Магический лагерь Перезагрузка для Лизы Послеслови

Магический лагерь: Перезагрузка для Лизы
Послесловие. Неудобные вопросы
 
 
Скандал в НИИ Магии и Уфологии нарастал как снежный ком. Арест начальника Департамента наблюдения и развития магических способностей, Аркадия Викторовича Брускова, за махинации в особо крупном размере и коррупционные связи (в том числе, как шептались по коридорам, с зарубежными партнерами, чьи интересы странным образом совпадали с американскими исследовательскими программами), взорвал тихую жизнь института. Стены, привыкшие к голограммам и тихому гулу магических приборов, теперь содрогались от шепота сплетен и грохота падающих репутаций.
 
Именно в этот момент, как гром среди ясного неба, появился он — Арнольд Коровушкин. Молодой, дерзкий, с вечно взъерошенными соломенными волосами и горящими азартом глазами за толстыми линзами очков. Журналист издания "Магический Вестник", известного своими разоблачительными материалами. Арнольд был рассеян — мог потерять диктофон в собственной барсетке или опоздать на встречу, забыв про часовой пояс. Но когда он "брал след", его настойчивость граничила с безумием. Он вызывал у людей мощные эмоции: от восторга до лютой ненависти. И сейчас его целью были главные фигуранты скандала.
 
Свинцовые тучи низко нависли над зданием СИЗО. Арнольд, помявший пропуск в кармане, наконец-то добился короткой встречи с арестованным Брусковым. Кабинет начальника Департамента, залитый холодным светом голограмм, сменился на серую, голую камеру для свиданий.
 
Брусков сидел. Тюремная роба сидит на нем неловко, как чужой костюм. Но взгляд остался прежним – холодным, острым, как у хищника, загнанного в угол. Увидев Коровушкина с его вечно оживленным лицом и торчащим диктофоном, он напрягся, как струна.
— Господин Брусков, Аркадий Викторович! Арнольд Коровушкин, "Магический Вестник". Поздравляю, вы – герой номера! – начал журналист с вызывающей улыбкой, включая диктофон. – Правда ли, что вы сознательно саботировали отечественные исследования в пользу зарубежных грантов? Как именно проходил отбор проектов для "эксперимента" в лагере "Тополёк"? Поговаривают, там были сомнительные методики с детьми? Аида Макарова, ваша подопечная, она была в курсе схем? Или тоже пешка?
 
Каждое слово било по Брускову, как молот. Его лицо исказила гримаса чистой, неконтролируемой ярости. Он вскочил, стукнув кулаком по столу так, что задребезжал стакан с водой.
– Молчать! – прошипел он, голос, некогда тихий и стальной, теперь был хриплым от бессильной злобы. – Вы ничтожество! Щенок! Сопляк, который лезет туда, где ему не место! Какое право вы имеете?! Эти проекты, — он поперхнулся и закашлялся, — они были важны! Прогресс требует жертв! А вы просто ищете сенсацию на чужом горе! Убирайтесь! Конвой! Свидание окончено!
 
Охранники поспешили к столу. Арнольд не успел задать и половины вопросов, успел лишь крикнуть напоследок:
— А правда, что Маргарита Семёновна Милославская пыталась остановить ваш эксперимент? Что она сотрудничала только ради защиты студентов?!
Ответом ему был лишь ледяной, ненавидящий взгляд Брускова, прежде чем того увели. Эмоции от встречи были настолько сильным, что Арнольд кожей почувствовал волну холода и гнева. Начальник Департамента был разъярен, унижен, и Коровушкин стал для него олицетворением всего, что пошло не так.
 
Неудача с Брусковым только подстегнула Арнольда. Его следующей целью стала Маргарита Семёновна Милославская. Найти её оказалось непросто. Она будто растворилась в стенах НИИ после скандала. Но рассеянность Коровушкина иногда компенсировалась интуицией. Он наткнулся на неё в институтской оранжерее — царстве редких, порой опасных магических растений.
 
Марго стояла среди гигантских папоротников, чьи листья переливались перламутром, и осторожно поливала странный цветок с лепестками, похожими на языки холодного пламени. Она была по-прежнему прямая, как струна, но в уголках глаз читалась глубокая усталость и горечь.
 
