Букет 3. Глава 43. Олеся. 2034

Счастью моему не было предела, когда Стас вернулся из гаммы вместе с Зоей, и я увидела брата живым и здоровым. Точнее, не было предела счастью в одном единственном отсеке сердца, называемом "брат". Полное счастье по всем пунктам почему-то изменяет своей способности заполнять душу целиком в определённом возрасте. Возраст этот, по-видимому, у каждого свой. У меня же он случился... я не помню, когда. Достаточно рано. Может, были бы у меня дети, я искренне ушла бы в семейные радости? Любимое дало, которое не нужно скрывать от других? Неземная внешность? Просто в отличие от многих я сама не знаю, что именно хочу. Или... старательно упихиваю свои хотелки глубоко-глубоко, чтобы ничей проницательный взгляд не мог обнаружить их, даже свой собственный. Я напускаю на себя циничное, насмешливое и чуточку меланхоличное выражение, сживаюсь с этим образом. Срослась с ним настолько, что оторвать - только с кожей. Больно и травматично. И не стать мне уже иной, ибо та, кто ступила на этот путь самураев, обречена. Обратной дороги нет. Когда ты уже познала и признала цинизм, в любой романтике видишь излишнюю слащавость или глупость, ты не можешь это "развидеть",  ибо есть они там. Ты можешь умиляться сладким парочкам (конечно, тем редчайшим, которые не выбешивают тебя), но понимаешь, что это игра гормонов, и только. А потом... знаем мы, что потом. Разные варианты, среди которых мало приемлемых.
Я даже рассердилась на Гвендолин, которая заявила, что на свете есть, мол, только любовь и страх. Любишь - счастлива, наполнена, ничего не боишься, пьешь каждый день по глотку и благодарна, за то, что этот день, наполненный любовью, был. И думать в любви, мол, не надо. Во всем остальном - надо, а в любви - нет. Что любить не страшно, и, чем больше отдаёшь себя, тем больше получаешь. Не обязательно как обратная связь, не, не так. Просто сама отдача любви вовне дает тебе сто крат больше. Не, ну изредка и я могу войти в такую нирвану, и любить всех и вся... но тут же мой внутренний взор спотыкается на всяких Зоях, Тураевых, более глобально - Гитлере и разных политиках, менее глобально - любой бабке в автобусе или соседке, которая смотрит на меня как-то косо.
Так вот, дальше ее мысль продолжилась, что если любовью душа не полна - приходит страх. Не обязательно серьёзный и панический, просто в виде некоей постоянной тоски, сплина, меланхолии. В этом, конечно, что-то есть, но необходимо же чётко и трезво оценивать вещи. Иначе как жить, в иллюзиях? Да, еще я спросила, почему тогда столь счастливыми зачастую выглядят довольно примитивные люди - те самые блогеры и блогерши, накачанные силиконом и пробитые пирсингом, которые вряд ли отличат Фаину Раневскую от Софьи Ковалевской и Инессы Арманд. Они могут не знать, где в их организме находится дентин, а где - стекловидное тело, - зато, собственное тело они умудряются снимать ежеминутно, и, что интересно, находится зритель. Другие, напротив, - знают курс доллара и криптовалют, занимаются какими-то ужасными вещами: майнингом, квантованием и кодированием, фреймворками, мастерчейнами и прочая. Но и они, подозреваю, могут путать элементарные слова, правописание которых зависит не от правил, а от элементарного понимания смысла - привидение и приведение, прибудет и пребудет, будит и будет. Могут считать Юрия Гагарина мужем Полины Гагариной, а Григория Распутина дедушкой Маши. Нет, я не говорю, что каждый должен знать абсолютно все, и особенно то, что знаю именно я. Просто раньше было так - какие-то базовые вещи знали все, независимо от интеллекта, а более сложные были доступны избранным. Теперь же наблюдается удивительная фрагментарность мышления и разрозненость общества - люди могут оперировать сложнейшими понятиями, казаться тем, кто не в теме, почти гениальными, и одновременно путаться в самых простых вещах, внезапно делать для себя удивительные открытия, свойственные детям пяти - семи лет. Ладно, это у меня уже не по возрасту раннее старческое брюзжание. Но все-таки - отчего столь счастливы "заработавшие миллион на поедании мороженого в стримах"? "А у них есть любовь, - сказала Гвендолин. - Любовь к деньгам и роскоши. Просто она очень узкая, и, кроме нее,  они не видят ничего. Но она есть. Таким образом, они избавляются от страхов - беспрерывно преумножая количество денег, или пирсинга с силиконом. Такая вот форма любви. Которая все равно помогает заполнять ту нишу, где мог бы поселиться страх. Самое плохое - когда человек не хочет ничего..."
