Дела. Но по дороге я вспомнил, что Ла Фер не так далеко от цели моей поездки.
– Я должен вам попенять, дорогой граф: отчего вы не вспомнили этого раньше?
– Ну, сударь, и вы согрешили тем же! После вашего визита в Бретань мы и виделись-то один раз, да и то мельком. Я спешил, вы тоже, мы толком не поговорили. А я, между прочим, уже который год живу в Париже – это ведь не та чертова даль, чтобы устрашиться само;й мысли о том, чтобы навестить родственника.
– Увы, в последнее время я был должен заниматься делами наследства и терпеть надзор опекунского совета. Ещё год, и я освобожусь от их утомительной заботливости.
– Родня и особенно тётушки жаждут запустить свои сухонькие лапки в заветную шкатулку, пока есть такой шанс?
– Откуда вы знаете?
– Кто ж не знает, каковы могут быть алчные старухи? Ну, и я, разумеется, навёл справки – должен же я знать, чем живёт беррийское общество!
Граф де Ла Фер кивнул:
– А вы по-прежнему состоите в свите епископа?
– Кардинала, дорогой кузен.
– Кардинала! Ах, да, конечно же, простите! – произнес де Ла Фер с едва уловимым оттенком пренебрежения.
Это кольнуло Рошфора, и он прищурился: "Хотел бы я знать, чем, и главное, когда монсеньор успел насолить нашему пикардийскому властелину? Чёрт, а приехал-то я зря… Что ж, и пусть, всё равно Нарцисса перековать надо, а мне поразмыслить. И выспаться. Проклятые дороги, проклятые гостиницы, будь они неладны, да и вообще…" Что именно "вообще", граф не мог бы сказать определённо, и заметил:
– Монсеньор был на моей стороне, и притязания мачехи обратились в ничто, в замок на песке, а не на скале! Титул её только поманил, хоть все эти годы она была уверена в успехе.
– Но, кажется, это было против ваших устремлений?
– Да, но пустые мечты о мнимой свободе часто приводят нас к пропасти. Есть предназначение и долг: та памятная встреча с вами, кузен, заставила меня по-иному взглянуть на некоторые вещи. Я вечно буду признателен вам за это. – Де Ла Фер с удивлением взглянул на Шарля-Сезара: странно было слышать от него такие речи – без привычной иронии! А он продолжил: – К тому ж монсеньор убедил меня собственным примером, что есть моменты, когда интересы семьи важнее собственных желаний.
– Это так. Говорят, кардинал набирает силу при дворе, – хозяин поднял глаза на гостя и откинулся на спинку стула, ожидая продолжения: Рошфор же заехал не просто так, а ради какого-то конкретного предложения – стоит выслушать его.
– Монсеньор отходит от партии королевы, предпочитая держать сторону короля, – сказал Шарль-Сезар. – Интересы Франции – это партия короля.
– Это дальновидно. А вы?
– Бывает, мне приходится выполнять некоторые поручения его высокопреосвященства: у него складывается свое окружение, как и у всякого, кто участвует в политической игре. Моя же официальная роль весьма скромная: я конюший дома Ришелье.
– Не скромничайте! Герцог де Бельгард тоже был всего лишь конюшим Генриха IV. А жениться по доверенности на Марии Медичи король послал именно его. – Граф де Ла Фер, не скрывая улыбки, взглянул на гостя.
Рошфор так и фыркнул в бокал:
– К счастью для меня его величество король наш Людовик уже женат!
– Полно вам, лучше пейте! – рассмеялся граф.
– У вас отличное вино!
– Это с виноградника в Сентонже, который мне бабка отписала. Она знала, что это подлинное сокровище в ее владениях.
Рошфор налил себе ещё и подумал, что он предпочёл бы всё же тосканскую принцессу двадцати шести лет, а не четырнадцатилетнюю рыбоподобную испанскую инфанту. И еще он подумал, что, кузен Оливье, так сказать, по наследству, получил от матери право поддерживать бывшую регентшу. Но состоять в партии Марии Медичи, не имея собственных интересов ее поддерживать, было бы невероятной преданностью. Так что не мешало бы узнать, кого в лице графа де Ла Фер мог иметь в будущем его высокопреосвященство.