Видя журналиста, неуклюже пробирающегося между экзотических горшков и чуть не задевшего хвост спящей мандрагоры, вызвал у неё едва заметное движение брови.
— Маргарита Семёновна! Арнольд Коровушкин! – выпалил он, запыхавшись, снова доставая злополучный диктофон. – Позвольте несколько вопросов. Как гуру педагогики, вы действительно верили, что сотрудничество с Брусковым в том эксперименте — меньшее зло? Не чувствуете ли вы моральной ответственности за то, что дети в "Топольке" стали подопытными кроликами? Правда ли, что вы знали о его связях? Аида Макарова утверждает, что вы её поддерживали, но ведь она тоже участвовала в обмане! И что теперь с программой для Лизы? Она согласилась?
 
Вопросы сыпались, как горох. Марго не взорвалась, как Брусков. Она поставила лейку, медленно вытерла руки салфеткой и повернулась к Арнольду. Её взгляд был спокоен, но в глубине светился холодный, оценивающий огонёк. Раздражение сменилось вежливой иронией.
 
— Мистер Коровушкин, — её голос звучал ровно, почти по-доброму. — Вы проявляете завидную энергию. Однако ваша настойчивость напоминает попытку расспросить коллегу о журналистских приёмах, разрывая газеты с его статьями. Дети в "Топольке" находились под моим наблюдением. Я делала всё возможное в рамках отведённой мне крайне ограниченной роли, чтобы минимизировать риски. Аида Макарова – сложный случай, её мотивы выходят за рамки вашего понимания и формата вашего диктофона. Что касается Лизы — тут в глазах Марго мелькнуло что-то неуловимое, — её выбор — её личное дело. А ваше дело, молодой человек, — она сделала легкий, изящный жест рукой в сторону выхода, — не превращать сложные человеческие и профессиональные дилеммы в дешевые газетные сенсации. Вы невероятно раздражаете, знаете ли, своим упрощением всего до уровня кричащих заголовков жёлтой прессы.
 
И прежде чем Арнольд успел вставить слово, Марго слегка дунула на ближайший цветок с серебристой пыльцой. Облачко пыльцы окутало лицо журналиста. Он чихнул. Дважды. Трижды. А когда протер слезящиеся глаза, Марго уже не было. Словно её и не стояло среди папоротников. Лишь легкий аромат неизвестного цветка висел в воздухе. Гуру избавилась от Коровушкина изящно, вежливо, применением магии, оставив его без ответов, но с приступом аллергии.
 
***

Брусков, стиснув кулаки в своей камере, мысленно рвал и метал. Этот наглый щенок-журналист осмелился тыкать в его больные места! Он представлял, как бы поступил с Коровушкиным, будь на воле: надавил бы, припугнул, сломал карьеру одним звонком. Грубо. Прямолинейно. Эффективно. Мысль о том, что этот выскочка роется в его прошлом, в его связях, в его проектах, вызывала приступы ярости. Коровушкин стал для него олицетворением публичного позора, которого он так боялся.
 
Марго, выйдя из оранжереи и стряхнув с пальцев невидимые частицы пыльцы, тяжело вздохнула. Этот журналист был как назойливая муха. Его вопросы, пусть и примитивные, тыкали в самое больное: в её вынужденный компромисс, в её чувство вины перед Лизой и "вулканчиками", в её бессилие перед системой, которую олицетворял Брусков. Его энергия и упрощение мира были невыносимы. Она не хотела грубости, как Брусков. Её оружие – ирония, интеллект и тихая магия. И она с успехом его применила. Но раздражение осталось. Этот Коровушкин обладал даром вызывать самые сильные, самые неудобные эмоции даже у тех, кто давно научился их контролировать.

Арнольд Коровушкин, чихая и протирая глаза, вышел из оранжереи. Диктофон в его руке тихо гудел, записав лишь начало разговора и его собственные чихи. Он не получил внятных ответов. Его выставили дураком. Дважды! Сначала зарвавшийся тиран щёлкнул его по носу, потом изящная фея. Но в его глазах горел блеск не уныния, а азарта.