Я приняла намёк на свой счет и обиделась. Не сильно, конечно. На Гвендолин невозможно сильно обидеться.. Но грустно стало. Я задумалась, чего хочу я. Для себя. И поняла, что прячусь от собственных желаний под маской непрерывной деятельности, нужности. А для себя что? Или теперь это и есть - для себя? Я настолько привыкла жить так, что уже не смогла бы иначе. И все же... чем я недовольна, собственно? Недостаточная реализация в личной жизни? Но это не вся жизнь. И многие так живут, и даже куда хуже. Ключевое слово здесь - куда хуже. У них нет времени и возможности задуматься, им не с чем сравнить, так, чтобы пример был близко, на расстоянии вытянутой руки, или живое воспоминание не давало покоя. Кому-то брак нужен, чтобы выжить. Когда-то я тоже так считала. Еще недавно, когда душа моя пряталась в коконе. Мне казалось, я ничего не запоминаю, не умею общаться с новыми, чужими людьми, боюсь прямого столкновения с реальностью. Сейчас же... Почему я не могу полюбить Дэви искренно, нежно и страстно? Ведь в нем было все. Не было только какой-то загадки для меня, какой-то истории, что ли. Он был дан мне, как костыль. Не закружило вихрем новой любви, а дали опереться. Словно что-то промежуточное, ставшее на удивление постоянным. Мне кажется, что мы с ним из разных историй. Возможно, у каждого из нас (не только у меня) случилось так, что прорабатывать собственную карму, проживать свою жизнь было слишком больно, невозможно. И нас соединили временно, в надежде, что это поможет восстановить ресурсы, а дальше уже каждому топать по своей отдельной дороге. Я не понимала, что держит нас вместе - кроме, конечно, штампа в паспорте, и тому подобной ерунды. Я не чувствовала его души... Я ужаснулась, додумав эту мысль. Почему мне не приходило в голову про сканировать Дэвида? Нет, не надо пороть горячку. Я задам этот вопрос Гвендолин, посмотрю в ноутбуке. А сканер... можно и про сканировать. Вряд ли я обнаружу в нем что-нибудь тревожное, кроме своего разыгравшегося воображения.

Но начать надо было не с моих эгоистических рассуждений, а с возвращения брата. Оно не было неожиданным - Гвендолин держала связь со Стасом - она перемещалась в гамму и выходила за территорию тамошнего безвременья, что позволяло использовать телефон. Кроме того, все мы, конечно же, наблюдали за ним через ноутбук.
Уроки в тот день тянулись нескончаемо долго, дети вели себя невыносимо и, казалось, ничего не слышали, не понимали. Я раздражалась. Моих помощников - Анечки и Вани - не было, вместе с ребятами из других одиннадцатых классов они занимались подготовкой актового зала ко дню учителя. Славка зевал, Таня мечтательно смотрела сквозь доску и не могла ответить на вопросы о том, какой сейчас месяц и время года. Ничего необычного не происходило, но минуты шли так медленно, процент моей работы был нулевым, и мне хотелось завизжать, чтобы разрядить обстановку, словно бы это могло помочь ускорить время. Мне предстояло провести еще один урок, с девятым классом, который я еще недостаточно знала. Очень хотелось заменить разбор "Каштанки" на "Муми-троллей", или что-то другое, более оптимистичное и вариабельное, неоднозначное. Слишком уж раздражал меня столяр-пьяница, незаслуженно получивший собачье признание и верность. Впрочем, жизненный сюжет, не только для собачьей души. Только вот умиляться здесь нечему. В данную минуту книга триггерила меня столь  сильно, что я боялась не сдержаться и начать ехидно комментировать свои же собственные тезисы в стиле "реплика в сторону". Ох, выгонят меня из преподавателей...