Отношения Ришелье с королевой-матерью ухудшились, и теперь каждый сторонник новоиспеченного кардинала был на счету, как и каждому недоброжелателю следовало уделять внимание. Насколько был влиятелен в Пикардии молодой граф? Вопросы возникали один за другим, но Рошфор, помня предыдущее общение, понимал, что узнать что-либо у де Ла Фера будет непросто: юношей он уже был сдержан и замкнут, вряд ли, став взрослым, он сильно изменился.
– Вас бабушка любила больше остальных внуков? – спросил он, подходя к теме с другой стороны.
– Похоже, что так и было. Я ведь провел в ее доме раннее детство. Потом был Париж и коллеж, а в двенадцать отец отправил меня в Англию: во Франции мне ничего не светило в плане карьеры.
– Но ваша мать была статс-дамой: как случилось, что она не смогла вас устроить при дворе?
– Отец был против. А потом у меня случился небольшой конфликт с Кончини, – по лицу графа пробежала брезгливая гримаса. – После этого мне там делать было нечего.
– Понимаю, – кивнул Рошфор, а Оливье прямо взглянул ему в глаза.
«Что еще вы хотели бы узнать обо мне? – говорил этот взгляд. – На чьей я стороне: кардинала или Медичи?»
– Помню, как я итальянцу за воротник муравьев напустил, – промолвил Шарль-Сезар, а сам подумал:
«У кузена явно не задались отношения с королевой-матерью. В теперешней обстановке это очень неплохо. Ее сторону, если что, он не примет: он человек принципиальный».
Оливье только ахнул:
– Так это были вы?! Как Кончини тогда визжал и подпрыгивал – никогда не забуду!
– На меня бы меньше всего подумали.
– Но как? Как вы это сделали?
– Ловкость рук – и только. Помандер, капля сиропа, муравьи внутри. Я просто открыл его… м-ммм… невзначай, когда стоял сзади и следил за карточной игрой. А потом мне как будто бы стало немножко нехорошо, ну, знаете, этот кашель… И итальяшка велел мне отойти подальше: я и отошёл. – Шарль-Сезар пожал плечами и повёл бровью.
Оливье не выдержал и расхохотался, до того это вышло у кузена по-мальчишечьи!
– Рошфор, чёрт вас побери, сколько вам лет?
– Тогда или теперь? Право же, не знаю. "Dinanzi a me non fuor cose create se non etterne, e io etterno duro".*
Граф де Ла Фер взглянул на кузена: древней его лишь вечные созданья? Ха! Ну, нет! Кажется, он из тех людей, которые не меняются с годами. Смугловат, худощав, лёгок в движениях. Вот разве только взгляд… Не-ет, насмешливые искорки в чёрных глазах те же! Оливье подумал ещё, что теперь их обоих можно принять за ровесников, или даже он, де Ла Фер, будет казаться старше.
К чему были эти мысли, граф не совсем понимал, просто он давно не видел Рошфора и, по-правде сказать, был очень рад ему. Воспоминания о поездке в Бретань до сих пор были живы в его душе, и связаны они были с Шарлем-Сезаром, конечно. Жаль, что он выбрал сторону кардинала, в этом они не сойдутся. Как жаль!
– Не клевещите на себя, – сказал он. – Но ежели вы с оглядкой на ваш почтенный возраст чувствуете необходимость в отдыхе…
– Разве я сказал, что я старая развалина?! – с деланным возмущением откликнулся Шарль-Сезар.
– Э… А разве нет? – смеялся Оливье.
– Ну, знаете ли… Отдохнуть я ещё успею, все мы ещё належимся, когда придёт наш черёд, а теперь покажите мне Ла Фер!
– Извольте, кузен, с удовольствием!