Во время короткой перемены я успела выпить в учительской чашечку пакетированного кофе "три в одном", что должно было помочь продержаться еще час. В коридоре меня догнала Женька - всеобщая надоедала и приставала. Тоненькая, хорошенькая пятиклассница со светлым, пустоватым личиком, всегда одинаково улыбающаяся. Женька раздражала тем, что была вездесущая, где бы что не происходило - всегда она впереди планеты всей. Другие дети часто оставались без внимания, потому что Женька беспрерывно требовала его от взрослых, постоянно докладывая обо всех своих делах, буквально носом тебя тыкала в каждое свое событие и заставляла слушать, оттесняя остальных.
Сейчас она шла за мной по направлению к моему кабинету, хотя никакой необходимости в этом не было.
- А у меня - лак! - сообщила Женька, вытягивая передо мной нежную руку с коротко остриженными ногтями. Они вправду были покрыты прозрачным лаком.
- Здорово, - ответила я односложно.
- А ты красивая! - заявила Женька.
- Ты тоже, - ответила я непроизвольно потеплевшим голосом. "Что это со мной? Неужели я такая падкая на лесть? Да еще от такого ребенка! Ладно бы, взрослый человек комплимент сделал. И то нехорошо...". Я ничего не могла поделать с собой, в ужасе понимая, как мое отношение к Женьке резко меняется, и она больше не раздражает.
Прозвучала негромкая трель звонка (он у нас специально такой, гораздо тише, чем в обычных школах, чтобы никого не напугать). Мои девятиклассники, отдыхавшие в рекреации кто где: на скамейках и креслах-мешках, на верёвочных лестницах и гамаках, потянулись к кабинету. Я, чуть наклонившись, открывала ключом дверь класса.
- Ты моя маленькая! - услышала я за спиной нежный голосок Женьки.
"С кем она говорит?" - заинтересовалась я и обернулась. Но Женька не смотрела на подошедших ребят.
- Это ты кому? - спросила я.
- Тебе. Ты - моя маленькая!
- Хм, - издала я неопределённый звук. - Иди к себе, Жень, опоздаешь на урок.
Я не знаю, что там творится в голове у Женьки. Но, к стыду своему, обнаружила, что образ навязчивой ученицы перестал быть для меня раздражающим, я уже гораздо мягче смотрела на все ее выходки. Неужели я столь падка на комплименты, на некое особенное внимание, словно бы выделяющее тебя из толпы, на нежную болтовню не совсем адекватного ребёнка? Кстати, надо спросить Женьку, о чем она мечтает...
Рабочий день все-таки подошёл к концу, и я поспешила домой, точнее, к небольшому уютному пустырю за домом. Женьку я больше не встретила, и очень хорошо, я решила подумать о ней позже.
Осенняя сонливость брала свое, хотелось только одного - дойти до дивана и упасть на него, включив для фона какой-нибудь спокойный фильм, а затем пытаться обмануть саму себя, что якобы слушаю уютное бормотание телевизора. Сунуть в рот вожделенный кусок пиццы, или, там бутерброда с ветчиной, и, едва успев прожевать, сладко погрузиться в объятия Морфея, укутавшись коричневым с оранжевыми узорами пледом.