***
Ла Фер был в половину больше замка в Рошфоре – Шарль-Сезар с молчаливым изумлением осмотрел большой зал, где хранился меч Куси, а с портретов взирали бывшие владельцы замка, библиотеку в две тысячи томов, золотую гостиную, которую украшали драгоценные шпалеры, сотканные именно из золотых нитей и мавританский кабинет. Переступая его порог, всякий мог подумать, что он попал в восточную сказку: камин был сложен из расписных синих изразцов, потолок поддерживали тонкие колонны с аркой, на низких резных столиках поблескивали узкогорлые кувшины, и нельзя было поручиться, не заключён ли в каждом из них могучий ифрит.
Потом оба кузена прошли в оранжерею. В огромных кадках росли апельсиновые деревца, и некоторые плодоносили, завязав пару десятков сочных плодов. Рошфор потрогал душистые листья, удовлетворённо кивнул и протянул руку за самым зрелым апельсином:
– Можно?
– Угощайтесь.
– М-ммм…
– Сладкий?
– М-ммм… угу-м… кислятина! – радостно заявил бретонский кузен и тут же деловито спросил: – А в саду крыжовник есть?
Де Ла Фер только рассмеялся:
– Немного осталось, из чего не сварили конфитюр и что ещё не осыпалось.
– Ага! – промолвил Рошфор, плотоядно облизываясь.
После того, как Шарль-Сезар угостился и крыжовником, они с Оливье прогулялись по саду, поблуждали в низком лабиринте из стриженых кустов и спустились к искусственному гроту у пруда. В гроте скрывалась мраморная нимфа.
– Это кто же? – удивился Рошфор, рассматривая статую.
– Возможно, Геба.
– Кто?
– Ну, вечная юность, и всё такое…
– Хм… С мотыльком в ладони? Может, Психея?
– Может. Статуя была прислана отцу Генрихом IV как свадебный дар.
– Вполне по-королевски. А вы отчего не спешите жениться на… А на ком, кстати?
– Мадемуазель де Ла Люссе.
– Та-ак! Первая невеста Берри, богата, как сокровищница фараона, а вы говорили – крокодил?!
– Это вы говорили! – расхохотался Оливье. – Кстати, а вы-то сами женаты?
– Нет.
– А как же графство? Вы не отказываетесь от своих прав на него, если я верно вас понял?
– Верно поняли.
– Но ваши братья в таком случае всё равно рано или поздно будут наследовать вам.
Шарль-Сезар довольно долго смотрел прямо перед собой, а потом сказал:
– Они мне не братья.
– То есть как? – приподнял бровь Оливье.
– У госпожи моей мачехи всё это время был любовник.
– Полно, Рошфор, это она сама вам сказала? – не поверил де Ла Фер.
– Именно, сама, – пожал плечами Шарль-Сезар.
– Ничего не понимаю! Послушайте, но…
– Я поймал их на горячем ровно через пять дней после похорон отца. И допросил этого любителя перезрелых прелестей. А её заставил смотреть. В глазах Рошфора мелькнуло поистине адское пламя, но тут же и погасло, однако де Ла Феру стало не по себе.
– Господи!
– Он вздумал запираться и играть в благородство – я приказал избавить его от той части тела, которая побуждала его ко греху. Вот тут уж признания полились рекой – только записывать успевай!
– О, господи! И вы… вы сделали с ним такое?
– Гм… ну, в общем, не успел, – хмыкнул Рошфор. – Мерзавец испустил свой зловонный дух раньше – от страха.
– О, господи, господи! А что же сталось с графиней?
– Ехидна пыталась кусаться, – Рошфор откинул прядь волос, открыв шрам на виске.
– Она пыталась убить вас? Вы отдали преступницу в руки правосудия?
– Нет. Я сам судил её.
– Она… мертва?
– Ха! – сказал Шарль-Сезар и по его губам зазмеилась усмешка. – Похоронена заживо.
– Что-о?!! – ахнул граф.
– Преступница безумна и опасна. Её сторожат монахи в приюте для умалишённых. Она содержится отдельно от прочих соответственно своему положению.
– Боже мой, ужасно! А её дети?
– Никогда не прощу ей этого – она лишила меня братьев. Оказалось, что я один на этом свете.