Есть огромная разница между нормальным ночным сном, когда ты выполнила все стандартно-необходимые приготовления: умылась, разделась, намазалась кремом, расстелила постель и легла спать, и тем состоянием, когда ты спать как бы не собираешься. Когда ты в дневной одежде, а во вкус не зубной пасты, а какой-то вкусной еды, когда ты не под одеялом, а просто накрылась пледом или халатом, чтобы ноги не замёрзли. Когда ты ты просто позволяешь себе провалиться в сон как бы невзначай,, не по правилам, а по внезапной прихоти души и тела. Это огромное и сладкое искушение, провал в минутное счастье. Оно мерцало перед глазами и звало к себе, манило и шептало, что Стас никуда не денется, когда я шла по тихой осенней улице, прячась от дождя под красно-зелёным клетчатым зонтом (подарок Китти). Ветра не было, капли дождя молотили по зонту легко и размеренно, дышалось свежестью оранжево-красной листвы кленов и осин, размытым сиреневым небом, мягкой (пока еще) прохладой.
А мне предстояло зайти домой, наскоро перекусить и переодеться - сменить удобное, но все же достаточно официальное, учительское платье-футляр болотно-зеленого оттенка на джинсы с толстовкой, а также изысканный кофейный тренч на удобную парку оверсайз, а затем выскользнуть обратно под дождь. Все это время, до того момента, как я обогнула угол дома и скрылась за ним, сердце мое продолжало выстукивать тревожную барабанную дробь всего лишь из-за опасения встретиться с Дэви, если он придет раньше. Казалось бы, бояться нечего, я не делаю ничего предосудительного и могу найти любое, самое простое объяснение, если он заинтересуется, куда я иду. Но вот мне просто отчаянно не хотелось, чтобы в такой момент, когда я настроилась на безвременье и предвкушаю встречу с Феофаном, меня отвлекали и вынуждали говорить неправду, пусть даже самую незначительную.
Как же я устала... но риск не успеть поесть и переодеться до прихода Дэви заставил сердце выстукивать неправильную чечетку, и это на время придало мне бодрости.
Успела. Я закрыла дверь, быстро обогнула дом и оказалась в безопасности от расспросов. Еще один такой же дом, длинная вереница гаражей. Тропинка между ними разбухла, превратилась в чавкающую под ногами черную жижу. Я буквально пронеслась над ней, надеясь, что кроссовки не успеют промокнуть на такой скорости, и выскочила на деревянные мостки, заботливо уложенные кем-то в следующем проёме между гаражами. Вслед мне от какого-то гаража донеслись чьи-то смешки и голоса - отдыхает молодежь. Бог с ними, пусть думают, что угодно, за мной не увяжутся, им свое транспортное средство важнее.
Дальше находился пустырь, поросший чахлой травой и репейником, небольшими жесткими кустами. С краю, ближе к дороге - пара сосен и рябина. Весьма ненадежное укрытие днем.
Теперь только ждать, и мысленно звать, прижав пальцы к переносице. Каждый раз - как первый, с замиранием сердца, - а вдруг не появится? Вдруг мне все казалось?
Ладно, хорошо хоть, нет никаких зрителей: любителей выгуливать здесь собак и вездесущих детей отпугнула промозглая октябрьская мокротень, к тому же ветер усилился и дождик из ромаетической мороси превратился в неприятные режущие косые струйки, бьющие холодом по лицу. Проезжавшим мимо автомобилям не было дела до одинокой фиггурки в промокшей синей куртке, с нелепо поднятой рукой, стоящей под старой рябиной в ожидании неизвестно чего.
Я прикрыла глаза, прислонившись к шершавому стволу, стараясь ни о чем не думать, просто звать.
И он пришел. Едва уловимый шорох травы, мгновенное ощущение тумана в голове, словно ты дернулась во сне и проснулась, только знаешь, что не спала. Знакомый, ворчливо-распевный говор:
- Здравствуй, девочка. Заждалась, поди? Волнуешься. Вернулся братец, вернулся, все хорошо. Ведьму привез. Будто своих мало, хм... Давай руку, хватит уже здесь мокнуть...
Я крепко ухватила протянутую мне тёплую, сильную и грубую ладонь. Феофан был одет почти по-зимнему, в меховую душегрею поверх серой, не слишком чистой рубахи с вытертой, почти незаметной уже вышивкой по вороту, в шапке на меху, скрывавшей черные кудри. Впрочем, он, наверное, просто хотел укрыться от дождя таким способом, ведь куртки с капюшоном и зонта у него не имелось.
Я вновь ощутила лёгкое головокружение, чувство, похожее на вздрагивание во сне. И вот мы уже стоим на поляне среди бурого, поблекшего леса. Справа, подальше, - трасса,  позади нас - речка, от нее веет влажным холодом. А перед нами - старая церковь с обновлённой, выделяющейся светло-коричневым цветом брусьев и ступенек на фоне самого строения, лестницей и высоким крылечком, в тени которого стояла громоздкая и довольно несуразная "Нива Шевроле".
Я чувствовала себя скованно, напряжённо думая, что придется общаться с незнакомой мне Зоей, и вообще, с кучей народу сразу. Руслана я уже не боялась, точнее, не боялась выглядеть перед ним не самым лучшим образом. Обстановка сейчас была рабочая, не "торжественно-парадная", как во время ужина в ресторане, да и после просмотра Руслан больше не казался мне человеком, перед которым я должна стараться быть особенной. Я и так была ей для него. Другое дело, что минимальная, спрятанная от самой себя безумная надежда на счастье, возможное для меня, тоже исчезла. И все же мне хотелось казаться хоть сколько-то привлекательной. Впрочем, это ведь касалось не только Руслана.
- Пошли? Заробела вдруг, чтоль? - Феофон вопросительно взглянул на меня, легонько сжав мою руку своей - крепкой и шершавой. Ладонь была тёплая. "Все же он скорее почти человек. Почти. Просто так долго выполняет свою миссию, что стал наполовину духом. Мир менялся, и он менялся вместе с ним, не проходя через умирание. Это нелегко, наверное. Неужели Родиону и даже Анжеле предстоит такой же длинный путь? Я бы не хотела, ни за что...".
Я набрала в грудь побольше воздуха - а здесь он был влажный, смолистый и пряный, но и немного печальный от сладковатого привкуса мёртвой, опавшей листвы со спрятавшимися под ней всякими ползучками - соннымм мухами, куколками, личинками. В самом деле, эта погода сделала меня заторможенной и нерешительной, как те самые личинки. Поджала губы в улыбке, кивнула своему доброму проводнику и шагнула вперёд. Впрочем, можно было не напрягаться, ибо тяжелая деревянная дверь уже отворилась, душераздирающе скрипнув, и Стасик буквально скатился вниз по ступенькам в мои объятия.
- Олеська! До чего ж я рад тебя видеть, чучело ты гороховое! Ты не представляешь!
От него пахло кожей, потом, и конечно, пивом, как же без этого. Я отступила на шаг, несколько высвобождаясь из медвежьих объятий (не люблю, когда меня так давят), хотя внешне брат совсем не напоминал медведя, скорее, уж, худого волка из "Ну, погоди".
- Ай, не прислоняйся к машине, вся куртка будет черная!
- Не беда, - заметила я. - Она походная. Ладно... Как ты? И где Зоя? - я невольно понизила голос на последней фразе.
- Как я? Не поверишь, чувство, словно год прошел, - посерьезнел Стас. - Настолько там...бррр.. все другое. Жалко их. Людей из гаммы. Мы могли оказаться на их месте. - Он помотал головой, словно отгоняя навязчивый образ.
-  Зоя где? - прошептала я.
- Зоя? Где ей быть? В городе. Думаю, в самой дорогой гостинице, что тут у нас сейчас самое крутое? И Руслан с Александром тоже там. Сюда ведь не стоило ее везти, сама понимаешь. Братва встретила нас с ней в условленном месте, я радостно сбагрил им Зою, а сам погнал сюда. Пусть они сами разбираются, кто за кем и зачем увязался, и так далее...