Оливье пристально смотрел на кузена, запоздало ругая себя за то, что задал ему вопрос о наследовании графства. Однако же Шарль-Сезар говорил об ужасных вещах с усмешкой, будто всё это его едва коснулось и ныне забыто. О, де Ла Фер знал – так говорят, если боль превышает все мыслимые пределы. И ещё то, что люди чаще открывают душу перед незнакомыми, а не своими близкими.
– И что вы сделали?
– На правах старшего в семье и по бретонским кутюмам уже совершеннолетнего – мне тогда минуло двадцать – я взял их под опеку. И купил землю. Для каждого. Они не наследуют Рошфор, но старший в своё время получит титул барона.
– Вы их любите, в этом всё дело, не так ли?
– Всё дело в том, что в этом я могу признаться только вам, кузен. – На губах Рошфора снова заиграла привычная улыбка. – Нет, в самом деле, меня отчего-то потянуло на откровенность, простите, знаю, это скучно, но я… – Он не договорил, потому что в конце аллеи возникла фигура графского мажордома: – О, у вас спешные дела?
– Нет. Сейчас узнаем. Что там? – спросил граф.
– Егерь, ваше сиятельство, – поклонился мажордом. – Докладывает, что на завтра всё готово, как и было приказано вашим сиятельством.
– Хорошо, ступайте.
– У вас завтра охота? – удивился Рошфор.
– Да, я совсем упустил из виду, что егеря обещали выставить оленя.
– Так здесь будет много гостей?
– Никого. Мы с вами будем вдвоем, не считая егеря и загонщиков. Если вы, конечно, принимаете предложение поохотиться.
– Отлично, принимаю. А лишние люди – лишняя суета.
– Вы мой гость и оленя я посвящаю вам.
– Ого! Премного благодарен! – поклонился Рошфор. – Только…
– Что?
– Хитон мой обличает меня, яко несть брачен! – развел он руками. – Я не одет для охоты.
– Пустое. Сейчас пошлем в город, и что-нибудь готовое на такой случай у портного найдётся. Или вместе поищем в гардеробной.
– Хорошо. Но мой Нарцисс как на грех расковался.
– Конюшня тоже к вашим услугам.
– Идёт, – согласился Шарль-Сезар, с интересом разглядывая хозяина: тот оживился, глаза заблестели, на щеках проступил румянец – он весь жил предстоящей охотой. Будто и не было предыдущего разговора об участи преступной мачехи. Что ж, это светское умение – забывать в беседе о вещах столь удручающих и малоприятных – и Рошфор в полной мере оценил его.
Оба кузена приятно провели оставшийся день за обедом, неспешной прогулкой и за партией в шахматы, и разошлись по комнатам лишь когда начало темнеть.

Охота вдвоем оказалась куда интереснее тех многолюдных сборищ, которые граф не раз наблюдал: не было бестолковой суеты, не было и бесцельного метания по лесу. Все шло отлично: собаки держали след, чутко улавливали сигналы охотничьего рога, не давали себя сбить с толку, направляя оленя в сторону от ручья, где он надеялся отсидеться на глубине.
Удача так явственно улыбалась охотникам, что они, встречаясь у тропы, тоже обменивались довольными улыбками. Еще несколько безнадежных попыток оленя прорваться сквозь собачий кордон, и можно вытаскивать охотничий нож – честь, которую граф предоставил своему гостю.
Метнувшийся под копыта огромный кабан заставил лошадь де Ла Фера отпрыгнуть в сторону: жеребец был опытный, он не в первый раз сталкивался с кабаном и знал, чем грозят ему клыки секача. Всадник, который сидел в седле, как влитой, чертыхнулся с досады: олень уйдет и виной это неожиданное препятствие. Но кабан не собирался убегать: видимо, где-то неподалеку была свинья с выводком.
Рядом возник Рошфор. Недолго думая, он соскочил на землю, хлопнул ладонью по крупу своего коня, заставив того отбежать подальше, и вытащил нож.
– С ума сошли, Рошфор! – ахнул граф де Ла Фер.
– Олень далеко не убежит, а вот копчёный кабаний окорок – это вещь, знаете ли! – Рошфор пригнулся, не спуская глаз с кабана и ожидая атаки лесного зверя.