Руслана нет, он там, с Зоей. Кольнуло злым огнем где-то в груди. Не ревность - к чему она, если Зоя ему как пятое колесо в телеге, а у нас с ним не то, что ничего не было, но даже не намечалось, и намечаться не могло. Не ревность. А чувство собственной никчёмности, ненужности. Хотелось расплакаться именно оттого, что никто даже не мог подумать, предположить, что намечаться может. Сам Руслан в первую очередь. Оттого, что все логично и правильно, нормально, и так будет всегда, и никто не узнает и даже не предположит, что я могу ощущать что-то другое. В общем, у меня явно наступил экзистенциальный кризис  среднего возраста, прокрастинация и навязчивые мысли в стиле "бросить все и начать жить заново, с чистого листа". Только без осознания - что именно бросить и начать. После того, как я продумала мысль о Руслане и Зое всем мозгом, а не мгновенной реакцией бессознательного обиженного ребёнка, боль ушла. Осталось чувство облегчения (здесь нет Зои и Руслана) и разочарования по той же причине. Словно я готовилась к просмотру захватывающего, но страшного фильма, а оказалось, что вместо него покажут старую добрую комедию, уютную, но скучноватую.
- И я даже не увижу ведьму из альфы?
- Увидишь, если тебе она так нужна, - хмыкнул Стас. - Кто мешает-то, познакомься. Только для чего? Проблем лишних хочется?
Проблем не хотелось, но чувство разочарования не отпускало. В довершение ко всему на крыльце показалась сонная, взьерошенная Анжела в куртке, которая была ей не по размеру.
- И что стоим, в хату не идём?
- Надеюсь, нас ждет много сладкого чифиря? - усмехнулась я ее приобретенному южному сленгу. - Уже идём.
- Вечер в радость, - хмыкнула Анжела. Повесив на деревянный крючок куртку Родиона, она осталась в джинсах и горчичного цвета джемпере, сползающем с одного плеча. Я тоже сняла свою промокшую синюю парку. Вслед за мной, громко топая и скрипя кроссовками по половицам, вошёл Стас, за ним, неслышными шагами - Феофан. Последний деловито закинул свою промокшую душегрею и ушанку на электрическую сушилку-обогреватель - творение Родиона, и направился к плите со вздохом, означавшим "ну вот, кроме меня никто о еде не позаботится". По дому (ей-богу, сложно уже было называть это помещение часовней) распространился запах прелой шерсти и листьев. Феофан загремел чайником и посудой, открывал банки с восхитительными солёными огурчиками и груздями, выставлял на стол масло, варенье и свежетспеченый хлеб на закваске. Я сглотнула невольно набежавшую слюну.
И все же, несмотря на гастрономический морок, сознание мое искало остальных. Куда все подевались? Только Савелий, до того скромно сидевший в углу на скамье и листавший какой-то громоздкий фолиант, попутно тыча сучковатым пальцем в плоский телефон, метнулся ко мне, изящным и быстрым движением отложив в сторону свои удивительные вещи.
Я наклонилась, неловко обнимая его жесткое тёплое тело, пожала сухую древесную ладошку.
- А чем это ты занят? Неужели здесь заработал интернет? - не удержалась я.
Леший хихикнул.
- Нет, девочка, нет. Чему не быть здесь, так это спутниковой связи и иже с ними. Но для хранения информации штука удобная, очень даже... Там у меня, видишь, "Редкие и вымирающие виды флоры и фауны СССР", тыща девятьсот шестьдесят седьмого года издания. А в телефоне тоже книги, их можно скачать и читать потом без всякого интернета! - В ясных глазах лешего плескался детский восторг, синий, как море.
- Что ж ты хочешь, - усмехнулась  Анжела. - Ничто не стоит на месте. Теперь, небось, и Евдокия делает селфи и крутые видео для тик-тока - процесс сбрасывания сорочьих перьев с перевоплощением. И никто не удивится, решат, мол, нейросеть.
- Как так? - удивилась я, приняв это за чистую монету. Потому как вполне правдоподобно звучало. Особенно то, что примут за нейросеть. - Так все же... нельзя.
- Да нет, конечно, что ты. Евдокии это незачем, да и фотография, скорее всего, не получится.
- А ты? - с внезапной тревогой спросила я. - Ты получишься на фотографии?
- Я давно не пробовала это делать, - нехотя проговорила Анжела. Брови ее поползли вверх, а глаза ушли в сторону. - Думаю, да, пока что. Только, возможно, выглядеть я там буду иначе... на свой реальный возраст.
- То есть потом...
- То есть, да. Не хочу об этом думать, ладно? К тому я ничего не знаю наверняка. Во времена молодости Гвен и Астария фотографий не было, они лишь предполагают, что и как, а я проверять не хочу, веришь?
- Верю, - сказала я очень искренне. - А где Гвен?
- Уехала... или ушла, как правильнее сказать? К себе.
- А мне не сказала.
- А что говорить? - Анжела привычно пожала плечами. - Будто что изменится. Все обсудили, основное сделали. А к ней там Астарий прибыл, повидаться.
- Мог бы и сюда прийти, какая разница?
- Слушай, ну а мы-то ему зачем? Ко мне он с самого начала нежных чувств не испытывал. Из-за меня вся эта каша заварилась.
- Кстати о каше, - раздался ворчливый голос Феофана. - Давайте, к столу, что ли, чай стынет. Со смородиновым листом и мятой, м-м... с морошковым вареньем, - голос стал вкрадчиво соблазнительным.
Я машинально втянула носом воздух и ощутила аромат, постепенно, и потому незаметно наполнивший помещение.
- Идём, уже идём! - меня упрашивать не пришлось.
- Только и осталось, что чаи гонять, - брат был озабочен своими проблемами, и  домашнее застолье напомнило ему о делах и уходящем времени. Не нужно быть пифией, чтобы понять, о чем он думал.
- Придется брать академ, - произнёс он, щедро намазав булочку маслом и яростно воткнув вилку в хрустящий груздь. - Феофан, ну будь другом, а?
- После пива? - вскинулась Анжела. - Тебе плохо не будет?
- Не будет, - отмахнулся Стас.-  Я все-таки только что вернулся из другого мира, имейте совесть! Жаль, Савелию не предложить, а ты же составишь компанию?
- Ну, ежели немного.
Феофан извлёк откуда-то прозрачную, запоттевшую бутылку водки без опознавательных знаков, налил в маленькие стопки.  "Сотворенная", - подумала я. Феофан вопросительно взглянул на меня, на Анжелу. Та равнодушно помогала головой. Я тоже отказалась, хотя сочетание грибов, огурцов и кристально чистой водки казалось идеальным, но все же мне не хотелось ее вкуса. Ладно бы еще вино... Хотя в любом случае я не понимала удовольствия захмеоеть сейчас. Стасу-то расслабиться хочется, понятно.
- Академ, - проворчала Анжела. - Хоть бы вообще не выгнали, ты им даже не сообщил.
- Ну сообщу! Скажу, лежал в коме, извините, никак не мог связаться. Это-то еще смогу, надеюсь. А вот нагнать пропущенное уже вряд ли, - он грустно покачал головой. Зато Китти будет рада, останусь здесь на год, судна мыть...
- Угу. Ты сначала из подполья выйди. Китти, - поморщилась Анжела. - Она, между прочим, все еще переживает, и сколько еще будет. Вряд ли наши заверения ее утешают полностью. Трудно женщине понять, что вот бывает так, что правда нельзя связаться, нельзя рассказать. Над таким только смеются во всяких видео; больная тема...
- Мам... ну что ты совсем Стасика загнобила...Он большое дело сделал, - не выдержала я. - Все потихоньку наладится...