Оливье был уже рядом с ним, в свою очередь отогнав своего коня.
– Я надеялся, что вы мне доверите и эту тушу, – покосился Шарль-Сезар на графа. – Уж заодно.
– Он ваш, – Оливье отступил в сторону. – Как и олень, если мы его загоним. Берегитесь! – крикнул он, увидев, как кабан пригнул рыло к самой земле.
В ту же секунду животное атаковало Рошфора. Тот отпрыгнул в сторону с завидной легкостью и, поудобнее перехватив рукоятку длинного охотничьего ножа, ждал кабана с деланным равнодушием. На дне его черных глаз горел бесовский огонек. Кабан пролетел мимо, потом резко затормозил, взрыв копытами землю, круто развернулся и, уже ничего не видя от охватившего его бешенства, бросился на человека. Тут только де Ла Фер заметил капли крови на прошлогодних листьях на земле. Секач был ранен, но, когда Рошфор успел нанести удар? У них не было с собой рогатины, никто и не собирался охотиться на дикую свинью, и получить рану кабан мог только от ножа. Эти мысли мгновенно пронеслись в голове Оливье, а Рошфор и зверь уже соприкоснулись: лесной гигант коротко хрюкнул и застонал почти человеческим голосом. Он осел на землю, коротко дернулся всем телом, налитые кровью глаза его потускнели и подёрнулись пеленой.
– Готов! – Шарль-Сезар встал с колен и отер нож, воткнув его несколько раз в землю. – Мне даже жаль его, я осиротил семейство.
– Свинья прокормит поросят и без него: урожай желудей в этом году отличный, – пожал плечами граф де Ла Фер. – Я распоряжусь, чтобы тушу отослали куда вы пожелаете.
– Благодарю, но будет лучше, если мы её распробуем у вас: мой путь лежит в Амьен. Или вы посоветуете мне отправить её настоятелю Амьенского собора? Он не открестится от такого подарка и рассмотрит его в качестве взятки, что поможет мне решить некоторые щекотливые моменты в моих делах? – Рошфор хитро прищурился, ожидая ответа.
– Подсказать вам ничего, к сожалению, не могу, – в том же тоне подхватил де Ла Фер.
– Ну, хоть епископ постник или лакомка?
– Мне не приходилось встречаться с его преподобием иначе, как на мессе. Но не исключаю, что епископ Амьенский предпочитает оленину. Я же больше люблю бывать в Бурже, тамошний настоятель мой духовник. Но, граф, нас ждет еще одна добыча. Вот и собаки голос подают, они гонят оленя в нашу сторону.
Охотники поймали лошадей и снова были в седле как раз к тому моменту, когда олень показался из-за деревьев.
Животное было уже без сил: тяжелое дыхание и вывалившийся язык говорили, что его гонит вперед только страх. Собаки не отставали и, взяв в круг оленя, наступали на него, все же не рискуя приблизится вплотную: острые рога семилетки говорили сами за себя.
Рошфор снова спешился, бросив поводья, которые подхватил один из егерей. Шарль-Сезар знал, что перед ним противник не менее серьезный, чем кабан. Олень был крупным и опытным. До сего дня он благополучно уходил от преследований охотников и сейчас был готов сражаться до последнего вздоха. Он пригнул голову, украшенную роскошной короной рогов, и острия отростков оказались как раз на уровне живота и груди человека. Рошфор несколько раз подступал к животному, ища, как бы проникнуть через эту заградительную стену, но олень чутко улавливал каждое его намерение. Атаковать он не мог: вокруг были ощерившиеся пасти собак, заливавшихся лаем; оставалось крутиться на месте, не подпуская человека. Это начинало походить на настоящую дуэль, и Рошфор испытал азарт бойца, увидевшего в противнике равного. Уложить оленя можно было и выстрелом, но не велик талант попасть в такого красавца с близкого расстояния: нет, только поединок на равных! И Рошфор, улучив момент, бросил в оленя куском дёрна из взрытой копытами земли. Животное инстинктивно метнулось в сторону, вздернув голову и подставив левый бок – мгновения хватило, чтобы нож вошел прямо в сердце.
Рошфор поднялся во весь рост, отпустив содрогающегося в последних конвульсиях оленя и встретился глазами с графом де Ла Фер. Глаза эти, ставшие темными, смотрели мимо и в них читалась жалость. Рошфор нахмурился и поспешно вскочил в седло.
Оливье же тронул коня, перевел его на быструю рысь и вдруг поднял в галоп, не заботясь, следует ли за ним Рошфор. Через несколько минут он очнулся и остановился. Шарль-Сезар, следовавший за ним, постарался сделать вид, что ничего не произошло.
– Простите, я забылся, – неожиданно обратился к нему граф. – Вспомнил, как отец меня учил брать оленя.
Рошфор кивнул и промолчал.
***
Они встретились вновь за столом во время то ли позднего обеда, то ли ужина: оба изрядно проголодались на охоте, но надо же было дать повару время, чтобы изысканные и обильные блюда удались на славу.
Граф ждал кузена за роскошно сервированным столом: тот подумал, что Оливье не часто принимает гостей в Ла Фере и потому старается блеснуть перед ним фамильным серебром, которое действительно было великолепно.
Шарль-Сезар уселся на предложенное место, мельком отметив и порадовавшись, что среди столовых приборов имеются вилки: это было привычное удобство. Как приятно, что граф де Ла Фер следует моде, принятой при дворе!
Оленина, приготовленная в нескольких видах, как дань искусству и доблести охотников, царила на столе и источала пряный аромат.
– А кабана я всё же велел отправить в Амьен, – заметил Оливье. Рошфор хмыкнул.
Де Ла Фер сделал лакеям, стоявшим за их стульями, знак удалиться.
– Мне кажется, мы отлично обойдемся без посторонней помощи в той беседе, что нам предстоит, – добавил он, собственноручно кладя на тарелку кузена кусок пирога, и наливая ему вино из драгоценного серебряного кувшина.
– Пожалуй, вы правы, – согласился Рошфор, – лишние уши нам ни к чему.
– А, так вы и впрямь собираетесь мне сделать какое-то предложение? – оживился граф де Ла Фер.
– Я еще не решил, – чистосердечно признался конюший кардинала. – Но подумываю, – добавил он многозначительно.
– Тогда задавайте ваши вопросы!
– Это потом, сначала я воздам должное этому роскошеству, – Рошфор выразительно повел глазами в сторону кушаний, которыми был уставлен стол.
– Вас интересует, на чьей я стороне? – странное нетерпение Оливье, такого скрытного и сдержанного, поразило Рошфора.
– И это тоже потом. Лучше расскажите, как вам живётся.
– Вы же справки наводили, нет? – рассмеялся Оливье. – Не доверяете рассказчикам?
– Я доверяю только вам.
– О, как лестно слышать! Живу я то в Берри, то в Париже, там у меня дом, доставшийся от родителей. В Ла Фере я бываю исключительно по делам.
– Не любите родовое гнездо?
– Не люблю. Но и забрасывать его не собираюсь.
– Ну, да, осталось только жениться?
– Так и есть, – как-то поскучнел граф. – Выпьем!
Какое-то время они молча занимались едой и напитками: всё же оба сильно проголодались. Рошфор обдумывал, как бы поделикатнее задавать вопросы, а де Ла Фер – как не обидеть гостя отказом. Кувшин, изображавший на своих боках какую-то битву, мгновенно опустел, пришлось снова звать слуг, чтобы наполнить его и, заодно, принести еще и другие вина. К вину подали сыр, ранние яблоки, апельсины из оранжереи, конфитюр из крыжовника и бисквиты – всего этого хватило бы на целую гвардейскую роту, не то, что на двух достаточно воздержанных в еде молодых людей. Но на этот раз оба увлеклись: одному так хотелось знать побольше, а другому – не проболтаться – и оба изрядно опьянели.
– Мне жаль епископа Амьенского, – старательно выговаривая слова, потому что язык уже не так хорошо повиновался ему, – заявил Рошфор.
– Почему?