- Может быть, - недоверчиво сказала Анжела. - Но не верится мне. Когда с такими людьми свяжешься, потом долго не отмоешься. Может, даже никогда. Ну, выйдет он из этой ситуации  - дай бог - а все равно повязан будет, понимаешь? Даже если помрёт Тураев, я уж думала...хм... след останется.
Всю биографию менять? Проще в альфу переселиться...Потому что думать надо головой, а не задницей! - она повысила голос. - Учился себе, хотел уважаемым человеком стать, а теперь все наперекосяк!
Стало невесело. Есть мне перехотелось.
- Ладно тебе, мать, разошлась, - Феофан решил выступить в роли миротворца, крякнув после залпом опустошенной стопки. -  Девочка права, все наладится. Родион придет, они со Стасиком по-мужски поговорят, решат, что делать. Не пропадем.
- По-мужски... Знаю я ваше "по-мужски", к чему оно всегда приводит. Еще Родика туда затянуть для полноты компании. Он может... Сын в отца...
- А где он, кстати? - спросила я.
- Носится где-то, по делам. Я в каждое не вникаю.
- В конце концов, можно ведь и реальность поменять слегка, - вкрадчиво и нежно прошелестел Савелий, не отрываясь от своего смартфона. - Мы ведь когда вмешиваемся? Когда красный свет горит, чрезвычайная ситуация. А если тут и впрямь будет слишком сложно... Чем не красный свет? Бандитизм, самый натуральный.
- Ну что ж, и это явление может существовать, само по себе, - призадумался Феофан. - Без черного не узнаешь белого. Пересечение бы убрать...
- Не уберешь, - устало возразила Анжела. - Если сейчас в прошлое влезать, настоящее изменится. Память нарушится, будут какие-то осколки, ни два, ни полтора. Я помню, как это. Притом там ничего не менялось, просто забылось моментами. Если менять - только в настоящем. Значит, сам понимаешь, что первое в голову приходит.
- Это тебе. Ты - ведьма. Родион - мастер, может, что поинтереснее предложит.
- Может быть, - устало согласилась Анжела, чтобы закончить неприятный разговор.
- Ты пойми, - сказала она мне позже, когда мы оказались наедине. - Сделает Стас работу - возможно, простит его Тураев. Но от себя не отпустит уже, все! Он же столько знает про него. До конца на крючке будет. И в любой момент он снова должен будет помогать их компании. Хоть ты плохой для них, хоть хороший - неважно, ты повязан! Извести их всех под корень? Еще больше толков пойдет, еще больше захотят разузнать, что произошло, помощь мага потребуется. Кому? Семьям, родным, а главное - таким же, как они. Другим. Устранить всех, кто знал о том, что Стас вхож в окружение Тураева? Нереально... Да и сам Стас, понимаешь... вдруг ему вновь какая афера приглянется? Не верю я ему, что наелся, несмотря ни на что. Натуру не исправишь, да молодой еще, рьяный. Ты вот Китти завидуешь... не смотри так возмущенно, я знаю, что это не зависть в чистом виде, я понимаю. Но мысли возникают: "Почему она, почему ей все вот так, любовь, романтика, как бы то ни было... А у меня ничего...". Я знаю, думаешь. Ну и? Думаешь, ее впереди розы ждут с шоколадом? Да, может что хорошее и будет. Но такой тип рядом, как Стасик... Вот когда они увидятся? Когда начнут жить, как все люди, если вообще начнут? Или он так и будет вечно в бегах и прятках? Расскажет ли ей все, как ты думаешь? Я уверена, что нет, и правильно сделает. А приятно жить с тем, кто много чего не рассказывает? Так что... Высшие так старались подобрать время и место для его нового воплощения, так хотели, чтобы он прошел уроки. А он... что за душа такая!
Плечи Анжелы поникли, асимметричная кофточка сползла, оголив руку.. Надменная темная ведьма отвернулась и всхлипнула, уронив лицо в ладони.
- А что он за душа такая? - почти повторила я.
- Учитель Астария и Гвендолин.