– Потому что кабана мало, а добрую треть этого прекрасного оленя мы уже съели.
– И вы не сможете подкупить его!
– А мне не помешало бы подумать, как ублажить его преподобие.
– Давайте думать вместе! – сказал Оливье. – Нальём!
– Вы серьезно? Тогда у меня есть надежда! – восхитился Рошфор, осушая кубок.
– Ну, признайтесь, Рошфор, во что вы меня собрались втянуть?
– Только в то, чтобы уговорить епископа не препятствовать кардиналу в его планах.
– А каковы его планы?
– Держать смутьянов под рукой.
– Суассона и Вандома?
– И прочих. Но герцог де Лонгвиль оставил в Амьене половину своих связей.
– Ах, вот оно что!
– Мяу! – внезапно раздалось из-под стола, и оба собутыльника вздрогнули, поневоле подумав, что им уже мерещится чертовщина.
Рошфор пьяно покачнулся и чуть не нырнул под стол, узрев под скатертью чёрного как смоль кота:
– Там Люцифер!
– Люцифер? – Оливье привстал, разглядывая кота прищуренными глазами. – Бог с вами, кузен! Это всего лишь кот. Кажется, кот моей кормилицы. Только как он оказался в Ла Фере, не пойму.
– У его высокопреосвященства точно такой же! По имени Люцифер!
– Чудесно! Прекрасный выбор имени для окружения прелата! – расхохотался граф.
– Люцифер разбирается в людях. Иногда мне кажется, что монсеньор советуется со своим котом.
Оливье слабо улыбнулся: любителем кошек он не был, но зато у его кормилицы всегда жили кошки. Чёрного он помнил еще крохотным котёнком – это было как раз то время, когда он, шевалье де Ла Фер, отправился в Париж, в Наваррский коллеж. С тех пор он видел кота всего пару раз, но запомнил его самодовольную лоснящуюся физиономию. Только как кот мог оказаться в Ла Фере?
– Этот кот не тот! – заявил граф. – Э-э, то есть, наоборот, не тот кот, а вот… Ах, дьявольщина! Я хотел сказать, что трудно распознать…
Но совсем запутавшись в котах, Оливье так и не смог закончить мысль, а Рошфор всхлипывал от смеха, уткнувшись лицом в того самого кота, взгромоздившегося к нему на колени.
Думалось в самом деле тяжело: де Ла Фер чувствовал, что перебрал, и усталость сыграла свою роль. Не лучше выглядел и его гость: его разморило, но он всё тщился приступить к допросу и выяснить, кому же симпатизирует хозяин замка.
"Кардинальский… кардинальские шпионы, оба… " – всплыла на поверхность мысль и пропала.
Рошфор же, отсмеявшись, пытался собрать разбегающиеся мысли. "Так о чем же я хотел расспросить де Ла Фера? Ах, да, герцог Вандомский! Этот замок же был едва ли не его родным домом, в нем родился и его дед, Антуан де Бурбон! Оливье должен помнить принца Сезара".
– Как случилось, что герцог де Вандом уступил вам замок? – удивился Рошфор, которому уже начало казаться, что хозяин напоил его не без умысла.
– Какой ещё замок? Он жил в Ла Фер-Тарденуа. Этот ему не понравился: недостаточно для него красив и благоустроен.
– А!
– И он навевал на него мрачные мысли о его матери, Габриэль д'Эстре.
– Вот что!
– Отца это, конечно, не могло не порадовать: Ла Фер-Тарденуа никогда толком и не принадлежал нашему роду, спор шёл еще со времен Ангеррана VII. В результате он перешел под владение д’Эстре, а у графа де Ла Фер прошла головная боль от угрозы иметь дело с принцем. Сезар де Вандом не лучший сосед.
– Ох, растолковали! А вы, кажется, трезвы!
– Я? Да, я всегда тре…вз. Трез…вз! Не пьян я!
– Ну, и слава богу. А Вандом теперь предпочитает Париж.
– С его нравом и привычкой ссориться с королем он будет попадать в ссылку именно сюда, – уныло предсказал граф де Ла Фер.
– Тогда вы будете удирать от него в Париж.
– Весьма вероятно. А могу я задать и вам вопрос, кузен?
– Можете. Но не гарантирую вам ответа! – И Рошфор почесал кота за ушком.
– Его высокопреосвященство, как известно, пока возглавляет Совет номинально, то есть, ему нужны сторонники, на которых он бы мог опереться при любом исходе? – Де Ла Фер и в самом деле стремительно трезвел. – Епископ Амьенский ему мешает?


– Мешает – это не совсем точно. Но может серьезно повредить: у него давние связи с Лонгвилями.
– Должен вас огорчить, Рошфор: у меня дурная репутация в его приходе и, именно благодаря Лонгвилю.
– Вы его хорошо знаете?
– Достаточно, чтобы стараться держаться от него подальше.
– Герцог любит деньги.
–Тогда Ришелье должен подумать, чем его привлечь. Лонгвили – богатый род, но очередное герцогство им не помешает, – презрение в голосе Оливье звучало все явственнее.
– Вы смеетесь?
– Нисколько.
– Он ненасытен?
– Скорее, расчетлив. Из каждой передряги он выходит с очередными бенефициями. Ему нужен поистине королевский подарок, чтобы он принял участие в деле его величества.
– Вы же знаете, что кардинал на стороне короля.
– Я знаю, что во Франции должен быть один король. Я присягал его величеству: если король призовет меня, я уплачу свою талью кровью, как и положено дворянину, как платили её мои предки. Наш род верен своим королям.
– Но…
– Королям, но не министрам или временщикам, Рошфор! – твердо промолвил граф.
– Жаль…
– Вам не о чем жалеть, граф, я не стал бы помогать человеку, которого не знаю, – он помедлил, и закончил едва слышно, – и знать не хочу. Кардинал найдет, как уломать Лонгвиля тем вернее, что он знает, на что тот падок. Герцог не большой любитель торчать в провинции, его всегда привлекал Париж с его соблазнами.
– Знаете, кузен, вы действительно странный человек. Сидите тут, в глуши, когда вам следовало быть рядом с королем. А рядом с ним – Вильруа.
– Вильруа воспитывался вместе с его величеством.
– А вы?
– Я знаком с нашим королем, не более того, – не стал углубляться в прошлое граф.
– Я рассчитывал на вашу помощь, – признался Рошфор. – Вернее, хотел надеяться.
– Сожалею, что не могу оправдать ваши ожидания.
– Тогда мне следует попросить прощения за свои мысли, которые могли вас задеть. Вы вправе потребовать, чтобы я оставил ваш дом. – Рошфор тоже трезвел вслед за де Ла Фером.
– На ночь глядя? Вот теперь вы меня и впрямь обижаете. Вы – мой гость, а права гостя священны, – улыбаясь заключил граф. – Давайте на этом и остановимся. Забирайте кота спать, я же вижу, что вы не можете с ним расстаться.

Кот не возражал. Не возражал он и тогда, когда Рошфор посадил его себе на плечо и не слишком твердой походкой в сопровождении хозяина, который из самолюбия только держался подальше от стены, отправился к себе в комнату. Уже на пороге, ухватившись за ручку двери левой рукой, он протянул правую ; графу де Ла Фер:
– Спокойной ночи, кузен. Охота и вечер были очаровательны.
– Спокойной ночи, дорогой граф. Вам прислать слугу?
– Спасибо, я привык сам: я всегда в дороге.
– Кот вам скрасит одиночество, – рассмеялся де Ла Фер.

Когда за Рошфором закрылась дверь, граф постоял еще с минуту в коридоре. Его покачивало, но он был на удивление трезв: мысли были четкими и законченными. Рошфор получил от него прямой ответ и впредь никогда больше не станет пытаться втягивать его в политические интриги.
***
Но нельзя никогда говорить: «Никогда!» Спустя четверть века Судьба посмеется над этими двумя.

*• "Dinanzi a me non fuor cose create se non etterne, e io etterno duro".*
•
• *Древней меня лишь вечные созданья, и с вечностью пребуду наравне… Данте, Божественная комедия, пер. М.Лозинского